Поўны збор твораў у 3 тамах. Том 2 Максім Багдановіч

Поўны збор твораў у 3 тамах. Том 2

Максім Багдановіч

Выдавец: Навука і тэхніка

Памер: 600с.

Мінск 1993

125.62 МБ

' МАКСІМ БАГДАНОВІЧ

АКАДЭМІЯ НАВУК БЕЛАРУСІ ІНСТЫТУТ ЛІТАРАТУРЫ ІМЯ ЯНКІ КУПАЛЫ

МАКСІМ БАГДАНОВІЧ

ПОУНЫ ЗБОР ТВОРАУ

У ТРОХ ТАМАХ

МАКСІМ БАГДАНОВІЧ

ПОУНЫ ЗБОР ТВОРАУ

TOM II

МАСТАЦКАЯ ПРОЗА ПЕРАКЛАДЫ. ЛІТАРАТУРНЫЯ АРТЫКУЛЫ РЭЦЭНЗІІ I НАТАТКІ ЧАРНАВЫЯ НАКІДЫ

ББК84Бел1

Б 14

Во второй том включены прозанческме пронзведення М. Богдановнча: рассказы, переводы, лнтературно-крнтяческяе статья, рецензнн, заметкн.

Рэдакцыйная калегія: В. В. Зуёнак, В. А. Каваленка, A. А. Лойка, М. I. Мушынскі, A. Т. Хадкевіч

Рэдактар тома М. I. Мушынскі

Падрыхтоўка тэкстаў і каментарыі

С. В. Забродскай, Л. М. Мазанік, К. В. Піліповіч, A. I. Шамякінай, Т. Р. Строевай, С. А. Белай

Пасляслоўе М. I. Мушынскага

Багдановіч М.

Б14 Поўны збор твораў. У 3 т. Т. 2. Маст. проза, пераклады, літаратурныя артыкулы, рэцэнзіі і нататкі, чарнавыя накіды.— Мн.: Навука і тэхніка, 1993.— 600 с., [4] л. іл.

ISBN 5-343-00958-1.

Богдановнч М. Полное собранне сочнненнй. В 3 т. Т. 2. Худож. проза, переводы, лйтературные статьн, рецензнн н заметкн, черновые наброскн.

У другі том уключаны празаічныя творы М. Багдановіча: апавяданні, пераклады, літаратурна -крытычныя артыкулы, рэцэнзіі, нататкі.

_ 4702120102—135

мзіб(оз)-1Г119-92

ББКМБелІ

ISBN 5-343-00958-1 (т. 2)

ISBN 5-343-00956-5

МАСТАЦКАЯ ПРОЗА

МУЗЫКА

Жыў на свеце музыка. Многа хадзіў ён па зямлі ды ўсё граў на скрыпцы. 1 плакала ў яго руках скрыпка і такая была ў яго гранні нуда, што аж за сэрца хапала...

Плача скрыпка, льюць людзі слёзы, а музыка стаіць і выводзіць яшчэ жаласней, яшчэ нудней. I балела сэрца, і падступалі к вачам слёзы: так і ўдарыўся б груддзю аб зямлю ды ўсё слухаў бы музыку, усё плакаў бы па сваёй долі...

А бывала яшчэ й так, што музыка быццам вырастаў у вачах людзей і тады граў моцна, гучна: гудзяць струны, дзваніць рымка, бас, як гром, гудзіць і грозна будзіць ад сну і завець ён народ. I людзі падымалі апушчаныя голавы, і гневам вялікім блішчалі іх вочы.

Тады бляднелі і трасліся, як у ліхаманцы, і хаваліся ад страху, як тыя гадзюкі, усе крыўдзіцелі народу. Многа іх хацела купіць у музыкі скрыпку яго, але ён не прадаў яе нікому. I хадзіў ён далей меж бедным людам і граннем сваім будзіў ад цяжкага сну.

Але прыйшоў час, і музыкі не стала: злыя і сільныя людзі кінулі яго ў турму, і там скончылася жыццё яго... I тыя, што загубілі музыку, узялі яго скрыпку і пачалі самі граць на ёй народу.

Толькі іхняе гранне нічога людзям не сказала. «Добра граеце,— гаварылі ім,— ды ўсё не тое!» I ніхто не мог рас-

тлумачыць, чаму ад грання музыкі так моцна білася сэрца бедакоў. Ніхто не ведаў, што музыка ўсю душу сваю клаў у ігру. Душа яго знала ўсё тое гора, што бачыў ён па людзях; гэта гора грала на скрыпцы, гэта яно вадзіла смыкам па струнах; і ніводзін сыты не мог так граць, як грала народнае гора.

Прайшло шмат гадоў з таго часу. Скрыпка разбілася. Але памяць аб музыку не згінула з ім разам. I з-памеж таго народу, катораму ён калісь граў, выйдуць дзесяткі новых музыкаў і граннем сваім будуць будзіць людзей к свету, праўдзе, брацтву і свабодзе...

[1907]

НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ

— Ба-ам... Ба-а-м...

— Второй звонок, госпо-о-да! Остановка трн мннуты. Кго-о не получал бнлеты, нзвольте получать...— глухо, снповато выкрнкнвает бородатый сторож полустанка, бегло скользя взглядом по суетятейся толпе пассажнров.

— Дрррры рнррнн... — резко, пронзнтельно отзывается ему кондуктор. Н вдруг страшный, оглушнтельный рев локомотнва, на мгновенне наполннв полустанок, сердца суегяшнхся пассажнров н дальнюю окрестность, одннм сплошным, ревуіднм, колеблюшнм что-то внутрн железным воем, покрывает собой все.

Некоторые нз пассажнров, растерянно прнсев к земле в крепко зажав ушн, болезненно мортатся. Кто-то ругается:

— Ну, н чорт, право...

— Орет дьявол, словно взбеснлся...

— Дьявол, право ну...

Кто-то хяхякает. А «дьявол», страшный, мошный н тяжелый, тяжело пыхтя н отдуваясь, гневно выбрасывает целый сноп нскр с зловеше багровым дымом н тяжелогневно вздрагнвает на рельсах.

— 1 рет-тнй звонок, господа-а...— также снпло-басовнто провозглашает бородатый сторож, дергая трн раза веревку звонка,— н толпа пассажнров шарахается к вагоііам. Начянается давка.

Резко, пронзнтельно свнстнт кондуктор, грознопотрясаюш,е рявкнул локомотнв, н грязные неуклюжне вагоны,

резко позвякнвая буферамн н тяжело покачнваясь нз стороны в сторону, медленно поползлн за локомотнвом.

Савелнй Волчков, давно уже нетерпелнво н жадно выглядываюіцнй нз-за одного нз штабелей длннных бревен, в большом колнчестве сложенных неподалеку от полустанка — за лннней дорогн, тороплнво выскакнвает на лннню, пуглнво ознраясь по сторонам, н быстро, неуверенно семеннт разбнтымн ногамн вслед удаляюшнмся вагонам. Болтаюіцаяся сзадн, грязная, ннзко подвязанная его сумка, раскачнваясь нз стороны в сторону от бега, ударяясь об его ногн, сбоку н сзадн залетает вперед н, путаясь в ногах, мешает Савелню бежать... А поезд удаляется.

Чтобы попасть на поезд, Савелню надо обогнать по крайней мере трн — четыре вагона; а тут — разбятые долгой ходьбой н без того слабые ногн, дряблая, бесснльная немоіць во всем теле от постоянного недоедання за многне неделн скнтання в понсках работы, н эта мешаюіцая ему сумка... Савелнй порывнсто подхватывает сумку, с отчаяннем нагірягает последнне уснлня н, не обраіцая вннмання на крнчашего ему что-то навстречу кондуктора с заднего вагона, смешно н неуклюже разбрасывая ногн, бешено мчнтся за поездом. Первый... второй... третнй вагон... Савелнй, мелко посеменяв ногамн іа одном месте, хватается дрожаіцей рукой за железную сі.обку третьего от края вагона н, застывшн от ужаса, с сог.наннем опасностн н рнска собственного намерення, падает грудью на плоіцадку... Упрямый мешок не прошел в узкую дверь плошадкн — зацепнлся за скобку, н, дернувшнсь обратно, Савелнй с безумно вытарашеннымн глазамн ползет co ступенек... Ногн бесснльно, конвульснвно вздрагнвая н чертя по песку лмннн, будто прнтягнваемые магннтом, коварно подворачнваются под рельсы. В голове Савелня мутнтся, в сердце холодеет... н, бесснльно в ужасе всхлнпывая, он слабо царапает стенку плоіцадкн, не доставая до скобкн. Однн момент отчаянного уснлня. Рука дотягнвается до скобкн, порывнсто хватает ее, сгнбаясь в локте, забнрается выше,

н длннное, тошее тело Савелня подымается вверх... Наконец цель достнгнута — Савелнй на плоіцадке. Радостный н безумный от этой невыразнмой своей радостн, Савелнй, раза два болезненно сморшнв свое острое, худое лнцо, както странно всхлнпывает; ухватнвшнсь крепко обенмн рукамн за ручку дверн вагона н немного подавшнсь вперед, безумнымн глазамн смотрнт вннз на мелькаюіцую перед ннм лннню, где только что ташнлось его слабое, тоіцее тело,— н затем, оглядевшнсь кругом н почувствовав себя. уже в полной безопасностн, начннает радостно, днко н странно хнхнкать. А поезд шумно н весело, как бы в днкой, бешеной пляске, грохоча н лязгая, несется вперед. Мелькнет лес, кустарннкн, холмы; мелькнет прнтанвшаяся н вынырнувшая вдруг нз-за перелеска убогая жалкая діревушка... Опять лес, холмы, кустарннкн. Н опять какая-ннбудь забытая богом н людьмя, заброшенная в лесную, глухую трушобу убогая деревушка. Глядншь — н кажется, конца не будет узорной ленте жнвого, пляшушего перед глазамн калейдоскопа. He будет конца дйкой, безумной погонн за кем-то этого страшного железного чудовніца.

Савелнй гляднт в разбнтое стекло дверя, н эта жнвая мелькаюшая пляска окрестностн перед его глазамн настранвает его на меланхолнчно-задумчнвый лад. Он что-то думает. Но мнмо, с eine не зажженным фонарем в руке, проходнт красноіцекнй, прнсаднстый обер, подозрнтельно оглядывая Савелня. Н Савелнй начннает волноваться. С уходом обера мыслн Савелня прнннмают совершенно уже другой оборот.— Куда же спрятаться? — соображает он: — станцня, должно, не за горамн...— Н как бы в ответ ему на его мыслн — глухо, отдаленно проревел локомотнв. Поезд замедляет ход. Савелнй волнуется уже не на шутку н безнадежно растерянным взглядом беспокойно шныряюш.нх повсюду глаз бегло оіцупывает плоіцадку. Гляднт на пол, на тормоз, на стенкн плоіцадкн, гляднт на дверь вагона, но утешнтельного ннчего нет. Спрятаться некуда. Саве-

лню делается жутко. й у него мелькает уже мысль броснться вннз на мелькавшую все еіце перед глазамн лннмю — н хоть расшнбнться, но лншь бы только нзбегнуть нагло назойлнвых, зло насмехаюшнхся прнставаннй кондукторов н жандармов, когда его пряведут на станцню, н выговоров н нотацнй самого начальнмка станцнн — но вдруг, просунув голову в разбятое окно н несколько мгновеннй с вывернутой шеей поглядев вверх, на косяк крышн вагона, Савеляй несколько успоканвается н с решнтельной поспешностью начннает свертывать мешок. Когда нз длннного, тошего мешка получнлся неболыпой, туго стянутый веревкой комок, Савелнй быстро накядывает его себе на шею н, распахнув дверь плотадкн н встав ногамя на то место, где было выбнто стекло, перекрестнвшнсь, карабкается на крышу... Острое, худое лнцо Савелня в этот мнг нового его рнска н опасностн — безнадежно н жалко. Рукн дрожат... Но с страшнымн усялнямн Савелнй упорно карабкается. Поезд в это время ндет совсем уже тнхо, н подсказанная Савелню сознаннем мысль, что н сорвавшнсь он все же не разобьется насмерть, подбадрнвает Савелня, н он, обрываясь н скользя дрожаіцнмн рукамн по косяку крышн, все карабкается н карабкается...

Вот его длннные, сухне ногн, закннувшнсь высоко-высоко над головой, метнулнсь в воздухе... опустнлнсь снова... снова метнулнсь н, сделавшнсь г друг короче, совсем нсчезлн. Савелнй на крыше. Осторохно, но уверенно, уже подползшн по крыше к одной нз вентнляцнй вагона, Савелнй сннмает с шен веревку, развязывает мешок н, как бы собнраясь остаться надолго пассажнром дарового проезда, расправляет его в внде подушкн, кладет около вентнляцнн, прндержнваясь за нее рукамн, ложнтся на спнну. Лежать неудобно. Вагон качае.т нз стороны в сторону, н ногн Савелня ерзают по крыше то в одну, то в другую сторону. Но Савелнй не унывает: вытянувшнсь во весь рост, он достает ногамн другую, такую же вентнляцню н, обхватнв ее ногамн, прнобретает более удобное положенне. Теперь он

кажется совершенно уже спокойным н, глядя в темнеютую постепенно сяневатую глубііну неба, начннает мечтать. Мечты Савелня несложны, далеко в ннх Савелнй не заходнт н многого ннкогда не желает. Но мечтает Савелнй все же о будуіцем.

«Вот он едет... н благополучно добнрается до какоголнбо, по его професснн, завода... Савелнй прннят. Савелнй уже работает... работает месяц-другой — н ему дают денег, чтобы послать за женой... Детей у Савелня нет. Прнезжает жена... Н ровная, однообразная. мярная жнзнь его течет по-прежнему: ровно, однообразно, н хотя вяло н скучно, но тнхо н безмятежно»...

В теле Савелня от этого сладкого предвкушення будуіцего начмнает разлнваться какая-то сладкосонлнвая нстома. Много ночей сряду Савелнй не досыпал — ему страшно хочется спать,— н векн Савелня начннают слнпаться. Он не прочь, пожалуй, уже н уснуть, но вдруг новый, неожнданный, режуш,нй ухо рев локомотнва гневно проноснтся над Савелнем, н, вздрогнув н хлопая отяжелевшнмн векамн, он начннает прнслушнваться.

— Станцмя,— весело заявляет кто-то на плоіцадке вагона н гулко спрыгнвает на землю.

— А не знаете лн, сколько стоянкн... — слышнтся уже другой голос.

— He знаю,— глухо н мрачно обрывает кто-то, н тяжелые, медвежьн шагн, шурша, ползут по ступенькам.

— Пятнадцать мннут стоянкн, господа!..— зычно выкрнкнвает, по-внднмому, кондуктор н, гоня перед собой по земле тусклый луч от фонаря, быстро н бодро направляется к станцнн.

— Станцня Бологое... Пятнадцать мннут, господа...

Стой! Куда прешь, окаянный...— ревет уже злобный, негодуюіцнй голос.

— У—у.— Дьявол... Лешнй... Прешь,— вйзглнво передразннвает его кто-то.— Знамо, мужнк. Ннкакого образовання. Прешь...

Слышнтся смех н подзадорнванне. На плоіцадке давка. Савелнй, протянувшнсь стрункой по крыше вагона — лежа на спнне — слышнт все это; — н все это вызывает в нем острое любопытство. Савелню страшно хочется пряподняться н, выглянув вняз, полюбоваться на суетяіцуюся, ожнвленно н смешно переругнваюшуюся публнку, но боязнь быть открытым охлаждает его жгучее любопытство, н, превозмогая его, он лежнт, не шевелясь, н, глядя в небо, терпелнво ждет. Несколько мннут пауза.

— Первый звон-нок, господа-а,— раздается вдруг мягкнй задушевный голос станцнонного сторожа, н в тон ему мягко н задушевно вторнт-поет серебряный звон небольшого колокола. Снуют пассажнры, ожнвленно переговарнваясь. Савелнй лежнт н слушает.

— Второ-ой звонок, господа-а,— тянет тот же мягкнй задушевный голос.

Звонок вторнт ему, подхватывает дребезжашнй, резккй свнсток — н страшный оглушятельный рев локомотнва покрывает собой все. Пассажнры тревожно начннают суетнться. Опять пауза. Затем третнй звонок, снова дребезжаіцнй, резкнй свнсток кондуктора, рев локомотява — н поезд пряходнт в двнженне.

Покачнваясь, лязгая цепямн н резко постукнвая буферамн, вагоны нервно вздрагнвают н медленно ползут вперед. Савелнй крестнтся н мысленно творнт молнтву. Когда сбоку совсем недалеко от Савелня промелькнул бледно-снневатый, неподвнжный огонек семафора, Савеляй не выдержнвает — прнподнявшнсь на локте, глядят на быстро удаляютуюся, всю залнтую немнгаютнмн, белымн, ровнымя огонькамн краснвую станцню,— гляднт вверх, сбоку н не может оторваться. Расстнлается шнрокая, необозрнмая, постепенно темнеюшая равннна. Желто-красный, зловетнй, полный месяц, подннмаясь на небосклоне, угрюмо н мрачно смотрнт с вышнны на землю н скупо разбрасывает по ней свой упорно немнгаюшнй, тускло-багровый хо-

лодный свет. Н под этнм светом как бы ползуіцая назад равннна кажется днкой н безжнзненной.

Почувствовав в душе какой-то жуткнй, угнетаюшнй осадок от внда этой безжнзненностн, Савелнй снова лег на спяну н, цепко прндержнваясь рукамн за вентнляцню, поглядел в небо. А поезд уже летнт. С оглушаюіцнм ревом металлнческого хаоса, днко вздрагнвая, лязгая н грохоча, словно в бешеной погоне за кем-то, он бешено несется вперед н страшный, нелепый в своем днком нсступленнн — безумно н гневно хохочет. Вагоны прыгают, треіцат, стонут — отчаянно мечутся нз стороны в сторону.

Обезумев от ужаса, повернувшнйся уже на жнвот, Савелнй что было смлы вцепнлся рукамн в вентнляцню вагона н, почтп теряя сознанне, снлнтся удержаться. Ногн его уже мечутся по вагону, н, пытаясь поймать нмн другую вентнляцню, Савелнй в отчаянья беспомоіцно всхлнпывает. Дмкнй вой, лязг, грохот — днкнй, бешеный, торжествуюіцнй хохот — оглушают Савелня, н он, подпрыгнвая, вздрагнвая н мечась по крыше всем свонм туловтцем, готовый лншнться последннх слабеюшнх снл — уткнувшнсь лнцом в судорожно цепляюшнеся за вентнляцню рукн — часто, отчаянно, безнадежно клюет головой. Мелькают холмы, телеграфные столбы, мелкнй кустарннк, канавы, вынырнет нз-за перелеска убогая деревенька, а поезд, страшный, безумно нелепый в своей днкой, непонятной погоне за кем-то все летнт, летнт, ежемннутно ускоряя ход. Еіце мгновенне — я Савелню не удержаться... Конвульснвно сжатые пальцы его уже слабеют, разгнбаются, отрываясь от вентнляцян, в отчаянном бесснлнн царапают ее, тело откннулось, н бесснльные ногн трепетно бьются уже о край крышн... Ете мнг — н Савелня не будет... От него останется н будет валяться на лнннн лншь страшный, обезображенный, кровавый остов... Боже. Еш.е мнг... Однн лншь мнг...

Но вдруг, мошно-тяжело вздрогнув н мелко, конвульснвно задрожав всемн свонмн железнымн частямн — no-

езд начал замедлять ход. Савелнй прнслушнвается,— н, не веря, что недавняя опасность мннула, не веря самому себе, но чувствуя все же, что поезд ндет уже гораздо тнше, Савелнй быстро хватается рукамн за вентнляцню н, быстро подобрав ногн, обвнвает нмн другую такую же вентнляцню; н когда все сделано, чтобы быть спокойным за свою участь, спокойным, насколько это позволяло его незавндное положенне,— Савелнй прнподннмает даже голову н начннает снова рассматрнвать окрестностн.

Полный, велнчавый месяц уже поднялся высоко н светнл так задумчнво, спокойно. Н в его свете, матовом н бледном, раскннувшаяся необьятная равннна казалась уснувшей. Нн еднного звука ее дневной ожнвленностн. Только тяжелое беспокойное пыхтенне локомотнва да резкое позвякнванне цепей н вагонных буферов нет-нет да прокатятся по ее шнрокой спокойной грудн, на мгновенье разбудят ее, гуЛкнм эхом отзовутся нздалека... Н снова тнхо.

Поезд таіднтся леннво; вагоны тяжело, как бы нехотя покачнваясь нз стороны в сторону, co стоном поскрнпывают н где-то вннзу, на рельсах, поют бесконечную, монотонную песню. Почтн забыв о недавней опасностн, Савелнй лежнт, гляднт н слушает.

Нз открытого окна вагона до'него явственно доносятся голоса. Говорят мужчнна н женіднна. По всему чувствуется, что молодые. Голоса чнстые, задушевные, мягкне, слегка возбужденные. Говорят о поэзмн, о любвн — о вечной, бессмертной любвн н красоте...

— Ах, эта ночь... Такая ночь... голубая, лунная ночь... полная нллюзнй н волшебных, неземных чар...— страстно вздыхает женскнй грудной голос.

— А вы любнте поэзню, Павлнна Александровна? — спрашнвает волнуюшнйся бархатный барнтон.

— О-о,— восклнцает женскнй голос.— Прнрода, поэзня — это мое божество, перед которым я восторженно м благоговейно преклоняюсь.

— Я также...— задумчнво отзывается барнтон.

— Луна... этн чудные, голубые ночн — онн, знаете лн, как-то особенно настранвают... He правда лн?

— Да,— соглашается нежный женскнй голосок,— н тут же декламнрует: «Луна, луна,— о, сколько дум, о, сколько...» — но вдруг обрывает н, как кажется Савелню — обладательннца его, как-то особенно задушевно засмеявшнсь, быстро поправляется: — Совсем не то, не то... Я спутала. Вы не будете смеяться, Владнмяр Александровнч.

— Нет, зачем...— поспешно н как бы уднвленно отзывается барнтон.— Я... нет. Н знаете лн, Павлнна Александровна, не правда лн... этн чудные, голубые ночя мнрят человека с кошмарной... да, кошмарной действнтельностью... Да, ведь...

— Конечно,— неопределенно соглашается женскнй голосок, но сейчас же решнтельно добавляет: — Да, действнтельность ужасна... Ужасна.да... Подумать только: — всего ведь так много — везде н повсюду... А человеку все мало, все тесно.

— Вот нменно,— отзывается барнтон н тут же умолкает.

По-внднмому, говоряіцнй господнн разбнвает нллюзнн красот поэзнн н любвн о твердыню кошмарной действнтельностн н, угнетенный, задумывается.

Савелнй также начннает думать. Н думает он н о том случайном счастье, какнм пользуются другне, более прнвнлегнрованные в жнзнн,— ну, хоть бы те, разговор которых он только что слушал,— думал н о своем несчастье; н о том, что в прнроде я впрямь всего много везде н повсюду, но почему-то людям все тесно... так тесно, что ему, напрнмер, нет даже места в вагоне, как всем остальным, случайно более прнвнлегнрованным людям, я едет он, крадучнсь, будто вор нлн убнйца какой,— на крыше вагона—едет с боязнью, трепетом н рнском своей жнзнью. А н едет-то он всего работы нскать... He бог знает в какое странствованне

отправляется. Голодает... не спйт... мучается... страдает... Господй, Господн...

Хочется Савелйю еіце о чем-то подумать. О чем-то неясном, непонятном ему. Хочется заплакать, закрйчать й, безумно забнвшнсь головой о крышу вагона, собрать всех бездушных, себялюбнвых, холодных людей й указать йм на свое несчастье... Но тут гневно, порывйсто вздрагйвает поезд й, мотно рванувшнсь вперед, ускоряет ход. Савелнй быстро переворачйвается на жйвот й, положйв голову на вцепйвшйеся вдруг судорожно в вентнляцню рукй, неподвмжно каменеет. Через несколько мннут колеса вагонов выбнвают уже неровный, злобнонегодуюшнй, металлнческнй такт: та-так-та-так-та-так... Поют веселую, бесшабашную песню м в безудержной, днкой пляске безумно хохочут. Вагоны треіцат, скрнпят, стонут й бессйльно, отчаянно мечутся нз стороны в сторону... Поезд летнт... Летнт бешеный, страшный, дйкйй й, как бы чувствуя свою моіць й превосходство над слабым загнанным человеком, трепешушнм на крыше вагона, безумно й днко хохочет.

Ногй Савелня, оторвавшнсь уже от вентнляцнн, снова откйнулясь на край крышн н снова, слабые й вялые — словно мочала, бессяльно бьются н мечутся по вагону... Рукн слабеют... в голове мутйтся. 14 оглушенный дйкйм, страшным воем металлнческого хаоса, Савелнй бьется головой о крышу й в отчаянья, безнадежно всхляпывает.

...А поезд с йздеваюш.ймся хохотом гневно стремнтся впередй вперед. 14... вдруг... резкяй неожйданный поворот на закругленнн — вагон вздрагнвает, метнувшнсь в сторону, й Савелйй безумно, пронзнтельно вскрнкнув — поднятый высоко над вагоном, стремятелоно летнт вннз. Вместе с ннм летчт й его мешок, подложекный под голову... Ударнвшнсь о железную версту, Савелнй несколько мгновеннй — ногамн вверх — судорожно роется головою в песке, затем, сйльно взметнув ногамя, падает на спнну й застывшймй, остеклянйвшймнся вдруг глазамн, с застывшнм

страшным вопросом растерянностн н непоннманяя— об рашается к небу...

Как бы нспугавшнсь этой нелепой человеческой смертн, месяц быстро юркнул в набежавшее облако. А поезд, убегая от смертн н как бы оповеіцая о ней черствых, себялюбнвых, бездушных людей, днко, отчаянно заревел. Н вся окрестность, прннакрывшнсь угрюмой, темной пеленой, прнвяла, словно стала днкой н безжнзненной. Только мешок, обрызганный кровью Савелня, повнснув на версте предостерегаюіцнм флагом, однн остался очевндцем разыгравшейся страшной, днкой, нелепой катастрофы. Но кому передаст эту нелепую нсторню этот безгласный свндетель? Кто же расскажет, кто услышнт н кто узнает эту страшную повесть? Да н страшна лн она?.. «Все ведь это так обыкновенно»... Ндет обыкновенно н пойдет по обыкновенню...

Людя прнедут, куда кому надо, н засуетятся, забегают, каждый по свон.м делам. Юркнй репортер, жаждушмй всегда новостн — только новостн — услыхав эту свеженькую новость, поторопнтся напечатать ее в какой-ннбудь ннтересуюіцей чнтателя «распространенной газете». Чнтатель же скользнет равнодушно по ней н, не вннкнув даже в смысл подвернувшегося ему на глаза «Несчастного случая», перевернет страннцу н начнет рыться в газете, отыскнвая в ней «более выдаюшегося». Н только разве жена несчастного, не скоро узнав эту страшную весть, ударнтся головой о сырую землю н, судорожно царапая ее, забьется, застонет в рыданьях н застынет в своем безумном rope... Ho людн н тут останутся верны себе: не услышат н не поймут онн безысходного ее горя. Разве только ветер свободный, подслушав этот крнк горя, крнк сердца — как бы захотев узнать прнчмну его,— метнется по белу свету — внхрем пронесется по шнрокой степн н, заглянув в безумно открытые очн несчастного, с застывшнм вопросом устремленные в небо, метнется в ужасе в сторону н ударнт ураганом в велнчавый, горделнвый лес. Покачнется лес, взмахнет свонмн

моіцнымн рукамн-ветвямн, прошумнт н замолкнет, застыв снова в своем прежнем спокойном велнчнн. Познав бесснлне свое, отпрянет ветер прочь н зашумнт, загуднт по шнрокой, раздольной степн. Всколыхнется ковыльтрава н, прнгнувшнсь к земле, беспокойно замечется. Да былннка, одннокая в степя, застонет, задрожнт я, прнпав безнадежно, в отчаяннн, своей хлнпкой головкой к земле, долго-долго будет бнться о ее холодную бесчувственную грудь...

[J9I3]

КОЛЬКА

Колька лежал на лавке под окном й смотрел. В окно вчднелся кусочек голубого неба. За окном слышалось журчанье воды в канаве а какое-то особлаво веселое чйрнканье. Сквозь разбатое стекло окна, плохо заткнутое какой-то тряпмцей, струнлся свежнй воздух н сйльно тянуло навозом, сырой землей н талым снегом.

Колька нячего не вадел, кроме клочка голубого неба. Это небо напоманало ему голубой, с золотымй на нем звездамн, купол маленькой прнходской церквн, в которую в последнее воскресенье носнла его прйчаідать его мать. Лежа на руках матерн, когда она подносала его к чаше, он вадел прямо над собою этот лазоревый свод й запомнал его твердо. Еше, перед открытымй царскямй вратама, как раз за спйной свяшенннка, он увндел большой, больше роста человеческого, образ Воскресенйя. Свяш.еннйк, старенькнй, седенькай, весь сморшенный, с дрожатнмн рукамн й надтреснутым голосом, нйзко склонял над чашей свое мортннйстое желтое лйцо, промзнося слова молнтвы, й Колька старался не смотреть на это лнцо, а смотреть сквозь него на большой светлый образ в глубане алтаря. й когда он прнстально всматрнвался в этот образ, ему казалось, что нет больше свяіценнйка с чашей, а стоат перед нйм тот, светлый, лучезарный, весь сйяюіцйй, й смотрнт на него блазко, блазко. Образ в алтаре славался для него с образом старенького свяшеннйка й, когда он, зажмурясь, прннял прнчастйе, он не знал хорошенько, кто его прачастйл? Свяіценнйк лй, йлй Tot, который поднамался в голубую высь с распростертымй, благо-

словляюшймй рукамн? Последнее воспомйнанйе, которое у него сохранйлоеь,— прнятное ошушенне сладоста во рту, чего-то светлого перед глазамн, как это небо, свода.

Кольке не было еше трех лет. Он страдал нензлечнмой болезнью й совсем не мог ходйть. Крошечный, с большой головой й тшедушным тельцем, он составлял несчастье своей матерн. Отец его, горчайшчй пьяннца, умер год назад. Его прнвезлн как-то с празднйка в бесчувственном состоянйй й положйлй на лавку. Больше он не просыпался. В нетрезвом внде он бывал нехорош, бранал й частенько бчл свою Марью, й однажды, назло ей, опроканул люльку, в которой спал маленькнй Колька. С тех пор Колька все хнрел, а после того, как его как-то особенно парнла в русской печке старая повйтуха-знахарка, бабка Анйсья, он уже не вставал с жесткой й грязной подстйлкй, которая служйла ему постелью. Он сгорал на медленном огне й его маленькое восковое тельце таяло, точно весенннй снег, с каждым солнечным днем, й делалось все прозрачнее й легче.

Свежйй воздух от разбятого окна беспокоял Кольку. Он закашлялся, всхлнпнул й вдруг заплакал жалобнопротяжно.

— Ну, чего, надоедный! Угомона на тебя нет,— ворчала Марья, продолжая управляться около печкч.

— День-деньской майся, майся! Нйколй спокоя не знаешь.

— He берет его Господь, простя Господй! Хоть бы прабрал,— все легче было бы. На одйн уж конец.

— Нйшкнй у меня! Я-те огрею, я-те дам плакать!

Ох, Господй! Всех-то накормй, да срядй, да пряпасй всего про всех. А откуда взять? Одна я... а йх — пятеро.

— Ох, доля моя горькая,— вздохнула Марья, вытмрая глаза кончйком головного платка.

Ну, полно реветь-то! Накося ягрушку. Вона какая, мотрй,— обратйлась она к Кольке, всовывая ему в разжатый кулачок какой-то деревянный чурбанчнк.

Колька взял машннально нгрушку п поднес ее к сухнм губам.

- Слышь ты? Умнпком будешь, ужотко non прпдет,— япчко прннесет.

Какой non? — думал Колька.— Тот лп седой, старый, нлн другой, светлый, далекпй? Н какое янчко?

Кольку заняла мысль об япчке. Он закрыл глаза п вспомннл голубой свод церквп п на нем золотые звезды.

«Такое должно было быть п япчко».

Мать одевала старшнх детей к заутрене. С Колькой должна была остаться сестренка, двумя годамн старше его.

- Нппочем не управпться,— продолжала Марья,— прнмывка н стнрка. Одннх озорннков этнх обмой, обшей... Жнзнь каторжная!

Танюха, мотрн у меня, от Колькн не убегать — выдеру. Звонят, что лн? He опоздать бы...

— Словно нехрнсть какая, без заутренн того н глядн останешься.

С блнжайшей колокольнн раздался первый удар колокола. Ему ответнлп соседнне, н внезапно загудел воздух.

Марья перекрестнлась. Она подошла к Кольке, сложнла крестообразно пальчнкн его правой рукн н поднесла нх ко лбу, к правому п левому плечу.

— Так-то лучше. Натко, кстнсь, болезный. Как звон услышншь, так н кстнсь.

— Танюха, Кольку у меня не забнжай. Ужотко non — ат прндет, япчко прпнесет.

Колька был в забытьн. Его бнла лнхорадка. Он то сбрасывал с себя грязное тряпье, которым укрыла его мать, то снлнлся слабымн ручонкамн патянуть его на себя. На полу, без подстнлкн, подложнв руку под голову, спала Танька. Было совсем темно. В окно смотрела ночь — самая темная н самая светлая нз ночей. В воздухе стоял глухой гул. Колька проснулся. Во рту у него было мучнтельно сухо. Голова горела. Все его маленькое тельце

ныло. Хотелось ппть. Его пугала тпшнна, темнота н звон.

— Мамка! — заревел он вдруг так громко, как только хватало снл.

— Я-те дам мамку,— отозвалась проснувшаяся Танька.

— Слнсь ты, non завтла плндет, янцко плннесет,— закартавнла Танька.

Колька на этот раз плакал долго. Все лнчмко его набухло от слез. Во рту стало солоно. Он плакал, пока, нзмученный, обесснленный, не потерял сознанне.

Очнулся он от света, яркого теплого света. Когда он открыл глаза, то увпдел ннзко, нпзко над собою голубой купол с золотымп звездамн. От этого купола ввысь тянулнсь золотые лучн,— целые снопы золотых лучей. Лучп этн составлялн длннный золотой путь. Н путь этот вел в маленькую деревенскую церковь, через царскне врата, прямо в алтарь к образу Воскресення. По этому путн шел к нему, маленькому больному Кольке, Тот самый светлый, лучезарный, на которого он смотрел, когда прнчатался Шел он медленно, совсем не передвпгая ног, точно плзіл по золотой поверхностп. А кругом него смянпе пз ангелоз, маленькнх, легкпх, с крылышкамн, точь-в-точь такпх, какпх он прнметнл на воздухе, которым покрывалась чаша. М в руках у него яйцо для него, для Колькн. Яйцо голубое, как небо, н все в золотых блесточках. Увндел Колька яйцо п не может оторвать от него глаз. А яйцо все растет, растет. Оно делается такнм большпм, что все заслоняет собой, п Колька внднт только его. Это уже не яйцо. Это — голубой купол церквн. Это — бесконечная высь голубого неба. Й путь пз золотых лучей ведет уже не в церковь, а куда-то в беспредельную высь, далеко, далеко. Там, наверху, с распростертымп благоСЛОВЛЯЮШ.НМН рукамн стопт Тот, кого Колька вндел на образе Воскресення в маленькой церквп, Кто шел к нему теперь в сонме ангелов н Кто под вндом яйца прпнес ему вечность.

Марья с ребятамн вернулась нз церквн. Пнхнула сонную Таньку, растянувшуюся посредн пола н нагнулась над Колькой.

Колька лежал вытянувшнсь. В закрытые векн его ударяло яркое солнце, а на потемневшнх губах нграла блаженная улыбка.

— Вот уж грех-то, простн, Господн,— завопнла Марья.

— Н все-то не ко временн: людям праздннк, а мне одна маета. Подн, н попа-то не раздобудешь теперь! Жнзнь каторжная!

[/Р/З)

ПРЕСТУПЛЕНМЕ

Все было краснво, прнлнчно н благоустроенно в ннстнтуте благородных девнц большого губернского города N.

Красмва была высокая вндная начальннца-генеральша, с велнчественной осанкой, плавной походкой, сладкнм певучнм голосом, белымн атласнымн рукамн, глазамн,— которые как будто говорнлн каждому: я вас давно знаю н очень, очень люблю,— с нензменно сопровождавшнмн ее ласкаюшнм шелестом шелкового платья н слегка раздражаюіцнм ароматом фналкн.

Велнколепен был почетный опекун — мастнтый, увешанный орденамн, совсем еше бодрый, старнк, с краснвымн, блестяіц.е-серебрнстымн бакамн, н такой же шапкой густых, ослепнтельно белых волос, с юношескнм блеском молодых карнх глаз, особенно жнво загоравшнхся, когда оніі подолгу останавлнвалнсь на хорошеньком нежном лнчнке, замеченном нмн средн бесконечных рядов однообразных пар.

Корректны былн классные дамы, молодые, как н старые, все равно чопорные, строгне, носяіцне самн отпечаток ндеальной муштры, велнколепно выдресснрованные, в своем неослабном наблюденнн за поддержаннем порядка н хорошего тона н в своем упорном преследов^ннн н постоянном стараннн накрыть внноватых, очень похожве на хорошо натасканных на зверя гончмх.

Вышколены н совсем особым лоском отшлнфованы былн воспнтанннцы, все, как одна, похожне друг на друга н напомннавшне длннной вереннцей развертываютнхся

рядов бесконечную ленту, вырезанных, по одному образцу, яз бумагя, человечков. Все, равно белые, в свойх белых пелерннах н фартучках, когда онй двйгэлйсь по корйдорам, бесшумно, как того требовал устав заведенйя, онн ймеля внд нанйзанных на проволочку, совсем новенькнх, чястенькях, только что йзготовленных для продажн куколок, волнообразно, по чьему-то мановенню, одновременно нрнседаюш.йх н поднймаюш,йхся, одновременно мнло кому-то улыбаюшнхся, одновременно открываюшнх рот, чтобы в обіцем гуле слйть одно слово — й умолкнуть. Это былн яменно прехорошенькйе, нскусно сделанные куколкй с усовершенствованным механнзмом, прнводнмым в двйженйе посредством нажатня той нлн другой кнопкй.

Вся роль классных дам в прнмененнн к ннм педагогйческях прнемов сводялась, главным образом, к уменяю своевременно нажать нужную кнопку. Все обязанностй воспйтэннйц — немедленно реагйровать на это нажатне. Некоторые классные дамы доходнлн в этом йскусстве положйтельно до вяртуозностй й нгралн на кнопках, как по клавншам. Нх классы счйтэлйсь всегда образцовымй, составлялн гордость воспнтательнйц н заведеняя й ставйлнсь в прнмер другйм. Прочям классным дамам рекомендовался йх метод воспйтэнйя. Начальнйца награждала ах особо мнлой улыбкой й пмтала к нйм нескрываемую нежность.

Добродушен н благообразен был маленькнй ннспектор в сйнйх очках, необыкновенно чувствйтельный й отеческй нежный к воспйтаннйцам, любявшнй оставлять свою мортйнйстую руку на гладкой йлй курчавой головке, йлй, обхватнв плечн чем-ннбудь провйннвшейся девочкн, долго й любовно увешевать ее, прнчем девочка обыкновенно всхлйпывала, он же усяленно сморкался й вытнрал влажные под очкамй глаза. Всегда нскренне огорчавшяйся, когда ему случалось ставять дурную-отметку — он преподавал педагогнку — й прннявшйй, во язбежанйе этого, тактнку — ставнть вперед каждой вызываемой йм ученйце

в журнале полный балл, н в этом случае, когда ученнца оказывалась несостоятельной, самому рассказывать вместо нее урок, ученнцы, быстро усвонв себе эту тактнку, окончательно пересталн готовнться к его урокам. Выходнло так, что преподаватель сам обьяснял, задавал н сам же отвечал за всех урок; балл же, всегда полный, получала вызываемая ученнца.

Внушнтелен был швейцар — этот недремлюіцнй аргус, блюстнтель ннстнтутскнх нравов, на обязанностн которого лежало, между прочнм, ежедневно представлять начальннце спнсок классных дам, оставляюшнх ннстнтут нля возвратаюшнхся после 11 ч[асов] вечера,— полный чувства собственного достоннства н сознання важностн несомого нм долга.

Опрятны м прнвлекательны на внд былн нянн н горннчные, всегда вежлнвые, готовые по первому знаку выполннть в точностн каждое требованне.

Чнстотой, порядком, нзысканным прнлнчнем веяло отовсюду. He только от этого собрання красявых, достойных м благонамеренных людей, но даже от стен, полов, корндоров, здання.

Каждый, кто впервые переступал за порог заведення, чувствовал себя сначала как бы подавленным этнм нзбытком прнлнчня н даже как будто слегка задыхался от него. Невольно обраіцался к самому себе н, констатнруя полный дяссонанс между собой н окружаюшнм, нспытывал чувство неловкостн н прнннженностн. Долго нспытывалн это чувство впервые поступаюшне на службу классные дамы. Все вх старання обыкновенно прнлагалнсь к тому, чтобы скорее прнмкнуть к этой корректной семье, где всякое проявленне ннднвндуальностн резало остро н больно. Большннству это вполне удавалось. Онн вскоре асснмнлнровалнсь с особенностямн заведення н делалнсь его дружнымн сочленамн. Те же, которые, несмотря на обшне уснлня, не моглн попасть в обіцнй тон, чувствовалн себя как будто внноватымн, отчужденнымн. На ннх косвлнсь

все остальные. Онн обыкновенно быстро куда-то нсчезалн...

Н вот, средн этого собрання нсключнтельно прнлнчных, благонамеренных н добродетельных людей, случнлось небывалое...

Кто-то кому-то рассказал, что у учнтельннцы французского языка была дочь. Навелн справкн. Слух подтверднлся. Вышел переполох. С начальнпцей сделалось дурно. Классные дамы собнралнсь кучкамн по корндорам. Шепталнсь. Советовалнсь — какнм путем ограднть восгштанннц от того, чтобы онн не узналн как-ннбудь невзначай, что детн могут рождаться вне брака. Более строгне вырабатывалн новую тактнку по отношенню к «несчастной».

— Подавать ей «после этого» руку шін нет?

— Еслн не подавать, воспнтанннцы могут обратнть на это внвманне н спросііть: почему?

— Подать, но так, чтоб она почувствовала, что мы знаем.

— Да, нменно, важно, чтоб она почувствовала!

Немногне воздержнвалнсь от разговоров, но нспытывалн тем не менее некоторую неловкость, самн не зная отчего. Оттого лн, что у учнтельннцыфранцузскогоязыка была дочь? Нлн оттого, что это обстоятельство так смутало большннство? РІлн, наконец, оттого, что онн самн хорошенько не зналн, какую роль нм нграть н кому больше сочувствовать?

Начальннца собрала совет. Торжественно заннмал свое председательское место велнколепный почетный опекун. Смутенно улыбался сквозь очкн добродушночувствнтельный ннспектор. Серьезные, с опуіценнымн глазамн, снделн напротнв классные дамы. Краснвое лнцо начальннцы, покрытое темно-краснымн пятнамм, свядетельствовало о пережнваемом душевном волнення.

— Печальное событне, которое заставнло меня созвать совет, прн участнв вашего превосходнтельства,— начала

начальннца,— так глубоко затрагнвает самые блнзкне ннтересы всем нам дорогого учреждення, что важность его не может не сознаваться каждым нз здесь прясутствуюшнх.

Все мы, собравшнеся здесь, служнм беззаветно я, не сомневаюсь в том нн мннуты, с любовью одному н тому же делу, равно дорогому каждому нз нас. Дело это, святое н едннственное, по своему моральному значенню налагает на нас обязанностн, не подчнняться которым значнло бы внестн разлад в самую сушность нашего прнзвання — уннчтожнть цель, которую все мы всегда должны нметь в вяду как руководяшнй спаснтельный маяк в нашей тяжелой н разносторонней задаче.

— Дело, которому мы служнм — воспнтанне детей, девочек,— прнвнтне нм высшнх правнл чнстоты н нравственностн. За каждую нз ннх мы отвечаем перед Богом н роднтелямн, ввернвшнмн нх нашнм попеченням. За каждую нз ннх мы отвечаем перед обшеством, членамн которого онн готовятся быть. Ответственность, несомая намн, тяжела н страшна. Мы должны воспнтывать нх прежде всего хорошнмн, чястымм н честнымн девушкамн. Мы должны заготовнть яз ннх будушнх жен н матерей украшенне н счастье того семейного очага, который онн создадут. Да, яменно украшеняе н счастье семьн. Что может быть трогательнее н выше задачн женшнны в семье? Хорошая жена, хорошая мать — неужелн это не высшее назначенне женшнны? Я могу сказать с чнстым сердцем н гордостью, что до снх пор детн, выраставшне под нашнм наблюденяем, в стенах этого учреждення, вполне отвечаля этнм требованням. Неужелн мы не прнложнм все уснлня, чтоб труды, положенные намн в этом направленнн, не пропалн даром?

Начальннца говорнла медленно, тнхнм прнятным голосом, яскренняе ноткн которого трогалн н невольно вызывалн сочувствне. Глаза ее былн влажны. Рука, сжнмавшая душнстый платок, слегка дрожала. Лнцо,

теперь бледное, носнло отпечаток страдання. Она чувствовала себя на страже своего долга, н это сознанне давало снлу ее доводам, красоту ее речн. Она провела слегка рукой по глазам, отпнла от стоявшей перед ней на серебряном подносе чашкн чая, поднесла к носу внсевшнй на завнтой вокруг рукн цепочке небольшой нзяіцный флакон н обвела долгнм прнстальным взглядом всех прясутствуюіцнх. Средн воцармвшегося вдруг молчання отчетлнво доноснлнсь откуда-то звукн вальса...

Почетный опекун сндел откннувшнсь, с значнтельным выраженнем лнца, ясно говорнвшнм о сознаннн важностн мннуты. Только левая рука его незаметно отбнвала на ручке кресла темп вальса, а серьезные. во все время речн начальннцы, глаза нзредка вспыхнвалн тлеюіднмн нскоркамм, когда, скользя поверх голов классных дам, на мгновенне останавлнвалнсь на стеклянной дверн зала, напротнв. Маленькнй ннспектор старательно вытпрал глаза под очкамн й потом так же старательно протнрал очкн. Классные дамы следнлн в напряженном вннманян, стараясь не пророннть нн одного слова.

Начальннца продолжала:

Мы направляем все нашн старання, весь наш многолетннй опыт к тому, чтобы ограднть порученных нашнм забота.м детей от всевозможных нежелательных влняннй нзвне. 14 это нам до снх пор удавалось. Но какнм путем ограднть нх от того, что онй могут вндеть н слышать в этнх стенах? Какне меры прннять протнв этого? Как пресечь пагубное вляянне? Как предупреднть возможность повторення аналогнчного факта?

Она снова обвела собранне взглядом.

— Глубокоуважаемая Аделанда Карловна,— слегка нагнувшнсь вперед, мягкнм, бархатным тембрбм заговорнл почетный опекун.— Меры пресечення в вашнх руках. В вашем велнком стремленнн, как всегда направленном на благо детям н учрежденню, мы можем только склоннться перед вашнмн мудрымн предначертаннямн.

Краснвым жестом он слегка нагнул голову н снова отквнулся на сгшнку кресла.

— Событне, такнм резкнм дяссонансом прозвучавшее в стройном теченвн нашей жнзнн,— продолжала начальннца,— может завтра же стать достояннем всех. Все будут знать я говорнть, что в моем заведеннн, в постоянном обшенян с детьмн, находнтся в теченне целого ряда лет лнчность, которая по взглядам, проводнмым ею в жнзнь, ннкакого права на это не нмеет. Мое безучастное отношенне к такому факту, с момента, как я о нем узнала, может быть нстолковано, как одобренне с моей стороны подобного рода явленяям. Это может дойтн до Петербурга, до главноуправляюш.его... Что тогда?

Велнколепный опекун переложнл ногу на ногу. Чувствнтельный ннспектор весь сьежнлся н насторожнлся.

— Н кто бы мог подумать, глядя на нее!? Сама святость! Сама нравственность! Эта лнчнна строгостн ввела меня в заблужденне. Сколько же временн это длнтся? Сколько лет девочке?

— Восемь лет, Аделанда Карловна,— как-то занскнваюш.е сладко протянула та самая классная дама, которая распространнла роковую весть.

— Восемь лет... Н я нячего не знала!.. й я терпела!.. А что, еслн зналн об этом детн?

— Детн не зналн. Ннкто до снх пор не знал,— хором отозвалнсь классные дамы.

— й прекрасно! Пусть оня об этом ннчего не знают. ІІрошу вас убедятельно, Mesdames! Детн не должны касаться этой грязн, онн не должны знать.

— Но что же вы думаете предпрннять по отношеннн Соколовой, глубокоуважаемая Аделанда Карловна? уставнл на начальннцу сннне очкн маленькнй ннспектор.

— Ее следует удалнть. Далее оставаться у нас она не может, не должна.

— Когда же, ваше превосходнтельство, предполагаете прнвестн это в нсполненне?

Чем скорее, тем лучше. Я дам ей понять завтра, что мне все лзвестно. А после уроков ее позовут в канцелярню, й там она подаст прошенне об увольненлн ее по домашнлм обстоятельствам.

— А еслн она не захочет увольняться?

— Тогда... тогда уволнть ее без прошенйя.

Чувствнтельный йнспектор вздохнул. Для него уволлть кого-нлбудь было почтн так же тяжело, как поставнть дурную отметку.— О Господн! — прошептал он почтн беззвучно.

Некоторые классные дамы сделалв как будто попытку прявстать й что-то сказать, но осталнсь на месте й нячего не сказалл. Почетный опекун сндел задумавшясь, к чему-то прнслушнваясь... Звукн вальса нзвне продолжалн доноснться, то нежно замврая, то вдруг врываясь стремвтельным каскадом, то страстным воплем првзывая куда-то...

— Вот все, что я вмела сказать совету,— проговорнла, вставая, начальннца.— Попрошу всех собраться завтра в это же время, чтобы нам сообша выработать оградвтельные меры протйв вторження в нашу семью подобных нежелательных элементов. Надеюсь, что ваше превосходнтельство нвчего не нмеете протнв предпрйнймаемого мною шага?

Ннчего, кроме восторженного преклоненйя пред столь мудрымй реціеннямн,— нагнулся к ее атласной руке веляколепный опекун.

Пронесся шелест шелкового платья. Склонйлйсь почтйтельно, в глубоком молчэнйй головы. Зал совета опустел.

Шагая по каменны.м плнтам по направленйю к швейцарской, почетный опекун облегченно вздохнул. Совет утомнл его. Предмет совеіданйя в сутностй его мало янтересовал. Для него было глубоко безразлнчно, за что увольняют какую-то Соколову. Еслй бы вопрос шел об увольненнй не только ее, но й всех прочях учнтельннц,

м всех классных дам, он едва лн прояввл бы более ннтереса. Когда глаза его украдкой останавлнвалнсь на стеклянной дверн, его нсключнтельно заннмала мысль — увндеть хорошенькую темную головку на тонкой шее н хорошо знакомую фнгуру высокой стройной девушкн. «Прндет Елена нлн нет?» — думал он. Ему хотелось, чтобы она прншла. Вызванный неожнданно начальннцей, он не успел ее предупредмть. Это раздражало его. Он прнвык, чтобы его каждый раз встречала н провожала эта мнлая девушка. Любнл держать подолгу в руках н гладнть ее нежную маленькую руку. Любнл ее смуіценне н краску, когда он подолгу прнстально всматрнвался в ее глубокне темнопрозрачные глаза.

«Ну, до завтра!» — подумал он.— «Скажу ей завтра, чтобы она выброснла нз головы этн глупостн — мскать места! К чему ей место?.. С ее лнчнком н фнгуркой, н вдруг... в гувернанткн! Брр!.. Пусть положнтся во всем на меня, н без моего совета нн на какое место не соглашалась бы. Ріспортят у меня только девочку!»

Такое решенне успоконло его. Он вынул нз кармана пальто коробку конфет, вложнл осторожно под бумагу, в которую она была завернута, внзнтную карточку, напнсав на ней предварнтельно несколько слов карандашом.

— Барышне Ставровской прнкажете, ваше превосходнтельство? — предупреднтельно поспешнл швейцар, шнроко отворяя перед ннм входную дверь.

— Скажн, брат, дяденька прнслать нзволнл, поннмаешь?..

— Слушаю, ваше превосходнтельство.

Полость запахнулась. Послушные лошадн тронулн разом, обдавая седока снежной пылью. Скрнпнулн полозья...

Ученнцы 6-го класса долго ждалн перед последннм уроком учнтельннцу французского языка Соколову. Наскучнв сндеть неподвнжно в ожнданнн, девочкв затеялн

1 Зак. 997

безмолвную нгру на партах прн помотн мнмнкм н азбукн глухонемых. Нгра перешла незаметно в громкнй шепот н, наконец.в обіцую возню. Классная дама, с неудовольствнем отрываясь от кннгя, которую чнтала, застучала по столу карандашом, потом лннейкой, сделала серднтый окрнк н, обешав занестн всех в штрафной журнал, поставнла стоять весь класс.

- Ты урок знаешь? — шепнула девочка на первой парте от стены соседке.

— Мнлая, подскажн! He чнтала, ей-богу, не чнтала. Опять кол получу, в штрафной запншут, на Пасху домой не пустят! Хоть бы не прншла! Ух! боюсь...

Оставалось не более двадцатн мннут до окончання урока, когда Людмнла Ннколаевна Соколова вошла в класс. He ответнв, протнв обыкновення, на прнветствня воспнтанннц, быстро вошла на кафедру, села, поставнв локтн на стол, тяжело опустнла на ннх голову. Потом стала машннально воднть пером в журнале по фамнлням воспнтанннц, точно выбмрая, на ком остановнться. Сообразнла, как будто, что надо делать. Остановнла перо.

— Смотрн, тебя,— толкнула в бок соседка девочку, не выучнвшую урока.

Назвала. Девочка вышла с кннгой н стала переводнть. Путалась, останавлнвалась, нскала слова, ннзко нагнбаясь над кннгой. Пользуясь тем, что классная дама на нее не смотрнт, повертывалась в полоборота к классу н бросала между словамн перевода:

— Медамочкн, подскажнте...

Людмнла Ннколаевна не замечала. Когда ученнца замолчала, она по прнвычке сказала.

— Ну?

— Я кончнла, Людмнла Ннколаевна,— сказала девочка.

По прнвычке взяла у ней нз рук кннгу, посмотрела. Французскнй перевод был частью напнсан между строкамн текста. Следовало бы броснть кннгу, рассерднться, раскрн-

чаться. Что-то мешало. Что-то говорнло внутрн, что все это сейчас не важно, а важно что-то другое, чего она еше не знает, что ждет ее впередн. Прнвычным жестом рука машннально вывела еднннцу.

— Саднтесь.

- Кол,— шептала подругам девочка, возвратаясь на место.

- Фу, злюка.— Н она высунула язык в сторону учнтельннцы.

Прозвоннл звонок. Людмнла Ннколаевна отошла к дверям.

— Слава Богу! Урока не задала,— облегченно вздохнулн девочкн.

- Людмнла Нмколаевна, распнсаться забылн,— бежала за ней с журналом дежурная.

Людмнла Ннколаевна ннчего не слышала. Она была уже на лестннце, ведуідей в швейцарскую.

Что бы это значнло, что начальннца вызвала ее перед послёдннм уроком, так долго заставнла ждать в прнемной? А потом этот совсем особый тон, этот намек на что-то, что ей стало нзвестным? Н еіце, еслн слух ей не нзменнл, было сказано, с какнм-то, больно резнувшнм ее подчеркнваньем, что она должна быть ко всему готова... Готова к чему же?

- Людмнла Ннколаевна, пожалуйста в канцелярню. Секретарь просят,— остановнл ее прн выходе рассыльный. Пошла.

- Людмнла Ннколаевна, вот нзвольте подпнсать, пожалуйста.

Подпнсать? Что? — Она не поняла.— Что же это подпнсывать?

Нх превосходнтельство нзготовнть велелн...

Ах! Да! Ко всему готова... Так вот что! — Пробежала бумагу глазамн. He поняла. Еше прочла.

— Это что же? — спроснла.

— Прошенне об увольненнн вашем от службы.

— Какое увольненне?.. Зачем?..

По домашннм, значнт, обстоятельствам.

Для нее вдруг стало ясно. Домашнне обстоятельства Катя, дочь... Значнт, уволена. Кончено, значнт... А жнть?.. А дальше как?.. Секретарь подал перо.

— Будьте добры, подпншнте, велелн.

Взяла перо.

— Что пнсать?

Фамнлню вашу подпншнте. Вот, так. Покорнейше благодарю. Да вот еше, жалованье проснл вам казначей за месяц передать. Еш.е вам распмсаться надо.

Расгшсалась. Хотела ндтп.

— Перышко-то позвольте,— взял у ней нз рук перо секретарь.

- А вот н перчаточкя вашн. Да н денежкн-то возьмнте.

Забыла муфту. Подалн. Забыла, куда ндтн. Швейцар отворнл дверь:

— Пожалуйте-с.

Столкнулась в дверях с молодым, хромоногнм, но всегда жнзнерадостным учнтелем рнсованмя.

- Людмнла Ннколаевна! Как жнвете-можете? Мое почтенье.

He ответнла. Спешнла вперед от людей. от вопросов, прнветствнй, от любопытных глаз... куда? Путь был знакомый. Она шла. Шла по направленню к дому, где жнла Катя, дочь. Шла в каком-то безучастном ко всему оцепененнн. Обыкновенно, возврашаясь домой после уроков, она думала: что Катя? He скучала лн? He простуднлась лн? Обедала лн без нее нлн ждет ее? Теперь ее Катя, ее дочь, стала для нее вдруг чужой, холодной, безразлнчной, как все этн чужне холодные людн, начнная с начальннцы н кончая швейцаром, так предупреднтельно открывшнм перед ней дверн. Что в ней пронзошло? Она не поннмала. Откуда этот холод? Это леденяіцее равнодушне ко всему?.. Сегодня утром она еше этого боялась.

Она ннчего не знала, но всегда чувствовала, что это может случнться. М всегда жнла под этнм кошмарным страхом. Она знала, что прн ее необіцнтельностн н до болезненностн развнтом самолюбнн, ей трудно найтн занятнй, а к посторонней помоіцн прнбегать— еіце труднее. Она знала, что ннкогда нн к кому не обратнтся, не сможет, не сумеет... Н вот, это случнлось. Онн с Катей за бортом. Но она не сознает, не чувствует. В ней нет отчаяння, нет острой болн. А только какое-то страшное вдруг от всего отчужденне. Она нспытывает только какое-то фнзнческое ошушенне чего-то, что страшно, невыноснмо сдавнло ей голову. Как будто невероятных размеров клеіцн с нечеловеческой снлой ухватнлн ее за внскн н остановнлн всякое двнженне мыслн. Фнзнческое ош.уіценне тяжестн расходнтся от головы по спнне н плечам. Точно кто-то огромный, снльный подхватнл под мышкн н таіцнт, н давнт в одно н то же время. 14 она сама таш,мт кого-то тяжелого на своей, а голова, плечн, рукн налнты свннцом. Ногн же ее не ее ногн, а чужне, влекут куда-то ее отяжелевшее одеревеневшее тело.

Она ндет... н не внднт... не слышнт. Ногн прнводят ее на край города. Скоро дом, скоро Катя... Стонт только свернуть направо, в переулок. Там, почтн на выезде, в стороне от вокзала, маленькнй домнк железнодорожного мастера, в котором она уже много лет сннмает комнатку. Там ждет ее теперь Катя.

— Ах, да! Катя... Какая Катя?.. Зачем теперь Катя?.. Домнк уже внден за платформой в стороне. Но она не пойдет туда. Зачем?.. Что она скажет?.. Катя спроснт: мамочка, мы поедем летом на дачу? Что она ответнт?.. Нет больше Катн!.. Ннчего нет... Есть только эта тяжесть, которая гнетет... Ах, как гнетет?.. Что такое, эта тяжесть? Она её прежде не чувствовала, не знала... Её надо сбросять во что бы то нн стало... Так нельзя... нельзя дольше...

Она срывает платок, шапочку... бросает. Ветер развнвает, треплет ее волосы. Мокрый снег бьет по лнцу,

засыпает голову, набнрается под воротннк. He чувствует. Она чувствует, сознает только тяжесть. Она знает, что надо отделаться от нее, сорвать, сброснть. Она срывает с себя пальто н далеко отбрасывает...

— Ншь барыня как налнзалась,— посылает ей вслед ругательства мастеровой. Холодный ветер обнямает всю. Но ей не холодно. Она мнновала поворот протнв вокзала. Она ндет далыііе, вдоль путн. Куда? Ей все равно, лншь бы уйтя дальше, дальше от всего, лншь бы не было этой тяжестн. Впередн далеко свнсток. Товарный поезд. Обыкновенно, когда он подходнт к станцнн, она уже дома, с Катей. Теперь у ней нет дома... Нет Катн... Н дом, н Катя, все куда-то нсчезло... Есть только — эта тяжесть, которая давнт, которую надо сброснть. Уже внден пыхтяіцмй локомотнв. Она чувствует, как под ногамн гудят земля. Что это? Смерть? Нлн нзбавленне? Она содрогается... He все лн равно? Она знает, что надо от чего-то нзбавнться, что-то сброснть... Эту тяжесть, которая давнт... Блнзко, совсем блнзко пыхтнт чудовнше... Ей теперь ясно... Тяжесть — это жнзнь. Она душнт н давнт... н гнетет. Долой все... долой жнзнь. Мгновенне. Она стремнтельно летят в пасть чудовяіцу...

В небольшой уютной комнатке, у окна сндела Катя. На коленях у ней нежнлась белая кошечка. На полу валялась открытая кннжка, рядом какая-то начатая работа. Катя целовала белую кошечку н прнжнмалась лмцом к ее пушнстой шерстке.

Маруська, мнлая Маруська,— говорнла она. — Скоро мамочка прндет! Бедная мамочка! Наверно, опять усталая прндет, пообедает н ляжет. Ах! зачем я не большая, зачем я не умею ннчего делать! Когда вырасту большая, я буду, как мамочка, ходнть по урокам, а мамочка будет сндеть здесь с Маруськой. Скорей, скорей вырастн! Говорят, надо учнться, много учнться. А я сегодня урока не выучнла. He могу учнться одна! Скучно! Вот летом поедем с мамой на дачу, мама обешала. Там

я целый день буду с мамочкой. Н буду учнться! Н буду стараться! Н ннкогда, ннкогда ннчем не огорчу мамочку. Марусенька, мы поедем на дачу! Как хорошо, весело будет.

Она подняла высоко над головой кошечку н завертелась с ней по комнате. Упала в кресло, засмеялась, зажмурнлась, потянулась н стала мечтать.

— На даче у меня будут цветы. Много, много цветов! Я буду нх сама полнвать. Мамочка обешала мне купнть леечку н лопатку. Н будут у меня цыплята, маленькне, желтенькне, как на картннке. А в лесу будут петь птнчкн. Н ягоды будут н грнбы! Хорошо, Маруська, тепло летом! Я н тебя возьму на дачу. Мамочка позволнт. Мнлая Марусенька, мне без тебя скучно!

Стала покрывать кошечку нежнымн поцелуямн н положнла ее к себе на плечо.

— Говорят, кошкн любят кушать маленькнх птнчек? Но ты не будешь кушать птнчек, Маруська, не будешь? Скажн мне на ушко? — Катя прнжалась ухом к круглой шелковнстой мордочке.

— Маруська не будет. Она умннца. Я буду ей каждый день оставлять кусочек пнрожного в награду. Ведь ты хорошая, Марусенька? А птнчек есть — грех, большой грех. Птнчкн жнвут высоко, высоко н летают под самым небом. Мне нніцая старуха говорнла, что птнчкн — душн некреіденых младенцев, н голоса у ннх ангельскне. Я мамочке рассказала. Она говорнт — вздор,— н рассерднлась, зачем я с нніцнмя о глупостях говорю. А я знаю, что не глупостн. Мамочка нарочно не хочет, чтоб я к нніцнм выбегала. А я все знаю сама. Птнчкн летают высоко н могут долететь до Бога. Потому н грех убнвать птнчек. Слышншь, Маруська, грех! Ах, что-то мамочка не ндет? Пойтн разве, встретнть?.. Рассерднтся, пожалуй. He любнт меня одну пускать. Пойду, захвачу на вокзале Маню. Вместе н встретнм. Скорей! Скорей.

Сброснла кошку. Надела шапочку, шубку, не застегн-

вая. Крнкнула в дверь хозяйке, что ўходнт, н побежала. Густой влажный воздух, в котором чувствовалось уже первое веянне весны, как-то особенно прнятно ложнлся на легкне. Катя жадно вдыхала его. Ходьбы было всего мннут на пять. Катя шла, подпрыгнвая, не разбнрая дорогн. Ей было особенно хорошо н весело. Талый снег провалнвался под ногамн н было так смешно вытаскнвать глубоко увязнувшне ногн. У платформы стоял длннный товарный поезд. За ннм, на путн, ннзко нагнувшнсь над рельсамн, копошнлся железнодорожный сторож. Катя хотела пробежать мнмо.

— He ходн, барышня, воротнсь,— ласково остановнл ее старнк.

— Я, дяденька, недалеко, мне только мамочку встретнть,— сказала девочка.

— He ходн, золотая, не ладно там.

Но Катя уже бежала.

— Эх! жалко девчушку. Снротннка, ведь, тнпернча! — вздохнул старнк, смахнвая рукавом слезы.

Катя бежала по платформе. Впередн, на протнвоположном конце, чернела кучка людей. Ее схватнла за руку дочь начальннка станцнн, Маня.— Катя, Катечка, пойдем к нам!

Катя не заметнла, что Маня в одном платье н что глаза ее полны слез.

— Я только к мамочке, погодн. Пойдем вместе! — Ее прнтягнвает кучка людей впередя. Она совсем блнзко. Кто-то обхватывает ее сзадн рукамн. Ташнт. Катя вырывается. Расталкнвает толпу. Перед ней что-то темное... страшное... Она ннчего не сознает. Она чувствует только, что это темное, страшное для нее бесконечно блнзко н дорого. С днкнм воплем:

— Мамочка моя, мама!— она бросается на нзуродованный труп.

* *

В ннстнтуте благородных девйц шел совет. Былй в сборе красйвая начальнаца й веляколепный опекун, чувствйтельный йнспектор н добродетельные классные дамы, пройзносйлйсь красввые слова о нравственностй, о долге, о любвй к детям, о свяіценном назначенйй матерй, о разных способах йзукрасйть нскуснымн вымысламн слйшком грубую для нежного детского возраста прозу жйзнй...

Откуда-то доносйлйсь звукя вальса...

А на холодной платформе далекого вокзала, над йзуродованным трупом, в судорожных рыданнях бнлась девочка. й йз этого обезображенного трупа смотрела на нее, тысячью страшных открытых глаз, голая, жестокая, нйчем не прйкрашенная, проза жйзнй, безжалостно, до потеря сознанйя, сжймэя ее в свойх леденяіцйх об-ьятнях, мсторгая йз этой преждевременно йскалеченной детской душй нечеловеческне страданйя н на векй убнвая в ней веру в справедлйвость й нравственность, в святость й целесообразность того, что делается во ймя высокйх прйнцйпов, долга й любвм.

[1913]

МАДОННА

(Этюд)

He позволяте лн вы мне, голубь мой, подсесть к вам на скамейку? Хорошо тут у вас: н тенечек есть, н публнкн мнмо по аллее ходнт немного, н Волгу верст на пять ввдно... да н вы-то, как я погляжу, юноша снмпатнчный. Ежелн суднть по околышку фуражкн, то студент какой-лнбо, надо полагать. Ну, а я... проходнмцем всего охотнее называю я себя; любнмейшее это словечко мое.

He подумайте только, что я нз некоторой жнтейской умеренностн сне названьнце вынскал. Есть, есть, знаете лн, в душе человека этакое чувство, что так н подталкнвает тебя вперед забежать, в глаза заглянуть н хвостом повнлять: «Что, мол, я значу? Я — птнца ннзкого полета». Н для чего, сказать к слову, проделывается это? Нз боязнн одной, чтобы кто co стороны к нему с темн же словамн не адресовался. Ну, а колн сам себя этак аттестовал,— обнды, кажнсь, н быть не может: хуже ведь не назовут. Еіце даже можно проголодавшееся самолюбьнце подкормнть. Нбо, мнлый мой юноша, нной блнжннй, по доброте душевной, тут же вам скажет: «Это вы уж, Нван Нвановнч, того... зря себя хаете»... Дело бывалое.

Теперь загляннте-ка на мннутку в область фнлологнн. Проходнмцем я себя называю, держа в памятн нсконное славянское значенне этого слова — уж очень хорошо оно сердцевнну моего сушества наіцупывает. Грунта твердого под ногамн не нмею я в жнзнн сей, вот что. Впрочем, ежелн кто нз нашей братнн хочет выразшься покудрявее, то «взыскуюіцнм града» себя называет. Помннте, у Мнхай-

ловского в «Карьере Оладушкяна», в последней главе,— «Сказкн Товолгяна» называется? Высокохудожественное место дал покойный. Ну, да это в сторону!

Что есть проходвмец? Человек недвйжямым ймуіцеством не обладаюшйй, да й двйжймость-то у него в соответствйй с этйм находятся. Но главное — недвяжймость; оседлостн, стало быть, нет. Теперь спрошу я вас — что, опрнчь обвды, моглн вложнть в это слово людй, обладаютне, на худой конец, одноэтажным йлй двухэтажным там? Само собой, нвчего. Вздумает, скажем, Настенька йлй Катенька за кого-лнбо йз нашего брата замуж выйтн, а мамаша сейчас же к ней: «Опомнйсь, за кого ты ндешь? За проходнмца!» Та й сама вйдйт, что немножко ошйблась; опрометчнвость-то, конечно, йсправят, ну, а к слову тем временем брезглнвость все лнпнет да лнпнет, так что под конец коренной сутн его й совсем сталн не вндать. А само по себе это слово отнюдь не зазорно.

Впрочем, знаете лн, к чему я разговор этот завел? Рассказцем мне хочется попотчевать вас.Давеча прнстал наш пароход,— на пароходе я еду, й сейчас, напрнмер, лйшь гудка его жду,— так прнсталн мы, говорю, у Бабаек,— прнстань такая понвже Ярославля есть. Народу собралось довольно густо, н, между прочям, была девчонка одна... самая обыкновенная босоногая девчонка, лет восьмй йлй девятн там,— земляннку прншла продавать. Сама — ребенок, в куклы бы ей еіце нграть, но, однако, уже младенца держйт в руках. Вы, я чаю, таках нянек сотнй на своем веку перевндалй. Так вот, эта самая девочка одйн случай йз прошлой жйзнн напомннла мне собой,— хорошнй был случай, даром, что я его совсем, почятай, забыл. Лет десять, может быть, ннкогда не вспомянал, а тут вдруг зашевелнлось все в памятн, встало, словно перед глазамя, й, знаете, весь день хотелось мне об этом случае кому-нябудь рассказать. Может быть, назойлнво это малость... да ведь у вас, как я погляжу, все равно дела ннкакого нет... так вы уж простнте старвка.

Случнлось это лет двенадцать тому назад. Россню я в ту пору должен был покннуть, очутялся в Дрездене, обосновался в нем н, само собой, начал в тамошнюю картннную галерею похажнвать. Много хорошего н даже просветляюіцего довелось мне увндеть, но всего лучше былн Мадонны. Это, впрочем, н во всяком мало-мальскн полном собраннн старннного европейского нскусства так бывает. Вы н самн знаете, надо полагать, что Мадонны этн — соль всей жнвопнся тогдашней, а потому, стало быть, н всяческой; ябо вряд лн можно сказать, что с тех пор жявопнсь далеко вперед ушла. Ну, там в мелочах техннкн, может статься, н есть что-ннбудь новое,— правду молвнть, мало я смыслю в этмх делах. Ко чтобы по глубнне вложенных в картнны ндей мы средневековое превзошлн,— в этом, скажу я вам, можно снльно сомневаться. Во всяком случае, не вндать что-то этого... обмеленне какое-то пошло. Ну, а там — омута, до дна не достанешь. Взять хотя бы тех же Мадонн: такая, юноша мой, в нных нз ннх шнроченная мысль тантся,— в трн обхвата прямо! Дубы такой велнчнны сотнн лет стоят — не валятся, тем паче — нден. Эта, во всяком случае, выстояла н до нашнх дней во всей своей красоте дожнла. Только высказать суть ее — дело не совсем легкое.

Начну я хоть с того, что напрасно было бы счнтать средневековую жнвопнсь релягнозной пренмушественно, как нн кажется это на первый взгляд.

Релнгнозность сня не в содержанян, а в форме больше была, нлн, вернее сказать, чуть лн только не в сюжетах одннх. Траднцня этакая суіцествовала, что, мол, художннку картнны нз бнблейской жнзнн всего более прнстало пнсать. Онн, художннкн-то тогдашнне, так н делалн; а ежелн нх душя не тем былн полны, так что ж? Ведь все равно этн постороннне элементы к картннам так нлн нначе

прнстегнвалнсь, на манер зтакнх чужеядных раетеннй процветалн. Хочет, скажем, художннк портрет своего заказчнка нарнсовать, помешает его на картнне в внде апостола, что лн. Возлюбленную свою какую-ннбудь Юднфыо представнт нлн там в чнсле жен мнроноснц мзобразнт. Пожелает свой нтальянскнй нлн фламандскнй пейзаж дать, нлн даже бытовую обстановку свою,-что ж, н этому нет помехя, лншь бы у картнны названне поцерковнее было. Ну, а отвлеченные ндем тем же способом пробовалн воплоіцать. Про одну нз этпх-то ндей у нас речь н пойдет.

Дело в том, голубь мой, что преклоненме перед женшнной, которое чуть лн не всегда крупнейшям двнгателем было, втевремена, можно сказать, до особенного обострення дошло. Трубадуры этн, суды любвн... ну, н яное прочее... много всяческого было... Нлн хоть вот Петрарку с Дантом возьмнте. Впрочем, это вы н самн, чай, не хуже меня знаете. Одно только я отмечу: ежелн зы преклоняетесь перед женіцнной, то, стало быть, нлн девственностн ее, нлн матерннству челом бьете. Да оно н понятно,— ведь,лншь в этнх двух вндах жеіішнна выступает, третьего же, очевндно, н быть не может.

А не очевмдно лй, государь мой,— перебью я на мннуту себя,— не очевндно лн, что, скажем, солнце вокруг землн ходнт? Нменно, что очевндно. ГІотому я так говорю, что художннкя, о которых речь ндет, перед очевндностью не остановмлнсь. Напротнв, цельностн, что лн, жаждя, нля образ высшей красоты создать стремясь, попробовалн онн в одном лнце слнть между собой черты н девственной, н матерннской красы. Слнть, іюннмаете, н образом этнм завершнть все зданне нскуества, выросшее нз преклонення перед женственноетью н ее красотой.

Головокружнтельное намеренне было. Тут-то траднцня гшсать Мадонн н прнгоднлась, нбо давала она готовые формы для воплотення мыслн этой. Нзображаючн ее, сню Деву-Мать, онн всеголегче моглн передать эту ндею свою. Н передалн, скажу я вам. А так как Мадонны этн — не-

достнжнмые вершнны нскусства, Монбланы его, что лн,то, стало быть, как я н говорнл, слнянне обенх сторон женственностя в некоторый монолнт — это н есть венец всяческой красоты.

Конечно, не все Мадонны эту ндею в себе таят. Отнюдь нет. Напротнв, болыпннство нз ннх нзображают просто девушек, у которых, Бог весть почему, на руках ребенок сндйт. Да н те мастера, у Мадонн которых сквозь девнчье лнцо матерннское выраженне выступает,— н онн, говорю я, быть может, к воплоіценню этого совершенно бессознательно стремнлнсь. Прнзнаться сказать, плохо я в нсторнн нлн в теорнн там жнвопнсн разбнраюсь, так что нн об чем тут с уверенностью говорнть не могу. Может статься н то, что я сызнова всем нзвестную Амернку открываю, по нашей русской прнвычке «до всего свонм умом дойтн». Впрочем, н дошел-то до этого я не сразу, не тогда, когда был в галерее, а уж спустя несколько временн после того. Пока же я на Мадонн смотрел, так разве только еіце нашупывал это й все что-то забытое вспомннал... н вспомннть не мог.

По этому поводу сделаемте-ка несколько шагов по боковой тропннке. He кажется лн вам, что все нскусства,— а жнвопнсь н музыка особлнво,— тем на нас действуют, что заставляют прошлое вспомннать? Н не потому лн мы нх любнм, что онн этому потоку воспомннаннй столь шнрокое русло пролагают?

Впрочем, как бы оно там нв было, а я стоял перед Мадоннамн, вспомннал н, наконец, вспомннл.

Провсшествііе, которое всплыло в моей памятя, случнлось в ту пору, когда был я еше только студентом... не такнм, впрочем, как вы, а студентом семннарнн. Нз колокольных дворян я проясхожу. Жял я в деревне у отца

ii там, между прочнм, от нечего делать, с ружьншком похажмвал, летнне днн коротаючн. Собака у меня, само собой, была, «Неро» прозывалась,— полукровок, пометнк местный Нван Васнльевнч еше тенком подарнл. Чутьсвет, я, стало быть, это ружьецо свое за плечн, собаку свнстну н махну за дупелямн там нлн за бекасамм. На болоте н кряковые уткн воднлнсь. Ну, да это, впрочем, к делу не ндет.

Вышел я так однн раз нз дому, до полудня проброднл, подстрелнл. помннтся, что-то н обратно домой повернул. Ндтн прншлось через деревню Старый Майдан. Пора была рабочая, а потому на улнце — нн душн. Разве только малые детн да уж самые обомшелые старнкн дома осталясь,— ну, м тех что-то не вмдать. Нду я — н вдруг слышу детскнй плач. Глядь — какой-то соплнвый карапуз, лет двух, побежал было, напутавшнсь моего «Неро», да споткнулся, упал н на четвереньках к своей няньке с ревом ползет. Подполз — н в подол к ней лнцом уткнулся. А нянька сня,— ну, просто девчонка, лет восьмй,— наклоннлась к нему этак заботлнво, рожнцу рукавом утерла н, знаете, разнымм там женскнмн словамн уговарнвать начала. Дело жнтейское, сколько раз уж внденное. Но тут, помню, шнбко поразнло меня чнсто матермнское выраженне, которое в эту мннуту проступнло на ее лнце.

Собственно, ведь, ласковость матерннская, хоть н хорошая, правда, веіць, только уж слншком прнвычная нам, ставшая чем-то должным,— от матерн, конечно, должным. У нее это нечто само собой разумеюіцееся, н потому, может быть, ннчьнх сердец н не трогает. даже внн.мання к себе мало прнвлекает. Что, в самом деле, уднвятельного, еслн у матерн н чувства матерннскне? А вот когда я нх в чертах девушкн,— да н не девушкн, а недоростка-девчонкн,увндал, тут-то, в этом-то нменно сочетаннн, онн н поразнлн меня, показалнсь мне... трудно выразнть, чем показалнсь... н днвным чем-то, н несказанно-мнлым. А девчонка эта оборванная, знаете, худенькая, замурзанная. He красотой

лнца она брала, а, так сказать... He люблю я громкнх слов, но тут, пожалуй, другнх н не подберешь. Высшая красота у нее была, вот что, а какая — не понял я тогда; только уж потом, стоя ііеред дрезденскммн Мадоннамн н вспомяная этот случай, понял я, что вндел нменно ту красоту, которую художннкн старалнсь запечатлеть в этнх картннах.

Я отнюдь не восхншаюсь деревенскнм обычаем оставлять чуть лн не грудных ребятншек на догляд малолетков. Н тем, н другнм от этого плохо бывает. Девчонке бы пояграть, побегать,— а ее вместо того с ребенком нянчнться заставляют. А уж какая она там нянька? За самой eine прнсмотр надобен. А все ж такн, что бы нн говорнлн, должна в такнх няньках задушевная вннмательность к детям развнться, готовность всегда уберечь, зашнтнть, ответ за ннх на себя взять. Снльно душа от этого похорошеть может. Русскнй народ давно это запрнметнл я наблюдення свон в сказках закрепнл.

Хорошо бы, государь мой, было, колн бы явнлся крнтнк какой-ннбудь с шнрокой душою, который бы к сказкам как к некоторому чнсто лнтературному матерналу подошел; который бы попробовал основные сказочные тнпы наметнть н опять-такн с чнсто лнтературной точкн зрення разобрать. Есть, напрммер, прекрасный тнп,— шнбко я его люблю,— тмп хорошей русской девушкн. Во многнх сказках пробовал народ этот тнп обрнсовать, в столкновеннн co всевозможнымн обстоятельствамн разные стороны его язобразнть. Но всего прямечательнее сказка о братце Ріванушке н сестрнце Аленушке. Как вы думаете, кто такая Аленушка? Это н есть та самая девочка, о которой я вам сейчас рассказал. Да, нменно такая восьмнлетняя деревенская нянька. Вы хотя бы на то свое вннманве обратнте, кто кого обороняет, кто о ком заботнтся,— брат о сестре нлн сестра о брате? А возьмнте-ка вы какую-лнбо сочнненную сказку, выдуманную пнсателем, т. е. человеком, девочкн которого нянчатся с кукламн, но отнюдь не с младшнмн братьямн й сестрнцамн. Ведь в ней, в сказке этой, прн Ta-

кйх же обстоятельствах все наверное было бы наоборот, й не сестра за брата, а брат за сестру грудью бы встал. Нет, это, что вы там нй говоряте, черта не случайная, зря она появяться не могла. Тут народ свой наблюденйя над жйзнью выражал й, на этнх вот нянек-недолетков внчмательным глазом взглянувшя, создал образ девочкя с матерннскймй чувствамн,— образ, как вмднте, в серню всех тех же Мадонн входяіцйй.

Твердо говорю, что тмп этот должно выше даже шекспнровскйх тйпов поставнть. Есть у Шекспвра Офеляя, напрнмер, я, спора нет, хороша она, но насколько мельче ее образ по сравненню с Аленушкой нашей. Конечно, й смешным я неуместным покажется вам это сравненче мое, но подумайте немного й, быть может, вы почувствуете, что у этйх слов есть своя правда.

* *

Вот, голубь мой, о чем мне хотелось вам рассказать, т. е. не вам собственно, а всякому человеку, перед которым можйо было бы малость душу распахнуть. Как нй обндно это, а вйжу я, что не мог передать всего, что хотелось... так что вы, пожалуй, й не поймете, почему меня так на разговор потянуло. Главное же, не удалось мне всю суть дела в должном тоне йзобразйть. Впрочем, й не пробовал этого я,— где уж мне там рассказччком быть. Да н то сказать — даже у самого речнстого человека разговор, словно вон Волга эта: порой мелеет, порой в сторону сворачйвает с надлежаіцего русла, ну, а порой й чйстой, й глубокой струею течет.

[/9/5]

АПОКРЫФ

1. Ад Максіма Кніжніка пачатак...

2. I калі скончылася сем тысяч год ад стварэння свету, Хрыстос ізноў зышоў на зямлю і хадзіў па ёй, каб споўнілася тое, аб чым сведчылі прарокі.

3. I хадзіў Ен па ўсім Забраным Краі і па Занёманшчыне, і па Задзвіншчыне, і па Бярэзінскай зямлі.

4. I разам з ім святы Пётра і святы Юр’я. Але ніхто з людзей не пазнаваў Яго.

5. Бо ішлі яны босымі нагамі з непакрытымі галовамі і былі адзетыя ў белы кужаль ды суконныя світкі, а не таго спадзяваліся людзі.

6. Таму ніхто не ўзяў увагі на іх, калі ў часе жніва праходзілі між працуючых людзей.

7. Толькі музыка, катораму цяпер не было чаго рабіць, падыйшоў да іх і сказаў: сорамна мне, бо сягоння дзень працы і ўсе клапоцяцца каля зямлі; адзін я нікчэмны чалавек.

8. I сказаў яму Хрыстос: не смуціся ў сэрцы сваім. Ці ж не твае песні спяваюць яны цяпер, у часе жніва! Таму не схіляй нізка галавы твае, і не хавай аблічча ад вачэй людскіх.

9. Бо няма праўды ў тым, каторы кажа, што ты — лішні на зямлі. Запраўды кажу я табе: надыйдзе яму гадзіна горычы — і чым ён разважыць тугу сваю, апроч песні твае? Як у дзень смутку, таксама ў дзень радасці ён прызавець цябе.

10. I навучаючы яго, казаў: пад песні кладуць чалавека ў калыску, і з спевамі ж апушчаюць у магілу яго.

11. Штодзённымі клопатамі поўніцца жыццё людское. Але калі зварухнецца душа чалавека,— толькі песня здолее спатоліць яе. Шануйце ж песні свае.

12. Бо спяваюць навет і жабы ў багне, а ці ж не лепшымі будзеце вы за іх?

13. Так навучаў Хрыстос музыку. Але Пётра, пачуўшы словы яго, сказаў: Вучыцелю, у гэтай краіне ёсць людзі, каторым няма чаго есці. Ці ж не сціснецца ад сораму сэрца таго чалавека, каторы, шукаючы скарынкі хлеба, прыйдзе з песняй да іх?

14. У адпаведнасці яму, сказаў Хрыстос: так, жыццё гэтых людзей цяжкое, беднае і прыгнечанае. Чаму ж ты хочаш яшчэ пазбавіць іх красы! Мала дадзена ім — няўжо ж трэба, каб было яшчэ менш?

15. I, абярнуўшы аблічча сваё да музыкі, папытаўся: калі пяюць песні ў вас?

16. Музыка адказаў: пяюць на Каляды, на Запускі, на Вялікдзень, на Тройцу, на Яна Купалу, у Пятроўку, на зажынках і дажынках.

17. Пяюць на радзінах і хрэсьбінах, пяюць дзіцё калыхаючы, і самі дзеці пяюць гуляючы; пяюць на ігрышчах і вяселлях, і на хаўтурах, і ў бяседзе, і пры працы, і на вайну ідучы, і ўва ўсякай іншай прыгодзе. Увесь круглы год пяюць.

18. I мовіў Хрыстос Пятру: ты, шкадуючы галодных людзей, асудзіў песню, але самі галодныя не асудзілі яе. Жывая яшчэ душа ў народзе гэтым.

19. Тады ізноў сказаў Пётра: але няхай жа ў песнях будзе страва для душы, няхай будуць думкі добрыя і навучаючыя, каб апроч красы, быў у іх і спажытак чалавеку. *

20. I адказаў яму Хрыстос: няма красы без спажытку, бо сама краса і ёсць той спажытак для душы.

21. I навучаючы іх, мовіў: агляніцеся навокал! Ці ж не ніва калыхаецца каля нас?

22. Цяжка каля яе працаваў гаспадар і, вось бачыць: паміж збожжа ўзраслі васількі.

23. 1 сказаў ён у сэрцы сваім: хлеб адбіраюць у мяне гэтыя сінія кветкі, бо поўнаважкія каласы маглі б узрасці тут заміж васількоў.

24. Але, яшчэ з ма.шцця краса іх прыйшлася мне да душы. I таму я не вырву з каранём іх і не выпляню, як усякае благое зелле. Йяхай растуць і радуюць, як у маленстве, сэрца маё.

25. Так казаў сабе гаспадар у сэрцы сваім! I не падняў ён рукі на васількі.

26. Я ж кажу вам: добра быць кол-асам; але шчаслівы той, каму дадзена быць васільком. Бо нашто каласы, калі няма васількоў?

27. I, кажучы так, пачуў Ен песню жнеек, і прамовіў: слухайце што кажуць словы гэтай песні. Яе складалі людзі, якія ведаюць, чаго варты хлеб.

28. Яны ж пачулі, што словы тэй песні кажуць: няма лепш цвяточка над васілёчка. I далей ужо моўчкі ішлі яны.

29. I босыя ногі Хрыста пакідалі на цёплым, мяккім пылу дарогі сляды.

30. Але гора вам, людзі, бо даўно ўжо затапталі вы іх. Амін.

Рукапіс гэты адйіукау Максім Багдановіч

\1913\

СОН-ТРАВА

(Как повелйсь сказочнйкй на Русй)

Лег раз однн белоголовый мальчнк-подпасок в стегш у ручья, поглядывая за стадом, сорвал попавшуюся под рукн былннку, попробовал ее понюхать да тут же н заснул: это сон-трава ему попалась. Печет жаркое солнце ему голову, снняя муха, жужжа, опустнлась на его лнцо; но ннчего не чувствует мальчнк, крепко спнт, н снятся ему незабываемые сны.

Внднт мальчнк, как Нван-царевнч скачет темным лесом на сером волке. Стар уж волк; тяжело, с хрнпом дышнт он, пена падает с его поседевшей морды, взмоклн н темнымн сделалнсь от пота худые бока, н слышно йвануцаревнчу, как глухо бьется верное волчье сердце. Но хочет волк сослужнть ему в последннй раз свою службу. Трн дня іі трн ночн бежал он жесткнмн лапамн по пустынным тропам, поблескнвая свонмн зеленымв глазамн, а на четвертый день прннес Нван-царевнча к садам царя Далмата, где на золотом дереве віісела давная клетка с Жарптнцей. Подкрался царевнч, схватнл осторожно клетку — н грянул в воздухе мнлый звон серебряных колокольчнков, созывая стражу. А говорнл ведь серый волк Нвану-царевнчу: «Не тронь клеткн, возьмн одну только Жар-птнцу, а не то беда будет».

Нлн внднт мальчнк, как прнзадумался в чнстом полюшке Саур-богатырь; перед ннм бел-горюч камень, от того лн камня ндут тріі дороженькн, н надпнсь на камне высечена: поедешь направо — коня потеряешь, поедешь налево — останешься без золотой казны, поедешь прямо — еам жнв не будешь. Н едет богатырь прямо. Почасту он

сходнт с коня, прнпадает к сырой земле, чутко слушает: уж не гуднт лн мать сыра-земля, уж не двнжется лн откуда рать несметная. Но не слышно ннчего, н хоть гнбель ждет богатыря, но не в бою она ему суждена.

Н внднт во сне Аленушку — маленькую девочку нз тех, что по деревням меньшнх братншек нянчат. Жала мх мать спелую рожь, н пошла Аленушка с братцем Нванушкой к матерн, да заблуднлнсь онн в высокой ржн н в чужую сторону зашлн. Стал Мванушка барашком, а Аленушка с камнем на шее лежнт в сннем омуте рекн. Н жалобно проснт-молнт барашек на речном берегу: «Аленушка, сестрнца Аленушка! Выйдн, выплывн ко мне на бережочек. Огнн палят горючне, ножн точат булатные, хотят меня зарезатн». Ах, как ответнла сестрнца Аленушка: «Не подняться мне на вольный свет. Камень тяжкнй меня тянет ко дну, по плечам леглн рассыпные пескн, косы русые с травой перевнлнсь».

A то внднт мальчнк коренастый дуб; смурый орел сндел на сыром дубу, а в когтях держал злого ворона. Он не бнл его — все выспрашнвал: что творнтся на святой Русн. Отвечал ему ворон таковы слова: «Как под кустнком, под ракнтовым, там лежнт убнт добрый молодец. В головах его стонт матушка, по бокам — сестра с молодой женой. Мать заплакала — как погоды бьют, а сестра его — как ручьн текут, молодая жена — как роса падает. Взойдет солнце — росу высушнт».

Кончнлся этот сон — я уж внднт мальчяк днвную Феннкс-птнцу. Качается Феннкс-птнца на ветвях цветуіцего дерева, глаза закрывает, перья распускает, песнн распевает. Кто ее заслышнт,— забудет тот отца н мать, все покннет, н ннчего ему уже в жнзнн не нужно, кроме того, чтобы, не отрываясь, слушать днвные песнн. А н жалобно же поет Феннкс-птнца,— все о прошлом, невозвратно загубленном н потерянном томнтся:

He светять солнцу ярче вешнего, He любять душе жарче прежнего.

А вот н голый, занесенный снегом лес. Нней повнс на черных сучьях, каркают голодные вороны, а вверху холодным блеском перелнваются звезды. Пусто, безлюдно в лесу; только под одною елочкой прнтулнлась бедная девушка Машенька. Завез ее сюда отец по наговорам злой мачехн да н броснл одну-одннешеньку в лесу. А ведь ннкогда ннко.му Машенька не согрубнла, нн в чем не попрекнула — тнхая она, безответная девушка была. Снднт она под елочкой прнгорюннвшнсь, а седой Мороз землю студнт, девнцу знобят, в деревьях потрескнвает, Машеньку с пздевкой выспрашнвает: «Тепло лн тебе, девнца? Тепло лн тебе, красная?» — «Тепло, тепло, Морозушка».

Вмднт мальчнк, как мать сына в дальннй путь снаряжала, зарокн клала, таково его наставляла: «А прндет час твой смертный, оберннсь на роднну славную, ударь ей челом седмнжды семь, распростнсь с роднымн н кровнымн, прнпадн грудью к сырой земле н уснн сном крепкнм, непробудным».

А еше снялось, как прнвязалось к девнце rope злосчастное. Ее мать в колыбелн качала, a rope над нею стояло. Девнца от горя замуж пошла, a rope за нею с деткамн. Девгша от горя в темный лес, a rope бежмт н дорогу показывает. Девнца от горя в могнлу пошла, a rope ее сырою землею засыпало.

Так сон за сном ндет, друг дружку догоняют, н не проснуться бы мальчнку-подпаску вовек, еслн бы только не пастух. Запрнметші он, что подпасок спнт, а скотнна тем временем разбредается, подошел н порядком-такн его в сердцах тряхнул. Выпала нз рук у паренька сон-трава, н пробуднлся он. Но не ндут внденные сны у него нз головы. Стал он людям мх говорнть, а людн над ннм смеются: «Полно тебе небывалнцы сказывать! Ты бы лучше за стадом прнсмотрел».

Но не послушал нх мальчнк. Броснл он дом свой, все оставкл н всю жнзнь свою ходнл по земле, сны свон днвные раесказывал. М нной человек усмехнетсяда рукой махнет,

а другой рад послушать, сам его зовет н подаркн дарнт. А случалось н так, что послушает-послушает его человек н начнет томнться бог весть о чем. Все чует он, как где-то далеко, за снннмн морямн, за дремучнмн лесамн, бежнт, задыхаясь, серый волк; внднт, как развертывается скатерть-самобранка; слышнт, как поют гуслн-самогуды, струны тнхо выговарнвают:

Подуй, подуй, погодушка немаленькая, Раздуй, развей рябннушку кудрявенькую...

He найдет себе покоя такой человек, будет он всю жнзнь свою томнться, обо всем этом людям рассказывать; ннес одннм человеком, не с двумя случнлось так, а многне 'тысячн нх броднлн н бродят по русской земле, днвные сказкн сказываючн.

Так н повелнсь сказочннкн на Русн.

[1913—1916]

ПРЯТЧА О ВАСЯЛЬКАХ*

(Апокрйф)

От Макснма Кннжннка сказанне о Господе нашем Ннсусе Хрнсте Сыне Божнем.

По нсходе седьмой тысячн лет от сотворення мнра Хрнстос вновь сошел на землю н ходнл по ней, чтобы нсполннлось предсказанное у пророков.

Н странствовал Он по всему нашему краю: н по Мннаднне, н по Внленшнне, н по Могнлевшнне, н по Задвннской земле.

Н вместе с ннм былн святой Петр н святой Юрнй. Но нмкто нз людей не узнавал Его.

Потому что шел Он босымн ногамн, с непокрытою головою н был одет в простую холстнну; а не того ожндалн людн.

Н ннкто не узнал Его, когда Он проходнл co святымн полевою дорогою между спелых хлебов.

Был час жатвы, н все людн труднлнсь в полях. Только лншь человек, ходнвшнй по селам co скрнпкой, не нмел сегодня работы.

Поэтому, вндя трех путннков, он подошел к ннм н с горечью сказал: тяжело мне, нбо сегодня — день труда н все заняты нм. Однн лншь я — ннкчемный человек.

Нясус же ответнл ему: не печалься в сердце своем.

* В Белорусснн, откуда родом автор этого рассказа, средя крестьян сушествует воззренне, что Хрнстос совсем ете недавно в крестьянской одежде странствовал по земле. Это народное поверне я послужяло нсходной точкой для предлагаемой прнтчя, чем обьясняется несколько необычный характер как ее темы, так я формы. М. Б.

He твон лн песнн поются теперь в час жатвы? Н так не склоняй ннзко головы своей н не укрывай лнцо свое от взоров людскнх.

Так учнл Хрнстос. Но Петр, услыша слова его, сказал: Учнтелю, в этой стране есть людн, которые не нмеют чем утолнть голод свой. He сожмется лн от стыда сердце этого человека, когда он прндет с песней к ннм?

Н, отвечая ему, сказал Хрнстос: правда, жнзнь этнх людей тяжка н скудна. Для чего же ты хочешь еіце н красоту взять от ннх? Мало дано нм,— неужелн же нужно, чтобы стало еіце меньше того?

Н, обратнвшнсь к шедшему с ннмн человеку, спроснл его: когда поют песнн у вас?

Тот же отвечал: поют на Святках, на Масленнце, на Пасхе, на Русальной неделе, на Тронце, на Нвана Купалу, на Петровкн, на зажннках н дожннках. Поют, детей качая, н самн детн поют нграючн. Поют в хороводах н на поснделках, поют на свадьбах н похоронах н прн всякой работе. Так весь год поют.

Н промолвнл Хрнстос, говоря Петру: ты, жалея о доле голодных людей, осуднл песню, но голодные людн не осуднлн ее. Жнва еіце душа в народе этом.

Н, снова обратясь к шедшему с ннмн, сказал: под песнн кладут в колыбель человека н под пенне же опускают в могнлу его.

Потому нет правды в том, кто скажет, что ты — лншннй на земле. Нстннно говорю я тебе: вот прндет к нему годнна горестн — н чем он утншнт печаль свою кроме песнн твоей? Так же н в день радостн он прнзовет тебя.

Дневнымп заботамн полна земная жнзнь. Но когда пробуднтся душа человека,— только песня сможет утолнть ее. Любнте же песнн свон.

Ведь поют даже жабы в болоте. А вы не лучше лн нх?

Тогда вновь сказал Петр: но пусть же в песнях будут

мыслн мудрые н поучаюш.не, чтобы кроме красоты была в ннх н польза для людей.

Н ответнл ему Хрнстос, говоря: нет бесполезной красоты, нбо сама красота н есть то, от чего растет душа человека.

Н, уча нх, промолвнл: огляннтесь вокруг! He ннва лн колыхается подле нас?

Тяжко труднлся над нею поселяннн н вот внднт: между жнтом взрослн васнлькн.

14 сказал он в сердце своем: хлеб отннмают от меня этн сннне цветы; ведь тучные колосья моглн бы взойтн на меете васнльков.

Но еш,е с детскнх лет красоту ях полюбнла моя душа. Поэтому я не вырву с корнем нх, как всякую дурную траву. Пусть растут н радуют, как в детстве, сердце мое.

Так сказал он в сердце своем н в мыслях свонх. Н не поднял он руку свою на васнлькн.

Я же говорю вам: хорошо быть колосом; но счастлнв тот, кому прншлось стать васнльком. Потому что к чему колосья, когда нет васнльков?

й, говоря так, услышал Он песню н промолвнл: слушайте, что говорят слова этой песнн. Ее сложнлн людн, которые знают цену хлебу.

Онм же услышалн, что слова той песнн говорнлн: нет цветочка лучше васнлечка*. й дальше уже молча шлн онн.

Н босые ногм Хрнста оставлялн на теплой н мягкой пылн дорогн следы.

Ho rope вам, людн, потому что давно уже затопталн вы нх. Амннь.

[/9/4]

* Белорусская народная песня. М. Б.

АПАВЯДАННЕ АБ ІКОННІКУ I ЗАЛАТАРУ, ЛЮДЗЯХ МУДРЫХ I КРАСАМОЎНЫХ, КНІГАЛЮБЦАМ НЕЙКІМ ДЗЕЛЯ СЛАВЫ БОЖАЙ

ДЫ РАЗМНАЖЭННЯ ДАБРА ПАСПАЛІТАГА ВЫКЛАДЗЕНАЕ

Дасюль яшчэ людзі дасведчаныя і сталыя, а памяццю цвёрдыя, тыя часы ў існаванні слаўнага места Віленскага, зайздруючы, згадываюць, калі мыта салянічае на соль простую і ледаватую ў двакроць паменшана было. Тады ж мяшчане віленскія з ласкі яго каралеўскай міласці і прывілей атрымалі, каб тры дні штогод перад святам нараджэння Ісуса Хрыста мёд варыць вольна, ні капшчызны, ані васковага да скарбу не плоцячы.

Водлуг гэтага ў Вільні за звычай стала гадзіну-другую ў бяседзе за келіхам мёду хатняга сцерці. Таксама і залатар Антон Корж, майстар скрозь паважаны, да крамы сваёй, на Нямецкай вуліцы збудаванай, часам таго або іншага са знаёмых запрашаў, каб вечар зімовы прыстойна ўдвух скаратаць. Гэткім чынам і ў дзень святой Харыціны, каралевы літоўскай, на покуці крамы залатарскай госць, Раман Якубовіч, чалавек добры і рахманы, за карцом поўным ушчэрць сядзеў.

Яшчэ ў моладасці ўзяўся ён постаці пана бога, яго прачыстае маткі і рожных святых вучыцца маляваць, фарбы кволыя на дашчэчках кляновых, гладка выструганых і крэйдай загрунтаваных, з малітвай у сэрцы накладаючы. Пяць год яму вучнем давялося быць ды два гады — падмайстрам; а як тэрмін гэты скончыўся, тады Якубовіч, звычай спаўняючы, са старшай дачкой гаспадара свайго, Агатай, жаніўся і, звання майстра такім парадкам справядліва дайшоўшы, усягды цяпер зарабо-

так меў. Уважаючы на гэта, нават і пан Корж яго да сябе запрашаў, хоць, ведама, іконнік залатару раўнёй быць не можа і таксама ад яго розніцца, як, прымерам кажучы, фарба трохграшовая ад золата угорскага, у агні пяць разоў ачышчанага. Але Корж, крамар заможны і паважаны, на свеце незамала пажыўшы і шмат чаго зведаўшы, людзямі ніколі не пагарджаў, гонару свайго, аднак, ні ў чым не змяншаючы. Так і цяпер ён, мёд цёмна-бурштыновы смакуючы, словы госця свайго ўважліва слухаў.

— Чуткі да мяне дайшлі,— гэтак прамаўляў іконнік Раман Якубовіч,— быццам Сальватор Роза, майстар умелы, а ў працы рупны і здольны, да нашага краю з зямлі Італійскай прыехаўшы, абразы на мурах цэркваў полацкіх з вучнямі сваімі малюе, старыну ў маляванні гэтым рухаючы, а навіны ўводзячы. Дзеля таго абразы тыя ад даўнейшых шмат чым розняцца, і гэтае людзям, у старыне цвёрдым, а да цэрквы божай прыхільным, сталася вельмі не да спадобы.

Ды яшчэ кажуць, быццам італіец той, аб красе толькі дбаючы, а на збаўленне душы сваёй забыўшыся, паганскіх багоў і шмат чаго іншага малюе, аб чым іконніку добраму лепш нават і не думаць. Нічога гэтага ў жоднага з майстроў часу старага, а нам у прыклад стаўшага, пабачыць няможна. Найгорш жа тое, што іконнікі полацкія звычаю рускага, а ў працы здольныя і дасведчаныя, навіны гэтыя пераймаюць ды да таго ж і людзей усякіх, нават роду паспалітага, а таксама і рэкі, бары і лугі і шмат чаго іншага малююць, і час і працу сваю праз усё гэтае марне трацячы. Бо, здаецца, кожны зразумець можа, што святая ікона пана бога, хаця б і зусім няўдала зробленая, бязмерна больш варта, чым са пся якога-небудзь малюнак найлепшы. Але майстры тыя на гэта не ўважаюць, а таму іконапісь прыстойная і да старасвецкіх звычаяў прыхільная ў Полацку падупала, праклятым недаверкам на радасць, а ўсім людзям добрым на жаль і гора вялікае.

Тады, бачыўшы, што іконнік гутарку сваю ўжо скончыў, пан Корж карэц з мёдам на бок пасунуў і, не спяшаючыся, пачаў гаварыць:

— Можа стацца, лепей бы мне аб гэтым не размаўляць, бо не столькі я фарбы і пэндзлі, сколькі рэчы свае залатыя і срэбныя ведаю, аздабнейшых ад каторых ні ў Вільні, ані ўва ўсім Вялікім Княстве Літоўскім не знойдзеш. Але не варт, усягды мне здавалася, рэч якуюнебудзь толькі таму ганіць, што яна для нас за навіну прызнацца павінна. Бо ўсё тое, што цяпер навіною завецца, праз час які старыною мае быць, для людзей усіх станаў — звыклай, а ўшанавання і абароны годнай. Я, дзеля працы сваёй незамала паездзіўшы, і ў чэхах, і ў немцах пабываўшы, шмат чаго на вяку сваім па краінах далёкіх бачыў. Малюнкі тыя, што Сальватор Роза з іконнікамі полацкімі робіць, там скрозь звыклы, і нікога ўжо яны не дзівуюць, людзям усім, дзеля красы сваёй, у спадобе стаўшы, а майстрам здольным славы і гонару прыдаючы. Тое ж і ў нас, напэўна, мае стацца, калі навіна старыною зробіцца, так што, мабыць, тады людзі полацкія Сальватора Розу шанаваць будуць, хоць нам цяпер гэта і непадобным да праўды здаецца.

— Гэтаксама і думку, быццам ікона ўсягды вялікшую вартасць ад іншага малявання мае, я за несправядлівую мушу ўважаць. Бо не тое, каго майстар малюе, а толькі тое, як ён гэта робіць, толькі здольнасць і ўлежнасць яго могуць малюнку хвалу і каштоўнасць надаваць. Ікону з Острабрамскай маткі боскай, майстрам рупным і добрым памаляваную, за восем або за дзесяць грошаў літоўскіх купляюць, а за тую ж ікону працы вучня няўмелага нічога не даюць. Вось жа вартасць малюнка толькі ад хараства ў выкананні яго залежыць, што, звычайна, кожны іконнік лепш ад мяне ведаць павінен.

Так гаворачы, залатар скрыню дубовую, жалезам акутую, адамкнуў і, дзве ліхтарні срэбныя адтуль дастаўшы, на стол іх з каганцом поруч паставіў і тады сказаў:

Чалавек разумны да прыкладаў розных ахвотна звяртаецца, думку сваю выкладаючы; іх жа і цар Саламон ужываў, як аб тым пісьмо святое нам кажа. Таксама і Цыцэро і Арыстотэль, людзі мудрыя і ў філасофіі дасведчаныя, хоць верай праўдзівай і не асвечаныя, да прыкладаў вельмі склад маючы, заўшэ з іх карысталіся.

Дзеля таго і я, думкі свае як след растлумачыць жадаючы, ліхтарні гэтыя за прыклад узяць хачу. Роўную яны вагу маюць і з таго ж самага срэбра адліты былі, але ўсё ж ткі адна з іх у семкроць болей другой каштуе, бо аздоблена з умеласцю надзвычайнай. Водлуг жа таго, што ўмеласць і здольнасць тыя толькі ў выглядзе рэчы, або, як іншыя цяпер кажуць, у форме яе з’явіць можна, прызнаць мы мусім, што каштоўнасць вырабаў прыгожых адно толькі праз красу іх форм узрастае і толькі красою форм каштоўнасць тую мераць можна.

Ува ўсім гэтым праз працу залатарскую .як найлепей павінны мы праканацца. Бо чым болей ад работы майстра фор.мы рэчы прыгажосці набіраюць, тым каштоўнейшай рэч гэтая пачынае рабіцца. Таксама і здольнасць майстра тым большай трэба ўважыць, чым лепшую форму кавалку срэбра або золата прыдаць ён здолен. Вось чаму я, хрысціянін не згоршы ад іншых, рэчы свае вырабляючы, адн& толькі красу формы пільную ды не думаю аб тым, нашто нанізкі залатыя мае пойдуць: ці то на аздабленне фігуры маткі боскай, або піяка і распуснік які на пакрасу сваю ўжываць іх будзе.

Так казаў Антон Корж, чалавек мудры і красамоўны. Але ўжо ноч настала, і варта па вулках ішла, усім загадываючы, з наказу пана войта, агні гасіць і дзверы зачыняць. Таму іконнік і залатар, вечар прыстойна ў бяседзе правёўшы, краму замком нямецкім моцна замкнулі і развіталіся між сабой, у думках жадаючы, каб дзеля спажытку сэрцу і розуму таксама і далей удвох схадзіцца.

Рукапіс гэты, пісаны гаворкай нашай старажытнай, адшукаў і словамі сучаснымі перапісаў \1q14] Максім Багдановіч.

ШАМАН

«Баян» — вялікі, нядаўна адбудаваны параход амерыканскага кшталту — рэжа носам ціхую, цёмную ваду, а ад абодвух яго бартоў бягуць ускіпаючыя пенай невысокія палосы хваль. Даўно ўжо зышла на зямлю напоўправідная цёплая летняя ноч, і залацісты стоўп ад поўнага месяца ўжо лёг на люстраную гладзь шырокай Волгі. Ен увесь дрыжыць, зыбаецца, пераліваецца агнямі і, папаўшы раптам пад хвалі, узнятыя параходам, шырыцца, драбіцца і доўга цягнецца светлым следам за нашай кармой. Тады здаецца, быццам на вадзе зіяе залатая кальчуга калісьці ўтопшага тут вялікалюда або быцца.м залаты невад калышацца на цёмнай гладзі ракі, а ў ім кішма кішыць залатой жа рыбы. Але патроху рассыплюцца звенні кальчугі, распадзецца залаты невад на безліч паблутаных, узвіваючыхся светлых ніцей, ды зліюцца паміж сабой пераліўчатыя ніткі,— і ізноў будзе дрыжаць на рацэ ясны, бліскучы стоўп, быццам залаты шлях да блізкага шчасця. I так цэлымі гадзінамі ўсё тое ж; дрыжыць і драбіцца залатая пуціна; ледзь-ледзь маячыць лугавы бераг Волгі; цёмным зломам рысуецца на небе гарысты бераг; там-сям гараць аганькі бакенаў, у цемні нябачных. Калі-нікалі праплывае міма доўгі чорны плыт з вогнішчам, адбіваючымся чырвонай плямай у цёмна-люстранай вадзе. На міг з мроку выгляне колькі стаячых на плыту чалавецкіх фігур, мільгане ярка асветленая сіняя або рожавая кашуля, пачуецца нягучны голас,— пачуецца і сціхне, і знікнуць у цемні постаці плытнікоў, і сам плыт згіне з вачэй. Бывае яшчэ — у ціхім

паветры загудзіць труба сустрэчнага парахода, наш яму адгукнецца, замахаюць сігнальнымі ліхтарнямі,— і праз трохі часу ён прабяжыць каля нас, бліскаючы зялёным бартавым агнём і светлымі роўнымі прарэзамі вокнаў, ідучых яркай паласой уздоўж усяго парахода. 3 капітанскага мосціка пачуецца кароткая каманда. Каля борта зашуміць і ўспеніцца вада, ажывуць размовы, і зноў пад спакойны гул машыны і шум параходных колаў агорнуць душу няясныя, але ціхія і мілыя думы. Мяне яны ўжо даўно ўзялі ў палон. Праўда, поруч са мной на палубнай лаўцы сядзіць, бесперастанку гаворачы, папутчык, каторы гадзіны дзве назад запытаўся аб якойсь драбніцы мяне, завёў гутарку і аж дасюль не можа стрымацца. Але я нядбала слухаю яго мовы, а яшчэ горш бачу ў цемні яго твар. Толькі калі ён падносіць запаленую сярнічку да папяросы, укрываючы яе ад цёплага вецярка рукамі,— агністае святло залівае яго далоні і твар, пальцы па краях робяцца празрыста-чырвонымі, і з негустога мроку выступае чорная бародка, вусы, храшчаваты нос і карыя хваравіта-бліскучыя вочы, Гавора ён ёмка, шпарка, як чалавек, каторы нагаладаўся па гутарцы. Я не спыняю яго,— мне зусім не хочацца размаўляць, бо Волга закалыхала мяне, і такімі далёкімі, не торкаючымі сэрца, зрабіліся самыя гарачыя словы.

«Хораша ў нас на Волзе!— вымаўляе падарожны грудным, трохі сіпаватым голасам.— Шырыня-то, шырыня-то якая! Добра сказаў аб гэтым Горкі Аляксей Максімавіч. Глядзіш, кажа, на Волгу, і не разумееш: ці яна табе ў грудзі плыве, ці сама з тваіх грудзей цячэ. Ды і краса ж тут! Здаецца, нідзе такой красы няма. Глядзіце, як светла,— быццам чырвонае золата зыбаецца на рацэ. А калі мы цёмнай ноччу пад’едзем да Ніжняга, дык там і не тое яшчэ пабачым. Вельмі ўжо прыгожы агонь пры гэтай цемнаце. Кірмаш за Акой тады і гарыць, і зіяе, музыка ў Глаўным Доме грыміць. 3 другога боку на самым юру заезд «Восточный Базар» уздымаецца, увесь круглымі электрыч-

3. Зак. 997

нымі малочна-белымі ліхтарамі ўнізаны. Па гарэ, на каторай горад стаіць, удоўж кожнай дарожкі цягнуцца ланцугі ліхтарных агнёў, а тутака, на самай Волзе, многімі соткамі параходы і баркі стаяць — з мачтаў аганькі глядзяць, параходы ўнутры асветлены, усе вокны зіяюць, аж здаецца, быццам параход да краёў святлом наліт. А вада-то ў Волзе густа-цёмная, і ад усяго гэтага святла па ёй залатыя кругі разбягаюцца, драбяцца, блутаюцца; днішчы параходаў нібы агнявымі водараслямі абрастаюць... Эх, ды што гаварыць: бачыць гэтае трэба, бачыць.

Але і ўдзень Ніжні не менш красны. Пад’язджаем да яго на параходзе, а ён-то ўвесь па гарэ паўзе, a гара ўся ў зелені — праз зелень тую белы, а дзе і чырвоны крэмль выглядае, гмахі ўсіх колераў лепяцца, царкоўныя купалы ўздымаюцца, крыжы іх ад сонца аж зіхацяць... Краса!

— А добра, што чалавек навучыўся скрозь бачыць красу,— памаўчаўшы, ізноў звярнуўся ён да мяне.— Аб гэтым я многа думаў, жывучы ў Нарымскім краі, бо і там я пабываў. Які-такі наш Нарымскі край — казаць не буду, бо і самі, пэўна, добра ведаеце. Адно толькі скажу: ночы там доўгія, цёмныя, бязмесячныя. Цягнуцца яны, цягнуцца, і, здаецца, канца ім няма. Але і ўдзень прыемнага мала: снег, адзін снег навакол, куды ні глянь,— усё снег ляжыць ды яшчэ да таго ж з неба валіцца. 3 раслін адны толькі скарлючаныя бярозкі спатыкаюцца; праўда, летам яшчэ мох ёсць, а к восені журавіна паспявае, але гэтулькі тады рознай машкары з’явіцца, што і лету не будзеш рад; ледзьледзь не з’ядаеяна чалавека. Цяжкае і прыкраетам жыццё. А іншы раз нават страшна зробіцца,— так ясна бачыш усю сваю бяспомачнасць перад суровай зямлёй. I розныя думы спакою не даюць: усё маячацца тыя часы, калі калматы чалавек хадзіў па беднай і непрыветнай зямлі і патроху, на працягу доўгіх тысяч лет, рабіўся з чатырохногага двухногім. Перарабляўся ён, падвышаў свой розум,— а разам з тым павінна была расці ў яго душы бяскрайная, трывожная нуда, бо зямля наша сувора, жорстка, невясё-

ла, і так няцвёрда на ёй існаванне чалавека. Неглыбока ўвайшлі ў зямлю яго карэнні. I калі чалавек спатыкаўся з якой-небудзь нястрыманай і грознай сілай зямлі, каторая вось-вось прыдушыць яго, зламае, растопча,— тады чуццё гэта з цёмнай глыбіні душы прасачывалася ўгару, залівала мазгі, ахапляла ўсяго чалавека, і ён... Ну, што ён мог зрабіць? Хіба толькі, згадаўшы свой даўні звярыны звычай, станавіўся на ўсе чатыры лапы і пачынаў выць... вось як ваўкі выюць. Але гэткія здарэнні на кожным кроку яму спатыкаліся, а не мог жа ён жыць у вечным спуду, у вечнай нудзе. Павінен жа ён быў даць сабе якую-небудзь раду? А калі так, дык што ж гэта за рада была? Адказ знайсці дужа цікава, бо і сучасны чалавек тое ж самае пачуванне павінен мець. Няхай сабе ў самым падполлі душы, а ўсё ж такі жыве яно ў нас. Гэта, як той казаў, спадчына, пакінутая нам ад прадзедаў. Ды не так ужо стала трымаемся мы на зямлі, а яна ўсё тая ж: важкая, жорсткая, цёмная.

Вось якія думы снаваліся ў мяне ў Нарыме. Там жа я і адказ да іх знайшоў.

Здарылася гэта зімою. Прыехаў да нас шаман, каб у гаспадара юрты дачку ад хваробы адратаваць,— памірала ўжо яна. Дзеля гэтага прыезду ўсе выпілі — і гаспадар, і гаспадыня, і хворая... Нават малыя дзеці сербанулі, а шаман гэты, ведама, найбольш ад усіх. Аднак, нягледзячы на выпітае, нуда ўсіх брала... Дзень выдаўся ветраны, мяцельны. Стаяць тры нашыя юрты ў сняговай пустэлі, а навокал усё бушуе; ні праходу, ні праезду няма; замяце нас завірухаю, замёрзнем мы, ці што,— ратунку не будзе ніадкуль. Кепска! He тое, каб страшна было,— не, ужо да ўсяго звыклі мы,— а так нешта ўнутры пачынала пасасываць. А тут яшчэ гэта хворая стогне... Толькі гляджу я,— устаў шаман, узяў свой бубен (без бубна ён кроку не ступіць), ударыў у яго і запяяў. Доўгую такую, дзіўную песню зацягнуў. Hi складу ў ёй, ні ладу не было, але затое сэнс яе дужа цікавы. Казалася ў гэтай песні, прымерам гаворачы,

аб тым, што зямлі, лепшай ад Нарымскага краю, ува ўсім свеце нідзе не спаткаць. Чаго толькі тут ні ёсць: мох сцелецца, журавіны — аж не абабраць, нават бярозка — і тая расце; у рэках рыба водзіцца; штогод два разы птушкі вялікімі стадамі пран'осяцца; самае ж глаўнае — вазацкія сабакі і алені. Іх шаман асабліва старанна рассмакаваў. Ну, тут шмат яшчэ чаго ў гэтай песні было; нават і на тое шаман не забыўся, што вось незадоўга Іван Матвеіч — скупшчык тутэйшы — прыедзе, гарэлкі і тытуну прывязе. Коратка кажучы, з якога боку ні падхадзі,—усё Нарымскі край неспадзявана добры. Гляджу я,— шаман ад песні больш, чым ад гарэлкі, сп’янеў; усе павесялелі; гаспадар нават з нейкай пагардай на мяне ўзіраецца: бач, значыцца, якая наша старонка.

I здалося мне тады, што я на адзін з найвялікшых каранёў красы натрапіў. Здалося мне, што пачуццё красы вытварылі сабе людзі таму, што былі змучаны і запужаны суворай зямлёй; вытварылі, каб пазбыцца няяснага, але бяскрайнага, усю душу запаўняючага смутку. I тады лягчэй стала ім жыці, бо зямлю яны бачылі прыгожай, а не такой, якою яна запраўды ёсць: не жорсткай і грознай і бязмерна моцнай, гатовай кожную мінуту прыціснуць бяспомачнага, жалкага чалавека, сказіць яго, расплюшчыць, растаптаць, ад каторай не ўкрыешся, не схаваешся, не абаронішся. I не беднай, важкай і цёмнай бачылі яны яе, не той злой мачыхай, што прысудзіла ім цяжкае, невясёлае жыццё... He, бачылі яны яе ў пералівах барвоў і згукаў, цешыліся гэтым, самыя грозныя з’явішчы прывучыліся бачыць самымі пекнымі,— і знікаў у іх душах жах і ўхадзіў кудысь у падзямельныя норы душы, каб толькі зрэдку, гады ў рады, выхадзіць адтуль і наганяць смутак на чалавека. Звычайна, не адзін толькі важкі сум прымушаў людзей вырабляць пачуццё красы, і не адразу вырабілася яно. Але я ўпэўнены ў тым, што тут крыецца адзін з самых тлустых і цікавых каранёў гэтага пачуцця. А вы як думаеце?

He, гэта не зусім так,— адклікнуўся я.— Прыглядзіцеся, напрыклад, да паэзіі, і вы пераканаецеся, што народы некультурныя, і нават напоўкультурныя не бачылі ў прыродзе ніякай красы. Перагарніце хаця б велізарнейшую Іліяду або Адысею; там вы знойдзеце шмат вершаў аб красе розных людзей, учынкаў, рэчаў,— а аб красе зямлі бадай што ні слова няма. Амаль не тое ж самае і ў рымскай паэзіі. Толькі ў часы так званага «Адраджэння» людзі навучыліся бачыць у зямлі красу. Значыцца, сотні і тысячы год жылі людзі, не закрываючы ад сябе красой усю беднасць і суворасць зямлі; а калі вам паверыць, дык яны павінны б былі ўсе звар’яцець або перадушыцца. Што ж вы скажаце аб гэтым?

— Ат,— адмахнуўся ён рукой.— Я ж і кажу вам, што не адразу вырабілася ў чалавека ўменне бачыць у прыродзе красу. Вось вы і час паказалі, калі яно развілося досыць поўна,— пару «Адраджэння». А што да грэкаў, каторыя не ўмелі ўкрыць ад сваіх вачэй крйсою жах зямлі, дык затое ж паміж іх узрасла вера ў нястрыманую моц сляпога, адвечнага Кона ; усе грэцкія трагедыі,— найвялікшыя трагедыі, лепш ад каторых не было ні раньш, ні пазней,— усе яны кажуць аб адным: як гэты Кон нішчыць волю і сілы чалавека, як ламае іх, быццам тонкія пруцікі. Цяпер мы не бачым зямлю страшнай, а бачым яе прыгожай, і таму ў нашай трагедыі няма Кона. Ува ўсіх нашых драмах, раманах, апавяданнях трагізм тоіцца не за чалавекам, а ўнутры яго, у тых цёмных, дзікіх сілах, каторыя ён калісьці скарыў, заціснуў у падзямелле душы, забыўся на іх і з жахам згадвае толькі тады, калі яны раптоўна прарвуцца, заліюць сабою мазгі, затуманяць розум, зніштожаць адпор волі, кінуць чалавека ў брудныя і шалёныя ўчынкі».

Кажучы гэтае, мой сусед ужо не сядзеў: як чорная Mapa, стаяў ён перада мною, а чырвоны кончык папяроскі ў яго руцэ рабіў сярэдзь цёмнага паветра шырокія агнявыя кругі. Але гутарка наша, ужо зацікавіўшая мяне, так

і не дайшла да канца. Гулка загудзеў параход, забегалі матросы, ажывілася публіка. Мы аглянуліся, на высокім, змрочным берагу чорным зломам падымалася званіца, свяціліся аганькі, віднеліся дзве-тры чырвоныя плямы — бартавыя ліхтары параходаў, стаяўшых тут у прыстанях. Гэта быў Яр..., горад, у каторым майму падарожнаму трэба было сыйсці. Мы развіталіся. А ў тую ж-ноч, яшчэ недалёка адышоўшы ад прыстані і даўшы поўны ход, наш «Баян» натрапіў у змроку на лодку, і я мог зразумець, чаго варта краса гэтай цёмнай ночы і аксамітна-чорнай вады; пачуліся крыкі, нехта кінуў ратунковы круг, але ў цемні не было бачна, хто тоне, дзе тоне і ці туды было трэба кідаць. Параход зменшыў свой ход, завярнуўся, напаткаў мінут праз дзесяць перавернутую ўверх дном лодку, але каля яе не было бачна жоднага чалавека. Раздаўся вудок, і параход ізноў пайшоў упярод.

[1914]

СТРАШНОЕ

(Мйнйатюра)

Только когда небо совершенно просветлело н побледнел багрянец утренней зарн, Семенов выполз нз окопа. Ночной бой кончнлся, гул пальбы смолк, враг отступнл. Вокруг лежалн убнтые, нсковерканные раскаленным металлом снарядов, с оторваннымн, переломаннымн членамя, вырваннымн внутренностямн. Но глядеть на это было не страшно. На то н война. Ко всему прнвыкает человек.

14 совсем уже не страшно было смотреть на жнвых людей, которые начнналн суетнться вокруг, прося огонька для папнроскя, заварнвая чай. Однн даже просто лежал на земле в удобной позе н смотрел прямо в небо, сяневшее над его головой. A no небу тяхо плылн облака, н, вероятно, так же тпхо проплывалн мыслн в голове этого мечтательно лежатего человека.

Но Семенов вдруг вздрогнул.

Крупный рыжнй муравей вынырнул нз волос мечтателя, пробежал по его внску н пополз через глаз. 14 веко лежашего не дрогнуло, н по-прежнему шнроко былн раскрыты его глаза.

Это было страшно.

[1914—1916]

ММЕННННЯЦА

(С натуры)

Мы все собралнсь часам к восьмн. Прншел н Ян в Федннька, баловень женшнн, я, н еше много другнх веселых н довольных людей, но Наденька ждала кого-то другого. Тот другой смотрел co стены нз ореховой рамы н улыбался. Наденька долго любовалась нм, повернула абажур лампы, чтобы яснее выделялнсь погоны офнцера н его совсем юное краснвое лнцо н тнхо сказала всем нам, собравшнмся в маленькой уютной гостнной нменннннцы:

— Он теперь далеко от нас... Он начал пнсать мне с 21 августа, а последнее пнсьмо я получмла от него сегодня... Он пншет, что два раза был в бою, что солдаты его роты рабы, что очень холодно по ночам н что...

— Что он думает о вас?— засмеялся я.

— А почему вы знаете?

— А потому что Жорж ваш женнх, а женнх даже в разгар бнтвы вспомннает свою нареченную...

Наденька довольно улыбнулась, поправнла прнческу н ее бледное, eine совсем юное лнчнко ожнвнлось. Глазкн блеснулн.

— Нет, я так рада, так рада, что он здоров, что готова прыгать н скакать, как ребенок...

Мы все с любовью всматрнвалнсь в нменннннцу н невольнр вспомнналн н я, н Ян, н Федннька, как почтн два месяца тому назад в этой самой гостнной, вот на этом кресле, на котором свдел я, сндел Жорж. Военная форма так шла к его темным волосам, бледному лнцу. Еш,е не побывав в сраженнн, он носнл в себе геронзм русской армнн, еіце только что прн одеваннн мунднра прапоріцнка он уже ду-

шой перестал прннадлежать нам. Он улыбался, шутнл, а рядом с ннм сндела Наденька в беленьком платьнце с открытым воротом н, заглядывая в глаза женнху, тнхо н застенчнво спрашнвала.

А ты не разлюбншь меня?!— тот гладнл н целовал ее маленькую ручку н отвечал ласково н тоже тнхо:

— Кнкогда!

Потом онн поменялнсь крестамн, а когда в ненастное августовское утро провожалн уезжаюіцнх офяцеров н солдат, Наденька прн всех обняла, поцеловала его н долго плакала, такая маленькая, нзяіцная н юная.

Мы все любнлн Жоржа н Наденьку. Уже давно зналн нх маленькую тайну. Онн хотелн обвенчаться перед войной, но нашлн событня н свадьбу прншлось отложнть.

— Где-то он теперь?— задумчнво прошептала Наденька, когда мы все снделн за чаем н на мгновенне смолклн после ожнвленной веселой беседы н смеха.

Снднт в окопах н вспомннает вас!— улыбнулся Ян.— Это самое вероятное.

— А вдруг убнт! Я чнтала, что этн днн шел сяльный бой. Я каждый день слежу по газетам, не убнт лн. Знаете, когда вечером получаются газеты, я беру лнст, бегу к себе в комнату, запнраюсь н начннаю прочнтывать фамнлнн убнтых н раненых офнцеров. Еслн б вы зналн, сколько я пережнваю за это время... Когда не встречается знакомая фамнлня, я облегченно вздыхаю... Н это каждый день...

Ее глазкн делаются грустнымн н, чтобы развлечь девушку, Ян сел за рояль н начал нангрывать «Марсельезу».

Газеты прншлн к часам 10.

Я взял еіце свежнй номер н начал чнтать вслух о том, что пронзошло н пронсходнт там, где реют знамена н свніцут пулн. Все слушалн вннмательно.

Теперь прочтнте фамнлнн,— дрожаіцнм голосом попроснла Наденька.

Улыбаясь, я начал чнтать, н вдруг посредн лнста нз

целой группы другнх фамнлнй, совершенно чужнх н неннтересных, промелькнула знакомая. Что-то ударнло в голову, буквы завертелнсь.

— Ну что же вы?..— капрнзно крнкнула нменннннца.— Теперь о пропавшнх без вестн.

После чтення я взял газету, сложнл ее н незаметно сунул в карман.

Ян!—сказал я прнятелю, отозвав его в сторону.— Ян, ты знаешь — Жорж убнт?

— Что?

Лнцо весельчака побледнело.

— Нет, ты шутншь!

— Смотрн!

Знакомое нмя н фамнлня сразу броснлнсь в глаза.

На глазах Яна показалмсь слезы.

— Как же теперь... Наденька-то!

Я вздохнул.

— He надо показывать н внда...

Н весь вечер мы смеялнсь, хохоталн н дурнлн как ннкогда. 14 поддаваясь нашей веселостн, смеялась н Наденька. Н только тогда на ее лнчнко набегало облачко грустн, когда она всматрнвалась в портрет женнха н что-то тнхо шептала.

Молнтву, его нмя нлн проклятне врагу.

14 вот теперь все знают о смертн Жоржа, но все скрывают от Наденькн страшную тайну.

Она по-прежнему весела, резва н часто говорят:

— Когда Жоржнк вернется обратно...

Глаза ее загораются. Она вспомннает поцелун возлюбленного н ее сердце бьется от радостн предстояшей встречн.

Она украшает портрет цветамн н не знает, что молодой, храбрый офнцер, взошедшяй первым на непрнятельскнй окоп, был поражен пулей в то самое сердце, которое бнлось любовью к ней, к мнлой очаровательной девушке. \19!4\

МАРЫНА

Пасля сквернага, задушнага дня непрыкметна надышоў вечар, павеяў ціхі вецярок, і вуліцы Вільні пачалі ажыўляцца. Па шырокім тратуарам Георгіеўскага праспекта ліўся жвавы, але яшчэ не густы натоўп, кіруючыся да Бернардынскага саду, куды разам з усімі прынёс і мяне.

Незанятых лавак не было, і прыйшлося апусціцца на тую, дзе ўжо сядзеў нейкі дзядок з маленькай дзяўчынкай. Недалёка віднеліся зеленаватыя струі Вілейкі, каторая зрабіла тут шырокую луку, падмываючы гарысты бераг. Крута ўздымаўся ён, высокі і абрывісты, а па яго верхняму краю разрасліся кучаравыя дрэвы і кусты; ніжэй зелянела трава, пад ёй жа да самай вады ішлі жоўтыя, гліністыя скаты. I пекна было бачыць, як ірдзяны круг сонца, апусціўшыся насупроць амаль не да зямлі, заліваў іх чырвоным святлом, і яны браліся ў такі кволы агністы колер, каторы можна спаткаць толькі на скрыдэльцах матылькоў.

Але недаўгавечна на свеце краса. Ніжэй і ніжэй спускалася сонца, знікаючы за шырокім кругам зямлі; усё бляднейшым рабілася агністае афарбаванне высокіх гор, і ўсё мацней праступала з-пад яго жаўцізна берагавой гліны. Нарэшце яно згасла ўканец... I неяк адразу ўсё вакол зрабілася дакучным і грубейшым; я пачуў, што паветра даўно ўжо напаўняецца халоднай вільгаццю, а ў галаве вынікла думка, што хутка трэба ісці дамоў, дзе прыйдзецца размаўляць аб адной непрыемнай справе. He хацелася бачыць ані той бераг, ані горы, і я перавёў погляд на сваіх суседзяў па лаўцы.

Сухонькі, нізенькі, але досыць яшчэ жвавы старычок, трымаючы на каленях маленькую дзяўчынку з быстрымі вочкамі і светлымі ільнянымі валасёнкамі, наставіцельна казаў ёй:

— Німаш такога слова «апа», гэта ж ты сама выдумала яго, а ўсе людзі кажуць «ма-ла-ко». Чуеш, Марыначка, ма-ла-ко?

— Апа.

— Ат, якая ты! Ну, будзем тады гаварыць па кавалачках. Скажы, Марыначка, «ма».

— Ма.

— Скажы «ла».

— Ла.

— Скажы ж яшчэ «ко».

— Ко.

— Вось як добра, разумніца ты мая. Ну, а цяпер усё разам: «Ма-ла-ко».

— Апа!

Я мімаволі рассмяяўся: засмяяліся і дзяўчынка і старычок; мы пазнаёміліся.

Ад тых часоў прайшло каля двух гадоў. Я падружыўся з Марынай,— мілай дзяўчынкай, каторай цяпер ужо быў чацвёрты год,— пазнаёміўся з яе бацькамі і таварышкамі. Яна вучыла мяне гуляць у розныя дзіцячыя забаўкі, я ёй апавядаў казкі, і мы абое вельмі цешыліся з нашага знаёмства. Асабліва ж хораша было ісці з ёй куды-небудзь на шпацыр, хаця бы ў той жа Бернардынскі сад. Тады ўсе сустрэчныя лічылі яе за майго дзіцёнка, і мне рабілася ад гэтага вельмі прыемна.

Таксама, калі ў верасні выдаўся першы зазімак і чысты, пушысты снег усцілаў вулкі Вільні, мы не ўседзелі ў хаце. Шпарка апрануўшыся, вылецелі мы стуль, каб паглядзець, што робіцца на Вілейцы—так казалі мы хатнім,— а са-

праўды толькі дзеля таго, каб адзначыць на белым сняжку як мага болей слядоў, папраламваць хрушчашчыя скарынкі лёду сяродзь калюжын, перадражніць азябшую, хрыплую варону на паркане. Разам з намі высыпаў ужо гурток рознай моладзі, і ўсе мы з гоманам памкнулі ў Бернардынскі сад. Невясёла пазіраў ён: вільготны гразны пясок выглядаў з-пад снегу на дарожках, мокрымі былі зялёныя лаўкі, дрыжэлі і хісталіся голыя галіны дрэваў. Мы падайшлі да Вілейкі. Холадам веяла ад яе пацямнеўшай вады, непрыветна глядзеў круты бераг. Тут жа адзінока стаяў апусцелы гмах даўно ўжо зачыненага і закалочанага летняга тэатра, а на яго сцяне вецер трапаў і прабаваў сарваць старую слізкую, напалову адляпіўшуюся, афішу. Нудна была глядзець на ўсё гэтае,— і мы, патаптаўшыся, павярнулі назад. Але тут нас аклікнулі; з баковай дарожкі набліжалася панна, каторая, павітаўшыся, заглянула да аднаго з нас—да Базыля — у вочы і сказала з вясёлым смехам: «Вы чулі, Ганна Рафаілаўна выходзіць замуж за Яна? Шлюб прызначаны на заўтра».

Пасля гэтых слоў сталася нешта зусім неспадзяванае. Базыль нязграбна ўзмахнуў рукамі, нямаведама чаму пачаў папраўляць сабе белы каўнерык ды, скончыўшы, апусціўся на лаўку і закрыў далонямі твар, схіліўшы галаву амаль не да кален. Напружыліся жылы на яго шыі,. і як затрасліся, так і не пераставалі трасцісь вузкія плечы. Мы стаялі вакол, не ведаючы, што сказаць, што зрабіць. Першай загаварыла Марына. Падышоўшы бліжэй да Базыля, яна трохі паглядзела на яго і жалобна сказала самой сабе:

«Плача... і невядома з чаго».

Пасля падышла да яго і пачала прыгаварваць, як дзіцёнку, тыя самыя словы, каторыя, пэўна, не раз казалі ёй самой:

— He плач... ну, не плач... Як табе не .сорамна: такі вялікі, а плачаш... He плач... Глядзі ж, не плач, а то і я заплачу.

I, бачачы, што Базыль не адбірае рук ад твара, трохі супынілася, але тут жа нешта згадала і пачала шпарка шукаць у кішэні. Праз паўмінуты ў яе кулачку ляжала стракатая цукерка, каторую яна прабавала пакласці ў далонь Базылю, прыгаварваючы разам з гэтым:

— Вазьмі цукерку, толькі не плач. Ах, які ты дурань... Чаго ж ты плачаш? Я ж табе цукерку даю.

А ў Базыля ад гэтай неспадзяванай ласкі і спачуцця маленькай дзяўчынкі яшчэ мацней уздымаліся грудзі і прарываліся кароткія ўсхліпванні.

1914

ЧУДО МАЛЕНЬКОГО ПЕТРНКА

Маленькнй Петрнк ждал чуда. Еслн б у него спроснліі, что такое чудо н какого чуда он ждет, он не только не смог бы ответнть на это, но даже сам с собою, в тайннке своей детской душн, не сумел бы уясннть себе смысла вопроса. А между тем он не переставал нскать н ждать чуда, смутно ошутая его во всем, что его окружало. Он вернл н чувствовал, что чудо суіцествует, что оно жнвет где-то тут блнзко, рядом с ннм, н что настанет мннута, когда он увяднт его ясно свонмн собственнымн глазкамн, как вяднт все предметы вокруг себя; обхватнт его свонмн маленькнмн ручкамн, как обхватывает кудластую морду старой Каштанкн, прнпадет к нему курчавой головкой, как прнпадает к плечу своей мамы, уцепнтся за него крохотнымн пальчякамн, как цепляется за няннну шнрокую юбку.

Днем он нскал чуда в бездонной лазурн этого уднвнтельного нзголубо-золотнстого неба, с пушнстымн на нем н мягкнмн, как снежные хлопья, облачкамн, в прозрачно дрожаіцей снневе воздуха; в таннственном трепете нзумрудной лнствы, откуда выпархнвалн чудесно поюіцне птнчкн; в лукавом чнрнканье воробышков, которые, наверно, рассказывалн друг другу бесконечную волшебную сказку о том, что творнтся высоко, в воздухе; в гладком зеркале темного пруда, в берегах которого так смешно по вечерам дразннлн друг друга лягушкн,— н ax! В проказннце маленькой речке, которую он успел доглядеть, пока тагцнла его за руку на прогулку няня. Там, наверно, в этой резвунье-речке, с ее быстрымн, блестяіцнмн струйкамн,

с ее вечно веселым рокотом, с ее пушнстымн мягкнмн берегамн н над ннмн бнрюзовым кольцом, вечно резвятнхся, прозрачных на солнце, co свонмн кружевнымн крылышкамн, маленькнх стрекоз,— там кроется настояіцее чудо. Недаром так крепко держнт няня его маленькую ручку н серднто ворчнт, когда он делает попытку вырваться.

— У! Баловннк! Все б ему только бегать! До всего то ему дело есть.

Раз однн ему удалось высвободнть руку н, пока няня старымн несгнбаюіцнмнся ногамн не поспевала за ннм, блнзко нагнуться к реке н заглянуть в самую, как он был уверен, глубь. Он успел разглядеть там то же, что вндел над водою.

Те же деревья, кусты, небо былн опрокннуты. Петрнк попробовал дотронуться рукой до мальчнка, который улыбался ему нз воды. Холодная влага обняла его руку н рука погрузнлась по плечо в воду, а лнчнко все удалялось вглубь.

— Ншь! Озорной!—ворчала няня. —Погодн, стаіцут тебя туда зеленые девкн-русалкн!

— Какне русалкн!—спрашнвал Петрнк.

— А те, кто на самом дне речкн жнвут.

— Это не русалкн, это — морскне царевны,— серьезно заявлял Петрнк, которому мать накануне чнтала сказку про морскую царевну.

— Все-то ты знаешь, умнмк,— говорнла няня.

— А можно вндеть морскую царевну? Няня, можно?

— Ну, тебя, допросннк! Пойдем-ка лучше домой. Рубашечка-то вся мокрая, переодеть надо. Маменька увнднт, заругает.

Петрнк смеется н машет нзо всей снлы мокрым рукавом, стараясь достать нм до лнца нянн.

— Пойдешь, что лн, домой-то?

— He пойду! He надо! He надо домой! Сама ндн!

— Чего самой-то ндтн. У меня платье сухое.— Няня берет его за руку. Хочет ндтн. Петрнк упнрается.

— He надо домой! He хочу! He пойду!—крнчнт он.

— Как не надо? Переодеться надо.

Няня таіцнт. Петрнк продолжает упнраться насколько хватает снл. Потом начннает свободной ручкой по чем попало тузнть свою няню.

— Гадкая нянька! Сама ндн! He хочу! He пойду!— всхлнпывает Петрнк.

— й в кого озорной такой уроднлся? Напасть с ннм одна. Уж н ребенок!— ворчнт няня.

А Петрнк крнчнт, плачет, колотнт няню, кусается, царапается, повторяет одно слово:— He хочу! He хочу!

— Ну, чего хочешь-то? Ну, чего? Скажн? Ншь, срамннк какой! Глянь-ко, Каштанка умнее тебя, не плачет. Ну, не плачь, не плачь! Нн быть по-твоему. Саднсь-ка рядком с Каштанкой! Дай вытру глазкн!— Няня вытнрает Петрнку глаза н гладнт его долго по курчавой головке. Петрнк ложнтся на коленн нянн лнцом вверх, упнраясь ногамн в Каштанку. Его ласкает теплое солнце. Теплый ветерок сушнт последнне следы слез. Глазкн его, еіце слегка влажные, смотрят ввысь в это, открытое над ннм, прозрачное небо. Глубь этого неба напомннает ему глубь воды, только прозрачнее, теплее, светлее, прнтягательнее.— Ах! — вздыхает он.

— Ну, чего ахаешь? Болнт, что лн, где?

— Няня! Это тоже речка?— Петрнк показывает ручкой вверх.

— Хрнстос с тобой! Заговарвваться стал. Где тебе речка eine прнвнделась?

— Глубокое... Глубокое?..

— Небо это, мнлый, небо.

— Там тоже девкн-русалкн?

Уж н днте!.. Что скажет!.. Грех однн с тобой. Господь там на престоле с ангеламн.

— Что такое на престоле?

— А на престоле, словно как царь, значнт, восседает. — Н на голове золото?

— Н на голове венец золотой.

—‘А ты его вндела, няня?

— Кого?

— Бога вндела?

— Бога жнвой человек вндеть не может, а когда умрем, все на суд к нему пойдем.

— Няня, я хочу умереть, тогда я увнжу Бога,— серьезно говорнт Петрнк.

С тех пор он любнл подолгу лежать на спнне н смотреть в самую глубь голубого купола. Н казалось ему, что там, высоко-высоко, за облакамн, он внднт сндяшего на золотом престоле старца в венце н с жезлом, точь-в-точь как на картннке в любнмой кннжке, которую подарнл ему папа. Только лнцо, волосы н борода этого старца золотые, н венец, я престол, н сам он весь золотой, н такой блеск нсходнт от всего этого золота, что нн однн жнвой человек не может вынестн его. Оттого нн однн человек не может вндеть Бога, думает Петрнк, н на солнце не может смотреть, потому что самая середнна солнца — это лнцо Бога, а солнечные лучн ■— это волосы Его н борода. Нногда Петрнк засыпал н вндел во сне золотой престол м на нем золотого старца, н небо, н речку. Н все это смешнвалось у него во что-то чудное, таннственное, прнтягательное. Н когда он просыпался, нм овладевало еіце более снльное желанме увндеть чудо на яву.

Но больше всего ждал он чуда ночью. После того как няня, раздев его, укладывала в мягкую гюстельку, н на лбу у него замнрал нежный поцелуй матерн, Петрнк прнтворялся спяіднм. Н когда вокруг него водворялась тншнна, нарушаемая только легкнм храпом нянн н долетавшнмн нз соседннх комнат звукамн негромкнх голосов,— он открывал глаза н старался уснленно всматрнваться в ночной полумрак, в полупрозрачный тусклый свет от лампадкн, бросаюш,ей нз своего угла сноп светло-желтых косых лучей. Н после того как он долго прнстально смотрел на огонь лампадкн, ему начннало казаться, н он вндел уже ясно, что

она соедянена с его постелькой сплошной полосой яркого света, по ту н по другую сторону которого находнтся, непроннцаемое для глаз, царство тьмы. От продолжнтельного смотрення на огонь темнота казалась ему еше непронвцаемее, н он чувствовал, что она полна теперь для него чудесного н страшного н что еслн он^случайно оторвет глаза от света н посмотрнт в сторону,— то уже непременно увнднт чудо я такое чудо, от которого у него кровь остановнтся в жнлах н перестанет бнться его маленькое сердечко. Петрнк неестественно расшнреннымн глазамн смотрнт на свет н нн за что, нн за что не хочет оторвать от него глаз. А когда усталые глаза самн закрываются н все кругом поглошено ночью, ему делается вдруг так страшно, так страшно, что холод наполняет его тело н стук собственного сердца он прнннмает за какой-то необычайный, непонятный ему, грохот. Он делает усвлне, чтобы разомкнуть отяжелевшне векн, н ловнт светлую точку в углу. Где-то храпнт няня. Но, должно быть, это далеко, очень далеко. Петрнк уверен, что теперь няня совсем в другом мнре, в мнре обыденной жнзнн. Сам же он перешел за черту реального, в область грез, чудес н сновнденнй. Н папа, н мама, н няня, н рыжая Каштанка,— все теперь далеко от него. Он — однн в полосе света.

Кругом него — прнтанлось н сторожнт чудо. Стонт только повернуть немного голову, отвестн слегка глаза,— н он его увнднт. 14 ннкто не увнднт чуда, кроме него, маленького Петрнка. 14 еслн он теперь закрнчнт, то ннкто, нн однн человек его не услышнт н не прндет. Но Петрнк не будет крнчать, чтобы не спугнуть чуда. Он только постарается не смотреть в сторону. Но глазкн самн скашнваются, ловят тьму, а в ней образы, созданные его фантазней: страшные, длннные, прнчудлнвые, нзлучнстые от внезапного смешення света с мраком.

— Ай! ай!— вскрнкнвает Петрнк. — Няня! Мама! На крнк нз соседней комнаты прнбегает мать.

— Что с тобой, Петрнк, днтя мое, мальчнк мой мнлый?

Дай, подержу тебя. Хочешь к маме? Пойдем к маме на ручкн?

Мама выннмает его нз кроваткн, кладет его голову к cede на плечо н долго ходнт с ннм по комнате, прнговарявая: — Спн, мой мальчнк, спн!

Петрнк крепко прнжнмается к маме. Ему хорошо н совсем не страшно н даже немного жаль, что он спугнул чудо. Он плотно прнжнмается губамн к уху мамы н шепчет:

— Мама, мама! я вндел чудо!

— Спн, детка, спн!—повторяет мама.

— Уж н ребенок!— ворчнт няня в углу.— Нн день, нн ночь спокоя не знаешь!

Убаюканный лаской, Петрнк переходнт нз царства мрака в царство радужных золотых снов. Просыпается на другой день веселый, счастлнвый.

— Няня, няня!— крнчнт он утром с постелькн.— Няня! Мы пойдем гулять сегодня?

— Будешь умннком, пойдем,— отвечает няня.

— Куда? К речке?

— Как баловать не будешь, так н к речке пойдем.

— й Каштанку возьмем?

— й Каштанку.

Петрнк доволен. У него нет следа страха. Теперь все светло, яснс\ голубо, зелено, золотнсто вокруг него. Теперь ему не страшно ннкакое чудо н он увнднт его, непременно увнднт там, в речке. Повторяя за няней слова моллтвы: «Спасл, Господн, н помнлуй папу, маму, няню»,— он тлхо шепчет: н речку, н Каштанку.

— Что ты, мнлый! Грех ведь!—тверднт няня.

Но для Петрнка в этом нет греха. Так же, как nana, MaMa н няня, ему нужны н речка, н Каштанка.

— Няня! Сказку!— требует Петрнк, сндя с няней на прнгорке под кустом нвняка, на некотором расстояннн от речкн. Блнзко подойтн к реке няня бонтся. Рядом растянулась Каштанка, свеснв на сторону язык, я уснленно дышнт. Одна рука Петрнка совсем потонула в ее волннстой шерстн.

— Какую тебе сказку сказывать?

— Расскажн, няня, про ковер-самолет.

Пока няня однотонным тягучнм голосом заводнт нензменное начало: в некотором царстве... в некотором государстве...— Петрнк уже опереднл своей неутомнмой фантазней. Он уже не маленькнй Петрнк, которого от всего оберегают няня н мама, он царскнй сын, молодой королевнч, н летнт он на заколдованном ковре высоко-высоко, под самым солнцем. Сквозь зажмуренные глазкн он вмдйт его горячне золотые лучн прямо над своей головой. Петрнк взмахнвает рукамн.

— Я лечу! Лечу, няня!

— Чтой-то? Аль попрнжчнлось? С чего бы это?

Няня, слушай! Когда вырасту большой, долечу до солнца!

— Долетяшь, как тебе-то не долететь!— поддакнвает няня.

Няня зевает, качается, крестнт рот, опять зевает.

— Ох! ох! От жары что лн зевается так? Соснуть бы нам с тобой малость. Вншь Каштанка-то давно уж храпнт. Ох-ох-ох! Разморнло всю.

Но Петрнк крнчнт: — Сказку, няня, другую сказку, про морскую царевну расскажн.

Усталым голосом няня начннает:

— Жнла-была морская царевна в терему у своего отца, царя морского... — Сон клоннт ее немнлосердно. Дрема одолевает, глаза закрываются. Голова все больше начннает качаться н прн этом весь корпус подается вперед. Легкнй храп вылетает нз горла. Няня вздрагнвает, оправляется.

— To, бншь, что я сказала?

Морская царевна... царевна, в терему... значнт... царевна... Охр! ца-рев-на...

— Няня, няня, не спн!—теребнт ее Петрнк.

— Сейчас, мнлый, сейчас! В терему, значнт, у батюшкн свово жнла! Ох-ох! Охр-ох!

— Няня, рассказывай, дальше рассказывай!

— Ну, в терему... в золотом... Охр-ох! Охр-ох-ох!..

Няня качается, качается. Тяжелая голова кл-оннтся все ннже н ннже. Все тело, вдруг опустнвшееся, ніцет опоры, все блнже н блнже склоняясь к шелковнстой, ярко-зеленой травке прнгорка. Петрнк вндят, что няня засыпает. Он тоже не прочь бы поспать. Но ему нужно что-то выполннть, что на глазах у нянн он сделать не может. Пока няня спнт, он тнхонько, тяхонько проберется к речке н на свободе заглянет в нее подальше. Няня не увнднт. Мама не узнает. А чтоб не было страшно, он возьмет с собой Каштанку.

— Каштанушка, мнлая, ндем,— говорнт Петрнк собаке.

Н Каштанка не заставляет себя ждать. Она точно поннмает, что за отсутствнем нянн на ней лежнт обязанность охранять Петрнка. Петрнк так мал, что рука его с трудом обхватывает шею своего друга. Онн ндут рядом.

— Каштанушка,— шепчет ей на ухо Петрнк.— Ннкому не говорн, что я ушел однн, ннкому. Я хочу только посмотреть подальше в еамую середнну речкн. Оттуда внден, может быть, терем морской царевны. Я хочу вндеть морскую царевну.

До речкн остается шагов сто, но маленькнх шажков Петрнка гораздо больше. Петрнк часто семеннт ножкамн, рядом с ннм степенно шагает рыжая Каштанка. Вот н речка нарядная, светлая. Серебром отлнвают чешуйкн волн. Точь-в-точь блестят на няннной божннчке образа в серебряных рнзах накануне Светлой заутренн, после того, как няня вычнстнла нх мылом н затеплнла перед ннмн пять лампад. Каждая лампада отражалась по нескольку раз в каждой рнзе, отчего казалось, что лампад не пять, а несчетное колнчество. А на речке, в каждой волне, Петряк внднт отраженве солнца н неба, н кажется ему, что н солнце, н небо, н зеленый берег, н краснвые на нем, сочные деревья ушлн глубоко в реку.

— Жарко нм, вот н ушлн,— думает Петрнк, н все блн-

же н блнже подходнт к маняіцей серебрнсто-лазоревой поверхностн. Посмотреть, что там еше есть? Наверно, там хорошо, когда все туда уходнт. Вот промелькнуло в воде отраженне птнцы, в облаках. А вот н Каштанка! Мнлая Каштанка!.. Какая же это Каштанка? Моя нлм чужая?.. Должно быть чужая. Моя Каштанка снднт co мной рядом. Погладнть ее разве?.. А ну, как укуснт?.. Но Каштанка смотрнт так ласково, так любовно свонмн преданнымн собачьнмн глазамн, нн дать, нн взять, та, что снднт с ннм рядом. А вот н мальчнк давешннй. Н рубашечка на нем такая же, как на Петрнке. Этн тоже забралнсь в воду, оттого что нм жарко. А может быть, онн жнвут у морской царевны?.. Хорошо бы увндеть морскую царевну! Она жнвет глубоко, глубоко, вон там, где вода темно-сяняя, почтн черная. Попробовать заглянуть туда, не увндншь ля? Хоть бы крышу двора увндать! Ух!.. Темно там... глубоко, должно быть, н страшно!.. Вот н мальчнк, н Каштанка куда-то уходят вглубь. Нх, наверно, клнчет морская царевна. Что такое блеснуло там, в темноте?.. He край ля крышн? Ух, как темно опять!

Петрнк нагнбается ннже н ннже. Его лнчнко уже ош.ушает влажное прнкосновенне речной зыбн, а вытянутое тельце совсем повнсло над водой. Только ногн еіце цепляются за что-то н левая рука крепко ухватнлась за куст нвняка. Незаметно для себя он сползает вннз... Рука невольно разжнмается... Что-то холодное обхватывает голову... В ушах его отчетлнво раздается звон... To звонят колокола в терему морской царевны...

— Утоп! Утоп! Царнца небесная! Матн Пресвятая Богороднца! Заступнсь, спасн!— раздается отчаянный крнк нянн.

— Спаснте, православные! He дайте погнбнуть душе! Утоп! Утоп! Днте утопло!

Няня мечется вдоль берега, нспуская ненстовый вопль, в тон которому душу разднраюше воет Каштанка.

— Н всего-то мннуточку одну вздремнула! He нначе,

лукавый попутал! Что делать-то теперь?! Утоп! Утоп! Спаснте! Угодннкн святые! Заступняца мнлостнвая! Людн добрые, помогнте!

Няня, продолжая ненстово крнчать, бежнт к дому во всю прыть свонх отяжелевшнх, непослушных, нскалеченных ног..Она подвнгается медленно, но на крнк ее, поддержанный так нстншн воем Каштанкн, уже начннают показываться людн.

Петрнк очнулся после долгого сна на руках матерн. Он слышал смутно кругом какне-то голоса. Чувствовал, что с ннм что-то делают. Отушал непрнвычный холод н тяжесть во всем своем маленьком тельце. Особенно тяжела была голова. Хотел было ее прнподнять, н не мог. Попробовал открыть глаза, но векн его оказалнсь прнпечатаннымн какой-то тяжелой печатью. Голоса около него делалнсь знакомые. Он уже ясно разлнчал голос матерн н еше чей-то чужой.

— Это чудо! Чудо!— что он остался жнв,— говорнла мать.

Нз всего слышанного Петрнк понял одно только слово. Это слово было — «чудо». Он сделал уснлме, чтобы открыть глаза — векв не раздвнгалнсь. Попытался позвать мать.

— Мама!—слово вылетело слабым, едва слышным стоном. Но мать его услыхала.

— Мнлый мой, мнлый мальчнк! Днтя мое!

Петрнк почувствовал на своем лнце чьн-то горячне слезы.

— Мама!— позвал Петрнк громче. Он снлнлся что-то прнпомннть, н не мог. Глазкп открылнсь, но еіце іцурнлнсь от света.

— Мнлый, мнлый! Чудо спасло тебя!— говорнла мама, осыпая его поцелуямн. Петрнк улыбнулся. Он вдруг вспомннл.

— Мама!—сказал он теперь громче н яснее.— Мама! Я знаю это чудо. Это чудо — морская царевна!

— Как мне благодарнть вас, доктор!—говорнла мать.—Еслн бы не вы, не ваше нскусство н труд, мой бедный мальчнк бы не ожнл!

— Да за всю мою практнку,— говорнл мужской голос,— это первый, можно сказать, едннственный случай прнведеняя в чувство после такого продолжнтельного пребывання под водой. Детн, правда, в такнх случаях вынослнвее взрослых. Тем не менее я констатярую, что это нз ряда вон счастлнвый случай. Я сам почтн не нмел надежды. Н теперь чўвствую себя счастлнвым не менее вас.

[/9/5]

ЭКЗАМЕН

Весна была в полном разгаре. Подошел, наконец, м желанный день роспуска на летнне каннкулы. В нашем классе с утра прнлепнлн к учнтельской кафедре бумажку, на которой былн четко выведены траднцнонные стнхн:

Последннй день — учнться лень.

Седьмой класс Проснт вас Прочесть рассказ.

В результате учнтель «Васнлнй Нвановнч» («Клюква» — тоже) снднт на окне, а кафедру заннмает прнсяжный чтец класса, Борька Кузнецов, готовяіцнйся к нсключенню нз гнмназнн н уснленно мечтаюіцнй об актерской карьере. С пономарской днкцней чнтает он «Поездку в Полесье», н его ннкто не слушает. Всюду шепот, разговоры, смех, нногда подымается возня; сравннтельно тнше только на «камчатке», да н то потому, что двое «камчадалов» не явнлось, а нз остальных однн чнтает «Гостнннцу трннадцатн повешенных» — захватываюшнй, сенсацнонный роман, двое нграют в шашкн на маленькнх картонных досках, а Васька Верблюд, юноша поведення довольно безудержного, сегодня находятся в подавленном настроеннн.

Для такого состояння есть достаточные прнчнны. Baca — человек с разбятым сердцем, н разбнто оно даже дважды: сперва Шурочкой, а затем Мурочкой. На замечання об нсцеляемостн подобных ран Вася ннкакого внн-

мання не обратает, а тем более на просьбы отца броснть хандру н заняться ученьем.

— Ну, что, Вася, как отметкн?

— Ставят там... Еднннцы больше ставят,— отвечает безразлнчным голосом Вася н в дальнейшне разговоры не вступает. Но когда к концу года выясннлось, что его даже к экзаменам не допустят, он еше больше ударнлся в меланхолню. Все-такн как-нмкак, а прнходнтся лншннй год побыть гнмназнстом, да н с товарнвцамн сжнлся, не хотелось бы расставаться.

Сосед его no двухместной парте, окрешенной камчадаламн «двуспальной», сегодня не явнлся н Васе даже разговарнвать не с кем. Тупо смотрнт он на парту, машннально прочнтывает вырезанную там какнм-то фнлософом надпнсь: «Vanitas vinitatum et omnia vanitas». Отсюда его разбнтое сердце могло бы кое-что почерпнуть, но перевестн эту фразу Вася не в снлах. Рядом два другнх нзречення, тоже бнблейскнх: «Вкушая, вкуснх мало меду н се аз умнраю»; «Веселнся, юноша, во юностн твоей». Под надпнсямн в доске парты насквозь прорезано нешпрокое отверстне для мспользовання во время классных работ всяческнх учебннков, «ключей» н другого добра. Все такое внданное-перевнданное... Вася заглядывает в парту, нет лн там чего-ннбудь поннтереснее. Вот тетрадь для латннскнх слов. На ней красуется днстнх:

Юноша, слушай меня, умудренного опытом старца: Выучнв весь перевод, можешь ты слов не учнть.

Вася рвет тетрадь в мелкне клочкн н посыпает нмн голову сндяпіего впередн товаршца, носяшего клнчку «Сонька». Вслед за тем настает очередь немецкой грамматнкн. Нензвестно, чем бы это кончнлось, но тут ударнл звонок, класс хлынул в корядор, а вместе с ннм н Вася.

Кругом — столпотворенне вавнлонЕкое. Нз восьмого класса вьіходнт «слон». Четверо дюжнх гнмназнстов для

этого сталн гуськом, прнчем рукн задннх крепко впнлнсь в'плечн передннх, на руках у ннх снднт трое лоботрясов ростом поменьше, у ннх на руках — двое другнх, н все это велнчественное зданне увелнчнвает собой «прннц» — гнмназнстнк маленькнй, но ловкнй. Пройдя несколько сажен, «слон» отчего-то останавлнвается, колеблется, с высоты его боком летнт «прннц» н вслед за тем на проходяш.нх рядом обрушнвается несколько человек. Раздается ругань, смех, кругом жужжат разговоры.

— ...Вот он н пншет: «Мнлостнвые государн! Прочнтав в 29 № Вашей уважаемой газеты, что вы ніцете коректора, предлагаю вам свон услугн для этой целн. Адрес мой такой-то». Это Борька, значнт, пншет. Через два дня получает ответ: «Мнлостнвый государь, Борнс Ннколаевнч! Слово «корректор» пншется через два «р». С уваженнем такойто». Ловко?

— Н хнмнкн же там в газетах садят.

...— Ваня, дай ножнчка.

— Спой ежнчка,— отвечает плюгавый гнмназнст, но в карман все же лезет.

...— Вчера Верочке на бульваре проходу не давалн. У ннх в классе задана басня «Ларчнк», так во все ушн крнчат: «А Ларчнк просто открывался». Ведь который уже месяц Ларчяк вокруг нее треплется.

— Какой это Ларчнк?,

— Ну, Нлларнона-то не знаешь?

...— А я, братцы, столько перышков вынграл,— захлебывается от полноты чувств какой-то малыш. — Н лягушек, н восьмншестушек, н казачков, два наполеона, одно с гуснной шеей. С гуснной шеей — золоченое.

Это первоклассннк. Шестой класс, чтобы он не набнрался вольного духа, поместнлн к малышам, а на его место водворнлн первоклассннков. У ннх шумно. В одном углу с внзгом н уханьем кого-то «качают». Человек десять озорннков, схватнвшнсь за ремнн, несется вереннцей по партам, перескакнвая с одной на другую. Сюда кндается над-

знратель, но в это время нз седьмого класса раздается пенне—вешь, любнмая гнмназнстамн, но запрешенная. Поют старннную, всем в нашей гнмназнн нзвестную песню:

Возле речкн, возле броду Две голубкн пнлн воду. Напнлнсь н полетелн — Только крылья заблестелн...

He докончнв ее, сразу же переходят к гнмназнческому продолженню н на тот же мнлый мотнв поют:

Как по улнце Покровской Шел ннспектор Холодковскнй, А за ннм Сергей Бебешнн, Вечно пьян н вечно бешен...

Прн Холодковском кое-кто нз «старнчков» еше учнлся, но нн «бешеного» Бебешнна, нн «косолапого, неуклюжего» Макарова, нн яных, упомннаемых в этой песне — сатнрнческой летопнсн нашей гнмназнн,— мы уже не засталн. Однако пелн ее охотно н счнталась она гнмназнческнм начальством весьма непохвальной. Надзнратель, нзбегая ннцндента, прнказал сторожу «Пушкнну», прозванному так за каштановые бакенбарды, дать звонок, надеясь этнм подействовать на свонх «мнкроцефалов», как называлн гямназнстов педагогн М-ской гнмназнн. Но н звонок остался безрезультатным. Надзнратель не знал, что предпрннять дальше, но вдруг шум. стнх, песня оборвалась, ученнкн рассыпалнсь по свонм местам: в корндор вошел днректор н направнлся к седьмому классу.

Днректора звалн «Коко Апельсннчнк». Это был полненькнй, добродушный человек, а впрочем, очень себе на уме. Прнехал он в гнмназню во время всяческнх вол-

неннй. Прежде всего он разрешнл ученнческне сходкн — н на ннх ннкто не стал ходнть. Уловнв веянне временн, он завел у себя бнблнотечку нз • пронзведеннй модерннстов, охотно допуская к ней свонх пнтомцев; через несколько месяцев многне гнмназнческне Плехановы н Черновы об'ьявнлн себя ннцшеанцамн н занялнсь переоценкой всех ценностей. Резкостей он нзбегал, был покладнст, гуманен, лнберален, очень любнл потолковать перед ученнкамн о новой эре в нсторнн Росснн н о необходнмостн воспнтать в гнмназнн поколенне, достойное этой эры. В этом же духе говорнл он сегодня, перед раздачей бальннков. Впрочем, самая раздача была делом классного наставннка (а днректор, с прнлнчным случаю введеннем, только прочнтал по спнску, кбму н какне назначены экзамены. В конце его значнлось: «Васнлнй Черноглазов к экзаменам не допуіцен»).

Кбгда, получнв бальннкн, семнклассннкн повалнлн домой, Васю прнперла к стене кучка товаршцей, ласково увеіцая:

— Вася, не будь свнньей.

Н Вася свнньей не оказался.

Дело в том, что семнклассннкам предстоял пнсьменный экзамен по французскому языку. Сам по себе французскнй язык счнтается, по гнмназнческой оценке, предметом несушественным. Знают его только те, которые выучнлн его с детства дома, а остальные пнтаются крохамн, падаюшнмн co стола нх в внде сдувалок, подсказываняй н т. п. Выучнться ему в гнмназнн някто не пробует н не надеется, так что под конец учення доходят до полного оголтення н забывают даже то немногое, что было выучено в младшйх классах. А потому, когда выясннлось, что на «пясьменной» прочтут русскяй рассказ, а ученнкн должны будут нзложнть его по-французскя, класс снльно прнуныл. Попробовалн было выведать со-

держанне рассказа, но «француз» отмалчнвался. Некоторые тайновндцы путем разных соображеннй, сопоставленнй, впрочем, довольно ненадежных, все же как будто наіцупалн в_ конце концов тему. Сталн заранее заготовляться сдувалкн. К Варе н Ане, сестрам одноклассннка, нмевшнм несчастне знать французскнй язык, зачастнлн гнмназнсты, которых в доме ннкто раньше н в глаза не вндал, н, рекомендуясь товаршцамн брата, проснлн обьясннть, перевестн, напнсать. Народ посмнрнее с отчаяння пытался усвонть французскую грамматнку, но безуспешно. Нужно было нскать более надежные средства. Пнвную Данмлыча, бывшую вблнзн гнмназнн, по большнм переменам сталн навеш,ать кучкн семнклассннков, спешно глотавшнх в задней комнатке горькое гшво, закусывавшнх моченым горохом н горячо спорнвшнх о возможностн тех нлн нных спасательно-снстемных меропрнятнй. Здесь-то н созрел простой н верный план, выполннть который товаршцн, как помннт чнтатель, увеіцевалн Васю. В чем план состоял, говорнть не буду, да н не к чему: «Ларчнк просто открывался», как весьма настойчнво н обязательно нз'ьяснялн какой-то Верочке ее друзья.

Настал день н экзамена. Вознн в классе меньше. Основательные людн «подковывают» словарн, которымн разрешено пользоваться: старательно впнсывают мельчайшнм почерком на полях у корешка грамматнческне правнла. Необходнмейшне сведення тем же «мелкнм бнсером» выпнсаны на кружке нз бумагн, который затем накленвается на внутреннюю сторону крышкн часов. Кое-кто повторяет грамматнку нля долбнт заготовленный рассказ, но делает это «на авось» — а вдруг прнгоднтся? За пять мннут до экзамена разноснтся радостная весть, что «недремлюгцее око», так называемый «Козел» (надзнратель, спецналнст по увольненню гнмназнстов), на экзамене не будет: находнтся у восьмнклассннков, занятых пясьменной по алгебре. Наконец входнт «француз»

н с нйм скромный, робкнй надзяратель «Шпага». Все окончательно рассажнваются, одйн гймназчст дважды машет у окна рукой, сйдяшйй на улнчной тумбочке протяв окна второклассняк «Ершонок» бежнт куда-то за угол — н начянается чтенне рассказа, конечно, не того, которого ожйдэлй. По прочтеннн «француз» раздвйгает слйшком блязко сдвннутые парты, пересажнвает несколько человек на более доступные взору места, гнмназнсты старательно пншут, но вдруг все это мнрное теченне дел прерывается самым неожйданным образом.

В канцелярнн гймнэзйй звоннт телефон й пйсьмоводнтель слышйт в трубке взволнованный голос: «Гймназмя? Это гймнэзйя? Скажнте Августу йвановнчу, что с его женой дурно, она бьется в прнпадке. Прйготовьте его ко всему дурному. Доктора нет!» Затем следует энергйчный отбой й пйсьмоводатель бежнт прйготовлять Августа Нвановнча ко всему дурному. Август Нвановнч молодожен. Он бледен й летнт в соседнне классы яскать себе заместнтеля, но найтя его не так просто — везде кдут экзамены, ассйстентов к экзаменаторам й без того не хватает. Наконец, соглашается йдтй «Мастодонт», добродушный человек, склонный нензмерямо более к созерцательной жйзнй, чем к какнм-лнбо пресеченням н уловленням. Гймназясты работают усердно, с лнхорадочной быстротой, раздвннутые парты сдвннуты, по классу ндет тнхнй гул от перешептыванйй, ученнкн, знаюіцне язык, передают соседям свойм словарн — конечно, с «бесплатнымя пряложеннямн» йлй оставляют, уходя, в партах не лйшенные чнтереса бумажкн. Поэтому, когда в класс врывается взбешенный «француз», заставшяй жену в состоянйй желаемого здоровья, там сйдйт лйшь несколько человек, благополучно копнруюшнх дружеское наследство, да «Мастодонт» co «Шпагой», давно уже махнувшне на все рукой й ведуіцйе какую-то беседу.

Расследованне дела ннчего не дало. Даже сам «Козел» узнал только то, что звонйлй йз аптекн. А кто звонйл

н гнмназнстом лн он был — на это молодой фармацевт с жнвымн глазамн н насмешлнвою складкою губ, дежурнвшнй в аптеке, не мог ответнть собеседннку, носнвшему форму М. Н. П. К тому же в городе ждалн прпечнтеля округа, так что предпрннямать какне-лнбо репрес7 снн н выводнть дело на свет божнй было вряд лн уместно. Так все н кончнлось благополучно.

[/5/5]

M3 ЛЕТНМХ ВПЕЧАТЛЕННЙ

ФЕОДОСЙЯ

«Ave, mare, moritüri te salütanr!» — декламнрую я прекрасную перефразнровку знаменнтого прмветствня, сделанную покойным М. Коцюбннскнм. Мой сосед по вагону, больной учнтель-украннец, едуш.нй на юг лечнться, смотрнт растроганнымн глазамн н сочувственно улыбается. В окна вагона сянеет море — правда, не эффектное, уже окутанное вечерннмн сумеркамн, но все же — море. Да м Феодосня блнзка! Справа начннают уже мелькать загородные дома феодоснйскнх богачей, окруженные садамн, пышные, стнльные; особенно в ходу стнль, прнннмаемый гг. владельцамн, надо полагать, за маврнтанскнй: аркн, тонкне колонны, купола, мннареты...

Дома жмутся все тесней друг к другу, поезд замедляет свой ход н, наконец, останавлнвается у вокзала. Выходншь—н неожнданно сразу оказываешься на лучшей городской плоіцадн, посредн города. С другой стороны вокзала — каменная набережная, а за ней — море, темное под вечерннм небом.

Впрочем, любоваться некогда: шустрые комнсснонеры co всех сторон в упор выкрнкнвают названня гостнннц н суют карточкн. Беру одну нз ннх н предаюсь на волю судьбы. Часа через полтора, наскоро устронвшнсь, я уже снжу на набережной. Наступает ночь, вокруг совсем темно, моря почтн не вндно... й все же не хочется уходнть: так легко дышнтся здесь, так тнхо н ровно плеіцет умнротворяюіцее море, так мягко обдувает лнцо теплый ветерок.

На следуюіцее утро устремляюсь к нсторнческому му-

зею. Он — на краю города, на голой Мнтрндатовой rope («Мнтрндатовых» гор в Крыму несколько; одна нз ннх, Керченская, как помннт чнтатель, опнсана в чудесном рассказе В. Короленко). Гора крутенька, но зато внд с нее на море й Феодосню — велнколепный. Mope, под ослепйтельно яркнм светом солнца, снневы необыкновенной. Шнрокнм, но неровным полукругом вдается здесь оно в землю, а к нему co всех сторон сходят (вннзу довольно пологне) скаты горного кряжа, охватываютего залнв. Мнтрндатова гора, на которой я стою, й есть одна нз вершнн этого кряжа. По его подножню вдоль всего морского побережья лепнтся Феодосня; она нзбегает слншком высоко подыматься по горному склону й потому не шнрока, но в длнну заняла места немало, гнгантской подковой охватнв залнв. Дома ее — сплошь каменные, по большей частн — одноэтажные, блешуіцне на солнце белнзною покрытых нзвесткою стен; в моде н серовато-голубоватый, а реже й желтый цвет. Крышн почтн все нз черепнцы, горбатой, красной. Поэтому с «птнчьего полета», с которого я любуюсь вндом, город нмеет непрнвычный для северяннна выгляд. Обіцую картнну скрашнвают н ожнвляют пятна бледноватой зеленн, довольно йзобнльно пестреюш,йе по всему городу; только на горах зеленн нет: совершенно обнаженные, нзжелта-серые, уныло стоят онн, й даже трава на ннх не растет.

Впрочем, что же я о горах. Главное в Феодоснн — море, в сннюю зыбь которого двумя клнньямн вошлй белеюшнй мол н тонкнй, длннный волнорез. Около ннх вытянулнсь странные серые здання — невысокне, но очень длйнные: это хлебные амбары, святая святых Феодоснй, йбо жйвет она прежде всего хлебным экспортом за гранйцу. Но теперь, ввнду войны, порт пустынен. На море нй паруса, нй пароходного дыма. Неподвйжно стоят гйгантскне лебедкн, не копошнтся около амбаров народ.

Как велнколепный порт славмлась Феодосая й в старнну. Еше Демосфен, в одной йз свойх речей, говорнл: «Левкон

устроял новый торговый порт Феодосою, который, по словам моряков, ннчуть не хуже Боспора». Впоследствйй эту греческую колонйю захватнлн скяфы, дальше — царь Мйтрйдат, рнмляне, гунны, алланы, половцы, наконец татары. От татар она перешла к генуэзцам, которые дало ей толчок для нового развйтоя н удержалй ее в свонх руках, вплоть до окончательного утверждення турок на берегах Босфора. Но прн турках Феодосня (Кафа) вела крупную торговлю; только славйлась она уже в качестве невольннчьего рынка, куда сгонялйсь главные массы полонянйков с юга Россйй. He раз казакн, внезапно нагрянув на свойх легкнх «чайках», жглй Феодосою н возврашалн невольноков

На тнхі водн, На ясні зорі, У край веселнй, В города хрнствянськнГ .

Да, много пережол этот город, вядевшйй в своях стенах столько народов й столько культур. Н есля нужны «вешественные доказательства» этой нсторнческой чересполоснцы, то обратнмся за нймй в музей.

Это — небольшой одноэтажный дом, по чьему-то умному замыслу выстроенный в древнегреческом стмле. Стойт он на самой вершчне Мнтрндатовой горы й ваден яздалека, скромный, беленькйй, с незатейлйвымй колонкамн, простымн очертанйямн. У самого входа в музей лежат два мраморных льва греческой работы й, как вйдно, весьма древней эпохй. Різ другях греческйх предметов (ймй особенно йзобйлует музей) много громадных каменных кратеров й амфор; тех же амфор велйчнной поменьше й с роспнсью; светйльнмков, небольшях, но шнрокнх, сплюснутых, нногда — йз цветного стекла, но чаіце — йз красной глйны, украшенной черным орнаментом. Гово-

1 Нз укр. думы.

рят, такне светяльннкн н поныне еше употребляются в глухнх деревушках бляз Феодоснн, да только, конечно, без орнаментов,— а ііные нз ннх очень хорошн. Порядочно в музее н древнегреческнх статуэток, правда мелкнх, но ннтересных, напрнмер, хотя бы по выразнтельностн многнх лнц. Еш,е ценней в художественном отношеннн каменные маскн. Нз предметов позднейшей (внзантнйской) греческой культуры особенно прнвлекает вннманне каменная нкона св. Ннколая.

Средн сохраннвшяхся остатков от многнх другнх культур, погостнвшнх в Феодоснн, особенно запомннлнсь мне дверн нз старннной армянской церквн (14 в.), черного дерева, украшенные замечательной резьбой. По всем стенам, прякованные толстымн железнымн скобамн, внднеются тяжкне многопудовые каменные плнты с высеченнымн латннскнмн гтсьменамн. Это — памятннкн генуэзской эпохн. На полу лежат свндетельннцы мннувшнх военных бурь, пронесшнхся над Феодосней,— громадные ядра, начнная от каменных (шарообразных) до тех, которымн туркн бмлн по городу в войну 1877 г. Впрочем, всего н не перечтешь.

Есть прн музее н картннное отделенне, но по случаю войны оно временно вывезено; так я его я не вндал. (Кстатн, по той же прнчнне не прншлось мне осмотреть н музея картнн Айвазовского — уроженца Феодоснн.)

Впрочем, не надо ходнть в музей, чтобы прнсмотреться к нсторнческнм памятнякам города; он сам — нсторнческнй памятннк. На его улнцах до снх пор местамн лежнт генуэзская мостовая, его прорезывает вырытый темн же генуэзцамн ров, сохраннлясь остаткн генуэзского водопровода, стоят храмы (армянскне) еіце 14-го века. Самн названня улнц напомннают, какая вереннца народов перебывала в этом городе: Нтальянская, Армянская, Турецкая, Генуэзская, Греческая,— ну в каком другом городе можно составять полнее коллекцню нз подобных названнй!

Нлн ндешь no йтальянской улпце, лучшей в городе, ідеголяюшей зданнямн многоэтажных гостнннц н магазннов. Вдоль нее тянется бульвар (впрочем, с зеленью довольно жндковатой), тротуары шнрокн, вывескн п внтрнны просто сняют, снует разряженная, праздная публнка, с ревом пролетает автомобнль... й вдруг с уднвленнем вндншь тут же, средн этой новенькой нарядной улнцы, развалнны старннной башнн. Таков уж стнль города.

А еслн пойтн по белым лосняіцнмся плнтам набережной вдоль моря на восток, то выйдешь, мнновав волнорез, к карантнну, где увндншь не только такую же башню, но я ров, н вал, н церковь с чудеснымн мозанчнымп образамн. Стонт пройтнсь н посндеть на набережной н для того, чтобы прнсмотреться к феодоснйской публпке.

К восьмн часам, когда солнце готовнтся уже погрузпться в морскую пучнну, воздух свежает, с моря тянет ветерок, скоро, впрочем, слабеюіцнй,— к этому временн пустынная набережная начннает наполняться гуляюіцей публнкой, н немного погодя начннает казаться, что тут собралась чуть лн не вся Феодоспя. Все скамеечкн заняты, вдоль тротуара набережной — сплошная веренпца гуляюшнх, в вечерннх сумерках навстречу плывут красноватые огонькн папнрос, блестят глаза, несутся отрывкн фраз; сбоку тротуара сбнЛнсь в кучкн развннченные молодые людн, сыплюшне довольно сомннтельнымп остротамн на каждую проходяіцую мнмо женіцпну. Но прнслушнваешься п к этмм остротам, прнсматрнваешься ко всякой беглой черте, стараешься удержать ее в памятн,— ведь, быть может, она поможет хоть сколько-ннбудь почувствовать н понять жнзнь этого города. й, пожалуй, в душе самн собой складывалнсь смутные группнровкн этнх отрывочных впечатленнй, но, конечно, попыткн закрепнть нх на бумаге — дело безнадежное да н вряд лн нужное. Только о русской речн, которую мне прншлось услышать тут, я хотел бы сделать несколько замечаннй.

Населенне здесь в нацнональном отношеннн очень

пестрое, разноплеменное, н у него лйшь одна обіцая почва — русская. Сотню лет сюда внедряют русскую речь, школа, кнвга, газета, государственные н обтественные учрежденйя... Н внедряют не безуспешно — руссккй язык здесь сделался обйходным. Но вот несколько фраз, слышанных мной от лйц, прйнадлежаіцйх к ннтеллнгентным слоям обшества: «Знаетесь вы натреческой лмтературе?..» «Я скучаю за нйм (по нем)...» «Я говорю за мой туфлн». «Я хвораю на чахотку». «У мяне пара курей» й т. д. Мое «й т. д.» должно покрывать собой массу всяческах уродлнвостей — й этнмологнческнх, й сннтакснческнх, й словарных, которымв густо насыіцена местная речь. Это — плата за асснмнляцню, за утрату своей нацйональностй. Предполагается, что взамен дана будет русская речь. В действйтельностй можно получйть лншь отвратйтельный жаргон, который может быть базвсом для чего угодно, но не для культурного строательства, не для роста духовных ценностей.

Кажется, здесь можно поставйть точку— жйл я в Феодосйй недолго й вскоре отправнлся в Старый Крым, маленьквй городок, лежаіцйй возле нее в горах.

СТАРЫЙ КРЫМ

В Старый Крым ходйт автобус, но я по неведенйю попал в скрйпучйй, грязный, зеленый мальпост, подввгавшнйся более чем неспешно. Ехать прншлось часа трн. Впрочем, я не жалел об этом: ехалй мы по хорошему шоссе, вокруг расствлалась степь, пестревшая краснымн головкамй полевых маков, веял теплый ветер... К тому же, не доезжая до Старого Крыма, мы встретнлй автобус стояіцйм средй дорогй, а вслед за тем нагналя группу людей, несшйх на себе багаж; говорят, такче сюрпрвзы автобус преподноснт нередко.

Ho вот степь кончнлась, перед намн высокнм, длннным горбом поднялась гора, а на ней раскннулся городок; это н есть Старый Крым. С двух сторон его, одна протнв другой, поднялнсь две масснвные горы, покрытые лесом, по названню — Агармышн. Сюда ветром доноснтся морской воздух (от моря по прямой лйннн 15 верст), вокруг — воздух степной, горный, лесной. Нз-за этого я н прнехал сюда. й в самом деле — здесь дышнтся хорошо.

Для легочных больных Старый Крым счнтается одннм нз лучшнх мест «пламенной Колхнды», н прнтом местом по клнмату очень своеобразным. Тут, напрнмер, летом нет снльной жары, так как город лежнт довольно высоко над уровнем моря. Врачн особенно подчеркнвают благотворное значенне Агармыша, от которого постоянно ндут воздушные токн, обусловлнваюшне образованне кучевых облаков. Пожнв в Старом Крыму, я н в самом деле не раз днвнлся тому, как быстро здесь меняется состоянне неба. Встанешь утром — солнце ярко светят, небо сннее, ннгде нн облачка. Но вот откуда-то появнлась, тнхо расплываясь, легонькая тучка, за ней другая, третья,— а часа через два, смотрншь, затянуло все небо серой пеленой: быть дождю. Но его нет: то там, то здесь засннеют в облаках прорывы, тучн разойдутся так же незаметно, как собралмсь,— н опять небо чнсто н безоблачно. Н так почтн каждый день по нескольку раз.

Порой, однако, облака хмуро обволокут небо co всех сторон, воздух насытнтся нспареннямн, н через хребет Агармыша, цепляясь за его вершнны, перевалнт н поползет по склону вннз отяжелевшая от влагн туча, темная, свннцовая, с седымн закраннамн. За ней надвннутся, ннзко навнсая, другне,— н хлынет холодный дождь, заряднв нной раз на несколько дней.

Но дождн тут сравннтельно редкн, н я почтн все лето пролежал в саду под черешней, к чему, собственно, н своднтся весь курс лечення в Старом Крыму. Жнзнь здесь

к тому же н проста н дешева, что н собнрает сюда каждое лето человек 150—200 «курортных». Мных, впрочем, прнвлекает городок н сам по себе. Он тнх, спокоен, в нем можно отдохнуть от суеты, от постоянного напряження нервов. Проходншь поулнцам — везде чнстенькне домнкн, блестяшне на солнце белой нзвесткой свонх стен, над которымн, погнув балкн н стропнла, вндно, немалою тяжестью налеглн крышн нз красно-черной черепнцы;там, где балкн подалнсь, ее наст нзогнут, отчего все крышн нмеют волнообразный внд; с непрнвычкн странно смотреть на ннх. Вокруг каждого домнка — сад, н все это обнесено каменным валом,— дерево здесь не в ходу. Улнцы порослн травой, на ннх ннкого не вндно; разве только собака злобно залает на проходяшего. Все это скорее напомянает деревню, чем город. Вся городская жнзнь Старого Крыма сосредоточена на местном Невском проспекте — Екатерннннской улнце, тянушейся через весь город. Она в магазннах, лавчонках, кофейнях. Но н на ней лежнт какой-то отпечаток жнзнм леннвой, сонной н нанвной.

Вот парнкмахерская велнчнной с собачью будку. Названне у нее, однако, громкое: «Гнгнена». Вот лавка Ованесова — на первый взгляд обыкновенная бакалейная лавка средней рукн, а -на самом деле уннверсальный магазнн: здесь я покупал овечнй сыр «брынзу», черешнн, галошн, кастрюлю н прнторговывал гамак.

Вот кофейня; на вывеске у нее надпнсь: «Ох, как хорош толченый кофе». Столнкн цоставлены прямо посредн тротуара. Еслн там снднт посетнтель над маленькой чашечкой кофе (н стонт она всего трн копейкн), то можно быть уверенным, что, возвратаясь через час, вы застанете его на том же месте н в той же’леннвой позе, даже, как вам покажется, все с тою же чашечкою кофе. Через несколько домов еіце кофейня, н eine, н eine... Нной раз за столнкамн соберется целая компання, ведуіцая по целым часам ожнвленнейшую беседу, конечно, на тему о войне (всегда в яропатрнотнческом духе). Собственно, я встретншь днем

людей только здесь да еше в «бузнях», где продают бузу — любнмый на юге бродятнй мутно-белый напнток. Разумеется, должна же ндтя в городе какая-ннбудь жнзнь, но ее не вндно; на глазах только южная медлнтельная лень,— а прн ней н свое дачное ннчегонеделанье кажется чем-то естественным.

Вечером, когда спадет жар н лягут тенн, Екатерннннская улнца ожнвляется. Сюда высыпают «курортные», собнрается местная молодежь, чтобы поглотать пылн, людей посмотреть н себя показать. А ночью, возвраіцаясь по опустелым улнцам домой, услышншь за садовой оградой ожнвленные голоса, женскнй смех, на освешенной террасе увядншь нздалн несколько фнгур,— н, как всегда, хорошая грусть хлынет в душу, покажется, что твон дня как-то протекают между пальцев, нячего не давая н ннчего не оставляя, а вот здесь так блнзко, за этой оградой, жнвая жнзнь н жнвое счастье.

Состав жнтелей Старого Крыма очень пестрый; много армян, греков, есть целая болгарская слобода, т. н. «болгартнна», есть русскне, татары. Столь же пестры н нсторнческне судьбы города. Это — первый горный пункт возле знаменнтого порта, ныне нменуемого Феодосней. К ней Старый Крым достаточно блнзок; с обенх его сторон встают две естественные твердынн — Агармышн. Н его чрезвычайно выгодное в военном смысле местоположенне не могло не обратнть на себя вннмання жнтелей этой частн полуострова. Здесь некогда стоял хозарскнй город Фуллы, обосновалнсь каранмы, наконец, здесь нменно была столнца татарского ханства. В эту пору Старый Крым носнл названне «Солкат». Чнсленность его населення достнгала 100 тысяч чел.., город был украшен прекраснымн зданнямн — мечетямн Бейбарса н Узбека, дворцом Батыя н т. д. Но в конце XV века столнца Крымского ханства была перенесена в Бахчнсарай, н значенне Старого Крыма начало падать, хотя не скоро ете нсчезло совсем.

От эпохн былого велнчня Старый Крым сохраннл немало всяческнх памятннков н в этом отношеннн представляет большой ннтерес.

«Старый Крым,— говорнт профессор Смнрнов,— буквально стонт на древностях, которые частью вндны на поверхностн, частью еше покоятся в недрах землн... Старый Крым должен был бы быть целым музеем древностей, еслн бы не хшцннчество нынешннх его обнтателей».

Но н так есть на что взглянуть. У вьезда в Старый Крым находятся ханскне могнлы. Сохраннлясь развалнны монетного двора н старннного водопровода. От мечетн, построенной егце в 13-м столетнн, уцелел только фасад,— все остальное заметно новейшего пронсхождення. Но на мечеть бесспорно стонт взглянуть радн характерного стнля, украшеннй, надпнсн, высеченной на ней. Сзадн мечетн — развалнны, внднмо, представлявшне некогда продолженне ее. Бурые, поросшне травой, онн прнвлекают вняманне свонм сводом, который уцелел до нашнх дней... Есть в Старом Крыму ннтересные образцы архнтектуры более новой эпохн, напрнмер, армяно-грегорнянская церковь, Георгневская часовня, в особенностн же часовня св. Анны.

Любнтелн экскурснй могут взобраться на Агармыш н побывать в его сталактнтовых пешерах. Легко совершнть экскурсню н в старннный армянскнй монастырь: дорога к нему не велнка — мы ее прошлн почтн в час. Монастырь лежнт на склоне горы, покрытой лесом, н его белые стены очень краснво выглядывают нз темной зеленн деревьев. Поставлен он, как воднтся, у ключа с превосходной водой. Сам монастырь, масснвный, с четырехугольнымн башнямн по углам, напомннает скорее всего крепость; да ему, будто бы, н в самом деле прнходнлось выдержмвать осады. Внутрн монастыря — двор, на нем — церковь, по бокам — келыі. Онн без окон, темные, сырые, как погреба. Перед церковью несколько могнл с чугуннымн плнтамн, на которых вндны узорные надпнсн. Высечены надгшск н на

церковных стенах. В самой церквн особенно обраіцают на себя вннманне дверн темного дерева, сплошь покрытые своеобразной резьбой.

Это упраздненный монастырь; монахов в нем нет, жнвет однн только сторож; он охотно согрел нам самоварчнк, достал хлеба, молока. Помню, мы провелн здесь хорошнй вечер.

Еше раньше сбнлн мы целую компанню молодежн н отправнлнсь с проводннком в Кнзнльташскнй монастырь, до которого от Старого Крыма счнтается, прнмерно, 12 верст. Но лежнт он в горах, наезженной дорогн к нему нет, н сколько-ннбудь точно запомнііть путь невозможно. Подннмаясь с горы на ropy, переходя с тропы на тропу, охотно пользуясь, прн случае, русламн пересохшнх ручьев, дно 'которых образуют лежатне ступенямн плнты серых нзвестняков, мы взобралнсь, наконец, на вершнну горного хребта. Сзадн нас лежалн, постепенно поннжаясь, горные высоты, провалы, оврагн, долнны — все в зеленн, в кудрявой порослн, в дремучем лесу. Прямо перед намн, сквозь просветы деревьев, сннело далеко вннзу море, красножелтой лентой нзгнбалнсь его берега, внднелнсь пустынные мысы. Усталн мы нзрядно, но надо было ндтн дальше. Добралнсь до монастыря мы, однако, не раньше, чем часа через четыре, уже окончательно сбнвшнеся с ног н потерявшне веру в то, что ндем, куда надо.

Монастырь совершенно затерян средн гор, укрывшнсь, словно в гнезде, на скате долнны, тнхой, далекой от всякого жнлья, co всех сторон окруженной горамн. Одна нз ннх, .обнаженная, буро-красная, громадной отвесной стеной встала прямо перед монастырем. На вершнне ее — крест, по которому можно орнентнроваться, нша путь к монастырю. Нз этой же скалы бежнт нсточннк с холодной, чнстой водой; над ннм — часовня.

Монастырь основан давно, будто бы еше в VIII столетян, но с тех пор перестранвался м в ясторнческом отношеннн ннтереса представляет мало. Но здесь хорошо

пожнть: тут все просто, тнхо н велнчественно; внешннй мнр далек, а здесь только небеса вверху, да скалы, да горы в теннстых лесах, да чнстые нсточнякн, н нет звука слышнее колокольного звона.

О, прекрасная матн пустыня!

Прннмн мя в свою густыню!

Впрочем, на следуюгцнй день мы уже уходнлн отсюда.

Вскоре хлынул холодный дождь н не переставал затем целый день. Дорогн сталн до отчаяняя скользкнмн н вязкнмн, каждый шаг в ropy прнходнлось делать, выбнваясь нз снл. Всюду сырость н влага: дожднт сверху, брызжет холоднымн каплямн с кустов н деревьев, хлюпает под ногамн. Платье отяжелело, пропятанное водой, до колен в грязн. Нашн спутняцы оттопталн у башмаков подошвы н ндут по холодной грязн босымн ногамн. В довершенне всего мы растерялнсь в лесу н сбнлнсь с дорогн. А найтн ее не просто; гора похожа на ropy, как две каплн воды, н, затерявшнсь средн ннх, трудно даже сообразнть, в какую сторону ндешь. Впрочем, в конце концов все благополучно добралнсь до Старого Крыма.

Побывалн мы, кроме того, н в Коктебеле; но так как это одно нз нанболее ннтересных мест в Крыму, с каждым годом прявлекаюідее к себе все больше внмманяя я растуш,ее не по дням, a no часам, то рассказ о поездке туда я выделю в самостоятельный очерк.

ПОЕЗДКА В КОКТЕБЕЛЬ

От Старого Крыма до Коктебеля счятается что-то около 16 верст сравннтельно хорошей горной дорогн; часть ее, к тому же, ндет равнннамн. Значят, не грех бы совершять весь этот путь пешком. Но с намн дамы, детн... Наннмаем поэтому так называемую «драбнну» — большую, высокую телегу — н лннейку. Едет нас четырнадцать душ. Отправ-

ляться решено в четыре часа утра, чтобы к наступленню жары быть уже в Коктебеле. Однако, благодаря дамскям сборам, выезжаем на драбнне только в пять часов н все же опережаем господ в лннейке на однн час,— те трогаются в шесть.

Пара худых, заморенных лошаденок труснт, не спеша, по дороге; телега поскрнпывает, публнка, кое-как разместнвшаяся в ней, ведет обычные разговоры:

* — Тосенька, тебе удобно сндеть?

— Спаснбо, спаснбо, мне очень удобно.

— Так это, дружок, тебе удобно потому, что ты мне на ногн села.

Нзвннення, попыткн слегка переместнться — н равновесне восстанавлмвается. Впрочем, как нн саднсь, как нн подннмай сено, которым устлано дно драбнны, а сндеть будет все равно не совсем удобно, н соседа уж непременно чем-ннбудь стеснншь. Но, вонстнну, в тесноте, да не в обнде — претензнн ннкто не заявляет.

Солнце встает; его багряный днск, на который глазам не больно смотреть, все светлеет, лучн делаются ярче н ослепнтельнее. Нешнрокая дорога вьется по окраннам гор, заросшнх всяческнм кустарннком н дубняком. Нногда вдруг средн зеленн вынырнет голая скала нз серого нзвестняка, с продольнымн ложбннамн, промытымя водой; подымется вершнна, обнажнвшая ряд разнородных н разновременных напластованнй — результат ннтересной геологнческой работы; вннзу под ногамн скаты, обрывы, поросшне лесом, а нной раз почтн отвесные пропастн, прн внде которых дамам становнтся как будто немного жутко. В одном месте на дороге встречается группа громадных камней, внднмо, сорвавшнхся сюда во время обвала.

Впрочем, нстых горных мест тут не так уж много. Дорога часто ндет н равнннамн, безлесымн, сероватобурымн, поросшнмн мелкой, сухой травой. Становнтся жарко, ногн затекают, публнка начннает уже раскнсать,—

н вдруг, когда мы вкатываем на однн нз под"ьемов повыше, нам в глаза кндается море, а через несколько мннут мы уже вг>езжаем в болгарскую деревню — предместье Коктебеля.

Шнрокнм полукругом врезывается здесь море в берег; словно клешнн гнгантского краба, далеко убегают два мыса — левый побольше, правый поменьше,— н на обонх крутымн нзломамн подымаются гребнн скал; цепн гор охватывают амфнтеатром берег, а между ннм н морем лежнт Коктебель.

В «болгаріднне», по которой мы проезжаем, обычные крымскне домнкн нз глнны, но сравннтельно высокне н просторные; дачный же поселок, тянуіднйся к морю, отстроен н совсем хорошо. Едннственный крупный недостаток этнх дач — почтн полное отсутствне зеленн. Нет ее ннгде н в окрестностях — Коктебель стонт на каком-то лысом месте. Впрочем, на даче гр. Петрова н еіце на несколькнх другнх есть сады, но незавндные — почва здесь для ннх неблагопрнятна.

Мы подьезжаем к морю, выходям нз драбнны, ндем купаться (здесь купаются, по дачной простоте, без костюмов) — н начннаем поннмать, радн чего с"ьезжается публнка к этому голому, выжженному солнцем уголку землн. Вдоль моря по всему берегу тянется полоса, шнрнной саженн в полторы, вся состояіцая яз мелкнх, разноцветных, нанесенных волнамн камешков. Дальше, рядом с ней, такая же полоса нз песочка. Дно моря ровное, мягкое (только у самого берега лежнт нешнрокая кайма камней, впрочем, обшлнфованных морем). Вода чнстоты н прозрачностн необыкновенной: войдешь в нее по горло — н отчетлнво вндншь всего себя, вплоть до ступней ног, погруженных в нежный песок. Купаемся, барахтаемся в море, выходнм на берег, чтобы погреться на солнышке да полежать на песочке, а потом опять в воду. Несколько счастлнвцев невдалеке заняты тем же, вндны вдалн купаюіцнеся н на женской половнне берега (она отделена от муж-

ской некоторой, так сказать, нейтральной полосой). Когда мы, наконец, опомннлнсь н сталн одеваться, то убеднлнсь, что купалнсь бнтых два часа. Стремнмся, голодные, в прнбрежную закусочную «Бубны», где находям не только всю остальную часть экскурсантов, но н совершенно неожнданное поле для наблюденнй.

Коктебель полон ннтеллнгентной публнкой; сюда сьезжаются представнтелн лнтературного, музыкального, художественного мнра; тут прнютнлнсь гр. Петров, Арцыбашев, гр. A. Н. Толстой, М. Волошнн н другне. Жнвалн здесь, между прочнм, н участннкн ультрамодерннстнческой выставкн «Бубновый валет» — гг. Кандннскнй, Лентулов н проч. Эта компання, посешавшая закусочную, н распнсала однажды ее стены рнсункамн «бубнового» стнля с довольно забубеннымн стнхотворнымн надпнсямн, напомннаюіцямн стнхн табачных реклам. Помню, напрнмер, двустншне:

Эх, не танго, не канкан, А цыганскнй стнль Дункан.

Но каков, собственно, этот стнль, узнать не удалось, нбо на соответствуюшем рнсунке прнбнта бумажка с надпнсью: настранвают н ремонтнруют роялн.

Рядом обьявлення от парнкмахера, от хозяев сдаюшнхся дач н комнат н т. д. Нз-под этнх бумаЖек картнны совершенно не вндно. Замечу еш.е, что она нзображена прямо на половннке дверн. На другой половнне красуется фнгура в куцой юбочке, н вннзу надпнсь гласнт:

Вот балернна Эльза Внль— Класснческнй балетный стнль.

По соседству нзображен некнй мужчнна, которого коктебельскнй поэт рекомендует так:

Нормальный да.чннк, друг прнроды, Стыднтесь, голые уроды.

Есть, далее, портрет гр. A. Н. Толстого, есть звероподобный «Макс, враг народа», есть днфнрамб —

• Многочнсленны н разны

Коктебельскне соблазны.

Впрочем, всего не упомнншь. Закусываем, рассматрнваем, смеемся н, отдохнувшй, решаем прокатяться по морю. Нанямаем баркас н трогаемся на веслах. Нежно колышется возле бортов прозрачная, зеленая морская вода, которая «совсем аквамарйнового цвета», по замечанню одной барынькн. Впередй — морская шнрь, сероватоголубоватая, слнваюіцаяся с небом, справа — прмбрежные скалы, а слева...

Слева йз зеленоватой воды высовываются головы нграюшнх дельфянов. Это очень мнлые й обіцйтельные морскне зверн. Очевядно, онй тоже совершают экскурсяю й, кажется, более веселую, чем наша. Целымя станкамн показываются онй в разлнчных местах моря, поплескйвая на солнце своей мокрой, лосняіцейся шкурой, ныряют, вновь выплывают на поверхность, подскакйвают, чуть лй не пляшут.

— А что, онн не перевернут баркас?

— Нет, ннчего, хорошнй зверь,— заверяет нас лодочнйк, жнловатый, весь обожженный солнцем, оборванный грек с самой запьянцовской фйзнономйей. Дельфйны окончательно пряковывают обіцее внйманне. А справа от нас медленно сменяют 'одна другую прйбрежные скалы. Мрачные, бурые, высоко вздымаются здесь онн, уходя прямо в море непрерывной, отвесной стеной. Нй прйчалйть, нй взобраться. Это — Карадагскне горы. Долго тянутся онй перед глазамн, все такне же угрюмые й непрйступные, пока, наконец, мы не замечаем у подножйя этой непрерывной каменной стены нешнрокую полоску пологого, нязменного берега. Сюда й направляется наш баркас: ведь здесь находнтся знаменнтая в окрестностях Коктебеля «Сердолнковая пеіцера».

Впрочем, сама пеіцера, промытая в правом углу скалы, н мала, н неннтересна. Ездят сюда не радн нее, а радн пляжа, сплошь усеянного густым слоем нанесенных морем камушков, средн которых попадаются сердолнкн. Конечно, все здесь давным-давно осмотрено н перешупано (еше в старнну нз этнх мест шел торг цветнымн каменьямн); но каждая буря выбрасывает с морского дна новый слой камней, ч тогда нз Коктебеля сюда едут за добычей. Пробуем попытать счастья н мы: сннмаем обувь, подбнраем платье н ндем в воду, чтобы порыться в камушках, соседннх с водой. В результате нмеем несколько сердолнков, аметнст н забавную фотографню, втнхомолку снятую нашнм прнсяжным фотографом.

Надо ехать дальше, но некоторые нз нас вошлн в такой азарт, что ннкак не могут оторваться от камушков. Наконец, кое-как собралнсь, плывем, вспугнвая в одном месте днкнх уток,— н вскоре перед намн уже встают знаменнтые «Золотые ворота». Это — всего лншь громадная скала, возвышаюіцаяся средн моря не очень далеко от берега. Посреднне вннзу она насквозь промыта морем, так что вся она знждется словно на двух могучнх шнрокнх столпах, между которымн лежнт свободный проход. Вплываем в него н замолкаем. Здесь тншнна, н покой, н вечная тень. Высоко подымаются угрюмые каменные своды, навнсая над головой тяжкнмн глыбамн, мрачнымн н влажнымн. А впередн сквозь шнрокнй проход сннеет небо, такое светлое н ласковое, слнваюшееся с беспредельной шнрью зеленоватого моря. Оглянешься назад — там могучне нзломы береговых скал, днкнх, непрнступных... Нет, хорошо мы сделалн, что затеялн эту поездку.

«Золотымн воротамн» наша экскурсня, собственно говоря, ч заканчнвается. Мы поворачнваем назад, н все дальгіейшее есть, так сказать, лншь «повторенне пройденного». Вряд лн стонт говорнть, как мы возвраіцалнсь

в Коктебель, обедалй (есть две столовые), купалйсь, лазала по блйжайшам горам. Я, впрочем, не лазал, а созерцал, как вдоль берега то там, то.сям шлй какне-то барышнй с сумкамя, прнстально всматрйваясь в его полоску, смежную с водой, й порой на что-то жадно бросаясь. Это — нскательннцы цветных камушков, жертвы спецйального коктебельского увлеченйя. Здесь есть даже ювелярный магазйн, где камушкн обделываются, подбнраются в ценные коллекцнн й т. п. За грнвенннк владелец показал нам свое собранне; в самом деле, есть камушкя большой красоты.

Выехаля мы уже вечером, йзбрав более длянную, но зато й более безопасную дорогу. Вскоре совсем стемнело, засветйлнсь звезды. Кругом — поля да хлеба, а средй нйх вьется пыльный проселок, й неспешно катнтся по нему, поскрйпывая, наша драбйна. А надо бы поспешйть: усталость начннала брать свое, разговоры й песнн не клейлнсь, становнлось холодновато. Но вернулйсь мы 6 Старый Крым только после полуноча.

[1915\

КАТЫШ

(Нз детской жйзнй)

Нынешнею пасхальною ночью Вася прншел нз церквн домой взволнованным, растроганным й счастлнвым. Правда, так же чувствовалн себя н все домашнне — я мама, н братншка Сережа, н няня Ульяна,— но Вася нмел на это особые прнчнны. Началось с того, что встретнвшнйся с ннм у Кнрялла н Мефодня (так называлась гнмназнческая церковь) «математнк» Юрнй Степановнч пообешал перевестн его во второй класс без экзамена, взяв с него обеіцанме заннматься. Значнт, Вася уже почтн второклассннк. Потом, когда он вышел нз алтаря с тарелочкой, Соня положнла ему серебряную монету, попроснла сдачн н очень мнло покраснела, получнв ее заранее прнпасеннымн новенькнмн копеечкамн; это ведь счнталось намеком на нежные чувства. Наконец, хрмстосуясь в церквн с Васей, тетя Таня достала нз корзнночкн н преподнесла ему яйцо «катыш» — почтя совершенно круглое, похожее на мячнк. Это был прекрасный катыш! Такого Вася, пожалуй, н не вндывал. Вот будет удача, когда он завтра выйдет с ннм катать яйца!

Н теперь, когда Вася, лежа в постелн н засыпая, сквозь дрему вспомннал ласковую темень пасхальной ночн, могучее, но мягкое гуденье большого колокола, веселый перезвон другнх, радостное пенье, ракеты, с треском взлетавшне н, проблнстав разноцветнымн огнямн, рассыпавшнеся в вышнне, фантастнческое полыханье красного бенгальского огня вокруг белой церквн, уннзан-

ной сняюіцнмн лампнонамн,— ему все вспомнналось н ннкак ясно прнгюмннться не могло eine что-то радостное н прнятное. «Ах, да! Катыш!»—мелькнуло, наконец, у него в голове,— н с этою мыслью он заснул.

А утром Вася.уже был на соседском дворе, правый край которого, подходя к саду, полого спускался скатом на обе стороны, отчего сюда чуть не co всей улнцы собпралнсь ребятншкн катать яйца. День выдался солнечный, погожнй, н по двору на прнпеке уже броднло несколько кучек детворы,— кто в легоньком пальтеце нараспашку, а кто н просто в форменном мунднрчнке нлн цветной рубашке,— ведя пока что разговоры о необыкновенных качествах [предназначенных для катанья] янц.

Вот у меня янчко, так янчко. Прямо бнтка! Тупоносое.

Сам ты, брат, тупоносый. Ты поглядн, что у него за скорлупа? Как стукнется об яйцо,— тут твоей бнтке н конец. Каверняка разобьется. А вот у моего скорлупа — как у кокосового ореха! Ты пошупай, какое шероховатое.

Ая в прошлом году, помню, как начал катать мячнком по полному кону,— шесть янц сряду выкатал. Вот Андрюшка вндал, не даст соврать. Ведь правда?

Но Андрюшка, верткнй, чернявый мальчуган, не отвечая, поворачнвается н крнчнт:

— Начннать, что лн?

— Начннать! Счнтаться! Счнтаться!

Ребята становятся в круг. Счнтает все тот же Андрюшка — гроза окрестных садов н прнзнанньгй ватажок (как говорнтся, «закопертнк») во всяческнх нграх. Тыкая поочередно каждому в грудь пальцем, он отрывнсто бормочет:

Катнлося яблочко вдоль огорода;

Кто его поднял, тот воевода.

Шншел-вышел,

Пошел вон.

Те, кому достается катнть в чясле первых, досадуют: было бы выгоднее бнть позже, когда на кону соберется больше янц. Поэтому все вннмательно следят, чтобы Андрюшка не сплутовал. Наконец, ему надоедает пронзноснть однн н те же слова, н он начннает на новый лад:

Между намн, молодцамн, Есть однн большой дурак. Раз, два, тря...

Но тут Андрюшка осекается: он внднт, что последнее слово должно упасть на него. Н под обшнй смех, Вася доканчнвает счет:

Это, верно, ты.

Дальше какой-то гнмназнстнк счнтает словамн нз латннского правнла, уложенного в двустншне:

Puer, socer, vesper, gener. Liber, miser, asper, tener.

Наконец, все «пересчнталнсь», длннной чертой no земле отмечен «кон»'— н нгра началась. Тнхо покатнлось с прнгорочка первое яйцо, начало опнсывать пяткой крутую дугу, заколыхалось на одном месте н стало. Следуюіцнй нгрок наскоро выбрал подходягцее по весу н форме яйцо, наметнлся н выпустнл его нз пальцев под чей-то выкрнк:

— Бей, да мнмо!

— А ты не говорн под руку.

Раздается смех: оказалось, что нгрок второпях пустмл яйцо пяткой не в ту сторону, н оно теперь поворотнло от своей целн в другой конец двора. Катнтся еш.е яйцо, н еіце, н еіце,— н вскоре онн яркнмн пятнамн пестреют по всему скату двора, чнстенькне, глянцевнтые, всякнх цветов: красные, сннне, желтые, зеленые...

Васнн катыш возбуждает у всех н завнсть, н восхнніенне. Тнхо колыхаясь с боку на бок, плавно вдет он, не опіісывая, как другне яйца, пяткой дугу, но все время катясь по прямой лнннн, н ударяет в намеченное желтое яйцо. Вася с торжествуюіцнм вндом — ете бы, какова ведь бнтка!— забнрает его н пускает катыш снова: по правнлам нгры бьют до первого промаха. Опять плавно катіітся верно нацеленный катыш, поблескнвая на солнце своей снней скорлупой — я внезапно застревает в небольшой не замеченной Васей ямке. Раздается крнк:

— Чур, яйца не переменять.

Да, таково прнзнанное правнло. Васе становятся не по себе. Ах, какой промах он сделал! Н как он не заметнл этой проклятой ямкн? А теперь, того н глядн, выбьет кто-ннбудь его редкостный катыш! Конечно, кто упустнт случай вьшграть такое яйцо?

Вася с тоской смотрнт, как нгрокн, однн за другнм, тшательно выбнрают бнткн, прмцелнваются, пробуют счастья то с того, то с другого места. Все остальные яйца забыты, бьют нсключнтельно по Васнному [катышу], волнуются, входят в азарт, бегут вслед за катяіцейся бнткой, как бы стараясь помочь ей. Андрюшка поет над самым Васнным ухом: «Ах, попалась, птнчка, стой!» Выбьют, непременно выбьют его катыш! Вот этот Андрюшка н выбьет, колн другне промахнутся. Н зачем только было рнсковать такнм яйцом? Васнн катыш шел не тем путем, как другне яйца, н потому попасть в него нелегко. Но с каждым разом все вернее становнтся прнцел нгроков, все блнже к катышу ложатся бнткн,— н вскоре уже с полдюжнны нх лежнт вокруг него, подбодряя бнть сюда: не попадешь в катыш, так почтя наверное выбьеш какоеннбудь другое яйцо... Но судьба сжалнлась над Васей: ннкто его катыша не выбнл. Он поспешно хватает его, с облегченнем чувствуя себя нзбавнвшнмся от опасностн, н говорят:

Ншь, как тут яйца леглн! Куча-кучей. Пожалуй, простой бнткой лучше попадешь, чем катышом.

Вася хятрнт: после всего, что он сейчас пережнл, ожндая с затаенным волненнем каждое новое яйцо, путенное протнв его катыша, он бонтся вновь подвергнуть его опасностн. Но дело у Васн не клентся, ему становнтся скучно, н, пропграв несколько янц, он бросает нгру н вяло отходнт к сторонке. Вот на двор выбегает с двумя яйцамн в руке взрослая барышня Верочка н крнчнт:

— Прнмнте н меня нграть.

Ее првннмают. Она быстро провгрывает н убегает домой. Вступает в нгру н Антон Ннкнфоровнч, портной с того же двора. Он, наоборот, то н дело попадает, но выбнтые яйца делнт между ребятншкамн, которые совсем «проставнлйсь» н должны выходнть нз нгры.

— Бернте! Чего там...

Но смотреть надоедает еіце скорей, чем надоело нграть без катыша. Вася плетется домой.

Дома ннкого неТ, кроме нянн Ульяны: Сережа катает яйца, а старшне ушлн в гостн. Вася броднт по комнатам, не зная, за что прнняться, наконец, подходнт к окну. С соседнего двора доносятся веселые крнкн нграюшнх. Что же он-то? Ведь у него — катыш, н какой eine катыш! А пройдет неделя, перестанут • катать яйца,— к чему тогда будет Васе он? Н зачем было радоваться, хвалнться нм, еслн не нграть? Ведь что вышло: все нграют, все рады, а он уныло броднт н не находнт себе места. Нет, надо не терять временн, не робеть, не дрожать за судьбу своего катыша, не побояться рнскнуть н'л, чтобы не упрекать потом себя, не думать с тоской, что был у него катыш, да ннчего он не сумел с ннм сделать.

Вася окончательно решается н ндет нграть. На дворе народу ете больше, тут же стонт н Соня. Вася подходнт к ней н заводнт разговор:

Посмотрнте, это— катыш. У него носка от пяткн не отлнчншь, он н катнтся прямо, ннкуда не свернет; а всякое другое яйцо сворачввает, куда пятка тянет. Вон то красное яйцо— ввднте, вон? Его такнм катышом

можно выбнть, но простым яйцом — ннкогда. На трудном месте лежнт.

— Выбью н прост-ым,— бурчнт стояіцнй тут же Андрюшка.

Вася меряет его взглядом с'ног до головы н говорнт выразнтельно:

— Подзадорнвать не люблю, а не выбнть.

— Давай спорнть, что выбью?

— Давай! А об чем?

— Ставь катыш, а я поставлю перочннный ножнк, ведь вндел, еіце новенькнй. Что, небось, сдал?

Отказаться нельзя — ножіік стонт катыша, да н Сонечка тут. Какой-то мальчуган разннмает нм рукн, прнговарнвая: «Чур, с раз'ьемш.нка не брать». Андрюшка роется в свонх [бнтках], выбнрает, переходнт с места на место, высматрнвая, откуда бы удобнее бнть, н, наконец, пускает бнтку; все замолкают н, не отрываясь, смотрят, как она катнтся вннз, делает поворот н ударяется в назначенное яйцо. Раздаются восклнцання:

— Вот это так ловко!

— Ай да Андрюшка! Доказал себя! Молодца!

— He форсн другой раз,— крнчнт кто-то в лнцо Васе.

— Подавай яйцо,— слышнтся над ухом голос Андрюшкн. Вася, не глядя, сует ему катыш н понуро, словно побнтый, отходнт к сторонке.

Нет катыша!

Пропало все, чего он ждал, на что надеялся, чему радовался! Пропало в однн мнг, бесцельно н бесполезно — «нн за снзо перышко», как крнкнул кто-то нз толпы. Было в руках у него счастье, но Вася упустнл его, н оно уже не вернется. Ах, как метко ндет катыш, путенный Андрюшкой!

Нет катыша!

Вася, нн с кем не проіцаясь, поворачнваётся н, жмясь к стене, ндет домой.

ОКОЛО ТЕАТРА МНННАТЮР

(С натуры)

Театральная плошадка. Публнка расходнтся после спектакля. В темноте поблескнвают красноватые огонькн папнрос, ухо ловнт обрывкн разговоров.

— Нван Нваныч, н вы побывалн?

Да, знаете... Смотреть, конечно, не на что, однако, дай, думаю, пойду...

А вы что же, в московском Художественном воспнтанне получнлм?

— Какое безобразне — кэк-уок танцуют.

Так попроснте вашу мамашу, чтобы она вас больше сюда не пускала.

Нет, что это за артнсты, позволяютне себе такне выступлення?

— Скажнте лучше, что это за публнка, которая как только увнднт на афнше «кэк-уок», так н валнт валом в театр. Ведь вот н мы с вамн грешным делом прншлн, даром, что дождь собнрался. А артнсты — онн на нас работают.

Но ведь не радн же кэк-уока я, прншел?

- А уж этого я, батенька, не знаю.

- Я так скучала, так скучала. Н почему в антрактах электрнчества не.зажнгают? Онн с публнкой совсем не счнтаются!

- Все бы, Васнлнй Нмколаевнч, ннчего, я молчу, но для чего же онн позволяют себе воз.мутнтельные танцы?

- Эх, дался вам, этот кэк-уок. За него на том свете чертн будут режнссеру нотацнн чнтать. He отбнвайте у ннх хлеба.

— He поннмаю, прнчем тут чертн.

- Ну предоставнм его негодованню старых дам.

- Так, значнт, я, по-вашему, старая дама? Благодарю!

- Под суфлера нграют. Н бубннт же он. В первом ряду сндеть невозможно.'

- Вот бы нм нашего Ваську взять. Талант! Гордость всего класса. Голос — прямо комарный.

- Скучно без буфета. Пойтн разве на пароход, там «столовый напнток» есть.

— Безалкогольный?

- Спрашнвал я у офнцнанта. Полтора, говорнт, градуса в нем, но предполагают, что градуса четыре все же наберется. Чувствуете?

— Да, надо пойтн.

Начннает накрапывать дождь. Публнка редеет.

[1916]

ВОЛГАРН

(Сценка с натуры)

Снднм на прнстанм «Норской мануфактуры»,. ждем парохода. Гул его колес раздается довольно давно. Слышно, какон переклнкается co встречным пароходом свнсткамн. Вот показался его дымок, еырнсовывается корпус. Средн собравшнхся ожнвленне.

— Это Кавказ н Меркурнй! — веско говорнт однн, держа козырьком руку над глазамн, хотя к слову сказать, солнце в ляцо ему вовсе не светнт.— Это Кавказ н Меркурнй, верно говорю... Н, не.много помолчав,-добавляет: нлн Кашнн... Да, Кашнн н есть. Кашннскнй это пароход.

— Это? Кашянскнй это. Пароходы нам нзвестны. Кашннскнй.

Проходнт несколько мннут. Пароход становят-ся все блнже.

— Кашннскнй? — с нескрываемой язвнтельностью неожнданно протягнвает фнгура в опорках. Та-ак. Кашннскнй, значмт? Самолетскнй это пароход, вот что! Деревня.

Сказав это, фнгура отворачнвается, как бы не желая н смотреть на раздавленного нм невежду.

— Да, как-будто Самолет,— слышатся голоса.

- Клянусь вам, это Самолет,— галантерейно восклнцает кавалер в сереньком с полоской, обрашаясь к томяіцейся барышне.

— Внднмое дело! Сам розовый, внязу красная полоса. Са.молет!

- Этн' дела мы можем поннмать,— говорнт, оборачнваясь, человек в опорках. Обрашается он, впрочем,

почему-то нсключнтельно ко мне.— Мы, значнт, вырослн на реке. Прнродные волгарм. М, ежелн вы хотнте знать, то пароход этот — «Ломоносов».

Оставляя на речной гладн шнрокую полосу крупной зыбн, плавно проходнт большой, весь уннзанный публнкой пароход. Над его колесом вндна четкая надпнсь: «Некрасов».

[1916]

НА УГЛУ

(Сценка с натуры)

На углу двух улнц столпнлась довольно большая кучка случайных прохожнх. Какая-то баба ндет прочь от нее, бросая разочарованным голосом:

- Я думала, человека раздаввлн, алн драка какая, a то нако-ся!

Подхожу блнже. В центре толпы, прнжавшнсь спнной к серому забору, стонт фокусннк-японец.

В руках у него — маленькая, покрытая какой-то рванью корзннка. Он недолго вознтся, обдергнвается н, наконец, закндывает свою голову прямо к сннему, безоблачному небу; бронзовое, потное лнцо его так н лосннтся в жаркнх, полуденных лучах. Толпа молчнт — н вдруг у ннх вырываются возгласы, впрочем не столько нзумлення, сколько пооідрення: красные губы японца разомкнулнсь н нз ннх медленно выкатывается белое яйцо.

— Ай-да японец!

— Это фокус незряшный.

— Нынче, брат, яйцо полтннннк десяток.

Японец берет яйцо н кладет в корзнночку. Затем опять закндывает голову н опять выкатывается яйцо, потом третье, четвертое... Возгласы толпы все увелнчмваются. Покончнв с этнм, японец начннает что-то говорнть, ожнвленно жестнкулнруя рукамн. На ладонн у него лежнт монетка. Он сжвмает руку в кулак, разжвмает — монеты нет. Японец делает фвзнономню до крайностн нзумленного человека, затем подноснт руку к лнцу, чтобы чнхнуть, чнхает — н нз носа у него летнт монетка, которую он ловко подхватывает на лету.

Затем снова н снова чнхает все с тем же результатом, быстро, ловко работая обенмн рукамн, показывая, что ему некогда рассовывать монеты по карманам, хватаясь рукамн за голову от такого нзобнлня денег.

- Глядн, Семка, вот, брат, как монету чеканют. Поннмай.

— А отчего она катнтся нз носу?

- Стало быть фабрнка у него в носу. Очень просто.

- Главное, все медь да медь, нн одной марочкн.

— Да, уж это, как говорнтся, не баран начнхал.

- Глупые фокусы,— баснт какой-то чернобородый мужчнна. Ежелн кладу пятачок, так едннственно потому, что дружественная нацня.

Кладу пятачок н я, н нду прочь. Надо спешнть.

[/9/6]

ОКОЛО БМЛЕТОВ

(Сценка с натуры)

Комната на антресолях управы. Длннная вереннца лнц, прншедшнх с домовымн кннгамн выяснять недоразумення, возннкшне прн выдаче бнлетов. Ждут терпелнво, негромко переговарнваются. Но около г. Васнльева, руководяіцего всем делом,— настояшнй затор. Ожнвленнейшая жестнкуляцня, выразнтельнейшне ннтонацнн голоса, характернейшая мнмнка, уднвнтельно нллюстрнруюшая речь.

- Позвольте ва.м сказать. Моя домовладелнца находнтся co мною в контрах. Прошу поэтому выдать прнчнтаюшнйся мне бнлет прямо в мон рукй.

- Бнлеты выдаются нсключятельно домовладельцам. ГІопроснте вашу хозяйку явнться сюда.

- He пойдет она, проклятая. Радн одного, чтобы насолнть мне, не пойдет. Ехядная баба. Обратнте ваше вннманне.

— Нячего не могу для вае сделать. Таковы правнла.

- Позвольте вас спроснть,— гуднт рядом голос.— Почему мне не посылают опросного лнста?

— Вы где жнвете-то?

— В Новотронцкой слободе.

— Да ведь она за городской чертой!

— Ннкогда. Ня вкаком разе. Позвольте, я вам это докажу. На нашей земле городской фонарь стонт. Вот-с.

- Батюшка, будьте так мнлостнвы,— не говорнт, поет какая-то баба.— Дайте. мне бнлетнк. Хозяйка-то моя уехала. Ужелн я без нее чашкн чаю выпять не могу?

By, ладно. Только прннеснте домовую кннгу н окладной лнст.

Да где ж я возьму? У хозяйкн онн, а хозяйка на даче.

Заведуюіцнй только трясет мокрой от пота головой н переходнт к следуюіцему в очередн за ней.

[1916]

5. Зак. 997

ГАРАДОК

Над крутым берагам ціхай, светлай рэчкі, на ўзгорку, стаіць гарадок. Ен увесь — драўляны, саламяны. Са ўсіх бакоў агаражывае яго моцны дубовы тын. Таму і завецца гэтае месца «горад». Пасярэдзіне горада — пляц. Тамака сабіраецца агульная нарада мястоўцаў — «веча».

Там робіцца суд, адбываюцца кірмашы.

На відавочным месцы пляца стаяць княжацкія харомы. Яны дубовыя, выгодныя, зробленыя на два паверхі. Блішчаць іх шыбы з чырвонага, сіняга, жоўтага шкла. Стаўні, дзверы, балясіны аздоблены пекнай разьбой, памалёваны ў вясёлыя фарбы. Мястоўцы звыклі да княжацкіх харомаў і нават не дзівяцца на іх. Але сяляне, калі бываюць у гарадку, цікава пазіраюць на гэтыя будынкі.

Проці княжацкіх харомаў — драўляная цэркаўка і высокая званіца. А вакол — хаткі і хаткі, прасцюсенькія, з саламянымі стрэхамі; на шырокіх надворках — свірны, клуні, пуні, віднеюцца высокія жураўлі студняў. Па-за хаткамі — гароды. Паміж хатак разбяжаліся крывыя, вузкія вулачкі, заросшыя траўкай-мураўкай.

Вось Кавальская вуліца. На ёй нікога не відаць. Толькі дзеці сабраліся ў гурточак і водзяць карагод вакол аднаго хлапца, пеючы:

Сядзіць, сядзіць яшчур Ў арэхавым кусце...

Але з надворкаў па ўсёй вуліцы нясецца моцны грук.

Там стаяць кузні, і ўжо зрання працуюць кавалі, вырабляючы вострыя сякеры, нажы, калёныя галоўкі да стрэлаў і коп’яў, мячы, а таксама «шэломы» (жалезныя шапкі), «кальчугі» (шырокія кашулі, зробленыя ўсе чыста з дробных жалезных калечак), шчыты ды іншыя рэчы, патрэбныя ў часе вайны. Калі выпадае, кавалі аздабляюць гэтыя рэчы рознымі ўзорамі, асабліва шчыты ды ручкі мячоў і нажоў. Ваякі і стральцы вельмі кахаюцца па сваёй зброі і хочуць, каб яна была не толькі добрая, але і прыгожая.

Апроч зброі, кавалі ўмеюць вырабляць яшчэ пекныя пярсцёнкі, кольчыкі ў вуціы, блішчастыя запоны і гузікі, і не толькі з жалеза ці спіжу, а нават з золата і срэбра. Гэтыя рэчы купляюць амаль таксама ахвотна, як і зброю.

На другім канцы горада, каля гліністага яру, стаіць слабодка Ганчароўка. Гаспадары з яе займаюцца тым, што вырабляюць з гліны добрыя паліваныя гаршкі ды місы, адмалёваныя фарбамі ў краскі і візэрункі. Ад Ганчароўкі ідзе Кажамяцкі завулак. Гаспадары з яго не толькі абрабляюць скураты, але і не ад таго, каб пайсці часам на паляванне ды прынесці якую-колечы някупленую скуру. Ходзяць на паляванне і другія мястоўцы. Іншыя патроху аруць поле, займаюцца жывёлай і гэтак жывуць.

У гарадку ёсць і хаты з цясовымі дахамі. Там жывуць болей грашавітыя людзі: баяры, княжацкія ваякі-дружыннікі, багатыры-гандляры. Тамака жыве і свяшчэннік з цэрквы, а. Ісідар,— грэк, што над’ехаў з Візантыі. Гаворыць ён па-грэцку, і яго ніхто ў гарадку не разумее.

Гарадок не памясціўся ўвесь за тынам. Хаткі рассыпаліся і па-за ім, збягаючы ўніз, да ракі. Там стаяць рыбацкія чоўны, расцягнуты і сушацца на сонцы сеці. Часам з аднаго берагу на другі плыве паром. А вакол, куды толькі сягне вока, лясы і бары, глухія, драмучыя.

Ціхі гарадок...

* *

Сярод глухой пушчы стаіць невялікая вёсачка. Сярод вяскоўцаў дасюль яшчэ памятаюць, як прыйшоў некалі ў гэтую пушчу, нікім яшчэ не займаную, мужык Каліна разам з пяццю сваімі дарослымі сынамі. Перш за ўсё ён зрабіў нажом на кары дрэваў зарубкі, каб адзначыць граніцы сваёй гаспадаркі, і выразаў сабе вельмі ладны кавалак пушчы. Пасля пачаў кратацца каля раллі. Вырубіць глухі сталетні бор не было змогі, але Каліна даў сабе рады: запаліў яго. Амаль не на вярсту ляглі высокія сасонкі шэрым попела.м на зямлкх З’явілася так званае «ляда». Тады Каліна паставіў сабе на ўзгорку сялібу і пачаў карчаваць ляда. Шмат цяжкай працы паклаў ён на тое, каб вырубіць абгарэлыя пні, вырваць моцныя корні. Але што за буйнае жыта ўзрасло, калі ўзараў тое поле да засеяў яго. Ведама,— на цаліне, да яшчэ ўтучненай попелам. На некалькі год хваціла хлеба Каліне.

Сынаўя Каліны ажаніліся, пабудаваліся. Так вырасла тут цэлая вёсачка. Звалася яна Калінавічы.

Зямлёю яны ўладзелі супольна, працавалі на ёй усёй грамадой, а ўраджай дзялілі па хатах, сколькі ў кожную было патрэбна. (Дзяліў наперад і загадваў гаспадаркай сам Каліна, а калі ён памёр, дык яго старшы сын. Так рабілі і іх дзеці, і ўнукі.) Апрача раллі, займаліся яны і рыбалоўствам, хадзілі біць стрэла.мі цецерукоў...

Калі памёр Каліна, зрабілі дзеці па ім памінкі — трызну і пахавалі яго ў зямлі, паклаўшы туды яго лепшыя

і найпатрэбнейшыя рэчы: сякеру, нож, агніво, красала і шмат іншага. Рабілі так, бо думалі, што ўсё гэтае будзе патрэбна бацьку на тым свеце, як і на гэтым. Каб успакоіць бацькаву душу, чатыры разы на год спраўлялі «дзяды», на радаўніцу насілі стравы на бацькаву магілу, каб было яму што пад’есці. Думалі, што праз гэтае бацькава душа будзе памагаць ім у гаспадарцы і адверне ад іх усялякае ліха.

I ўсе іншыя русічы таксама пакланяліся душам бацькоў. Апроч гэтага, пакланяліся яны сонцу, бо ад сонца найбольш залежала ўся іх гаспадарка, увесь іх быт...

[/9/6]

ВЯСНОЙ

Ачуняўшы ад смяротнай хваробы, з бледна-васковым, як-бысь правідным, тварам у першы раз выйшаў ён са сваёй каморы і замёр, глянуўшы ў даль.

Чаруючы сінімі аганькамі вачэй, стаяла там русакосая малярка Вясна, і пад тонкімі, вузкімі рукамі дзяўчыны вырастаў бяскрайны светла-калёравы малюнак. А поруч з ёй стаяў «наш вельмі шаноўны крытык NN» і, бліскаючы акулярамі, цадзіў праз зубы: «...Аднакалёрна... зялёнай фарбы занадта... і да таго ж безыдэйна... суздальскі малюнак...»

СпраўдЗ'ф нічога асабліва новага ў твары Вясны не было: пад блакіццю небасхілу на дне балкаў гразна-снегавыя плямы, у далі сіняватая істужка туману, збоку бурая ад конскага гною пуцявіна,— а ўсё іншае заліта бледнавата-зялёнай фарбай. Кожны з нас у дзіцячыя гады шмат бачыў такіх мілых, бясхітрасных малюнкаў.

Ці ж не мінулае маленства, згадаўшыся, і ўсхвалявала Янышу грудзі, выціснула слёзы з вачэй? Можа і яно. А мо тое чыстае, мяккае паветра, што ціха шчакатала хілыя лёгкія, забіраючыся ў самыя далёкія, ужо адвыкшыя дыхаць, куткі; тая ўсё напаўняючая светласць, каторая п’яніла вочы; тая бяскрайная хваля ясных калёраў і зыкаў, што лілася праз яго істэрычную душу, уздымала яе і з салодкім болем пракранывалася да чуткіх пасля хваробы нерваў? Хто скажа? Невядома з чагб, але перапоўнілася душа яго, і чуццё, успляснуўшы за край, вылілася праз слёзы. I калі з мучанічаскі-прасвятлеўшым тварам ішоў Яныш назад, сэрца яго сагравала ўсё благаслаўляючая любоў: роўна блізкім і мілым здаваўся і выпаўзаўшы з гразнарыжага гною такі смешны чырвоны чарвяк і жава-

раначак, рассыпаўшыся перламі ў звонкім небе. I не менш залітага сонцам вольнага абшару радаваў залаты, пыльны сонечны прамень, прабіўшыся праз аконца невялічкай каморы, у каторую вярнуўся Яныш.

Вясёла шагаў акрэпшы Яныш па вясенняй зямлі, успаёнай растануўшым снегам, поўнай жыццёвых сокаў, каторыя так і выпіралі з яе, наліваючы кожную гібкую галіну, кожны ярка-зялёны сцебель. Незлічонымі, нявідзімымі воку дзірачкамі дыхалі маладыя, шчэ не запыленыя лісцікі дзярэўяў, а пад імі на зямлі былі кінуты лахмоцці ценяў, хаваўшых чыстае золата, каторае ясна блішчэла праз кожную іх дзіру. I не стрымаўся Яныш,— распластаўся ён на траве, і палілася яму ў душу салодкая ціхая лень, што тонкім хмелем плыла ў светлым, расплаўленым сонцам паветры, адбівалася ў вачах, у мяккай беспрычыннай усмешцы,— і заваражыў яго і дрымотай агарнуў непрарыўны ласкаючы вуха шум свежых лісцяў і невядома дзе пачынаўшыся і знікаўшы чысты звон; ціха дрыжэў ён у паветры і немаведама было: ці то гладкія, белыя каменьчыкі грукацелі пад дзюрчашчай вадой; ці то пчолкі бруялі і ўторвалі ім конікі трэскам; ці далятаў з далёкага гасцінца невялічкі перазвон бомаў; ці то проста ў вушах звінела? Але і не хацелася Янышу паняць гэтае, не хацелася ні думаць, ні варушыцца. Вакол схіліліся сцебялькі зёлак. Сіненькі цвяток над самай галавою павіс і вабіў спусціцца тоўстага, махнатага, чорнага чмеля з чырвоным задком. Вышэй круціліся рознакалёравыя мухі, хісталіся галіны клянку, і праз выразныя цёмныя лісты дубоў сінела далёкае неба; пад ім маруда праплывалі бледныя хмаркі, гледзячы на каторыя можна было забыць аб руху часу...

КАЗКА

БАШНЯ МНРА

С давннх пор под покровом вечностн, средн неподдаюшегося нзмеренню н учету пространства веков, на перекрестной граня четырех встречных ветров, как на перепутье четырех дорог, в могучнх обьятнях седого гнганта Океана,— как днтя в люльке, качался остров.

Вечно прекрасный, вечно зеленый, убаюканный някогда не смолкаюіцей песнею юных Океаннд, среброкудрых, нзумрудных дочерей старнка Океана.

Остров назывался островом Четырех ветров.

Его целовалн, резвясь, шаловлнвые волны — детн Океаннд. Плескалнсь н ласкалн, прнжнмаясь к нему влажным телом н нашептывая чудесные сказкн о нензведанных ете чарах, о неразгаданных еіце тайнах, о сокрытых сокровяіцах, о волшебных снлах. Ему улыбалась проннкновенной глубнной недосягаемая лазурь всегда открытого над ннм крястального свода. Его. обннмало ннкогда не остываюіцнм пламенем, жгучей страстью пылавшее солнце. Под расплавленным золотом горячего дыхання солнца, как в пылаюшем горняле, недоступной человеческому представленню, от начала веков неутомнмо работаюшей кузннцы, меткнмн ударамн нсполянского молота в многоопытной руке нскусного Вулкана,— выковывался вечный нерушнмый союз солнца с островом.

Золотым шнрокнм поясом, как обручальным кольцом, плотно обхватывало солнце остров. Й трепетала земля под жгучнм обьятнем. Н растворялась в неутолнмой жажде твореннй. Н раскрывалась пышной, прекрасной, нзнеженной, нмкогда не увядаюшей, вечно юной, вечно новой, вечно жаждуіцей,— очарованной н чаруюш.ей Ледой. Много казалось островов, н большнх, н малых, на обшнрном зыбком лоне Океана. Жявуч н плодовнт был старый Океан. Немало всякнх чудес н днковнн нзвергала нз себя его утроба. Но драгоценнейшнм нз его сокровнт, лучшей жемчужнной его короны, достойнейшнм венцом еготворческнх нсканнй — был остров Четырех ветров.

Недаром так нежнлн н лелеялн его Океаннды, н золотой сетью послушных лучей, как в клеіцах, держало его в свонх обьятмях страстное солнце. От того остров этот был богаче н лучше, чудеснее н ярче, красочнее н цветнстее другнх. Все цвета солнечного спектра отражалнсь полностью в том, что рождала земля острова.

Вся красота мнров сушествуюіцнх н воображаемых, все, что создала жнзнь с момента своего зачатня, вся роскошь блаженных дней рая, вся целЬность уснленной многовековой созндательной работы, жадных творчества, алчных жнзненностн, ненасытных, неутомнмых снл,— все было здесь. Все было могуче і снльно. Все было разнообразно н обнльно.

Былн н людн. Было нх много. kl былн онн так же разлмчны н так же уднвнтельны, н цвет кожн нх носнл на себе печать жгучнх лобзаннй солнца. Над людьмн царнл царь, крепостью н мудростью своей, превзошедшнй всех царей, всех сушествуютях дотоле мнров. Мудрость царя не нмела себе равной от начала веков. Она вмеіцала в себе все, что могла дать многовековая мудрость мнра co дня его создання. Вся древняя мудрость, созданная н познанная людьмн с сотворення мнра, все, что было рождено мудрейшнмн нз мудрейшнх, н то, что eine было сокрыто от проннкновенного познання жнвых сушеств, было для вла-

дыкн острова понятно н открыто. Покорна была ему премудрость веков, перед которой, как воск от огня, таялн велнкне тайны Вед н древннх папнрусов. Покорно было ему небо. Покорны былн ему глубокне тайны морей. Н не было для него ннчего сокрытого н тайного, как не было для него ннчего недоступного н невозможного.

Дно морское было для него так же нзведано н знакомо, как палаты его собственного дворца, н все велнкое, полное чар н чудес подводное царство, прнзнавало его свонм властелнном. Нз свонх нзумрудных храннлнш, выплывалн к нему вереннцей окруженные нгрнвой толпой сверкаюіцнх волн стыдлнвые белогрудые жемчужнны н, обнажая свою ослепнтельную грудь, предлагалн ему самые ценные дары свонх сокровнтннц. Нз глубнны темноагатовых ннзнн простнралн к нему свон прнчудлнвые, лапчатые, узорные ветвн целые девственные леса кровокрасных кораллов. Все обнтателн морей, высшне н ннзшне, прнноснлн ему ежегодно обнльную дань. Н бнл ему трезубцем, как челом, сам могучнй властнтель морей.

А нз заоблачных владеннй всеснльный громовержец спускал к нему целые колчаны золотых стрел н посылал к нему на службу свонх нскусных стрелков. Царь ладнл с небом н с морем, вступал в союз с солнцем н с ветрамн, спорнл co смертью н с богамн. Н был он могуч н всеснлён.

Снла его равнялась его мудростн. Все жнвое на острове трепетало его. Все народы острова былн ему подвластны. Много разных народов покорнл он на своем веку. Много другнх островов подчнннл своей властн. Н был он всюду победнтелем, потому что в свонх многочнСленных войнах прнбегал к помоіцн снл надземных н подземных. От многнх войн обнльно была полнта кровью земля острова н продолжала полнваться кровью, так как народы, прнвыкшне к войнам, не моглн уже без ннх обходнться. Царь пооіцрял этя войны, потому что в ннх вндел торжество снлы н разума.

Обнлне пролнтой кровн н жертв не печалнло царя. Он знал, что гнбнут только слабые. А жнзнь слабых была ннчтожна в его глазах. Он прнзнавал только велнчне н снлу. Он был слйшком велнк, чтобы жалеть о ннчтожном н слабом,— слншком мудр, чтобы сокрушаться о малом.

Сердце его, тронутое велнчнем, не знало жалостн.

Н не допускал он, чтоб можно было жалеть о том, что в глазах его не стонло жнзнн.

У царя была дочь, прекрасная н нежная, как белая жемчужнна. Царь любнл ее без ума н ннчего для нее не жалел. Но средн блеска клокочуіцей радостн жнзнн царевна жнла одянокой, печальной, прозрачной н хрупкой, как девственная лплня. Она ннкогда не улыбалась. Глаза ее былн так глубокн н загадочны, что сам царь отец не мог вынестн нх продолжнтельного упорного взгляда. Н казалось ему, когда царевна на него так смотрнт, что он прн всей своей снле н мудростн перед ней — не что нное, как столб пылн на солнце, готовый разлететься от малейшего двнження ее губ.

Н все-такн он любнл ее, одну ее, больше себя, больше жнзнн.

Н казалось ему, что еслн бы вдруг кто-ннбудь вздумал отнять у него дочь, от всей его мудростн н всего его велнчня осталась бы на самом деле только горсть пыля, н ннчего больше. He знал царь, чем развеселнть свою дочь. Устранвал зрелніца, рмсталшца, нгры, осыпал ее драгоценностямч, подаркамн, ласкамн.

Царевна становнлась все печальнее н прозрачнее, н глубже, н проннкновеннее был ее взгляд.

— Дочь моя,— сказал ей, наконец, однажды царь.

— Отчего ты ннкогда не улыбаешься? Отчего радость ннкогда не посетнт тебя? Может быть, у тебя есть скрытое желанне? Нет такого твоего желання, которого бы я не выполннл. Нет той радостн, которую бы я не доставнл тебе. Нет того сокровніца, которое бы не делал для тебя!?

— Отец,— отвечала царевна,— я знаю, ты добр н мнлостнв! Я знаю, ты велнк н мудр! Я знаю, ты смлен н могуч н нет для тебя ннчего невозможного. Я верю в тв.ою несокрушнмую волю. Я преклоняюсь твоему всесветлому разуму. Я днвлюсь твонм чудесным творенням. В твоем царстве царнт снла. В твоем царстве блеіцет разум. В твоем царстве господствует власть. Но нет места в нем слабым н малым. В твоем царстве — всепожнраюшая пасть поглошает все то, что не может протнвнться. У кого нет пастн, тот должен пасть. У кого пасть больше другнх, тот пожнрает всласть.Отец, отец! Разве ты не вндншь, что твон народы', как лютые зверн, пожнрают, нстребляют друг друга? Отец, отец! Я, плоть от твоей плотн! Я, частнчка твоего сердца! Я, атом твоей душн! Я, крупннка твоего светлого разума! Я, капля твоей кровн — разве я могу быть весела н счастлнва? Разве я могу нзбрать радость в подругн жнзнл. Отец, отец! Ты ніцешь меня утешнть! Вот мое утешенне: построй мне башню высокую, высокую, всю прозрачную, хрустальную до самых пушнстых, жемчужных облаков. Я буду день н ночь сндеть в той хрустальной башне на самом верху. Буду смдеть там н смотреть, н караулмть.

Когда увнжу я где-ннбудь войны, междуусобнцы, кровь, буду срывать клочья белых облаков н забросаю вмн тех, кто будет воевать. Я взмолюсь вольным ветрам, н онн подннмут песок с четырех морей н засыплют глаза воююіцнм. Я умолю золотое солнце — н оно закроет для нмх нсточннк света. Отец, отец! Я буду караулнть день н ночь! Отец, построй мне хрустальную башню! Острову твоему ты подарншь мнр, славу, а дочерн твоей вернешь радость жнзнн!

Задумался царь, запечалнлся. He нравялась ему затея царевны. Совсем было хотел ей отказать,— но так посмотрела на него царевна, что все похолодело у него внутря. Созвал царь лучшнх зодчнх co всего острова. Повелел нм стронть для царевны караульную хрустальную башню,

чтооы верхом свонм упнралась в самые оелоснежные облака. Дал нм трн дня сроку. Чтоб в трн дня была построена башня. Повеселела царевна.

Прннялнсь зодчне за работу. Закнпела работа. Застучалн молота. Засверкалн на солнце хрустальные гранн башнн. Засняля всемн перелнвамн самоцветных камней.

Ходнт царь, похвалнвает. Смотрнт на царевну, радуется. К концу третьего дня, с последннм лучом солнца, наложнлн последнюю грань на верхннй край крышн. На заре, в ту же ночь, должна была вступнть царевна в башню. Собралнсь все, двор н народ, зодчне н войско.

Ждут царя. Ведет царь царевну. Белый туман стеной стонт. Нмчего за туманом не вндно.

Подал царь знак. Занграла музыка, затрубнлн рога. Разошелся туман. Днву днвятся все. Смотрят, не верят. Нет башнн. Как не бывало. Место, как ладонь, а там, где стояла башня, словно струйка белого дыма курмтся, прямо так вверх, к облакам. Разгневался царь. Клнкнул зодчнх. Спрашнвает.

— Где башня?

— He знаем,— говорят.

— Вы стронлн?

- Стронлн.

— Где же?

— He знаем.

— Казннть всех! — закрнчал.

Побелела пуше прежнего царевна. Броснлась в ногн отцу:

— Смнлуйся!

- Нет,— говорнт,— мнлостн. He будет нм мнлостп. Колдовством меня одолеть хотят! Казннть! — казннлн. Пуіце прнуныла царевна. Стал сзывать царь новых зодчнх. Повелел нм в трн дня постронть башню. Постронлн, кончнлн. Краше, богаче первой вышла башня. Любовался царь. Робко смотрела царевна. Собралнсь все, был туман, подошлн, стал расходяться туман, разошелся.

Нет башнн. Как не бывало. Точно не стронлн, одно белое облачко, точно струйка тонкая, прозрачная. Вышел царь нз себя.

— Куда девалась башня? Кто смеет меня ослушаться? Нет той снлы, которая бы отказалась мне служнть. Прнзываю в свндетелн снлы небесные н земные! Людн этн ннчтожные хотят быть мудрее меня. Я разрушу нх колдовство! Казннть!

Побледнелн зодчяе. Помертвела царевна. Грознее тучн стал царь. Казннлн зодчнх. Новый клнч клнкнул царь. Новых собрал зодчнх. Повалнлнсь зодчне в ногн царю:

— He велн, государь, стронть. He выстронть нам башнн.

— Ваше дело,— говорнт царь.— He будете стронть — казню. Плохо выстронте — тоже казню. Сталн стронть. Старалнсь нзо всех снл. Молнлнсь, прнзывалн на башню всех добрых духов-охраннтелей. Пропала башня. Про^ палн н зодчне. He выходнла царевна нз терема. Сннлся ей в ту самую ночь чудный сон. Будто стонт она высоко, высоко, на самой вышке хрустальной башнн. А кругом все облака белые, жемчужные, воздушные. Н говорят ей облака:

— Ты, голубяца кроткая, светлая, чнстая! Вб”; мы постронлн тебе башню высокую, хрустальную. Прнходн в эту башню, когда не будет для тебя места на острове. He ждн хрустальной башнн от твоего отца. He постронть ему для тебя хрустальной башнн. Нет у него для этого рук чнстых, бескровных. Много было пролнто кровн на острове. Много оставнла она следов несмываемых. Хрусталь твоей башнн прозрачен н светел, не терпнт он нечнстого прнкосновення. Проснулась царевна. Поспешнла к царю отцу.

— Простн меня,— говорнт,— отец. Много народа погнбло нз-за меня. Открылн мне во сне снлы небесные, что не постронть тебе той башнн хрустальной. Стронть ее надо

чнстымн рукамн. А на острове твоем лнлось много кровн. Нет у тебя зодчнх с чнстымн рукамн!

— Вздор! — сказал царь.— Я царь многнх земель, я повелнтель неба н моря,— н мне лн не постронть хрустальной башнн!

14 повелел царь нскать по всему острову людей, чьн рукн не касалнсь бы кровя. Ріскалн посланные, нскалн долго. Прннеслн ответ царю: людей такнх не нашлось, нн одного человека, на всем острове. Тогда царь повелел нскать средн детей н подростков. Нскалн, не нашлн. Войн было так много н онн былн так ястребнтельны, что все детн, которые моглн ходять, посешалн военные лагеря свонх отцов, которым прнноснлн пншу н одежду, н трогалн оружне н платье отцов, н пачкалн рукн кровью. Осерчал царь, разгневался на песланцев свонх, повелел казннть всех до одного.— Быть по-моему,— сказал. 14 повелел собрать н прннестн всех младенцев, которые былн на руках у матерей н не моглн ете ходнть. Потянулнсь ко дворцу длннные вереннцы женіцнн с груднымн младенцамн на руках. Царь велел класть младенцев к ногам царевны. He хотелось матерям оставлять детей, но онн боялнсь ослушаться, н все подходнлн к царевне по очередн. А царевна сндела перед дворцом вся белая, как молочного цвета жемчужнна, с закрытымн глазамн, н не нздавала нн одного звука. Когда последннй младенец был положен к ногам ее н раздался вопль убнвавшнхся матерей, царь обратнлся к своей дочерн.

— Вот твон зодчне,— сказал он, указывая на младенцев,— повелн нм стронть башню!

Царевна открыла свон веіцне глаза, обвела нмн царя н всех прнсутствуюшнх, н лежаіцнх у ног ее младенцев,— н подняла нх вверх, к паряіцнм облакам. Н вдруг нз середнны облаков стала медленно спускаться хрустальная башня, прямо на то место, где была царевна, у ног которой лежалн младенцы, н накрыла собою царевну н младенцев. Ахнул царь. Ахнулн прнсутствуюшне. Подо-

шел царь к башне, дотронулся до нее,— башня на глазах его я всего народа стала нодннматься н таять, подннматься н таять... н таять,— пока от нее вместе с царевной н младенцамн не осталось только небольшое белое облачко, а в нем две глубокне темные точкн, точно чьн-то далекне глаза. Царю показалось, что вместе с царевной в хрустальную башню оторвалась н отлетела лучшая часть его самого. Отлетела светлая сказка — греза его жнзнн. Долго смотрел он вверх, нша в облаках глаза царевны. Н тут же поклялся неустанно, в теченне всей последуюш.ей жязнн, не жалея труда, нн временн, н день н ночь яскать новых зодчнх с незапятнаннымн рукамя, которые смоглн бы постронть высокую хрустальную башню, доходяіцую до самых облаков, откуда смотрелн на него глубокне, печальные глаза царевны. Прн -помоіцн этой башня он надеялся снова обрестн свою нсчезнувшую дочь. Башню он хотел назвать «башнею мнра», так как она должна была ознаменовать собою прекраіценне кровопролнтнй на острове. Уже много лет царь стронт «башню мнра» — н не может достронть.

Царь ншет зодчнх с чнстымн рукамн.

[/9/5]

МАЛЕНЬКМЕ ФЕЛЬЕТОНЫ

ПОСЛЕ КОНЦЕРТА ЯНА КУБЕЛМКА

Выйдя нз освеіценной іалы, переполненной разнообразной толпой, на улнцу, я твердо решнл разобраться в нахлынувшнх потоком настроеннй, чувств н дум, которые навеялн прекрасные, легкне н уверенные звукн волшебной скрнпкн Яна Кубелнка. Но не успел я сделать н двух шагов, как услышал почтн над самым ухом:

— Нз всех вешей мне понравнлнсь только две. Одну я не помню, а другая, кажется, Бетховена...

— Нет, Паганння.

— Паганння он вначале нграл; не спорь, пожалуйста...

— Да, знаете лн, прнятно послушать хорошего музыканта. Скрнпка так н поет, так н поет... Только редко онн к нам прнезжают.

— Редко да метко. Входной бнлет два рубля десять. А вы заметнлн, какне у него глаза. Н бровн тоже — шнрокне, черные.

— Я, знаете лн, далеко стоял н, прнзнаться, не разглядел...

— А я успела прочесть в зале его бнографню. Вот только не разобралась: чех он нлн поляк? Еслн поляк, то почему у него губы такне толстые...

—■ А по-моему, будь он двадцать раз уродом, за одну нгру, кажется, я бы в него влюбнлась...

Я оставйл беседуютвх позадч, решвв, что трудно будет составйть лвчное мненне об ягре Кубелвка, есля будешь слушать другях. Но не тут то было. Впередв горячо рассуждалв:

— He успел он начать чешсквй танец, как у него струна лопнула... Вы заметнлн это?

— Да, это был номер! А говорят еше, что у него душй нет...

— А я думал, что у него запасной струны не найдется. Вот бы скандал вышел!..

— Говорят, что его скрнпка сто тысяч стойт.

— Полно решетом-то чертей ловйть. Напугать мо• жешь...

— А как называется этот прнем, когда он пальцамн струны перебврает? Я все забываю.

— Пйччйкэто.

А ему кто-то сказал:

— Спйчйкэто. Ха-ха-ха...

Перегоняю по возможностй веселых людей, но й сзадй н спередй все говорят об одном:

—...Прйехал, сыграл й уехал.

— He оставаться же ему на масленнцу!

— А прнятель мой сйдйт возле меня й тверднт: жаль, жаль! Да чего жаль, спрашйваю.— Что жены моей нет,— отвечает. Она страшно любйт музыку. Ей даже сон этой ночью снйлся. Будто сйдйт она в оркестре наверху с музыкантамн й на скрнпке яграет. А все остальные на медных басах...

— А молодец все-такй Каатц. Набнл полную залу ПубЛйКй...

— Две вешй сыграл без аккомпанемента. Сам себе аккомпанйровал.

— Все сам чграл? А почему же Паганннй не прнехал? По-моему, слушать его одного... как его?

— Ян Кубелчк.

—...по-моему, даже скучно...

— Теперь вот тяжело немного. Скотнну кормнть каждый день надо, а к лету все легче станет...

Ну, слава Богу, нзвозчнкн разговарнвают. Теперь скоро я буду дома н отдохну немного...

[1909]

КАЛЕЙДОСКОП ЖЙЗНЙ

Мйнйатюра

Неуловнмо быстро вертнтся н не знает отдыха круг жнзнн.

Еле доступные глазу, мелькают днн, неделн, месяцы, годы...

Постепенно меняются на нем контуры, формы, краскн, фнгуры.

Неустанно двнжется в одном н том же направленнн днвная ягрушка, н — невнднмо прнводнтся рукой.

Жадно впнлнсь в нее глазамн людн-детн. Зачарованные, ослепленные, смотрят — н ждут, что покажет нм каждый новый поворот волшебного днска, чем ете пленнт нх взоры? Чем поразнт нх воображенне? Чем утолнт нх ненасытную алчность в вечной погоне за новым?

Что даст нм день? Что даст нм час? Что даст нм жнзнь?

Чем быстрее вертнтся круг, тем с большей страстностыо прнкованы к нему взоры, н... не могут оторваться... не могут отрешнтьея. Людн н круг — одно. Пестреют фнгуры, прнчудлнвые, ломаные, круглые, острые, большне, маленькне,— совсем крошечные, как точкн, еле заметные глазу,— мчатся н вертятся, постоянно меняясь местамн, то ярко загораясь разноцветнымн огнямн, то, вдруг, бледнея н потухая, как мерцаюіцне звезды, то поглошаясь вдруг гладкнм фоном н нсчезая в ослепнтельном блеске. Звезды поглоіцаются кругом. Круг тонет в звездах н рождает новые звезды, которые тоже поглотают друг.друга. Н тают в круговороте жязнн днн, месяцы, годы, неделн.

Рождаются н нсчезают бесследно целые поколення людей, племен, народов...

Меняются, расцветают, блекнут н — бесследно пропадают государства... Тают, нскрятся, сыплются, гаснут — как фейерверк...

Вьется пестрой лентой-змеей вечно нзменчнвая жнзнь.

Жадно, безумно хватаются за нее людн-детн. Хватаются н несутся, самн не зная, куда?.. Зачем?.. Увлекаемые этой бешеной пляской красок, цветов, годов, дней, блеска, мрака, радостн н горя.

Как перлы, сверкают людскне слезы... Опалом смеется людская радость... Кораллом сочнтся людская кровь... Сочнтся, скопляясь по каплям в кармннные пятна.

Все реже смеется людская радость... Все чаіце сверкают перлы-слезы... Коралловой лентой струнтся кровь. Багровым становнтся днск жнзнн. Реже мелькают на нем яркме звезды.

Слнваясь в безумной быстроте событнй, все чаіце несутся те же картнны, те же формы н те же краскн...

Как опьяненные, радуются людн-детн... Радуются больше всего красному цвету, прнветствуют его лнкованьем,— н зовут его жадно н страстно.

Н не ведают людн-детн, что онн зовут чужое rope, что нх радость— несчастье другях.

Красный лоскут н белые клочья — вот все, что осталось на днске. Быстро, быстро мелькают на красном белые разводы. Трудно прнзнать в ннх обрывкв человеческого тела... Н не одно, а много, много тел!.. Сотнн... тысячн... десяткн, сотнн тысяч... несчет'ное колнчество! He перечесть! Онн выбрасываются кровавой массой, точно нх нзрыгает нз глубнны своего жерла чудовтцная пасть громадного дракона.

Точно горяшнй вулкан, потрясая утробу мнра, нзвергает нз недр земля все, поглотенные ею с сотворення мнра человеческне тела.

Но то тела свежне, eine теплые... тела, которые недавно eine былн людьмн м по воле неумолнмого рока сталн жертвою кровавого дракона — войны.

Так надо... Так было... Так будет...

Мгновенно омоется круг, точно лучом весеннего солнца. Занграет на нем алмазом мнмолетное людское счастье... Встрепенется радость... Улыбнется надежда...

Но недолга людская радость — ее затопляют перлыслезы.

Новый поворот — новые картнны.

Снова белое на красном н красное на белом.

Опять тела... Все тела... Нх меньше, но онн страшнее... Нх можно лучше разлнчать... Что-то длннное тянется... уродлнво, страшно... Еіце н ете... Мертвые женшнны с темнымн лнцамн... Много нх... много н другнх. Есть жены, убнтые мужьямн нлн любовннкамн,— есть н отцы, нзрубленные собственнымн сыновьямя,— н дочерн, нзнасялованные своямн отцамн,— есть н убятые королн н королевы,— н задушенные младенцы н многое другое... Страшны этя мертвые лнца.

Но страшнее мертвых — лнца жнвых... Тупые, зверскяе, нскаженные, клейменные кровавой печатью свонх дел...

He отрываясь, смотрят людн-детн. Смотрят н ждут,— что прннесет нм завтра?

Какую новую страшную сказку расскажет нм старая волшебннца-жнзнь?

Быстро вертнтся круговорот жнзнн... Снова все тонет... Смешалось...

Усталн глаза... Усталн мыслн...

Н грезнтся людям-детям далекнй чудный образ.

Как немеркнушяй свет забытого чнстого прошлого.

Как днвная светлая сказка первых дней нх младенчества.

Как напев колыбельной песня, которым кто-то давнодавно баюкал ях раннее, нежное детство...

Н встает перед ннмн ясный днвный образ. Н обдает нх лучезарным светом. Н ласкает нх тнхнм сняннем.

Любовно-кротко смотрнт на ннх нз глубнны тысячеле-

тнй этот мягкнй свет всевндяшнх глаз, н звучнт нечеловеческнй голос — голос вечной божественной правды:

— Да любнте друг друга.

Н грезятся ровная гладь пустыцного озера, н братьярыбарн, закндываютне сетн... Н снова озеро, бушуюіцее, грозное, н на гребнях волн его шествуюшнй Прнзрак Богочеловека, повелеваюіцнй буре н волнам...

А жнзнь все тянется н зовет, все нскрнтся н маннт, н тонет в кровавых образах. Н бурно рукоплеіцут ей людн-детн. А с высоты креста кротко гляднт на ннх лнк Нскупнтеля. Ннзко склоннлась опуіценная глава Его. Распростертые, прнгвожденные рукн стремятся как будто обхватнть весь этот страшный, залнтый кровью мнр, обнять всех заблудшнх, растерянных, ншушнх в одном обтем прнзыве к любвн н всепроіценню:

— Простн нм, Отче, онн не ведают, что творят.

[/9/3]

КАРЛЯК Н ЧЕЛОВЕК

To, о чем здесь ндет речь, случнлось в одном, всем нзвестном, уважаемом семействе нашего города. Мнлому, благовоспнтанному мальчяку Коленьке в нменнны на Ннколу знмнего тетя Соня подарнла прехорошенькую вешнцу: карлнка.

Веіцнца была сделана нз глнны, ярко раскрашена н представляла собою копнлку.

Возле большой бочкн, обхватнв ее н рукамн, н ногамн, сндел карлнк в зеленой куртке, седобородый, с большой головой, повязанной красным башлыком.

А лукавые, жадные глаза карлнка былн устремлены на нешнрокое отверстне в бочке: сюда Коля однн за другнм опустнл двадцать новенькнх серебряных пятачков, подаренных тетей вместе с копнлкой.

14 увлекла эта копнлка Колю; даже во сне он карлнка вндел. 14 стало его главной мечтой, как бы поскорее копнлку доверху наполннть. Всю мелочь, которой роднтелн его благонравне поошрялн (был в семье такой обычай), высыпал сюда Коля.

Зато прнятно было ему взять порою копнлку, встряхнуть н услышать, как звякнет там мелкое серебро, н почувствовать, что копнлка уже тяжеленька.

Ho еше прнятней было вндеть папе н маме, какне хорошне наклонностн прнобретает нх мальчнк. Правду говоря, нм страшно хотелось, чтобы он стал чем-то вроде этого карлнка, уцепнвшегося за бочку с деньгамн н не вндяшего ннчего, кроме нее.

Случнлось, однако, нначе. В день одного нз сборов, которымм так обнльны нашн днн, мальчнк разбнл копнлку, а деньгн все, до последней монеткн, высыпал сборшнце в кружку.

Что это был за сбор, какне чувства н впечатлення заставнлн мальчнка так поступпть — об этом я умолчу, боясь упрека в нзлншней сентнментальностн. Скажу только одно: мальчнк мог сделаться карлнком, а в эту мннуту он стал человеком.

Я не спорю — конечно, Коля eine маленькнй человек, но ведь он может вырастп, н тогда стгТнст болышім человеком, н в грудн у него будет бнться большое сердце. A noKa — с хорошпм началом, Коля!

Вот, пожалуй, н все, что я хотел бы сказать. Боюсь, однако, что чнтатель сочтет всю эту коротенькую нсторню неправдоподобной выдумкой, которая ннкогда не могла бы случпться в действнтельностж Однако, скептнческнй чнтатель, я уднвляюсь, как ты не слышал об этом. Трогательный поступок Колн вот уж сколько временн является любнмейшей темой для разговоров тетн Сонн, а какая она охотннца поговорнть — знает всякпй. Н еслн кто сомневается в нстпнностн рассказанного здесь, то пусть, в таком случае, спроснт у нее.

Только не надо спрашнвать Колю; он не любнт об этом говорнть.

[/9/6]

НУМНЗМАТЫ

Некогда Державнн, нграя словамн, пнсал:

«Надо бы беречь монету Белую про черный день».

Ныне Державнна не чнтают, но монету тем не менее берегут.

По рукам ходят только креднткн да маркн — грязные, засаленные, нстрепанные.

Нет серебра, даже «медь звеняшая» — н та попадается редко.

А о золоте н говорнть нечего. Его совсем не вндно.

Звонкая монета уснленно чеканнтся. Особое вннманне обраіцено на выпуск «разменных» металлнческнх денег. Тысячн пудов нх переходят с монетного двора в рукн населення. Переходят — н нсчезают.

Разменная монета в стране есть. Но в обрашеннн ее нет.

Появнлнсь особые любнтелн, собнраютне н прячушне ее:

Нуммзматы.

Только прежде нумнзматы ннтересовалнсь нсключнтельно старнннымн деньгамн. Позеленевшнмн медякамн, велнчнной с добрую ватрушку, серебром, чеканным прн царе Гррохе нля Берендее V.

А это нумнзматы новейшей формацнн. Онн отнюдь не брезгуют монетамн современного пронсхождення. Наоборот, нменно этн-то монеты н прнвлекают вннманне.

В Крыму, на Коктебельском побережье, где попадаются мелкне драгоценные каменья, помню, вндел я несколько дам, тнхо ндушнх н с напряженным вннманнем, не отрываясь, всматрнваюшнхся в прнбрежный гравнй. 14 до снх пор не могу забыть, как одна нз ннх. рванулась вперед,

упала н прнкрыла рукой какую-то кучку камней: внднмо, нашла яшму нлн сердолнк.

14 вот это двнженне жадностн мне довелось вндеть опять, несколько дней назад, в молочной лавчонке; расплачнваясь, я положнл мелкую серебряную монету, н лавочннца вдруг рванулась к ней, схватнла н начала проснть — не могу лн я дать еш,е серебра нля хоть медн.

Вот те рукн, попав в которые, монета не скоро выйдет на Божнй свет.

14бо, как говорнт пословнца, не все на Русн карасн — воднтся н шучнй род.

Теперь одной нз заповедей для этого рода сталн слова: Прнподержн денежку, a то укатятся.

14 онн попрндержнвают.

[/9/6]

ВАНЬКА-ВСТАНЬКА

Вы, наверное, его вндалн: маленькая голова на толстом, во все стороны раздавшемся теле, полное самодовольства лнцо, бессмысленные, ннчего не выражаюідне глаза, осклабленный глупой улыбкой рот, ползуіцнй к ушам, н непомерное брюхо, вздутое, выпнраюіцее вперед; таков его внд.

О, он очень устойчнв. Его ннчем окончательно не собьешь. Его можно повалнть — но это только на мннуту. Едва только вы отвеля удержнвавшую руку, как он дергается, вскакнвает,— н опять вам прямо в лнцо смотрят его бессмысленные глаза, н по-прежнему самодовольно ухмыляется рот.

Помню, в детстве он очень забавлял меня. Сколько раз перевалнвал я его с одного бока на другой, клал на спнну н, отннмая руку, весело выкрнкнвал:

— Ванька! Встанька!

й нужно было вндеть, как молодцевато он вставал!

Помню н то, как я, сгорая от любопытства, охваченный весь желаннем понять, в чем тут дело, не вытерпел наконец: разломал «Ваньку-встаньку».

Все оказалось очень простым.

Маленькая голова «Ванькн-встанькн» была совершенно пустою, а центр тяжестн всего его сутества находнлся в громадном брюхе.

Вот н весь— нехнтрый секрет.

Кто его знает — того «Ванька-встанька» не уднвнт. А не знают этого только детн.

Да н то — очень маленькне.

Ho есть «Ванькн-встанькн» н средн полнтнческнх деятелей. Н, быть может, встретнв одного нз ннх, вы не сразу догадаетесь, что перед вамн — знакомая с детства фнгура, нашедшая на государственном попрнш,е возможность для прнменення свонх талантов.

Это тоже все очень устойчнвые лнца. Нн однн аргумент, нн одно доказательство не пошатнет нх. Н обраіценне к честн н совестн нх нн мало не поколеблет. А еслн бы поколебало, сбнло с ног, то все равно через мннуту онн будут по-прежнему стоять как нн в чем не бывало.

Тнпнчнейшнй нз ннх — Марков второй. Ах, как молодцевато он вскакнвает!

Страна — в полосе ясключнтельных, гранднозных событнй, жнзнь выбнта йз наезженной колен, хозяйственная разруха н безуряднца все шнрятся. Казалось бы, вот нсторнческнй момент, в который всякнй «Ванька-встанька», каков бы он нн был, должен будет склоннться. Н с ннымн так нменно н случнлось; вспомннм хотя бы Пурншкевнча.

Но не таков Марков второй н все нже с ннм. Внднмо, онн сработаны нз особенно добротного матернала.

Об этом нам напомннло заседанне Государственной Думы, посвяіценное продовольственному вопросу.

Вопрос — важностн громадной, ошуіцаемой всемн н каждым. Н вот в гуццу напряженной думской работы клнном врезывается выступленне Маркова, выдвннутого правымн.

— Встанька! Встанька!

Нлн, другнмн словамн:

— Валяй, Марков!

Н Марков начал валять. Дороговнзна — но ведь это дело рук трех немцев-хлеботорговцев.

Внднте, как просто. Достаточно убрать трех немцев, н экономнческое расстройство громадной страны нсчезнет.

Но нет, Марков не так прост. Он знает еіце прнчнну. Эта прнчнна — обшественные органнзацнн.

Да, Ванька, еслн ты н был на мннуту когда-ннбудь сбнт н повергнут нахлынувшнмн событмямн, то теперь ты, во всяком случае, встал.

Ты встал я смотрншь, как будто ннчего не случнлось. 14 опять затягнваешь свою старую песню.

Я не знаю, чнтатель, что вндншь ты за словамн этой песнн. Но я внжу знакомые еш.е с детства тупо уставнвшнеся глаза, осклабленное, самодовольное лнцо. Я внжу человека, у которого внутрн пустота, н центр тяжестн — в собственном брюхе, выпнраюіцем вперед. Я внжу «Ваньку-встаньку».

\1916]

ЖАЛЬ КНЯГУ

Онн занялн целый угол в городской бнблнотеке,— этн кннгн, «нз"ьятые нз обрашення за крайней ветхостью». Вот старые журналы, большне, громоздкне, вырывавшнеся нз переплетов просто от одной тяжестн своей бумагн я оттого раньше временн затрепанные. Вот кннгн очень нзяіцного н очень непрактячного формата, бывшего в моде лет двадцать тому назад; маленькне, но толстые, нзданные на плотной бумаге, онн очень удобны в дороге, вполне уместны в гостнной н будуаре (это все беллетрнстнка), но для бнблнотек мало годятся. Переплет нх держнт недолго, а вновь обрезать н переплестн нх нельзя — малы поля.

А вот кннгн, прншедшне в ветхость от того, что тысячн н тысячн пальцев перелнсталн нх от первой страннцы н до последней. Тут н Достоевскнй, н Чехов, н Мопассан, н Эжен Сю... Углы нх лнстов загнулнсь, нстерлнсь, обратнлнсь в клочья, разваляваюш.неся страннцы подклеены прозрачной папяросной бумагой, нные же заменены рукопяснымн. Латаные, чнненые, отслужнвшне свой век, онн все же не должны буднть сожалення. Какова бы нн была нх внутренняя ценность, онн нашлн своего преданного чнтателя, далн ему все, что моглн, н былн сложены в этот темный угол не раньше, чем нсполннлн то дело, к которому предназначалнсь. А такая участь не каждому суждена...

Она не суждена н очень многнм кннгам — тем, которые лежат тут не потому, что нх много чнталн, а потому, что с ннмм небрежно обраталнсь. Нх мне жаль.

* *

Вы помннте этн стнхн:

«Раскрыл он кннгу, пробежал Крылатых песен вереннцы, М вычеркнул, н запятнал, Н вырвал лучшне страннцы...»

Кто это? Цензор?

Нет, это ты, уважаемый чятатель; а еслн не ты, то твой брат, друг, знакомый... Н в результате — новые стопкн кннжных йнвалндов.

Помню, несколько лет назад в кннге Штрауса «Жнзнь Інсуса Хрнста» была вырвана странмца н тут же сделана надпнсь, что вырываютяй как ревностный хрнстнаннн, не мог вынестн внда этой страннцы. По вполне понятной скромностн нменй своего под этнм йзвешенмем он не проставнл.

Вот журнал «Мнр Нскусства», вз которого какой-то любнтель жйвопнсй вырвал ряд репродукцнй (удалось возвратнть).

Вот «Галерея русскнх пмсателей», вырвано много портретов...

А сколько страннц вырвано по варварской небрежностн чнтаюіцей публнкя н сколько нз нйх растеряно!

На всех кнвгах бйблнотекн оттнснута надпясь, обстоятельно раз'ьясняюіцая, что странмц йз кнйгй вырывать нельзя, что ее не следует держать в грязн й сыростя, что в ней нельзя пнсать нй пером, нй карандашом. Впечатленне от надпнсй таково, что невольно задумываешься над вопросом: кто пречмуш,ественно дает чятателей для бйблнотекй — эскнмосы нлн бушмены? Н почему не указано, что кнйгу нельзя прожнгать папнроскою, употреблять для папнльоток, макать в помойное ведро? Уж еслн разьяснять, то раз"ьяснять.

Я просматрнваю этн кннгн, «выбывшне нз строя»: страннцы растеряны, разорваны, промаслены, залнты черннламн, покрыты копотью н так загряз [нены], что кннгу протнвно взять в рукн. Но что особенно бросается в глаза — это всяческне надпнсн.

Есть особый род людей: школьннкамн онн выдалбліівают свон нмена на партах, на садовых скамейках; подросшн, запечатлевают нх аршнннымн буквамн на утесах какой-ннбудь модной вершнны, на стенах лермонтовской пеідеры н т. д. Разумеется, мнмо бнблнотечной кннгн онн равнодушно не могут пройтн. Онн подчеркявают, вычеркнвают, делятся свонмн впечатленнямн, нзвеіцают, что пшнушнй «сню рукопнсь чнтал н содержаннем оной остался недоволен», разражаются стнхамн, н прозой...

Вы хотнте вндеть образцы этого стнля? Нзвольте.

— Мнлая Маруся, как я люблю тебя!

— Мне эта кннга понравнлась, а еслн понравнтся eine кому-ннбудь, пусть напншет.

— Автор просто осел!

— Ты-то умен.

— Нельзя пнсать в кннгах!!!

— А сам чего пншешь?

Но довольно. Быть может, чнтателн, пробежав этн строкн, подумают, что прнведенные надпнсн я сам сочнннл. Нет, уважаемые чнтателн, это вы нх сочнннлн н впнсалн. Н даже как-то странно выходнт: пншут в кннгах, пншут, а потом самн не верят, что это дело нх рук. Коротка же у тебя память, чнтатель!

[/9/6]

6. Зак. 997

О ВЗЯТКЕ

Некогда прннц датскнй Гамлет, разднраемый трагнческнмн протнворечнямн своей натуры, ставнл знаменнтый вопрос:

— Быть яль не быть?

Обнтателей Росснйской нмпернн заннмают нные вопросы.

С одной стороны:

— Брать нль не брать?

С другой:

— Дать нль не дать?

Как нзвестно, вопросы этн сплошь н рядом решаются в утверднтельном смысле. Взяточннчество возросло до размеров... мы чуть было не напнсалн прнвычный эпнтет «гомернческнх». Но разве хнтроумный Однссей, не говоря уже о меднолобых нлн меднолапых Аяксах, мог бы состязаться в этом отношеннн с самым заурядным железнодорожным служаіцнм нашнх дней?

Полагаем, поэтому, что наша скромная попытка несколько осветять вопрос о взятке будет сочтена чнтателем своевременной н нелншней.

Прежде всего, установнм понятне о взятке. «Взятка — прнннмаемый должностнымн лнцамн подарок за нсполненне какого-лнбо действня йлн за бездействне по службе». Это определенне выдвягает не только Брокгауз, но даже сам Эфрон (см. Энцнкл. Слов. Бр. н Эф. т. 11, стр. 212).

По преданню, свято храняшемуся средн взяточняков, ете Канн давал взяткн Адаму, когда тот разбнрал его

споры с Авелем. Впрочем, достоверность этого преданпя отвергается многнмн выдаютнмнся представнтелямн научной мыслн.

Что касается пнсьменных лсточннков, то сведення о взятках можно найтн, напрнмер, у Геродота. Нменно он рассказывает, что добрый персндскнй царь Кнр, отлнчавшнйся жнвой нгрой адмнннстратнвного ума, прнказал содрать кожу с одного взяточннка н обнть ею служебное кресло его преемннка.

Переходя к памятннкам отечественного пронсхождення, нельзя не отметнть, что eine в былннах упомннаются «посулы велнкне». Но н кроме «посулов велнкнх» русскнй народ создал массу слов для обозначення взяткн н разнообразне нх понстнне нзумнтельно.

Тут н нензяіцные «хабары», н «хаптуры», н елейные «безгрешные доходы», н буколнческне «детншкам на молочншко», н прнчудлнвые «барашкн в бумажке», н умеренные «акцнденцнн» снречь «от дел позволенные доходы», н многне нные, нм же несть чнсла, вплоть до современных «рекомендательных запнсочек от Коншнна», н делнкатно предлагаемых сумм «на непредвнденные канцелярскне расходы».

Тут же упомянем н пословнцы: «с нас взяткн гладкн»; «не подмажешь — не поедешь»; «пчелка с каждого цветочка берет взяточку»; «не тот пнсарь, кто умеет гшсать, а тот, кто умеет брать».

Лнтература не отставала от народного творчества. Еше блаженной памятн Капннст заставлл чнновннков петь:

Берн! He много в том наукн!

Берн, что только можно взять.

Зачем же созданы нам рукн, Как не затем, чтобы брать! брать!

За свм Гоголь вывел велнколепного Сквозннка-Дмухановского н Тяпкнна-Ляпкнна, который, почнтывая «деяння Ноанна Масона», попробовал установнть разннцу между

взяткамн борзымн тенкамн н (шубой) в пятьсот рублей.

Еіце позднее по рукам пошлн в рукопясях эпнграммы н пословнцы язвнтельного ІЦербнны, вроде следуюіцей: «Consistoria poporum, diaconorum, ponomarumque obdiratio. A oblupatio est».

Затем началась крымская война, н на сцену выступнл новый герой взяткн — ннтендант, а за ннм разоблачнтелн — М. Е. Салтыков, «Нскра», «Свнсток» н яная облнчнтельная лнтература. Началнсь новые веяняя. Прокурор вятского суда Вышнеградскнй, прн вступленнн на должность заявнл, что он взяток не берет. Появнлнсь бойкне стншкн: «Неужелн только в Вятке не берутся взяткн?»

Еіде прошло десятнлетне, другое. Некая чеховская девнца заметнла: «Я, конечно, папаша, поннмаю, что он не воен. [ный], но ведь служнл в конснсторнн, а это все равно, что ннтендантство». Ну, а тут уж н до нашего временн рукой подать.

Современннков цнтнровать несколько неудобно. Но так, как теперь мода на альманахн н сборннкн, то я позволю себе остановнться на одном сборняке статей, в котором есть, между прочнм, статья 378-я, назначаютая ссылку в Снбнрь за «требованне подарков нлн незаконной платы н вообіце выгоды по делу, касаюшемуся службы внновного, под какнм бы то нн было вндом нлн предлогом».

Кннга, о которой ндет речь, называется «Уложеннем о наказаннях уголовных н нсправнтельных».

Есть в ней н другне, ндуіцне к делу, статья.

Почему онн так редко прнменяются?

[/9/6]

ПЕРАКЛАДЫ

M3 НВ. ФРАНКО

В связн с развернувшнмнся событнямн не раз уже пнсалось, как за рубежом Росснн, на Галнцкой террнторнн, росла н крепла русская культура,— нменно культура украннская. Одной нз сторон этого роста являлось возннкновеняе н развнтне лнтературы на украннском языке, насчнтывавшей за австрнйской граннцей к началу войны около пятндесятн органов печатн н выставнвшей ряд талантлнвых пнсателей, средн которых особенно прнвлекает к себе вннманне фнгура Нв. Як. Франко.

Роднлся он в 1856 г. в крестьянской семье, кончнл гймназню, поступнл в уннверснтет, но увлекся соцяалнстнческнмн ндеямн Драгоманова, был арестован н посажен в тюрьму. По выходе нз нее он заннмался лнтературой, научной н обіцественной деятельностью; в связн с последней еіце два раза подвергался он тюремному заключенню, в 1894 г. окончнл уннверснтет, а через трн года, заіцнтнв докторскую днссертацню, выбран был доцентом на кафедру украннской лнтературы, но был не утвержден наместннком Галнцян как человек, трнжды сндевшнй в тюрьм&. В 1898 г. он сделался редактором лучшего украннского журнала «Літературйо-науковнй вісннк» н работал в нем до последннх лет, когда был поражен тяжелой болезнью н вынужден был почтн совершенно отказаться от пясательского труда.

Лйтературная деятельность йв. Франко чрезвычайно обшярна й разнообразна. Прн празднованйй 25-летнего юбйлея ее была составлена кннга в несколько сот странйц, заключавшая в себе простой перечень пройзведенйй Франко с указанйем места й временн нх напечатання; а ведь с тех пор за Франко чнслнтся еш.е длйнный ряд лет упорной пйсательской работы.

Йз его научных трудов следует отметять монографйю «Іван Вйшенській», йсследованйе «Йоасаф й Варлаам», нсторню украйнской лнтературы н пр.

Средй беллетрйстякй укажем ряд стнхотворных сборнйков («3 вершйн і ннзнн», «Зів’яле лястя», «Мій Ізмарагд», «Semper tiro» н пр.), массу рассказов, собранных в кнйжкэх «В поті чола» (2 т.), «Борнславські оповідання» м т. д., повесть «Boa constrictor» («Удав»), йсторнческне повестн «Захар Беркут», «ВелйКйй шум», пройзведення для детей («Лйс Мнкнта», «Абу-Каземові капці» й т. д.), наконец, бесчйсленное множество переводов яз Софокла, Гете, Шнллера, Гейне, Гюго, Байрона, Шеллн й т. д. Нз русскях пнсателей Франко переводйл Достоевского, Гоголя, Некрасова, ІДедрнна, Пнсарева, Чернышевского й много другнх.

По стйлю своего творчества Франко — реалнст, по своему мйровоззреняю — народннк. Его повестй н рассказы нзображают пренмушественно жнзнь крестьян н рабочнх. Его стйхотворенйя должны быть зачнслены в актнв «гражданской поэзйй» — по крайней мере лучшае нз ннх. «Почерк пнсьма» — еслй так можно выразнться — у Франко твердый, энергйчный й простой, даже несколько грубоватый. Впрочем, об этом чвтатель может отчастй судйть й сам по предлагаемому няже рассказу.

КАМЕНІЦМК

Ах, этот стук, этн удары, этн крнкн на улнце, как раз протнв моего окна, прогоняют всякую мысль нз моей головы, не дают мне нн на мннуту покоя, отрывают от работы!.. Н нек’уда мне деваться, некуда спрятаться от этого неугомонного стука. От утра до вечера не смолкает он, а когда я лягу спать, нзмученный за день жарой, то ясно слышу его даже во сне. Н уже целых два месяца так, подумайте себе! С тех пор, когда протнв монх окон началн стронть этот несчастный каменный дом, я не напнсал нй одной строчкн, н стук с долбней не утнхалн в монх ушах.

He будучн в снлах сам что-лнбо работать, снжу деньденьской у окна н смотрю на работу другнх. От двнження, беготнн, работы несколькнх десятков человек, которые толкутся в это.м тесном месте, словно муравьн, нсчезает нервное раздраженне. Я успоканваюсь, глядя, как малопомалу под рукамн этой массы рабочего люда растет громадное зданне, как подннмаются все выше его стены, как шнпнт н дымнтся нзвесть, которую гасят в большнх дош.атых яіднках н спускают после того в ямы; как каменшнкя оббнвают кнрпнчн, прнспособляя нх к надлежаіцему месту, как женіцнны н девушкн носят цемент в ушатах, надетых на палку; как подросткн, согнувшнсь в дугу, на деревянных носнлках, положенных концамн на плечн по обе стороны шен, поднямают кнрпнч вверх по лесам. Вся тяжкая ежедневная работа этнх людей плывет. передо мною, как плывут тучн, н слыша крнкн, шуткн я разго-

воры, я забываю сам себя, словно тону в каком-то безбрежном непроглядном тумане, н быстро, неуловнмо проноснтся час за часом, день за днем.

Только нарядчнкн co свонм крнком, co своей бранью, угрозамн н самоуправством над рабочнмн вызывают меня йз этого тумана, напомннают о жнвой, поганой действнтельностн. Нх лншь двое, но кажется, что онн вездесушн; все рабочне замолкают н наклоняются там, где которыйннбудь нз ннх Рроходнт. Ннчем нм не угоднть, ннчто нм не нравнтся, на все у ннх готова брань, готово гневное, презрнтельное слово. А пускай-ка рабочнй посмеет ответнть, заіцшцаться нлн застугшться за товартца,— тотчас же лнцо господнна нарядчнка налнвается кровью, нз уст брызжет слюна — н достается же тогда от него провнннвшемуся! Н то еіце хорошо, еслн ему позволят терпеть н не прогонят в ту же мннуту с работы. Ведь онн тут полные господа, нх власть над работннкамн безграннчна, а выгнавшн одного, онн тотчас же находят четырех, которые даже напрашнваться будут на место прогнанного. О, нынешнее лето для нарядчнков дает обнльную жатву! Выбнрай только н от платы урывай сколько хочешь,— ннчего не скажут рабочне; а еслн который-ннбудь захочет пожаловаться архнтектору,— ступай прочь, пропадай с голоду, еслн не хотел быть покорным.

Однажды, когда я, как обычно, посматрнвал на работу, сндя у окна, раздался вдруг крнк на самой стене фасада. Првчнны крнка я не вндел — заметнл только, как нарядчнк кннулся к одному рабочему, мрачному, высокому каменіцнку средннх лет н начал ругать его самымя последннмн словамн. А тот — ннчего: наклоннлся н продолжает свою работу. Но нарядчнка это упорное, угрюмое молчанне ра.ссерднло еіде больше.

— Вор ты, босяк, арестант, сейчас же убнрайся у меня отсюда! — крнчал взбеленнвшнйся нарядчнк, все блнже й блнже наскакнвая на рабочего.

Я вндел, как понурое, наклоненное над кнрпнчамн

лйцо рабочего все более краснело, словно огнем налввалось. Он стчснул зубы н молчал.

— Нлй сто раз должен я тебе говорнть, вйсельнйк ты, голодранец, разбойняк, а? Марш отсюда, в мйнуту собйрайся, йлй скажу вышвырнуть 'тебя!..

Рабочйй, вйдймо, боролся с собою; лйцо его даже посннело. Наконец, не выпрямляясь, поднял он немного голову н тйхо, с невыразймым презренйем в каждом звуке процедйл:

— Холоп й будет холопом. He дай, Боже, йз холопа пана.

Нарядчйк на мчнуту словно застыл на месте прй этйх словах. Очевндно, поговорка поразала его в самое больное место: он был крестьянского рода й теперь, ставшй «господйном нарядчаком», сйльно стыдйлся своего пронсхождення. После мянутного остолбененйя его взорвало с новой сйлой:

— Так? Так ты обо мне? Подождй же, я тебе покажу! Я тебя проучу! Марш!

Рабочнй не двйгался с места й продолжал работать.

— Убнрайся, злодей! Провалйвай к сотне чертей, йлй велю городового позвать!

Рабочйй упорно гвоздйл кйркою о кнрпнч. Тогда нарядчнк подскочюі к нему, вырвал у него йз рук кнрку й швырнул на улнцу. Освйрепевшвй каменіцнк заскрйпел зубамн й выпрямйлся.

— Хам! — крйкнул он,— какого беса ты ко мне прйцепнлся? Чего ты от меня хочешь?

— А! Так ты угрожаешь? — рявкнул нарядчяк.— Караул! Караул! Разбойннк!

На этот крнк прйбежал другой нарядчнк н вдвоем, соедйненнымй снламн, онй кйнулчсь на каменіцйка. Тот не оборонялся. Удары кулаков посыпэлйсь на его спйну. Провожаемый пйнкэмй, немой от гнева й отчаянья, он сошел с лесов й взял на плечй свой мешок с йнструментама.

Другне рабочне, которые внделн все это, молча работалн, склоненные над кнрпнчом н закусывая губы. Ннкто нз ннх н не пнкнул.

— Мажь хлопа хоть лоем а он смерднт гноем 2,— крнкнул на прошанье каменіцнк уже с улнцы. На лнце его еше раз показалась наснльственная усмешка, но в то же время в глазах заблнсталн на солнце слезы.

— Глядн, не сломай себе шею, злодей, разбойннк поганый! — крнкнул нарядчнк co стены н погрознл каменіцнку кулаком.

На другой день встал я рано н выглянул через окно. На улнце было еіце тнхо. Рабочне понемногу сходнлнсь к месту постройкн. Я снльно уднвнлся, увндев между ннмн прогнанного вчера каменшнка. Заннтересованный, я стал смотреть, что нз этого выйдет, когда прндет нарядчнк. Рабочне мало разговарнвалн между собой, а к прогнанному н совсем ннкто не подходнл,— он однноко стоял в стороне около забора. Но вот н нарядчнк прншел, почему-то пыхтя, как кузнечный мех. Он быстро оглядел рабочнх; его гневный взгляд остановнлся на прогнанном вчера каменіцнке.

— А ты, арестант, снова тут? Чего тебе надо? Кто тебя звал?

— Господнн нарядчнк,— отзывается рабочнй, подходя на два шага, н средн обіцей ткшнны слышно, как дрожнт его сдавленный голос,— господнн нарядчнк, что я вам сделал? За что вы меня хлеба лншаете? Ведь вы знаете, что я теперь работы ннгде не найду, а дома...

— Марш от меня, каторжная морда! — рявкнул нарядчнк, которому сегодня покорность была не по нраву, как вчера упорное, угрюмое молчанне.

Каменіцнк повеснл голову, взял под мышку свой мешок с ннструментамн н пошел.

жнром.

навозом.

Целую неделю после того вндел я поутру эту сцену на улнце. Прогнанный каменіцнк, очевндно, ннгде не мог найтн работы н каждое утро прнходнл проснть нарядчнка, чтобы тот его взял. Но нарядчнк был тверд, как камень. Ннкакне мольбы, ннкакне заклннання не трогалн его, н чем больше каменіцйк гнулся н склонялся перед ннм, чем глубже обозначалнсь в глазннцах его померкшне глаза, тем презрнтельнее держал себя с ннм нарядчнк, тем более гнуснымн н уннчйжнтельнымн словамн позорнл он беднягу. А он, несчастный, после каждого отказа только стнскнвал зубы, брал молча под мышку свой мешок н уходнл, не оглядываясь, словно боялся какого-то страшного нскушення, что так н влекло его к дурному поступку.

Случнлось это под вечер в субботу. Нежданный дождь захватнл меня средн улнцы, н я был прннужден укрыться в блнжайшнй шннок. В нем не было ннкого; грязная, затхлая комната была еле освеіцена одною лампою, которая печально покачнвалась у потолка, а за стойкой дремала старая, толстая еврейка. Оглянувшнсь по углам, я — вот не ожндал! — за одннм столом увндел знакомого каменіцнка рядом co свонм заклятым врагом — нарядчнком. Перед каждым стояла кружка пнва, до половнны отпнтая.

— Ну, дай нам Боже, кум!—сказал каменіцнк, чокаясь своей кружкой с нарядчнком.

— Дай Боже н вам! — ответнл тот тоном более ласковым, чем на улнце около работы.

Меня заннтересовала эта странная дружба. Я спроснл себе кружку пнва н сел далеко, в другом конце комнаты в углу за столом.

— Да что, кум,— говорнл каменшнк, внднмо, стараясь говорнть громче н свободней,— не хорошо это, что ты так за меня прннялся, ей Богу не хорошо! За это, кум, н Бог гневаётся!

Говоря это, он постучал кружкою о стол н заказал ете две кружкн пнва.

— Ты ведь, кум, знаешь, что у меня дома, какая нужда!

He нужно тебе н говорнть. Жена хворает, зарабатывать не может, а тут н я, по твоей мнлостн, целую неделю без гроша!.. Да еіце еслн б был я однн, то все же бы человек какннбудь терпел. A то, вндншь, жена хворает, да этн бедные ползуны — уже понемногу ползают, хлеба просят... Сердце разрывается, кум,— ей Богу разрывается. Ведь я нм, какннкак, отец!

Нарядчнк слушал этн речн, наклоннв голову н качая ею, словно дремал. А когда еврейка прннесла пнво, он первый взял кружку, стукнул о каменіцнкову н сказал:

— За здоровье твоей жены!

— Дай Боже, чтоб н ты был здоров! — ответнл каменіднк н отпнл немного нз своей кружкн. Вндно было по его лнцу, как неохотно его губы касалнсь напнтка. Ах, может быть, на него пошел последннй грош нз занятого за четыре дня до этого гульдена, который должен был кормнть все его несчастное семейство до лучшнх дней, потому что, Бог знает, удастся лн где-ннбудь занять другой! А теперь он на последнюю копейку взялся угостнть своего врага, чтобы хоть так его задобрнть!

— Что ж ты, кум любезный, скажн по совестн, что я тебе такого сделал! Что в злостя я сказал тебе неладное слово?.. А ты ж мне сколько наговорнл! Ей Богу, кум, нехорошо так обнжать бедного человека!

Кум, выпнвшн пнво, снова склоннл голову н качал ею, словно дремал.

— Так уж,— заговорнл несмело каментнк,—будь мнлостнв, в понедельннк... того... Сам вндяшь, куда бедному человеку деться? Разве пропадать с женою н детьмн?

— А что, прнкажешь дать еіце кружку? — прервал его речь нарядчнк.

— А, н точно, н точно! Гей, еше кружку пнва!

Еврейка прннесла пнво, нарядчнк выпнл его н вытер губы.

— Ну, так как же будет? — спроснл тревожно каменшнк, пытаясь взять нарядчнка за руку н заглядывая ему в лнцо.

— А как будет? — ответнл тот холодно, вставая н собяраясь выходнть.— Спаснбо тебе за пнво, а на работу в понедельннк не для чего тебе прнходнть,— я уже взял другого. А затем,— этн слова сказал он уже около дверей шннка,— я такях разбойннков, такнх внсельннков, как ты, не ніцу!

Н нарядчнк одннм шагом очутнлся на улнце, захлопнув за собою дверн шннка.

Несчастный каменш,нк стоял, словно громом пораженный, услышав этн слова.

Долгую мннуту стоял он недвнжнмо, не зная, что н думать. Потом очнулся. Какая-то днкая мысль блеснула в его голове. Он одною рукой схватнл стол, за которым сндел, отломал от него ножку н затем замахнулся ею над стойкой. Звон, дребезг, хруст, кряк еврейкн, возгласы людей, которые тотчас же сбежалнсь, крнк городового — все слнвалось в днкнй, оглушаюгцнй хор. Через мннуту несчастный каменіцяк очутнлся средн толпы евреев, которая просто ревела н внзжала от гнева, н онн с большнм «рейвахом» (шумом) отдалн «сумасшедшего н бесноватого разбойннка» в рукн городового. Грозный страж обідественной безопасностн ухватнл его за плечн н толкнул вперед себя. Рядом с городовым потатнлась перепуганная до смертн шннкарка, оставнвшая вместо себя какую-то другую еврейку в шннке, а вокруг ннх с воплямн н крнком целая толпа евреев н всякнх улнчных оборванцев повалнла к участку.

|/9/5]

3 В. СТЭФАНІКА

НЗ РАССКАЗА «КЛЕНОВЫЕ ЛНСТОЧКМ»

Утро.

Детн обедалн на земле, облнвалн пазухн н болталн ложкамн. Около ннх лежала мать, нзболевшаяся, желтая, н от болн прнжнмала коленн к грудям. Детн с ложкамн во рту оборачнвалнсь к маме, смотрелн н вновь поворачнвалнсь к мнске.

— Семенка, ты уже наелся?

— Уже,— ответнл шестнлетннй мальчнк.

— Так возьмн веннчек, побрызгай землю н подметн хату. Маме не годнтся наклоняться, потому что очень болнт в середнне. He пылн снльно.

Отойднте, я нз-за вас не могу подметать.

Мать поднялась н поволоклась на постель.

— Семенка, а теперь хорошенько вымойся, н Катруся н Марня пусть вымоются, да побегн — в жбанок воды зачерпнуть, только не упадн в крнннцу не наклоняйся шнбко.

— Семенка, пойдн н нарвн огурцов в решето, чтобы янхв горшке накваснла; внжу я, что стану слаба, н нечего вам будет с хлебом есть. Да нарвн хрену н вншневых лнстьев...

— Семенка, сннмн с жердн сорочкн, чтобы я покатала, a то ходнте черные, как вороны...

Семенка все бегал, делал все, что говорнла мама, н время от временн посменвался над младшнмн сестрамн

1 Ключ.

н говорнл, что девчонкв не умеют начего, разве только есть.

— Онй еіце маленькне, Семенка! Как вырастут, будут тебе рубаха мыть.

— Я пойду в наймы, там мне й будут рубахя стйрать... я в нйх не нуждаюсь.

— He радуйся, детка, службе, не раз будешь свой днй оплакнвать!

— Рассказывайте! Тятя вырослн в службе, а чего нм euje надо?

— Н ты вырастешь в службе, так что кожа будет слазвть от того роста. Но ты, Семене, не болтай, а собнрайся отцу нестм обед. Он, верно, такой голодный, что все глаза проглядел, высматрнвая тебя.

— Я должен тятнну палку взять, чтобы от собак обороняться.

— А когда потеряешь ее, то будет отец нас обовх бнть. Да не йдй простоволосый, но возьмн хоть отцов капелюх...

— Тот капелюх только на глаза наседает, так что не вндно дорогн.

— Вымой горшок й налей боріцу.

— Вы меня не учяте, сколько лйть, потому что я знаю.

— Семенка, а глядй, чтобы тебя собакя не покусалн.

* * *

Семенял ногамн по толстой полосе пылй й оставлял за собой маленькяе следы, словно белые цветы.

«Фью, пока я дойду, то это солнце меня порядочно вспарйт. Но я себе соберу волосы так, как солдат, то будет мне лучше йдтй».

Поставчл обед на дорогу й прнглажнвал волосы наверх головы, чтобы покрыть ее капелюхом й высматрйвать, как острйженный солдат. Глаза смеялвсь, он подпрыгнул й потрусйл дальше. Но волосы йз-под шнрокого капелюха сьехалй на затылок.

«Это пустяковый капелюх, вот когда я пойду в наймы, так тогда я себе ах какой капелюшок...»

Даже облнзался. Пройдя еше часть дорогн, он снова поставнл обед на землю.

«Я нарнсую себе большое колесо co спнцамн».

Сел посредн дорогн в пыль, обводнл вокруг себя палкой, потом рнсовал спнцы в колесе. Дальше сорвался, перескочнл через горшок с обедом н побежал очень веселый.

Около каждых ворот прокрадывался, заглядывал — нет лн на дворе пса — н только тогда скоренько перебегал. Нз одного двора выбежала собака н пустнлась за ннм. Семенка заплакал, завнзжал н прнсел. Палка вывалнлась нз рук на дорогу. Н порядочно так, сг>ежнвшнсь, сндел, ждал собаку, чтобы кусала. Потом осмелнлся взглянуть н увядел над собою черного пса, который спокойно стоял около него.

«На, на, цыган, на кулешн *, только не кусай, ведь очень больно, да н штраф твой хозянн будет платнть. А он тебе ногя переломает за тот штраф».

ІДнпал нз платка кулешн, кндал псу по кусочку н смеялся, глядя, как он в воздухе хватает. Пес стоял с открытой пастью, также н он разевал свой рот.

— А ты чей, внсельннк, что псов по дорогам кормншь? А в поле что понесешь?

Н какая-то женіцнна хлопнула его по шее.

— А-ах, вы еіце деретесь, а еслн пес меня хотел разорвать!

— А ты чей, такой ладный?

— Я Нвана Петрового, но мама роднлн ребенка н слабы, а я должен обед нестн, а меня псы кусают, а вы еш,е бьете...

— Ах, как я тебя бнла... куда же ты несешь поесть?

— Тяте несу на поле, около пруда.

1 Кушанье.

— Ндн co мной, горюшко, я тоже несу туда обед. Пошлн вместе. А кто обед варнл?

— Мама варнлн, потому что я еше не умею, а Марнйка н Катернна еше меньше меня.

— А мама разве не слаба?

— Ну, как не слаба, так катаются по земле, так стонут, что ох! Но я за ннх работаю...

— Вот уж ты работннк!

— Вы не знаете, так н говорнте пустое. А ну, спроснте у мамы, какой я умный! Я ‘«Отче наш» знаю целый...

Женшнна^засмеялась, а Семенка пожал плечамн н замолк. За ннм бежал пес, а он делал внд, что кядает ему кулешн, н заохочнвал ндтн за собою.

* *

Через трн дня.

Посредн хаты сндел Семенка с сестрамн я корыто с маленькнм ребенком стояло. Около ннх мнска с зеленымн, накрошеннымн огурцамн н хлеб. На постелн лежала нх мама, обложенная зеленымн ветвямн вербы. Над нею носнлся рой мух.

— Понаедайтесь, да снднте тнхо, а я понесу ребенка к Васнлнхе, чтобы покормяла грудью. Тятя сказалн, чтобы носнть утром, в полдень н к вечеру, а уж вечером онн самн прядут.

— Семенка, не уроня ребенка.

— Я думал, что вы спаля. Тятя сказаля давать вам холодной воды н булку есть. Марня такая хорошая, что ту булку ухватнла н откуснла уже раз. Но я побнл ее н отобрал. Будете есть?

— He хочу.

— Тятя сделалн нз воска свечку н сказалн, что еслн бы вы сталн умнрать, то дать вам ее в рукн н зажечь. А еслн я не знаю, когда давать?

Мама посмотрела большнмн, блестяіцнмн глазаміі на сына. Пучнна печалн, вся тоска н бесснльный страх сошлнсь вместе тут в очах н вместе роднлн две слезы. Онн выкатшшсь на ресннцы н застылн.

— Тятя утром в сенях тоже плакалн н так головою об косяк колотнлн! Заплаканные взялн косу н пошлн.

Взял ребенка н вышел.

— Семенка, не давай Катрусю н Марнйку н Васнлька мачехе бнть. Слышншь? Потому что мачеха будет вас бнть, от еды отгонять н чнстых сорочек не давать.

— Я не дам н тяте буду говорнть.

— He поможет ннчто,' сынок мой мнлый, деточка моя золотая! А когда вырастешь, чтобы вы друг друга крепко любнлн, крепко, крепко, крепко... Чтобы ты помогал нм, чтобы не давал обнжать.

— Когда я буду служнть н буду снльным, то я нх не выдам, я буду к ннм каждое воскресенье прнходнть.

— Семенка, н ете просн отца, как мама наказывала, чтобы вас любнл...

— Ешьте булку.

— Пой ребенку, пусть не плачет.

Семенка колыхал ребенка, но петь не умел. Н мать обтерла ладонью сухне губы я запела.

В слабых срываюіцнхся звуках вылнвалась ее душа н потнхоньку реяла между детьмн н целовала нх головкн. Слова тнхне, незаметные говорнлн, что кленовые лнсточкн развеялнсь по пустому полю, н ннкто нх не сможет собрать, н ннкогда онн не зазеленеют. Песня пыталась выйтн нз хаты н полететь в пустое поле за лнсточкамн...

СМЕРТЬ

Когда глухая осень настала, когда в лесу все лнстья поопадалн, когда черные вороны поле укрылн — тогда к старому Лесю прншла смерть.

Каждый умрет, смерть не страшна, но долго лежать — вот мука. 14 Лесь мучнлся. Средн свонх страданнй он то погружался в какой-то другой мнр, то вынырял нз него. А тот другой мнр был болезненно странный. Н ннчем Лесь не мог обороннться от того мнра, только одннмн глазамн. Н потому он нмн, блестяшнмн, нзмученнымн, так ловнл огонек маленького каганца

He отводнл глаз, держался его н все страшнлся, что векн сомкнутся н он стремглав рннется в невнданный мнр.

Перед ннм на земле сыновья н дочерн покатом уснулн, не моглн столько ночей не спать. Он нзо всех снл старался не оторваться взглядом от каганца н не поддавался смертн. Векн co страшной тяжестью прнподнялнсь над глазамн.

Он внднт на дворе много девочек, каждая в руке горсть цветов держнт. Все глядят на кладбніце, смерть высматрнвают. Потом все обрашают очн на него. Туча очей, снннх, н серых, н черных.

Открыл глаза н подумал:

— Глядн-ка, это те же ангелы перед смертью показываются...

А пока он думал, каганец нсчез нз глаз.

1 Светнльннк.

’ Поле ровное, шнрокое, выжженное солнцем. Оно проснт воды н всякую травку к себе клоннт, чтобы снее воды напнться. Он пашет ннву н ручек у плуга уже не может удержать, так палнт его жажда в горле. Н волов палнт, потому что онн ртамн сырую землю роют. Рукн валятся от плуга, а сам он падает на ннву, н она его пережнгает в уголья...

Каганец вывел его нз того мнра.

— He раз н не два я на поле без воды пропадал, у бога все запнсано.

Н снова упал туда.

На краю стола снднт его покойная мама н песню поет. Тнхо н грустно стелется голос по хате н к нему доходнт. Это та песенка, которую мама ему маленькому напевала. Н он плачет, н болнт у него сердце, н ладонямн он слезы ловнт. А мама поет прямо ему в душу, н все мукн там с тою песнею рыдают. Мама ндет к дверям, а за нею я песня ндет н мукн нз душн.

Н вновь каганец показался.

— Мама с того света может прнйтн н над свонм днтятею заплакать. Такое Бог право нм дал.

Ногн болелн от стужн, он хотел на ннх тулупчнк накннуть, но посредн этого в очах у него погасло.

Гулкне колокола над ннм звонят, краямн голову задевают. Голова его распадается, зубы сыплются нзо рта. Языкн колоколов срываются н падают ему на голову н ранят.

Раскрыл очн страшные н безжнзненные.

— Я обешал купнть колокол, чтобы он по селу пожар возвешал, но года былн очень тяжкне, н я все не мог купнть. Простн мне, Господй мнлосердный!

Н вновь опрокннулся в пропасть.

Сверху co страшной высоты снопы ячменя на него падают. Падают й засыпают его. Полова сыплется в рот, в горло. Колет огненнымн яголкамн, палнт адскнм огнем н режет в самое сердце...

Раскрыл очн, уже помертвелые я незрячне.

Мартыну не отдалн заработанного ячменя, н этот ячмень меня к смертн ведет.

Хотел крнкнуть детям, чтобы Мартыну ячмень отдалн, но крнк не мог вырваться нз горла, только горячею смолою по телу расходнлся. Продвннул черный язык, засунул пальцы в рот, чтобы дать выход голосу. Но зубы лязгнулн, сжалнсь н прнтнснулн пальцы. Векя упалн с громом...

Окна в хате открываются. В хату тянется белое полотенце, тянется без конца н меры. Светло от него, как от солнца.

Полотнтце его пеленает, как маленького ребенка, сперва ногн, потом рукя, плечн. Туго. Но ему так легко, так легко. А под конец обматывает горло — все туже, все крепче. Ветерком вокруг шен облетает н все обматывает, обматывает...

[1916]

АІТАРАТУРНА-

КРЫТЫЧНЫЯ АРТЫКУАЫ

I. НЕСЛУХОЎСКІ

Малую літаратурную спадчыну пакінуў нам I. Неслухоўскі — усяго толькі дзюжыну вершаў1... Але прычыну гэтага трэба шукаць не ў бясплоднасці таленту песняра, а ў агульным характары таго часу, на каторы прыпадае яго пісьменніцкая праца. На вялікі жаль, гэта былі нудныя 80-я і 90-я гады, калі ўсякая жывая справа зараз жа і зацісківалася, калі грамадзянская думка крэпка спала, калі ўсё жыццё якась пашарэла і прынікла. He трэба і казаць, што ніякага колькі-небудзь прыкметнага беларускага руху тады і ў паміне не было, бо нацыянальная свядомасць не магла развіцца ў народзе без помачы ўласнай інтэлігенцыі, а яна толькі што яшчэ пачынала адслаівацца. Праўда, на вялікім абшары нашага краю патроху з’яўляліся людзі, так ці сяк дарабіўшыяся да нацыянальнага самапачуцця, а разам з тым ужо пачала аджываць і замёршая лет на 15 беларуская пісьменнасць: перадрук<оў>ваўся 2 Марцінкевіч 3, з’явілася колькі ксёнжачак Ельскага 4, пераклад гаршынаўскага апавядання «Сігнал» 5, вершы Бурачка 6, Каганца 7, Шункевіча 8 і інш. Але да народу гэтыя творы бадай-што не даходзілі, а спольшчаная і абруселая беларуская інтэлігенцыя пачытывала іх з усмешкай, як нешта мілае і ў той жа час бадайшто ні для чаго не патрэбнае. «Надта ж яно міла думаць думкі і, як дзеці, пушчаць пузыр з мыла...» 9 Паміж яе мог

здабыць вядомасць хіба толькі «Тарас на Парнасе», каторы і перавыдаваўся шмат раз 10. Пры гэткіх умовах пісьменніцкая праца не магла быць колькі-небудзь напружанай, што і адбілася на малым ліку твораў Неслухоўскага. Так і здаецца, што пісаліся яны «паміж сур’ёзнымі справамі», калі выдаваўся вольны час, і доўга шчэ потым ляжалі ў скрыні песняра. Але гэтая марудасць працы мела і свой добры бок, бо павэдлуг яе паміж твораў Неслухоўскага няма пісьменніцкіх выкідышаў, каторыя так нярэдкі цяпер. Талент яго ўстаў перад чытачамі ва ўвесь свой рост...

[1910 ці 1911]

Прыглядаючыся да навейшай беларускай пісьменнасці, можна лёгка прыкмеціць адно цікавае і карыснае з’явішча. Яе аднакалёрны слой, што зліўся з сотняў пісьменнікаў — наследнікаў Багушэвіча, найчасцей знікаўшых пасля аднаго ці двух твораў,— гэты слой стаў патроху дзе-нідзе сцясняцца, у ім з’явілася колькі ядзер, сабраўшых у сябе ўсю яго яркасць, з кожным годам усё болей узрастаючых і ў сваім развіцці прымаючых большменш асабістыя колеры. Значэнне гэтага руху вельмі важнае, бо толькі пры ім літаратура мае змогу не таптацца на адным месцы, а расці і ўшыр і ўглыб. He трудна зразумець, чаму гэта так. Усякі выясніўшыйся, абасобніўшыйся пісьменнік хоць бы праз адно гэта стаіць на крок уперадзе пісьменнікаў-аднаднёвак, вабіць іх сваёй яркасцю, як аганёк матылькоў, і, прывабіўшы, гуртуе вакол сябе, творыць літаратурны кірунак. Так, у руху развіцця пісьменнасці адкладаюцца новыя наслаенні — пад колер тых глыб, што яркімі плямамі ўрэзаліся ў іх.

Праўда, не ў апошнім гаду пачаўся гэты рух, але толькі ў ім развіўся ён з асаблівай сілай. Ў памяці чытача затрымалася колькі новых імён і ясней адзначыліся асобнасці літаратурных твораў цікавейшых папярэднікаў пісьменнікаў. Апошняе тым больш б’е ў вочы, што аж трое з гэтых пісьменнікаў сабралі свае творы ў адно аглянуліся на пройдзены ў колькі год шлях, перагледзелі здабыткі сваёй працы. Гляньма ж на іх і мы.

Як і ў 1909 гаду, найбольш увагі звяртае на сябе Я. Купала; звяртае не толькі велічынёй сваёй здольнасці,

але гібкасцю яе, здатнасцю да ўсестаронняга развіцця. Гэта бадай адзіны наш пісьменнік, каторы ідзе ўперад, вядзе нейкую ўнутраную працу, і, зрабіўшы ці мала, не супыняецца аж да гэтага часу. Каб даць паняцце аб усёй моцы жыццёвых сокаў яго таленту, мы на мінуту вернемся аж да першых крокаў яго пісьменніцкай працы.

Пачаў ён з шурпатых вершаў, амаль не зусім зліваўшыхся з тагачасным слоем беларускай паэзіі; напісаныя пад Бурачка 2, залішне расцягненыя, слаба апрацаваныя з боку формы і мовы, яны ўвесь час перапявалі некалькі адных і тых жа тэм. Але не кволасць таленту, а толькі як бы нейкая нядбаласць выглядае зусюль: бо чым, апрыч нядбаласці, можна вытлумачыць з’яўленне хоць бы такіх слоў, як «Спалі вас, песні, дым (?) чырвоны (?)» 3 («Жалейка» 4, стр. 134), «Гарыста яна»5 (Беларусь) (стр. 102), «Барабаніў плуг» 5 (стр. 104) і т. д. I ўсё ж такі ці можна за гэта Купалу вельмі вінаваціць? Захоплены абразом прападаючай Беларусі і лічачы, што пясняр перш за ўсё павінен ^ыць грамадзянінам, ён усю ўвагу звяртаў на тое, што казаў, не цікавячыся зусім, у якія формы і як выліваліся яго думкі. I што б там ні было, а ўсё ж такі ён будзіў гэтымі вершамі душы чытачоў, дый не толькі таму, што ліліся яны з шчырага сэрца і ў роднай мове: не, і тады ўжо ў яго творах відаць было незвычайны паэтычны талент. He раз і не два прабівалася там яркая і моцная думка, пара-другая поўных пачуцця і зычных вершаў, хаця яны, праўду кажучы, зараз жа і знікалі, быццам і з’яўляліся толькі для таго, каб лепш кідалася ў вочы агульная слабасць вершаў 6.

Тое ж самае, здаецца, прыйшлося б сказаць і аб «Адвечнай песні» — паэме, выданай у апошнім гаду, але напісанай яшчэ ў 1908 г. Гэтая пацерка з невялічкіх гутараквершаў зусім збіваецца на «Жалейку»: змест іх той жа самы, форма, праўда, гладзей, але не вельмі 7,— і ўсё ж такі яны пакідаюць глыбейшы след у душы чытача; увесь сакрэт гэтага ляжыць у цэльнасці іх, бо размешчаны яны

павэдлуг аднэй і тэй жа думкі і ўвесьчас дапаўняюць, падтрымываюць адзін аднаго. Усё жыццё мужыка праходзіць перад нашымі вачыма, і няма там ніводнага моманту, каб не ліліся слёзы, і няма ніводнага пуці да лепшай долі, няма нічога лепшага за смерць... Бязвыхаднасць, безнадзейнасць — вось што чуваць ва ўсёй паэме, што цяжкім камянём кладзецца на душу чытача пасля кожнай праявы 8. Некалькі іншым тонам напісана толькі «вяселле»,— бадай ці не найлепшая частка паэмы. Калі што яму і шкодзіць, дык мо толькі такія словы, як «кадрыля», «парад» і т. п., а ўсё другое — і бойкі рытм, і рыфмы на сярэдзіне строк, і нават нейкая грубаватасць вельмі жывой мовы — усё на сваіх месцах, усё надта добра падабрана да зместу. Што датыкаецца да найслабейшага боку паэмы, дык — на наш погляд — гэта грубы сімвалізм , прыпамінаючы дзе-якія кепскія месцы з твораў расійскага пісьменніка Л. Андрэева.

Але на «Адвечнай песні» Купала не затрымаўся. Так, у палове 1909 г. яго талент, дасюль глуха клакатаўшы пад шэрай карой «Жалейкі», прабіўся на волю і паказаў, якую ён таіць красу і моц, бліснуўшы такімі вершамі, як «Жніво» І0(«Н.(аша) н.(іва)» 11 № 29), «Ноч за ночкай ідзе» 12 («Н. н.» № 37), «Адгукніся, душа» 13 («Гусляр» '4, стр. 10), «А як мы з хаткі выходзім» 15 («Гусляр», стр. 14), «Зазімак» 16 («Гусляр», стр. 52), «Памяці С. Палуяна» 17 («Гусляр», стр. 55) і др. Праўда, вершаў цаліком добрых з боку формы ў Купалы і цяпер яшчэ няшмат, да таго ж і змест іх не адзначаецца асаблівай глыбінёй і надзвычайнасцю, складаючыся з старых грамадзянскіх і горкаўскіх матываў ды з водгукаў так званага мадэрнізму; але ўсё ж ткі талент Купалы ўзрастае, пашырае круг сваіх тэм і ўжо не галосіць (ці — лепей — не толькі галосіць), a ўжо павявае смеласцю, жыццёвай сілай і пагардай. Гэтая перамена зместу адбілася і на форме вершаў Купалы, асабліва на іх важнейшым, усё ажыўляючым нерве — моцна забіўшым рытме. Буйны, шпаркі, ён падмывае, захоп-

люе чытача, гіпнатызуе яго, не дае апамятавацца, затрымацца і нясе яго ўсё далей і далей. Бадай-што ўва ўсіх леташніх вершах Купалы б’ецца ён з вялікай сілай і гуртуе вакол сябе ўсё іншае ў іх. Каб здаволіць яго разгон, канцы строк аж звіняць, з’яўляюцца рыфмы і пасярэдзіне верша, нават словы да яго падбіраюцца зычныя, моцныя; а калі ў мове сталеццямі гнуўшагася беларускага народа не хватае іх, дык Купала ўжывае новыя, выкаваныя ім самім 18, ні ў жаднага нашага паэты няма такога багатага славара, як у Купалы. Мала таго: нават і дзе-якія слабыя бакі яго вершаў маюць прычынай усё тую ж буйнасць моцнага рытму. Захоплены ім, Купала не ацэнівае акуратнасці сваіх слоў, кідаецца да першых папаўшыхся і нярэдка прыносіць сэнс верша ў ахвяру яго зычнасці. Лепшы прыклад таму — даволі харошы верш «За годам год» 19 («Гусляр» , стр. 21), збудаваны на адназычнасці, на паўтарэнні адных і тых жа рыфмаў і слоў, чым ён вельмі прыпамінае барматанне якогась цёмнага загавору (глядзі так жа верш «Гусляр» 20 — стр. 5 і др.). Яшчэ непрыемней робіцца, калі Купала пробуе туману сваёй думкі прыдаць від асаблівай глыбіні, як, напрыклад, у вершы «Знямога»21 («Гус.», стр. 20). Хай добрай перастрогай для шаноўнага пісьменніка будзе доля вельмі падобнага да яго расійскага паэты С. Гарадзецкага, каторы якраз на такіх вершах загубіў свой свежы талент 22.

Другім цікавым з’явішчам у беларускай пісьменнасці апошняга года была кніжка твораў ЯКоласа — «Песні жальбы» 23. Цэльнай выглядае яна па светагляду, моцна зросшыміся адзін з адным здаюцца яе вершы, але ёсць у ёй і якаясь акамянеласць: на працягу аж 4-х гадоў Колас не зрабіў значнага кроку ўперад і ў самых апошніх вершах пяе аб тым жа і так жа, як і ў пачатку сваёй працы. Ведама, турэмнае жыццё 24 не дае яму развівацца і павя-

лічыць круг сваіх тэм. А іх у Коласа вельмі мала: бедныя абразы роднага краю, доля нашага народа, турэмныя думкі і жыццё — вось, здаецца, і ўсе тэмы яго твораў. Ужываючы іх бадай шмат разоў, ён не можа не паўтарацца не толькі ў агульным змесце вершаў, але і ў асобных фразах і абразах 25.

Напрыклад, яшчэ ў № 3 «Нашай долі» 26 (1906 г.) мы чыталі, што «На камінку корч пылае» 27, але зусім гэтак жа пылае ён і ў вершы «Маці» 28, гляньма на верш «У школу» 29 і там пабачым «Ярка на камінку смольны корч пылае». Гэтакія паўтарэнні яшчэ болей павялічываюць аднатоннасць вершаў, і без таго не блішчучых ані красой формы, ані яркасцю мовы, ані абразнасцю зместу. Асабліва даецца ўсё гэтае ў знакі ў апісаннях (на наш пагляд — самай слабай часткі зборніка), бо як артыст-маляр Колас не стаіць вельмі высока, і не ў пекнасці формы, мовы ці малюнку хаваецца цэннасць яго вершаў, але ў праўдзівай — далекай ад усякай фальшы — любві да бацькоўшчыны; гэтая любоў, як цудоўная жывая вада ў казках, ажыўляе іх і робіць роднымі, блізкімі ўсякаму, у кім яшчэ ёсць душа жывая, хто не забыўся аб долі свайго народа, а моч сам перажывае апісанае ў гэтых вершах. На жаль толькі, выключна лірычны талент Коласа рэдка падымаецца да асаблівай сілы пачуцця; але там, дзе мог развярнуцца лірызм паэта, разбуджаны жывымі праўдзівымі пачуваннямі (гл. у «Песнях жальбы» аддз. «Думкі», «3 турмы»),— там ёсць і такія рэчы, як «Песня нядолі»30, «Восенны дождж», «Гусі», «Восень», «Ўюцца думкі», «3 турмы»31 і інш. Можна б паказаць, што там ці сям паміж іх спатыкаюцца русіцызмы, што апошні верш нагадывае А. Талстога («Край мой, край...»), але гэта ўжо драбніцы, і, нягледзячы на іх, памянёныя вершы, як і сам Колас, павінны заняць пачэснае месца ў нараджаючайся беларускай.пісьменнасці.

Руху ўперад няма і ў жартах А. Паўловіча; куды ні зірні — усё той жа куртаты змест, гумар каторага зусім

знікае ў надзвычайна расцягнутых вершах, усё той жа валючыйся з ног рытм, тыя ж абы-як толькі падабраныя рыфмы. Есць і русіцызмы, ёсць і зусім незразумелыя месцы. Мусіць, і сам Паўловіч разумее духоўную і артыстычную беднасць сваіх вершаў, бо, згуртаваўшы іх летась у зборнічак «Снапок», шмат чаго туды і не памясціў; але і пасля гэтага вартасць кніжкі асталася вельмі невялікай. Праўда, ёсць у ёй і добрыя бакі: першае (што можна сказаць і аб усіх нашых пісьменніках),— ён так ці сяк, але апрацовывае беларускую мову і, працуючы ў ёй, нават і слабым вершам дае беларускаму чытачу болей, чым добры, але чужаземны паэт. Апроч таго, ёсць у Паўловіча колькі вершаў, каторыя сведчаць, што ён мае змогу быць праўдзівым паэтам, толькі шмат працы трэба для гэтага і над формай верша і над развіццём свайго духоўнага зместу.

Што да Багдановіча 32, то і ў ім непрыкметна шпаркага развіцця, хоць асобнасці яго таленту выступаюць ужо даволі ясна. Гэта паэт-маляр. Слабы як лірык, ён усю сваю ўвагу звяртае на абразнасць зместу вершаў і разам з тым клапоціцца аб згушчонасці яго, спадзяваючыся прыдаць ім праз гэта асаблівую сілу, але, сціснутыя павэдлуг такіх заходаў, вершы іншы раз заміж малюнка даюць якісь абрывак яго. Што варта гэтая праца, сказаць пакуль што цяжка, а таму, адзначыўшы даволі шырокі круг тэм у гэтых вершах і бледнасць мовы іх, я перахаджу да другарадных паэтаў.

Есць тут і даўныя знаёмыя (А. Гарун, Г. Леўчык, Стары Улас, перапяваючы Коласа, Ц. Гартны), ёсць і некалькі новЬіх імён (Чарнышэвіч і Піліпаў), але ніхто з іх не даў нічога асабліва яркага 33. Лепшыя вершы Гартнага і Леўчыка — у «Календары» 34. Адна толькі Канстанцыя Буйла абяцае развіцца ў праўдзівы асабісты талент 35. Як мы бачым, рух, аб каторым гаварылася ў пачатку стацці, адбіўся і тут: лік другарадных пісьменнікаў значна павялічыўся; ёсць перамены і ў змесце вершаў, каторыя ўжо

кіруюцца да новых матываў і дзеля гэтага робяцца бодьш рознакалёрнымі. Што ж датыкаецца да паэтаў-аднаднёвак, то іх у апошнім гаду бадай што не было, а тыя, што і з’явіліся, давалі найбольш добрыя рэчы («Н. н.», 1910 г.— гл. Каганец, Крапіўка, Будзька 36 і інш.).

Урэшце, адзначым скончанае летась выданне «Беларускіх песняроў»37 і зборнік народных песняў (сабраў Грыневіч) 38, цікавы і з артыстычнага боку. Наогул, нядрэнную памяць пакінуў па сабе мінулы год у гісторыі нашай паэзіі.

III

Пераходзячы да апавяданняў, адзначым перш за ўсё двух пісьменнікаў: Власта і Ядвігіна Ш. Вакол іх згуртаваліся чуць не ўсе нашы аўтары апавяданняў, вытварыўшы павэдлуг гэтага два асобныя слаі: адзін складаецца з невялічкіх рэчаў, каторым і назовы ніяк не падбярэш: апавяданне — не апавяданне, думкі ўслух — дык не тое... адным словам, нешта збіваючаеся крыху на так званыя «вершы ў прозе». Найчасцей можна знайсці там апісанне прыроды і выкліканых яе відам думак, але ўсё гэта бледна, нудна, бяскрыла; да таго ж аўтары іх маюць небагата духоўнага зместу. Адзін толькі Власт здалеў даць у сваіх абразках нешта цэннае 39. На жаль, ён іншы раз даволі моцна нагадуе польскіх мадэрністаў (гл. «Мары»), у бытавых жа апавяданнях губіць лепшы бок свайго таленту — сумную паэтычнасць. Але бывае, што на апісаннях нашага шэрага жыцця адбіваецца лірычны пад’ём душы пісьменніка і ўплятае ў вянок нашай літаратуры свежы яркі цвяток (гл. ап.(авяданне) «Лебядзіная песня»).

Другі слой склаўся з жартаў, развітых у дробныя апавяданні. Вартасць лепшых з іх — у жывасці мовы, у пэўным апісанні народнага быту, у тым, што яны папраўдзе караняцца ў народным творчастве і толькі разві-

ваюць яго, уліваюць у літаратурныя формы, а таму яны блізкі і зразумелыя народу.

Лепшай спадчынай, дастаўшайся нашай літаратуры леташняга года ад гэтага кірунку, былі бойкія казкі-апавяданні Ядвігіна Ш. (напісаная другім тонам «Бярозка» выйшла слабей) 40, ды яшчэ дзе-якія рэчы другіх пісьменнікаў («Ахвяра» 41 Гурло і др.). Сюды ж трэба далажыць г некалькі апавяданняў, па зместу свайму блізкіх да народнай мудрасці («Гарэлка»42 ЯОкліча, «Казка не казка» 43 Н.). Хоць і невялічкія гэта здабыткі, але і тут адбіўся агульны ўзрост нашай пісьменнасці.

Урэшце, з нараджэннем тэатра з’явілася і яшчэ адно наслаенне яе — беларуская драма, праз каторую першы раз наша мова люнула моцнай хваляй з вёскі ў места.

3 розных драм, напісаных у беларускай мове, летась прадстаўлялі «Моднага шляхцюка» 44 К. Каганца і перакладную «Па рэвізіі»45 і «Не розумам паняў, а сэрцам»46.

Есць у нашай літаратуры і яшчэ адна драма — драма жыццёвая. 8 апрыля абарваў жыццё сваё на дваццатай вясне Сяргей Палуян 47; а якая любоў да Беларусі таілася ў яго сэрцы, які шырокі, многабочны талент загінуў з яго смерцю — гэта можна зразумець і з глыбока сімвалічнага, напоўненага душэўным болем апавядання «Вёска»48, і з другой рэчы — «Хрыстос уваскрос» 49, дзе на ўсім працягу б’ецца хваля напружанага пачуцця.

Моцна ціснула маладога пісьменніка сучаснае грамадзянскае жыццё, ды не пакарыўся ён яму і за гэта заплаціў сваёй смерцю. He забудзема ж яго ў час барацьбы і абдалення 50, але няхай у нас прабуджаецца разам з тым і святая гордасць: наша пісьменнасць неразвітая і каравая, але вялікім пачуццём напоўнена ўсё яе цела, не на грашовых справах трымаецца яна і ніколі не пойдзе чысціць боты капіталу!

[19H]

САНЕТ

Тэарэтычна-гістарычны нарыс

Паняцце аб санеце дасюль яшчэ астаецца даволі зыбкім, цякучым, дасюль яшчэ яно не застыгла, не ацвярдзела, не атрымала акончаных форм. 3 аднаго боку, самі паэты па няведзенню альбо і па нядбаласці ўсякімі licentiis роеticis 1 не давалі яму скрышталізавацца, зрабіцца болі ўстойчывым; з другога — рознымі тэарэтыкамі пісьменнасці развіваліся не зусім адзінакавыя пагляды на дзеякія бакі гэтай краснай формы. Але ўсё ж ткі было ў ёй і некалькі рэчаў, пад каторыя ніхто не прабаваў падкапацца, бо разам з імі рухнуў бы і ўвесь стройны санетны гмах. Звярнуўшы ўвагу да іх, мы можам сказаць, што санетам называецца верш, складаючыйся з чатырнаццаці напісаных пяцістопным ямбам строк, у каторых мужскія рыфмы чарадуюцца з жаноцкімі і маюць такі парадак: abbaabba ccdede. Праўда, для апошніх шасці рыфм шмат кім дапускаецца якое ўгодна размяшчэнне, але строгія тэарэтыкі, як, напрыклад, Сент-Бёў альбо Ляконт дэ Ліль, адмаўляліся лічыць санетамі гэткія вершы. Адзначанага ж чарадавання трымаліся і такія майстры пісьменніцкага цэху, як слаўнавядомы ў свой час паэта Малерб. Таго ж будзем трымацца і мы.

Намі зроблены агульны абрыс санетнай формы. Усе іншыя элементы яе караняцца ўжо ў гэтым асноўным ядры, гуртуючыся вакол яго. Паглядзім жа, наколькі глыбока і моцна ўвайшлі іх карэнні ў свой грунт.

Мы бачым, што першыя восем строк санета скаваны між сабой ланцугом адзінакавых рыфм, знітаваны імі ў

7 Зак. 997

нешта цэльнае, звернуты ў нейкі паэтычны маналіт; а каб гэтая знітоўка была мацнейшай, каб пачатак верша не расслаіўся на два зусім незалежных куплеты,— апошняя канцоўка першага з іх і пачатковая другога павінны быць аднолькавымі. Стаячыя ж далей ужо новыя рыфмы павінны зрабіць глыбокую трэшчыну паміж гэтым кавалкам і ўсім астатнім. Значыцца, санетная форма распадаецца на дзве асобныя часці, што вымагае і ад зместу кожнай з іх як скончанасці, так і незалежнасці. Калі ж бы ён перапляснуў за край уласнай формы, прарваў яе гаць і ўліўся ў межы другога кавалка,— пекнасць верша была б адразу папсавана; форма і змест яго зрабіліся б чужымі, непрыстасованымі, нязгоднымі, змагаючыміся між сабой, увесь час шкодзілі б яны адзін аднаму збудзіць у чытача пачуццё красы і нават забівалі б яго. Такім парадкам, пэўна напісаны санет, быццам арэх-спарыш, павінен хаваць пад аднэй скарлупой два асобныя, хоць і шчыльна сціснутыя між сабой ядры. Углыбляючы сваё значэнне, гэтая будоўля верша адціснула ўласную пячаць і на характары зместу кожнай з дзвюх яго часцей. Павэдлуг гэтага ў першых васьмі строчках развіваецца тэма санету, а ў астатнім — заключэнне да яе; ставіцца пытанне і даецца адказ; малюецца абразок і выкладаецца паясненне к яму. А каб пабольшылася свежасць вытваранага такім парадкам санета, трэба каб ні адна нітка з яго тканіны, ні адна цагліна з яго гмаху, ці прасцей кажучы, ні адно слова з яго не ўжывалася болі разу. Толькі пасля здавальнення ўсіх гэтых вымог здолее з’явіцца тая высокая краса, пры каторай, як кажа класічны верш Буало, «un sonnet sans defaut vaut seul un long poeme» 2 («пэўна напісаны санет варт цэлай паэмы»).

ПОЭЗНЯ ГЕНМАЛЬНОГО УЧЕНОГО

Н поэзня, н наука нмеют, в конце концов, одну н ту же обіцую цель: удовлетворенне познавательной потребноста человека. Положенне это настолько прочно установлено в современной поэтнке, что я счнтаю нзлншннм более подробно останавлнваться на нем. Следует лншь оговорнться, что формы, в которых онн закрепляют свон достнження, не только не тождественны, но дажб протнвоположны. Наука дает схему, формулу; поэзня — жнвой, конкретный образ. Однако уже в методах, которымн опернрует каждая йз ннх, мы не находнм столь твердой разграннченностн. Правда, в поэзнн преобладаюгцей стнхней является ннтунцня, а в науке — логнческое умозренне, нетороплнво лепяіцее однн вывод к другому. Но ведь это последнее не чуждо н поэтнческому творчеству, а ннтунцня н в научных открытнях нграет крупную роль. Да н помнмо этого мы не внднм прнчнн, почему бы поэзнн н науке не ндтн рука об руку. Ведь нменно таково было нх взанмоотношенне на заре человечества, когда людн не менее пытлнво, чем теперь, спрашнвалн себя:

Отчего зачался у нас белый свет? Отчего у нас солнце красное? Отчего у нас млад-светел месяц? Отчего у нас зорн ясные?

Отчего у нас звезды частые?

Отчего у нас ночя темные?

Отчего у нас дробен дожднчек?

Нашя прашуры зналя, какой ответ нужно дать на этй вопросы, нбо тогда всем доподлйнно было нзвестно, что «ночн темные от дум Божййх», «светел месяц от очей его», «й буён ветер от дыхання Божьего», «дождн дробные от слезы его». Это, конечно, поэзйя, но ведь это в то же время й, так сказать, натурфнлософня, подводнвшая йтогй народным воззренням на прйроду й в народной среде нгравшая роль яменно того, что мы называем научной нстйной.

В эту эпоху, как мы внднм, наука н поэзня не находйлнсь между собою в протнворечнн, й духовный мнр человека отлнчался необыкновенной цельностью. В настояіцее время мы этого не наблюдаем. Наоборот, наука й поэзяя ндут каждая свойм путем, без малейшего контакта между собой. Наше поэтйческое мйровоззренйе совершенно оторвано от мнровоззрення научного; онй чужды друг другу, не согласованы между собой; эволюцйя в одной нз этйх областей не оказывает отутнтельного влйянйя на состоянйе другой, н, в конце концов, наша духовная сфера оказывается расколотой надвое.

Неуднвйтельно, что мы наталкйваемся йной раз на попыткн сблнзнть этн раз-ьедйненные областн, установйть между нймй связь й взанмодействне, чтобы как та, так й другая шлн в своем поступательном двйженйй, так сказать, «в ногу» й даже поддержявая друг друга. Так, напрймер, во Францчй в нашн днн сутествует возбудмвшая некоторые надежды школа «научной поэзйй» *, поставявшая себе йменно эту цель. Однако совершенно напрасно полагают лнца, обьеднннвшйеся в указанном теченнн, что онй сказалй мнру какое-то «новое слово». Чтобы убедмться в этом, достаточно вспомнйть хотя бы Гете — велнкого поэта й крупного ученого, между поэтяческймй откровенйямй которого й его научным мнровоззренйем суіцествует бесспорная связь. Но еіце ярче й еіце раньше эта связь проявнлась у другого велйкого человека — Мйхэйлэ ВаСйльевача Ломоносова. По отношеняю к некоторым его прочзведенйям уже вполне прнменймо названне «научной

ііоэзйй» й прнтом мменно к тем йз ннх, которые могут пренмуіцественно перед всемн другямя претендовать на тнтул «поэзйй». Нх й следует прйзнать основным ядром поэзйй Ломоносова, той ее сердцевнной, которая заслонена от нашнх глаз толстым слоем шероховатой коры.

* *

Лвтературное наследне Ломоносова не слйшком разнообразно. «Ода на взятне Хотнна» 2, десятка два с лйшнйм прйдворных од, составленне которых едва лй не входнло в служебные обязанностн Ломоносова; свыше пятндесятн мелкнх «надпясей» (частью переводных), о которых следует сказать то же самое; десяток стнхотворных переложеннй псалмов — нзлюбленное занятне многйх поэтов этого временн; некоторое колячество сатнр, образчнк баснм, образчвк эпйстолы («Пнсьмо о пользе стекла»3), образчяк йдйллйй, образчяк геронческой поэмы («Петр Велнкйй»4), несколько переводов й образцов стйха да пара сработанных по заказу трагедмй 5— вот н все, что нам осталось от Ломоносова. Все это было в свое время для нас н ново й нужно в качестве образца, но все это не выходнло йз пределов шаблона, выработанного в Западной Европе, с поправкой прчменйтельно к условням нашей жйзнй. Думается даже, что эта верность шаблону могла быть преднамеренной у Ломоносова, являясь результатом стараннй дать на русском языке вменно то, что нмелось в прочйх «европскйх землях». С другой стороны, казенный, полуслужебный характер этой поэтнческой работы должен был йсключать возможность душевного гореняя, возможность творчества 6. В самом деле, провзведенйя Ломоносова свндетельствуют о налйчностн у него довольно прнмечательного мастерства, в нйх найдется не мало хорошо сработанных стнхов н выразйтельных фраз, но почтн нет самого главного — жйвятельного веяняя поэзйй. Лйшь две веіцн представляют собою яркое йсключенне нз этого

правнла, а нменно: «Утреннее» н «Вечернее размышленне о Божнем велнчестве»7. Как то, так н другое напнсаны Ломоносовым по собственному почнну, а не по обязанностн: вот почему здесь сказалась его творческая душа.

Это была душа геннального ученого, велнкого провндца прнроды. Энцнклопеднст по свонм познанням, он обладал янстннктамя Колумба, он постоянно стремнлся к новым н новым открытням н достнженням. Шнрота знаннй н еш,е большая шнрота воображення позволялн ему рнсовать гранднозные картнны космоса, создавать смелые гнпотезы, которым было место еслн не в науке, то в поэзнн. Помннте лн вы торжественное: «С полночных стран встает заря»? 8 йменно здесь было запечатлено геннальное прозренне о пронсхожденнн северных сняннй нз трення холодных н теплых частнц воздуха. Над обоснованнем этой гнпотезы Ломоносов стал работать много позже, а в то время он н сам eine сомневался в ее верностн:

Как может быть, чтоб мерзлый пар Средя знмы рождал пожар?

Нтак, перед намн прнмер научной ннтунцнй, умственного озарення, опереднвшего медленное, экспернментальное нсследованне вопроса н закрепленного в поэзнн. Но еіце более прямечательны космяческне картнны Ломоносова, для создання которых было так ценно сочетанне в его духовном облнке одновременно н ученого н поэта. Будь нам возможно взлететь к солнцу, пншет Ломоносов,—

Тогда б co всех открылся стран Горяіцнй вечно океан.

Там огненны валы стремятся Н не находят берегов;

Там внхрн пламенны крутятся, Борюіцнсь множество веков; Там камнн, как вода, кяпят, Горяіцн там дождя шумят.

Сяя ужасная громада

Как нскра пред тобой одна...9

Н нечто тютчевское 10 слышнтся в другом варнанте этой последней мыслн:

Открылась бездна звезд полна; Звездам чнсла нет, бездне дна. Песчннка как в морскнх волнах, Как мала нскра в вечном льде, Как в снльном внхре тонкнй прах, В свнрепом, как перо, огне, Так я в сей бездне углублен!..11

КАРОТКАЯ ГІСТОРЫЯ БЕЛАРУСКАЙ ПІСЬМЕННАСЦІ ДА XVI СТАЛЕЦЦЯ

§ 1. Дасюль яшчэ навука, далёка ўрыўшыся ў глыб мінулых гадоў, не здолела высачыць да канца цікавае перапляценне ўросшых у дагістарычную глебу каранёў, на каторых трымаецца «трыедзінае» 1 дрэва расійскага народа 2. Ужо тое ж, што абрысавалася перад намі праз імглу сталеццяў на самым гістарычным гарызонце гісторыі, зліваючымся з вобласцю невядомага, сведчыць аб культурным драбленні расійскіх славян. Ужо з самага пачатку распадаліся яны на шмат народцаў, кожны з каторых меў асобны грамадзянскі лад, асобныя звычаі і, напэўна, адменнасці ў гаворцы. Але патроху гурткі плямён, жыўшых пры адзінакавых геаграфічна-кліматычных варунках, сціскаліся імі ў адно цэлае, меўшае адзінакавы эканамічны і грамадзянскі быт, мову і так далей; з другога ж боку, і мяжа, раздзяляючая гэтыя краёвыя культуры, углыблялася ўсё болей і болей павэдлуг развіцця крышталізацыі іх, павэдлуг пашырэння і ўмацавання асобнасцей кожнае часткі ўсяго краёвага масіва. У ходзе гэтых двух напаўняўшых адзін аднаго рухаў ужо к канцу трынаццатага сталецця адліліся ў даволі ўстойчывыя формы чатыры рускія народы 3: беларускі (каторы склаўся з плямён крывічоў, дрыгавічоў, радзімічаў і дулебаў4), велікарускі, украінскі і наўгародскі 5. У гэтую ж пару дайшлі яны і да гасударственнага расстання: украінцы на доўгі час былі вычаркнуты татарскімі набегамі з кнігі жыцця, а ўсё астатняе пачало гуртавацца ўкруг двух незалежны^ ядзер — Літвы і Масквы, шпарка абрастаўшых вакольнымі вобласцямі. Маскве выпала на долю быць цэнтрам

вырабляўшагася тады з славян ды фінаў велікарускага народа, яшчэ не меўшага моцных каранёў у засялёным ім краю, страціўшага амаль не ўсе звязкі з мацярынскай кіеўскай культурай і прымушанага новымі варункамі жыцця будаваць свой быт на іншых асновах. Беларускі ж народ, цалкам увайшоўшы ў Літоўскае гасударства б, развіваўся, як і раней, на старым корані, вытвараючы такім парадкам культуру, незалежную ад культуры велікарускай і з самага ж пачатку адражняўшуюся ад яе. Адным з бакоў гэтага развіцця быў узрост беларускай пісьменнасці, каторая з таго часу патроху становіцца на пэўны грунт.

§ 2. Спачатку на Беларусі, як і ў іншых расійскіх краях, пісалі толькі так званай царкоўнаславянскай мовай, каторай, аднача, ніякі славянскі народ не гаварыў. Занясло яе да нас хрысціянскае духавенства, браўшае патрэбныя для царквы кнігі ад балгар і сербаў, бо расійскія славяне ўласнай граматы вытварыць не здолелі. Пісаліся ж гэтыя кнігі царкоўнаславянскай мовай, каторая можа, і мела б права называцца ў свой час агульнарасійскай, бо калісьці ўжывалася ўсімі граматнымі рускімі людзьмі. Найвялікшую частку іх складалі асобы з духавенства, іншы раз не расійцы родам і, канешне, узгадаваныя ў царкоўнай славяншчызне. Гэтае апошняе наклала яркае кляйно на тагачасную пісьменнасць: яна амаль што не ўся ўкладывалася ў вузкія рэлігійныя межы; новыя галіны яе, як, напрыклад, летапісі альбо творы да гасударственнага пажытку, вырабленыя кніжнікамі для кніжн-ікаў, з’яўляліся ўсё ў тэй жа царкоўнаславянскай мове 7. I доўга, як нікчэмны пясок, наносным, асобным, маруда зліваючымся слоем ляжала гэтая пісьменнасць на сваім тлустым падглеб’і — народнай гаворцы,— але зусім не злівацца яны не маглі. Увесь час у кніжную мову прасачывалася, урастала народная і, павэдлуг абасаблення трох расійскіх культур, разрывала яе на тры часці, кожная з каторых вырабляла ўласны нацыянальны выгляд. Такім парадкам фарміраванне нашай пісьменнасці

было марудым, але ўсё ўзрастаючым усасываннем краёвай царкоўнаславянскай пісьменнасцю беларускіх народных слоў і зваротаў, каторыя, накапліваючыся на працягу сталеццяў, нарэшце, у корані перарабілі яе. Але была і яшчэ адна пуціна: з цёмных глыбін народнай творчасці магла ўсплыць наверх і адзначыцца на соннай гладзі пісьменнасці тая альбо іншая рэч. Зрабілася такое здарэнне, праўда, толькі адзін раз, але з яго і пачынаецца гісторыя беларускай пісьменнасці.

§ 3. У 1795 гаду быў'знойдзен маскоўскі зборнік (XVI сталецця), у каторы паміж іншым увайшло і «Слова аб палку Ігараве» 8, вытваранае каля ХЧ века на Паўдзённай Русі. Яно неакуратна злеплена з рознакалёрных, незалежных адзін ад аднаго кавалкаў, з’яўляўшыхся ў розныя часы і ў розных месцах; папалі туды і два заходнерасійскія паданні, так жа сама не маючыя нічога супольнага з аснаўным ядром «Слова» і, безагаворачна, прымазаныя да яго, як калісьці ўмазывалі вялізныя каменні ад старадаўніх разваліўшыхся муроў у пазнейшыя будоўлі. Абодва яны пачалі ўжо перарабляцца ў песні, калі былі на паўпуці зупынены і недаразвіўшыміся засушаны на паперы, як цвяткі якогась гербарыя. Але і такімі квапяць нас гэтыя творы, дзе, нагадываючы асобнасці загавораў, пад наплывам чуцця знікае звычайнае сцапленне слоў, усюды прабіваецца хоць і змяняючыйся, але напружаны рытм, выклад робіцца сціснутым, мова моцнай, і ўжо пачынаюць фарміравацца пекныя вобразы. Пазнаёмімся ж з абодвымі гэтымі заспіртованымі зародышамі, зберагаўшыміся сотні год.

Песня пра князя Ізяслава, каторы «пазваніў мячамі аб шаломы літоўскія ... а сам, ізрублены, пад чырвонымі шчытамі, на крывавай траве, усхапіў на гэтае ложка славу і прамовіў: «Дружыну тваю, княжа, скрыдлы птах прыадзелі і звяры кроў палізалі». Песня гэта наўсягды астанецца надзвычайным прыкладам згушчонасці пачування, сціснутасці руху выкладу. Быццам стрымовываючы

кожным словам душэўнае хваляванне, расказана цэлая жыццёвая драма і расказана так, што нічога не можна прыбавіць альбо адкінуць.

Другая песня-казка апавядае ўжо пра князя Усяслава, каторы «атварыў вароты Ноўгарада, расшыб славу Яраслававу і датаркнуўся кап’ём да залатога трону Кіеўскага» 9; яна, праўда, не мае такой стройнасці ў агульнай будоўлі выкладу, як першая, але затое проста перапоўнена вобразамі і сраўненнямі, каторыя ўсе — з пачатку да канца — узяты з мужыцкай глебы, з быту народа-земляроба, пракладваючага свае боразны сярод бяскрайных лясоў; толькі ён, загублены ў драмучых пушчах і балотах, мог на працягу некалькіх строк столькі раз успамянуць адзін і той жа выраз «скакнуў лютым зверам», «скакнуў воўкам», «воўкам рыскаў», «воўкам пуціну перабягаў». Толькі народ, усімі думкамі, усім рухам жыцця свайго прыкуты да хлебаробства, мог апісываць бітву ў такіх словах: «На Нямізе (рацэ) снапы сцелюць галавамі, малоцяць цапамі харалужнымі, на таку жыццё кладуць, веюць душу ад цела. Нямігі крывавыя берагі не збожжам былі пасеяны — пасеяны касцямі рускіх сыноў». Вось да якой моцнасці і вобразнасці выкладу дацшоў беларускі мужыцкі народ, вось якія краскі паэзіі ўзрасталі калісьці на яго палях!

§ 4. Кінуўшы, такім парадкам, погляд на два заходнерасійскія каштоўныя каменьчыкі-самародкі, устаўленыя ў штучную аправу «Слова», пабачыўшы тое, што дала народная гаворка для нашай пісьменнасці,-—звярнема ўвагу і на другую яе часць, уфундаваную ўжо на «обідерусской» царкоўнаславянскай мове. Першае, што тут кідаецца ў вочы — гэта брак паэтычных твораў, усюды раджаючыхся толькі ў кашульцы роднага слова. Гляньма шырэй — і бачым агульную кволасць пісьменніцкай творчасці, заглушанай чужым, мёртвым языком, каторы, як магільны камень, ціснуў яе, не даваў ёй выпрастацца, развіцца і ўшыр і ўглыб; таму ўзрост даўнейшай нашай

пісьменнасці — гэта ўзрост перш за ўсё перапіскі ды перакладаў розных старэйшых твораў, гэта, далей, узрост пераробкі іх і толькі на апошнім месцы — узрост творчаскага труда. Толькі выпадкова можна пабачыць запісаным на яе скрыжалях імя таго альбо іншага пісьменніка; рэдка на якой цалі яе шэрай тканіны быў накладзены штэмпель часу і месца вырабкі. Адны і тыя ж рукапісы знаходзіліся як у Кіеве, так і ў Полацку і ў Уладзіміры, вытвараныя, напрыклад, у XI — XII сталецці, чыталіся і перапісываліся нават цераз колькі сот год. Такім парадкам, аглядаючы гэтыя творы, не знітованыя з адным якімсь іменем, часам альбо краем, мы павінны будзем гуртаваць іх толькі па зместу, не звяртаючы ўвагі на месца і на пару з’яўлення. Але тут жа адмецім, што развіццё беларускай пісьменнасці ішло чым далей, тым усё больш бардзеючым крокам і павялічывалася не ў арыфметычнай, а ў геаметрычнай прагрэсіі: так камень, ідучы да дна соннага става, робіць на яго люстранай гладзі спачатку ледзьве відны, але што раз болей пашыраючыйся круг; такім жа парадкам узрастала і нашая пісьменнасць. Уважаючы на гэтае, мы разаб’ем яе на два неадзінакавых па сваёй велічыні і разнабочнасці кавалка, першы з каторых павінен будзе ахапіць XIII і XIV сталецці, а другі — толькі XV-e.

■ § 5. Старэйшым з дайшоўшых да нас заходнерускіх рукапісаў дасюль астаецца дагавор, зроблены між Рыгай і смаленскім князем у 1229 г.10,— першы з даволі доўгай чаргі, у каторай месца падупаўшага Смаленска хутка заняў Полацк. Апроч таго, мы маем яшчэ крыху розных грамат: жалаваных, дагаворных, укладных, клятвеных і інш.,— а ўсяго твораў, прыстасаваных да гасударственнага пажытку і з’явіўшыхся на працягу двух сталеццяў (XIII і XIV), меецца цяпер каля 40; урэшце, збераглося яшчэ пяць рэяігійных кніг — 2 спіскі Псалтыры і 3 Евангелля Гэтым і абмяжовываецца ўвесь спадак, дастаўшыйся нам ад-абодвух першых вякоў жыцця нашай пісьменнасці. У параўнанні з ім можа здавацца добрым тое

палажэнне, у каторым яна знаходзілася на працягу XV сталецця |2. К гэтаму часу Вялікае княжаства Літоўскае даволі цвёрда ўстанавіла свае межы, і беларуская зямля рэзка абасобілася ад зямель маскоўскіх, так што ўсе стасункі між імі, якія і былі раней, на доўгі час абарваліся бадай што зусім. Таму ўмацовываўшаяся тады маскоўская пісьменнасць павінна была доўгі час расці і развівацца без жаднага звязку з пісьменнасцю беларускай, палажэнне каторай, як мы ўжо ўказывалі, палепшылася ў параўнанні з папярэднімі часамі; прычынай гэтага пад’ёму трэба прызнаць узмацаванне некалькіх важных з’явішч, каторыя ўзрасталі, падтрымовываючы ўвесь час адзін аднаго. Першае, к тэй пары беларуская народная культура ўжо вырабілася ў аснаўных чартах, ужо адстаялася, пачала ацвердзяваць. Будучы больш развітай ад культуры літоўскай, яна пераважыла гэтую апошнюю на вагах гісторыі, так што ўсё гасударственнае жыццё Вялікага княжаства адбывалася ў беларускіх нацыянальных формах,— літоўскім было тут адно толькі названне, адзін толькі этыкет; на беларускай гаворцы ішоў суд, пісаліся акты і граматы, вяліся перагаворы з чужаземнымі гасударствамі; па-беларуску размаўлялі і вялікія князі і баяры, нават літоўцы родам, бо абеларушыванне іх ішло тады поўным ходам; звычайна, што свае духоўныя патрэбнасці яны задавальнялі з кніс у беларускай мове, каторая, да рэчы сказаць, ужо нямала вымыла з іх царкоўнай славяншчыны; поруч з тым і самы лік кніг 13 павялічыўся, бо цяпер іх было можна ўжо лягчэй зразумець, ды і людзей, прыхільных да чытання, патроху прыбывала. Павэдлуг гэтага пад’ёму ў пісьменнасці і рукапісаў, належачых да XV сталецця, дайшло да нас значна болей чым ад папярэдняга. Адных грамат налічываецца каля 9 дзесяткаў; паміж імі асаблівую ўвагу на сябе звяртаюць два статуты, з каторых першы дан каралём Уладзіславам II 14 між 1420—1423 гадамі, а другі — карйлём Казімірам Ягелонавічам у 1468 гаду |5. Разам з тым пачалі пашы-

рацца і непрызначаныя да гасударственнага пажыткутворы, з’яўляўшыеся часцей за ўсё згуртаванымі ў розныя зборнікі. Аглядаючы іх, з рэлігійных рэчаў прыйдзецца адмеціць два спіскі растлумачанай Псалтыры (Евангелля няма зусім) 16, а так жа сама — вучыцельную пісьменнасць: паўчэнні Яфрэма Сірына і Кірыла Іерусалімскага «Сабранне слоў паўчыцельных», «Грыгорыя, папы рымскага, гутаркі» ‘7 і інш,— усё найбольш пераклады. У асобны кут трэба аддзяліць вельмі лічныя працы рэлігійнагістарычныя, меўшыя ў свой час і навучную вагу, што дае пачасці адгадку незвычайнай прыхільнасці да іх чытачоў. Тут на першым месцы мы будзем павінны паставіць чаргу зборнікаў, зумысля прыстасаваных да толькі што памянёнай мэты; паміж імі вядомыя «Чэцьі-Мінеі», дайшоўшыя да нас у некалькіх спісках '8, і так званы «Пралог» апавядалі аб розных святых, гуртуючы апісанні іх жыцця па месяцам і нават дням; тре ж самае, толькі абэцадлавым шыхам, выкладаў «Патэрык», празваны ад гэтага «азбучным» («абэцадлавым»); урэшце, меўся яшчэ «Патэрык Іерусалімскі». Усе яны мелі жэраламі сваімі падобныя ж грэцкія зборнікі. 3 іншых рэчаў гэтага ж кірунку назавём жыццёапісанне Іаана Златавуснага '9, «Казанне аб багародзіцы» 20 і два безымянныя зборнікі: у адным знаходзіцца апавяданне пра мучэнні, смерць і ўваскрашэнне Хрыста, пра пакланенне яму трох каралёў і пра Аляксея — божага чалавека 2І. У другім — тое ж самае, але апошняй стацці няма. 3 твораў чыста гістарычных да нас дайшоў пераклад вядомай грэцкай «Летапісі Іаана Малалы» 22 і арыгінальны «Летапісец расійскіх цароў» 23, каторыя былі памешчаны ў адзін зборнік; апрыч таго меецца «Летапісь вялікіх князёў Літоўскіх» з дакладзенымі да яе трыма іншымі гістарычнымі стаццямі24; урэшце, трэба згадаць так званую «Летапісь Аўраамкі» 25, склаўшуюся з некалькіх незалежных часцей: самай летапісі, займаючай болі 300 стр., спіска расійскіх князёў, судзебнага зборніка, ізноў гістарычнага пералічэння князёў, паі-

менавання мітрапалітаў і, урэшце, кароценькай летапісі Літоўскага гасударства, выкладзенай на 14 страніцах. Гэтым і канчаецца гістарычны аддзел нашай пісьменнасці, а разам з ім і навучны, бо між імі тады можна было смела паставіць знак роўнасці. Але, хоць і аднабока развітая, навука ў нас усё ж ткі была і знаходзілася ў лепшым палажэнні, чым бяздольная красная пісьменнасць, да каторай не можна залічыць жаднай з меючыхся цяпер тагачасных кніг. Праўда, і ў іншых заходнееўрапейскіх землях духоўная творчасць тэй пары ішла ўгэтым напрамку надта слаба, і там, як у нас, уся грамада чытачоў і пісьменнікаў была ўзгадавана свяшчэннікамі і манахамі і ў вялікшай часці складалася з іх саміх; сярод гэтых людзей, лічыўшых грахоўнымі і нярэдка выкараняўшых хараводы, песні і жыццярадасныя апавяданні, прыгожая пісьменнасць, вядома, развіцца не магла. Але ў нас была і яшчэ адна рэч, мяшаўшая яе нараджэнню і ўзросту,— гэта абломкі царкоўнаславянскай мёртвай мовы, яшчэ даволі густа заграмаджаўшыя тагачасныя кнігі і не даваўшыя ў пісьменнасці вольнага ходу духоўнай творчасці беларускай нацыянальнай душы.

[І9Ч\

ЗА CTO ЛЕТ

Нарыс гісторыі беларускай пісьменнасці

ЛЯ ІСТОКАЎ

Адраджэнне беларускай пісьменнасці належыць да першых гадоў XIX сталецця, калі паміж нашай краёвай шляхты патроху пачала вырабляцца інтэлігенцыя. Гэтым іменем мы адзначаем свядомых людзей, нясушчых сваю свядомасць на карысць простага народа нават і проці ўласнага інтарэсу'. Такім чалавекам у тую пару быў, напрыклад, маршалак Завіша, каторы ў 1818 г. на Вільненскім шляхоцкім сейме сказаў шчырую прамову аб скасаванні прыгону, і п. Храптовіч, звольніўшы сваіх мужыкоў ад яго, і п. Бжастоўскі, што зрабіў тое ж самае, і інш. He шмат было гэткіх людзей, але лік іх увесь час узрастаў, чаму асабліва памагала праца Вільненскага універсітэта, адчыненага ў 1803 г. 2

Патроху паміж нашай шляхты пачалі варушыцца новыя думкі, нараджаліся новыя паняцці, з’яўлялася ўвага да простага народа, народа беларускага. Вялізнае значэнне для ўмацавання ўсяго гэтага мела пракаціўшаеся тады па Еўропе рэха ад французскай рэвалюцыі3. Незлічымымі, нявідзімымі пуцінамі прасачываўся яе дух у тагочаснае жыццё, усюды спараджаючы і гуртуючы інтэлігенцыю. Гэтая апошняя з’явілася нават у многіх даўно ўжо замёршых народаў і пачала жывую працу над развіццём іх культур, ці, іншымі славамі, над іх нацыянальным адраджэннем. Але ў нас пры надзвычайнай слабасці інтэлігенцыі і пры поўнай неразвітасці яе беларускіх нацыянальных пачуванняў, у нас, кажу я, усё абмежылася некалькімі крокамі, ды

і тыя былі зроблены толькі дзякуючы дзе-якім асаблівым умовам тагочаснага жыцця. У тую пару якраз ішло гарачае змаганне маскалей з палякамі, і абое яны мусілі згадаць аб даўно ўжо забытым беларускім народзе4; апрыч таго, гэтая завіруха збудзіла ў многіх людзей, найбольш са спольшчанай шляхты, пачуццё грамадзяніна, пачуццё любві да роднай старонкі; старонкай жа гэтай для іх была не Варшаўшчына, не Кракаўшчына, а наша беларуская зямля, беларускія казкі і песні, што чулі яны змалку, пушчы, азёры і рэкі нашага краю, народ беларускі, паміж каторага яны ўзгадаваліся, нават беларуская мова, да каторай была прыхільна ў хатніх гутарках старасвецкай шляхта,— усё гэтае зраслося з іх душою, і згадаўшы аб роднай старонцы, Беларусь бачылі яны.

Гэты краёвы патрыятызм выказаў сябе паміж іншым у вучоных працах, датыкаючых нашай зямлі, за што трэба сказаць дзякуй перш за ўсё Вільненскаму універсітэту, меўшаму шмат якіх бліскучых сіл. 3 людзей, працаваўшых па беларускай археалогіі, трэба адзначыць браццяў Тышкевічаў, Пржэздзецкага, Кіркора; з гісторыкаў — Бандтке, Лукашэвіча, Балінскага, Ліпінскага, Нарбута, Ярашэвіча, Даніловіча і інш., з этнографаў — Ліндэ, Чарноўскую, Шыдлоўскага, Фалютынскага, Мухлінскага, Галэмбёўскага, Рыпінскага, а асабліва Чачота і Зянькевіча; праўда, гэтыя вучоныя, як і ўся тагочасная польская інтэлігенцыя, лічылі Беларусь польскім краем, дый думалі, што развіваючыся, беларусы мусяць прыстаць да польскай культуры, і рана ці позна, а саліюцца-такі з польскім народам; але ўсё ж ткі яны, гаворачы аб нашым краі, так ці сяк, а памагалі вырабленню пачаткаў нацыянальнабеларускага самапачуцця між краёвай інтэлігенцыяй, а такжа і лепшаму пазнанню беларускай мовы.

У краснай пісьменнасці гэты ж самы рух выліўся ў розных творах, маляваўшых польскай мовай жыццё

беларускіх сялян і дробнай шляхты, чаму з саракавых гадоў вельмі спрыяў апанаваўшы ў той час рамантычны кірунак, прадстаўнікі каторага цікавіліся народнымі творамі і народным жыццём 5. На страніцах журналаў пачалі з’яўляцца беларускія казкі і песні, у апавяданнях з краёвага жыцця ўвесь час спатыкаліся беларускія выразы, іншы раз гутаркі дзе-якіх асоб пераказываліся нават цаліком па-беларуску6; а адсюль ужо недалёка і да чыста беларускіх твораў. Але яны не маглі мець колькі-небудзь паважнага значэння, бо караніліся не ў шырокіх грамадзянскіх патрэбнасцях, а ў прыхільным душэўным настроі гуртка асоб, зросшыхся з польскай ці іншы раз расійскай культурай, да народа ж гэтыя творы бадай што не даходзілі; за-для гэтага аўтары іх марыць не маглі аб праўдзівым здавальненні духоўных патрэб чытачоў ці аб развіцці беларускай культуры. Цікавейшы з нашых тагочасных пісьменнікаў — Я. Чачот — у прадмове да свайго зборнічка «Piosnki wiesniacze z-nad Niemna...» W. 1845 г. сумняваецца ў тым, што беларуская мова здалее калісь зрабіцца пісьменнай. Другі беларускі паэта — Рыпінскі — так і рупіцца закрыць вочы на ўсё, што адражняе Беларусь ад Польшчы, і нават ахвяруе адну з сваіх ксёнжак «першаму з беларускіх мужычкоў, каторы наперад выўчыцца чытаць, а потым гаварыць і думаць па-польску» 7. Адсюль робіцца зразумелым і жартаўлівы дух першых беларускіх твораў, і выпадковасць іх, і нават тое, што амаль не ўсе яны пісаліся вершамі; гэтае прыходзіцца сказаць аб першай жа ластаўцы навейшай беларускай пісьменнасці — «Энеідзе», пераробленай з украінскага8.

[1911]

<НОВЫЙ ПЕРЙОД В ЙСТОРЙЙ БЕЛОРУССКОЙ ЛЙТЕРАТУРЫ>

Новый пернод в нсторнн белорусской лятературы ямеет своей ясходной точкой 1905 год, пройзведшяй глубокяй переворот в псйхяке народных масс; перед нймй встал, выдвйнувшйсь йз тенн на свет, целый ряд новых вопросов, требовавшях немедленного разрешенйя, а традяцйонных ответов на нйх деревня еіце не ймела. Создалось горячее стремленне разобраться в событчях, раздвйнуть поле своего зрення, а следовательно, создался громадный спрос на йдеологйческне ценностй. В это время белорусское печатное слово сделалось настоятельной необходамостью й быстро получнло небывалый размах. Заработалй й легальные, й нелегальные станка, выбросйвшне в народные массы тучу пронзведенйй, брошюр й, наконец, даже еженедельную соцналйстйческую газету «Нашу долю», выходйвшую в 10 т. экз., но чуть не еженомерно конфйскованную, а потому н остановчвшуюся на 7 № В это время, осенью 1906 г., вознакла й вторая, но уже более умеренная, белорусская газета «Наша ніва»2 [ставяшая своей задачей всестороннее развйтне белорусской культуры, как духовной, так й экономаческой. Для достнженйя этой целн была необходнма налнчность шйрокйх ннтеллйгентных снл, но йх в Белоруссйй й вообіце было немного, а о белорусской йнтеллнгенцйй й говорнть не пряходйлось]. Суіцествовала лйшь небольшая группа лйц 3, нанболее энергйчные члены которой сплотйлйсь вокруг «Нашай нівы». Этй лнца й вынеслй на свойх плечах всю тяжесть шестйлетнего язданйя газеты. Благодаря йм даже только что пере-

жнтые намн томнтельные годы обтественного развала не являются пустым местом в нсторнн белорусского народа: наоборот, онн наполнены деятельной н весьма ценной, хотя, на первый взгляд, н весьма скромной работой. Шесть лет номер за номером выходнла «Наша ніва», с каждым годом расшнряя круг свонх чнтателей, в самые глухне уголкн неся простое н правднвое слово. Стал выходнть календарь-альманах, за 3 года получнвшнй 2 награды на сельскохозяйственной выставке4. Возннк спецнальный орган по сельскому хозяйству — «Саха»5. Петербургская колоння белорусов, стоявшая т. ск. на отшнбе, вне волненнй текушей злобы дня, начала нздавать неперноднческнй журнал для ннтеллнгенцнн — «Маладая Беларусь»6. Кроме того, петербуржцы выпустнлн несколько кннг учебного характера н целый ряд сборннков стнхотворенвй, научно-популярных нзданнй н т. п. 7

Еіце более кннг н брошюр выпустнлн белорусы, сорганнзованные вокруг «Н.(ашай) нівы» 8. [Заложены основы белорусского музея, нмеюіцего ряд ценных предметов 9]. Наладнлся белорусскнй театр °, сделаны первые шагн для разработкн белорусской музыкн, танца, для нзучення нацнональной архятектуры н орнамента. Ведутся этнографяческне работы (гл. образом собнранне матерналов для белорусского словаря), ндут нзысканяя, касаюіцнеся. нсторнческого прошлого белорусской лнтературы н т. д., н т. д., н т. д.

Но этого мало: достнженне поставленной целн — поднятяе уровня белорусской народной культуры — было возможно только прн налнчностн шнрокнх ннтеллягентных снл; но в Белоруссня культурный слой населеняя слагается, во-первых, нз чнновннчьего болота, где задают тон обіцеямперскне отбросы, делаюіцне себе здесь на нацнонально-релнгнозной травле карьеры, во-вторых, нз польскнх нацяоналястов, наконец, в-третьнх, яз еврейской буржуазнн.

Белорусской ннтеллнгенцнн не было, н ее необходймо было выработать. Пнтомннком для нее н явнлась «Наша ніва». Войдя в сопрнкосновенне с народной массой в неспокойном 1906 году, она не только не утратнла вслед за тем свонх связей, но, наоборот, неуклонно закрепляла н увелнчнвала нх; шнрокое умственное броженне, нмевшее раньше место в народной среде, правда, довольно быстро нсчезло, зато оставнло после себя нзвестное колнчество нанболее устойчнвых лнчностей с упорной жаждой знання н не менее упорным желаннем работать на пользу края. Вот этн лнца н сплотнлнсь вокруг «Нашай нівы», стремнвшейся расшнрнть нх умственный н [гражданскнй] кругозор н вовлечь нх в культурно-обіцественную работу.

Т.(акнм) о. (бразом) в Белорусснн создалось дотоле невнданное явленяе: нарожденне народной ннтеллнгенцнн. Конечно, н помнмо [нее] в Западном крае суіцествовал культурный класс, часть представнтелей которого прн своей деятельностн сопрнкасалась с народом. Но этн лнца нменно только сопрнкасалнсь с ннм, былн в его массе ннороднымн теламн, а лнца, сплотнвшнеся вокруг «Нашай нівы», вырослн в народе, от народа не оторвалнсь, нм нзвестны народные нужды н народные язвы, блязка пснхнка народа; онн знают народ, н народ знает нх,— знает н вернт нм. Поэтому-то работа нх обеіцает быть продуктнвной, поэтому-то мы н решаемся сказать, что культурное двнженне белорусского края ошутнло, наконец, под собою твердую почву, что все более крепнуіцая жнзненная снла действует в нем. Нанболее сушественная часть этой работы, нменно повседневная, мелкая, незаметная, но весьма ценная деятельность над улучшеннем местной жнзнн, ннкакому учету, разумеется, не поддается. Зато размеры одной нз второстепенных ветвей ее — участме в лнтературе — вполне четко обрнсовываются пред нашнмн глазамн хотя бы следуюіцнм рядом такнх цнфровых данных. Высчнтано,

что в 52 № «Нашай нівы» за 1910 год прнняло непосредственное участйе 427 человек, которые дала не только 666 корреспонденцйй йз321 места белорусского края, но н 115 стахотворенйй, 60 рассказов н т. д. А ведь это было 2 года назад. За это время белорусское двнженне еш,е более уснлнлось, хотя характер его не нзменнлся. Преобладаюіцую роль в художественном творчестве до сйх пор яграла поэзйя, как это всегда бывает в йсторнн нацйональных возрожденйй. Лншь в самое последнее время художественная проза, все время стоявшая на заднем плане, несколько выдвйнулась вперед. К сожаленаю, формат «Н.<ашай> нівы» не позволяет печатать начего, превышаюіцего 4—5 [печатных] страняц. Однако й в этой, т. е. сдавленной [—] беллетрнстнке можно указать на несколько пройзведенай, явно отмеченных печатью лятературного таланта. Но одннм лнтературным ннтересом не йсчерпывается значенне этях пройзведенйй. Для нас, русскнх чнтателей, не меньшйй антерес должно представлять то обстоятельство, что, во-первых, эта беллетрнстнка йдет в народ й, во-вторых, что она ндет йз народа. Вспомнйв, с какнм страстным нетерпенйем ждалй лучшйе представнтелй русской йнтеллйгенцйй нарожденйя этого тйпа лйтературы, мы решймся предложять нашу кнйгу внйманню [массового] чйтателя в твердой надежде, что она встретнт себе должную оценку. Матерналы для нее даны в предыдуіцйх строках.

* * *

Теперь нам остается только сказать несколько слов о найболее выразйтельно обозначнвшйхся пнсательскйх фйгурах белорусской беллетрйстякй.

В нсторйй лйтератур встречаются, прнвлекая взоры своям благородством, фнгуры людей, подававшах

большйе надежды, но умершнх рано й оставнвшнх после себя больше эскйзов, чем зрелых законченных пронзведеннй. Ведь й сама жйзнь йх была только эскйзом талантлнвого й одухотворенного художнйка. Но вечною свежестью веет от нх нмен. He ложйтся на нйх пыль пронесшйхся дней. йбо этй лнца не лятературною деятельностью закрепялй память о себе, но лйчным влняннем на [мненне] деятелей лвтературы. Таковы былй Веневйтйнов й Станкевяч, таков был й С. Полуян н. He долго он жйл, но долгую память [остэвйл] по себе. He крупнымя, но глубокнмн буквамй вырезал он свое ймя на скрйжалях белорусской лйтературы.

В борьбе с нуждой на двадцатой весне собственной рукой оборвал он свою жйзнь, но й перед смертыо нашел в себе сйлы [прйветствовать в своем предсмертном стйхотвореннн «Хрйстос воскресе» 12 зарю белорусского возрождення: «morituri te salutant» і3]. To немногое, что напйсал Полуян, относйтся к чйслу лучшвх прнобретеннй белорусского печатного слова. Но еіце ценнее тот дух, который вдыхал он в окружаюіцее своей бодрой й жйзнедеятельной лйчностью, обладавшей понйманйем задач белорусского двйженйя й крупным размахом йнйцйэтйвы.

Другйм пйсателем с определенно скрйсталлйзовавшейся йндйвйдуальностью й для белорусской лйтературы характерной следует прйзнать Ядвйгйнэ Ш. По своему соцнальному положенню мелкнй землевладелец, он в половнне 80-х годов был йсключен йз Московского уняверсйтета й посажен в Бутырскую тюрьму |4. Находясь в ней, он прйнямал участяе в коллектявном переводе «Снгнала» Гаршйна на белорусскяй язык 15. В 90-х годах помеіцал мелкяе рассказы в мйнскйх газетах |6. К тому же временй относйтся любйтельская постановка его белорусской комеднн «Злодзей» 17— одйн йз первых шагов белорусского театра. Выступяв в белорусской прессе прн самом

ее возннкновеннн І8, он вслед за тем на несколько лет замолк й появйлся вновь лйшь в 1909 году |а. С тех пор много печатался, являясь плодовнтейшнм белоруссквм пясателем н в процессе лвтературной работы, заметно совершенствуя свой талант. В 1909 г. вздана его небольшая поэмка «Дзед Завала» 20, впрочем нвчем не прймечательная. В 1912 году вышел небольшой, крайне неполный сборнвк егр рассказов 21.

Пытаясь охватвть одннм словом все найболее характерные черты его творчества, мы бы назвалн его пясателем-баснопнсцем, хотя он пншет прозой, а не освяшеннымй лнтературной траднцней ямбамй. й в самом деле, для этого названня у него все данные наляцо. Сердцеввной его творчества являются небольшне рассказы, цель которых [простое йлй упроіценное] решенйе жязненной проблемы, какое-лнбо поученйе в духе народной мудростн. Как й всякнй баснопйсец, Ядвйгйн Ш. всегда т. ск. себе на уме. Он не только жйвопнсует, он яскренне нечто доказывает своймй образамй й прн этом всегда вмеет готовый вывод; он не просто творйт, но 'решает ту йлй яную жйтейскую задачу, предварйтельно заглянув в заранее данный опытом ответ. Он лйшь дает вллюстрацйй на уже готовые тексты. Как й следовало ожндать от баснопйсца, он легко чувствует себя лншь в мнре ясного й решенного, лншь в граняцах не высокопробной, но удобной й прочной, к жчтейскому обнходу прекрасно прйспособленной, народной мудростн. [Ho] это, однако, не делает его пнсательскую фйгуру слйшком грузной й отяжелевшей, что пронзошло, напрймер, с Крыловым. Нбо мудрость эта, предназначенная стать расхожей монетой, по большей частн еіце находнтся в перяоде чеканкй; она представляет собою [отстой], образовавшййся йз найболее вескйх элементов тех разнообразных оценок, которые давала народная масса недавно развернувшймся событйям. Она еіце только крмсталлйзуется, еш.е только пытается шнроко войтч в обвход народной жйзнй й получмть его санкцвю. Это й прядает

несколько боевое значенне моралн басен-рассказов, всем нутром свонм тяготеюшнх к золотой середяне.

Н нзобразнтельные средства Я-(двнгнна) Ш. облнчают в нем кровного баснопнсца. Освеіцая жнзнь с точкн зрення среднего уравновешенного человека, с точкн зрення так называемого здравого смысла, Ядвнгян Ш. немннуемо должен был вводнть в решенне возннкавшнх задач целый ряд упрошеннй н прнблнженнй, должен был нзображать явлення жнзнн в внде упроіценном, нгнормруя тонкостн, нзбегая [пснхологнческнх] мелочей [многое выкндывая, рнсуя почтн нсключнтельно крупнымн штрнхамн]. Вот почему нзо всех художественных форм он так полюбнл аллегорню н так охотно пользуется свонм тонкнм знаннем жнвотных, этн несложные, столь характерные для баснн персонажн [совершенно обжнлнсь в его рассказах, там онн являются] вполне полноправнымн гражданамн. Но не наснлуя прнродный талант, не обужнвая его размах, не урезывая себе язык, совершнл это Я(двнгнн} Ш.,— нет, с любовным тіцаннем выпнсывает он фнгуры зверей н птнц, подмечает мелкне характерные нх черты, удачно пользуется звукоподражаннямн, я все это для того, чтобы сделать в результате вполне ннднвндуальные образы. Вндно, что этот мнр блнзок ему н дорог, что здесь он в своей сфере.

[1912]

С. Д. ДРОЖЖНН

(Юбйлейная памятка)

Сегодня, 12-го декабря, йсполняется сорок лет лйтературной деятельностй небезызвестного поэта-крестьянйна Спнрндона Дмнтрневнча Дрожжйна.

Жнзнь юбйляра не богата яркнмн событнямн: все основные лйнйй ее можно наметйть двумя-тремя датамн да такям же колячеством указаняй на нанболее крупные перемены в его судьбе.

Роднлся он в 1848 г. в деревне Тверского уезда от родмтелей-крестьян; в 1860 году был взят йз деревнй в Петербург й помеіцен в трактнр. Тут н прошла остальная часть детства Дрожжяна. 12 декабря 1873 года он впервые выступял в печатн 1 й с тех пор вплоть до нашях дней продолжает пясать, печатаясь главным образом в язданйях, предназначенных для народа 2.

Первый сборнйк стнхотвореннй3 Дрожжнна вышел в 1889 году й переяздавался с разнымй йзмененйямй й добавленнямй несколько раз4. Лучшнм йз всех нйх следует прнзнать сборняк, составленный ГорбуновымПосадовым (вышел в 1901 году под заглавнем «Поэзйя труда н горя»). В нем, кроме йзбранных стчхотворенйй Дрожжнна, помеіцен хорошяй бйблнографйческйй указатель его пройзведенйй н статей о нйх. Наконец, совсем недавно вышла новая княга стйхотвореняй 5 Дрожжнна, встреченная сочувственнымй отзывамй даже co стороны модерннстскйх крнтнков (напр., Н. Мешкова).

* *

Переходя к характернстнке н оценке творчества Дрожжнна, мы должны отметнть еш,е одно суіцественное обстоятельство, а нменно то, что он в конце концов все же вернулся в деревню н занялся крестьянскнм трудом. Лншь учтя этот факт, мы поймем, почему большннство стнхотвореннй Дрожжнна посвяшено деревне. Правда, у него встречаются пьескн н обтелнтературного характера, но серьезного значення онн не нмеют. Во всяком случае не онн составнлн нмя поэту. Напротнв, мы любуемся нм, чнтая такне стнхн 6:

Как радовался я на вскопанные грядкн, Когда пузатый лук, заботлнвой рукою Родямой бабушкн посаженный на нях, С бобамя сочнымн всходнл я красовался. А старый дед пахал за этнм огородом, Н пашня черная внднелася сквозь тын, Н жаворонок пел, н каркалн вороны, За дедом в борозде сбнрая червяков... Веселая пора! Она уж не вернется С ее надеждамн н радостью беспечной. 14 я теперь снжу, понурявшясь, как крест От частых знмнях бурь на кладбяіце забытом.

He менее хорошо н это опнсанне летнего полдня:

Небо жаром так н пышет, Нет нн облачка на нем; Ветер травку не колышет, Душен воздух, н кругом Тяшяна в полях немая; Ляшь порою галок стая Нлн ворон прокрячнт, 14ля пчелка золотая Над цветамн прожужжят.

Несомненной верностыо, соответствяем с жнзныо н простотою рнсунка отмечается н такая, напрвмер, бытовая картнна:

...Хозяйка с ведром,

Обутая в лаптн, в посконном кафтане Н в красном платке, с загорелым лнцом, К колодцу лошадку понть выбегает. Хозянн ее вз сохн выпрягает, Неспешно я весело в нзбу вдет.

За печкой сверчок свою песню стрекочет, А старая мать у стола уж хлопочет, Н в чашке горячве шн подает.

Умеет Дрожжнн кстатн отметнть, что —

Лошадка дышнт тяжело, К свонм воротам подьезжая...

что —

Нз норкн черный жук ползет, Н сеть прозрачную плетет Себе паук.

ЧТО —

Церквн медные кресты

Блестят от солнца...

нлй, наконец, что —

Ночь простертымя крыламя

Тнхо веет н плывет, Н над нею co звездамн Месяц воднт хоровод.

Когда же мы увнднм, с какою любовью он говорнт о «спелых колосьях», о «золотнстых снопах», о «полоске заповедной» н т. п., постоянно возврашаясь к этнм образам; когда мы, чнтая его стнхн, почувствурм, что это был поэт, не перерезавшнй пуповнны, соедннявшей то с матерью-прнродой, то только тогда, после этого, поймем, почему у него, пнсателя довольно образованного н несомненно талантлнвого, не так яркн обтелнтературные

стнхотворення. Все онн довольно снмпатнчны по своему направленню, полны веры в будутее Росснн, недурно напнсаны. Н прн всем том как пряятно встретнть после ннх хотя бы такне строкн:

Только дым до облаков От овлнов темных вьется, Н на зорьке стук цепов По задворкам раздается.

Что касается формы стнхотвореннй Дрожжнна, то она, отлнчаясь глубокой народностью, вполне гармоннрует с нх содержаннем. Эта народность сказывается я в выборе слов н выраженнй, н в обіцей конструкцнн стнха, в его рнтме, рнфмах, в столь ндушнх к народной поэзнн параллелнзмах. Вот небольшой образчнк этнх последннх:

He полынь с травой-повнллкою,

He крапнвушка разрастается. To за мною лн, горемыкою, Злое горюшко увлвается.

Рнфма у Дрожжнна чрезвычайно хороша, полнозвучна н богата: дело в том, что он (в полном соответствнн с народной поэзней) особенно полюбнл рнфму дактнляческую, с удареннем на третьем слоге от конца. К тому же н размеры в его стнхотвореняях подобраны такне, пря которых окончання строк резко подчеркнваются. Удачны этн размеры н в другом отношеннн: все онн нмеют свон нстокн в русской народной песне н чрезвычайно краснво передают песенный лад. Прнводям несколько прнмеров нз его стнхотвореннй:

Ой, ты поле, мое полюшко, Ты раздолье, поле чнстое.

По тебе шумят — волнуется, Словно море, рожь зерннстая.

Нлн:

Ах, пускай шумят дремучнй лес, Пускай солнце в тучу прячется, Буйный ветер с ураганамн По загуменьям расплачется.

Нлн, наконец:

He ушла лн радость за море, He в лесу лн заплуталася, He во мху ля, под колодою, Во болотах закопалася.

Хорош н тот нзлюбленный его размер, прн котором рнфмы встречаются друг с другом через четыре строчкн. Есть в этой областн н другне, достойные вннманяя, прнемы, но мы не будем останавлнваться на ннх н перейдем к выводам, которые можно сделать нз того, что было сказано выше.

* *

Несомненно, что талант С. Д. Дрожжнна н не велнк н не самостоятелен. Во многнх его пронзведеннях совершенно ясно чувствуется влнянне то Кольцова, то Некрасова, то Ннкнтнна,— в особенностн Ннкнтнна. Но что же, это все хорошне образцы, я по ннм не плохо учнться. Сегодня, в день его сорокалетнего юбнлея, мы можем сказать, что учнтелям Дрожжнна не будет стыдно за своего ученнка. Он сразу взял верный тон; он опнсывал только то, что вндел, н умел смотреть свонмн глазамн; всегда на всем протяженнн своей лнтературной деятельностн он был прост, нскренен н задушевен. «Задушевное слово» — вот лучшая характернстнка его стнхотвореннй.

[/9/3]

ЗА ТРЫ ГАДЫ

Агляд беларускай краснай пісьменнасці 1911—1913 гг.

Кінуўшы вокам на спісак кніг, надрукаваных па-беларуску, памешчаны на акладцы якой-небудзь нашай кніжкі, бачым, што беларуская пісьменнасць расце. Заместа аднэй, выходзяць цэлых чатыры газеты («Hama ніва» «Саха» 2, «Лучынка» 3, «Bielarus» 4), з’явіліся ўжо тры зборнікі «Маладой Беларусі» 5, дзе знаходзяць сабе прытулак вялікшыя творы, выдана шмат новых дробных кніжак і нават колькі немалых, каляндар беларускі6 друкуецца аж у 20 000 экземп., залажылася выдавецтва, мэта каторага — друкаваць кніжкі да навучанн-я ў школах 7, адкрылася беларуская кнігарня (кніжная крама) 8 і т. д., і т. д.

Але не гэты ўзрост цікавіць нас, а ўзрост вартасці твораў нашых пісьменнікаў. Гляньма ж, што і як пішуць яны, ды папробуем ацаніць здабыткі гэтай іх працы.

Першае слова — аб Я. Купале і яго вялікай, пекна выданай кнізе вершаў «Шляхам жыцця»9. 3 радасцю бачым, што талент Купалы развіваецца, з’яўляюцца новыя мэты, новыя спосабы творчасці, новыя формы і вобразы. He толькі нядоля нашай вёскі ды нацыянальныя справы Беларушчыны цікавяць яго. Ужо і краса прыроды і краса кахання знайшлі сабе месца ў яго творах. Там-сям прабіваецца жывы гумар. Есць колькі санетаў (праўда, не зусім бездаганных), баек, вершаў накшталт народнай песні; ёсць пробы скарыстаць з народных сімвалаў і т. д. Глаўнае ж тое, што ўсё гэта ў многіх вершах Купалы зроблена надзвычайна пекна,

з праўдзівым уменнем ды з вялікім пад’ёмам пачуцця. Часта-густа спатыкаецца прыгожая будова верша, цікавая па спляценню строк, расстаноўцы рыфм, ужыванню Цэзур; ражнастайнасць рытмаў з іх усягдашняй лёгкасцю ды моцным разгонам; краса, свежасць і паўназычнасць рыфм, звінячых не толькі на канцы, але і пасярэдзіне строк; гучнасць слоў, падабраных да верша, і шмат што іншае.

Усё гэта робіць такое ўражанне, што не хочацца нават казаць аб рожных недахватах, без каторых, ведама, у такой вялікай кнізе і не можна абысціся. Але маем надзею, што сам Купала зверне на гэта ўвагу.

Апрыч гэтага, Купала надрукаваў вялікую, у 100 страніц, драму «Сон на кургане» І0, напісаную рыфмовым вершам, і «Паўлінку» 11 — сцэны са шляхоцкага жыцця (сцэнічная проза). «Паўлінка» напісана бойка, жывою моваю і, пэўна, спадабаецца нашым чытачам.

Другі выдатны паэта Я. Колас, пісьменнік спакойны, просты і ўсюды сабе роўны: заўсягды можна быць запэўненым у вартасці яго твораў. Няма ў яго чагонебудзь вельмі моцнага, яркага, неспадзяванага, але няма і слабага, нікчэмнага. He ўзбіраючыся дужа высока, ён затое ніколі не зрываўся і не падаў. Верш яго не вельмі штучны, але ўсягды абдуманы і добра апрацаваны, усягды кажа аб Беларусі, усягды праняты шчырым спачуваннем да яе гаротнай долі. 3 таго, што было надрукавана ў апошнія тры гады, асаблівую ўвагу звяртаюць на сябе (апрыч дробных вершаў) вершыапавяданні «Леснікова пасада» 12 і першы з двух, памешчаных у №2 «Маладой Беларусі» . Есць у іх, бездаганных па форме, і прыгожыя зраўненні, і шчырае чуццё, і ўменне самымі простымі спосабамі даць жывы і верны абраз жыцця.

Жартаўлівыя вершы А. Паўловіча, каторыя нягледзячы на рожныя недахваты, здабылі яму вялікую прыхільнасць паміж беларускіх чытачоў, у апошнія

гады бадай што зусім не друкаваліся. Некалькі яго твораў, з’явіўшыхся ў «Bietarusie» 14 і «Маладой Беларусі» 15, былі зусім ужо іншага духу. Напісаныя добра, яны сведчаць, што А. Паўловіч за гэты час папрацаваў над развіццём свайго таленту. Дзе-што было памешчана і ў «Нашай ніве» 16.

Ц. Гартны і Ф. Чарнышэвіч, з’яўляючыся час ад часу ў «Н.<ашай> ніве» , шмат вершаў адразу надрукавалі ў № 2 «Маладой Беларусі» |8. Вершы такія, што ані добрага, ані кепскага аб іх многа не скажаш, апрыч, можа, таго, што і ў іх прыкметны рух наперад. Да таго ж у абодвух іншы раз спатыкаюцца даволі пекныя вершы. Дабавім яшчэ, што Ф. Чарнышэвіч і цяпер ужо ўмее пісаць сціснута і ў кароткіх словах даць малюнак прыроды або вылажыць сваю думку, але робіць, на жаль, гэта ненатуральна, заблытана.

Г. Леўчык выдаў зборнік вершаў «Чыжык беларускі» 19 (польск. літарамі). Пасля гэтага стала відаць, што хоць п. Леўчык і мае талент, але мала працуе над ім.

3 паэтаў «Нашай нівы» назавём перш за ўсё А. Гаруна, ад каторага наша пісьменнасць можа шмат чаго спадзявацца. Лёгкасць і мілазычнасць верша, рупная шліфоўка яго, новае і вельмі пекнае счэпліванне рыфм — усё гэта дужа аздабляе яго паэзію. У дзе-якіх творах спатыкаецца сіла і сціснутасць мовы. Глаўна ж тое, што пры ўсім гэтым А. Гарун ні да каго іншага не падобны, што ён не зрабіўся нічыім «падгалоскам» 20. Гэта зарука, што нашы надзеі на яго талент не пойдуць намарна.

М. Багдановіч таксама дбаў аб развіцці верша і даў колькі «нанізак» іх (цыклаў), новых або па тэмах, або па форме. Сюды належаць вершы, напісаныя накшталт народных песняў, або ў старафранцузскіх формах, далей, вершы аб старой Беларусі і дзе-што іншае21.

Гладка, як і раней, пісала К. Буйла22. Л. Лобік і Стары Улас23 далі некалькі дужа няхітрых, але верных

і таму цікавых малюнкаў нашай вёскі. Трэба адмеціць яшчэ я. Журбу 24, К. Арла25 і Янука Д.26 Арол і Янук Д.— людзі, што маюць палёт і талент, але мала шліфуюць яго. Трапляюцца ў іх часам вершы даволі сільныя па пад’ёму і думцы, але і дужа часта з недахватамі. Піліпаў 27 і інш.— усё людзі больш-менш вядомыя і раней. Урэшце адмецім, што ані К. Каганец, ані Цётка за ўвесь гэты час нічога не надрукавалі28. А шкада.

Пераходзячы да апавяданняў, пачнём наш агляд з твораў Ядвігіна Ш., каторых, аднак, у апошні час не бачна, як раньш у «Нашай ніве». He апавяданнямі, а байкамі ўсяго лепей было б назваць іх 29, дарма што Ядвігін Ш. піша не вершам, а прозай. Невялічкія творы яго ўсягды намагаюцца, як праўдзівыя байкі, даць паўчэнне, або ацаніць якое-небудзь жыццёвае з’явішча. Ен не проста апавядае, а хоча заўсягды нешта яшчэ давясці і растлумачыць. Як кроўны баечнік, Ядвігін Ш. дужа ўпадабаў алегорыю і ахвотна заместа людзей апісывае птушак і звяроў, на каторых знаецца дужа добра. Любоўна малюе ён іх фігуркі, умела адмячае рожныя цікавыя драбніцы іх жыцця або звычаяў, і з-пад яго пяра праз гэта ўстаюць, як жывыя, постаці звяроў і птушак, каторыя рожняцца між сабой не менш, як постаці людзей. Урэсьце, трэба згадаць і аб ласкавым гумары, які ажыўляе блізка што кожную страку Ядвігіна Ш., а іншы раз, зрабіўшыся болі вострым, набліжае яго да такіх пісьменнікаў, як Шчадрын і Горкі ў Расіі * або Леманьскі ў Польшчы.

* Маю на ўвазе, ведама, іх казкі.

Жывасць ёмкай беларускай мовы, прыказкі і меткія славечкі, каторыя тут якраз дарэчы,— усё гэта яшчэ больш павялічывае вартасць апавяданняў-баек Ядвігіна Ш.

Ведама, што байка скрозь даўно ўжо падупадае, але ў яго творах яна ізноў закрасавала свежым кветам. Няма спрэчкі, што ў асобе Ядвігіна Ш. мы маем аднаго з найлепшых баечнікаў нашых часоў, да таго ж вельмі блізка стаўшага да творчасці самаго народа.

Т. Гушча (Я. Колас) добра ўдае ўсякія размовы, а таму ахвотна бярэцца за гэта ў сваіх апавяданнях. Вялікая частка напісанага ім складываецца з кароценькіх пытанняў і такіх жа адказаў, дзеля чаго і чытаецца вельмі лёгка. Да таго ж Т. Гушча ўмее і пажартаваць, і пасумаваць, і раздумацца, і чытача на думу навясці, што яшчэ болі надае вартасці яго творам30. Власт надрукаваў 3—4 рэчы31, але кожную можна ўзяць за прыклад, як трэба пісаць. Асабліва хораша напісаны апавяданні «Сож і Няпро»,— вельмі прыгожая казкалегенда (гэтага ў нас дасюль яшчэ не было, ды і наогул спатыкаецца нечаста), і далі, «Дзень рожавай кветкі», што нагадывае лепшыя з апавяданняў, здабыўшых усясветную славу дацкаму пісьменніку Андэрсену. Таксама добра напісаны і жарцік, памешчаны ў № 2 «Малад. <ой) Беларусі» 32.

Галубок, як і раньш, пісаў бойкія і вясёлыя апавяданні, да чаго мае праўдзівую здольнасць. Мова іх заўсягды жывая, тэмы іншы раз даволі цікавыя 33.

He замала і новых пісьменнікаў, узяўшыхся за апавяданні. 3 іх асабліва вызначаецца Новіч, каторы першы папробаваў напісаць вялікшую рэч прозай па-беларуску 34. Выйшла, няма спрэчкі, добра. Яшчэ больш цікавы для нас 3. Бядуля, пісьменнік з душою чулай і паэтычнай, аб чым сведчаць, напрыклад, прыгожыя і свежыя зраўненні, каторыя іншы раз спатыкаюцца ў яго. Горкім смехам поўны яго апавяданні. Лепшыя з іх: «Гора 227

ўдавы Сымоніхі», «Пяць лыжак заціркі», «Сон старога Анупрэя», дзе да вядомай тэмы Караленкі зроблена неспадзяванае дабаўленне, дыіншыя35. Шмат хто вялікія надзеі пакладае на маладога пісьменніка Максіма Беларуса 36.

Яшчэ больш было людзей, даўшых адно або два добрых апавяданні і пасля не друкаваўшыхся. Так, напрыклад, у Аляхновіча-Чэркаса ўдаўся «Сон»37, напісан ён даволі заблытана, але гэта якраз дарэчы пры апісанні сну. Жывіца хораша і цікава намаляваў постаць свайго пана Шабуневіча 38. Лёсік паказаў свой талент і змоўк39. Два апавяданні (у адным — новая тэма) надрукавала Цётка ў № 1 «Маладой Беларусі» 40. Нішто сабе выйшаў у п. М. Кепскага «Руды Міхась Крэчка» 4|. Урэсьце, трэба было б згадаць творы К. Лейкі, ад каторага трэба чакаць цэннага, Я. Журбы, А. Язмена, Шпэта4' і інш.

* * *

Глянуўшы адразу на ўсю беларускую пісьменнасць, бачым, што за апошнія гады сярэдняя вартасць твораў падвышаецца, што цяпер кожны піша так, як некалькі год назад маглі пісаць найлепшыя пісьменнікі нашы. А гэта можа значыць адно: тое, што ў нас вырабілася літаратурная мова. Кожны, хто працаваў над гэтым, зразумее, з якою радасцю я пішу гэтыя словы. Але мала таго: мы бачым, што сталыя пісьменнікі развіваюцца, да іх прылучаюцца маладыя сілы, вынікаюць новыя тэмы і новыя спосабы абработкі тэм, адзін за адным з’яўляюцца каштоўныя творы. He трэба цяпер, канечна, ісці ў чужыя людзі, шукаючы глыбокіх і трывожных дум, чулага і хвалюючага пачуцця, душу радуючай красы. He трэба, бо і ў саміх ёсць. Мала таго, самі яны могуць да нас звярнуцца, бо

іншы раз таго, што маем мы, не знойдзецца ў ix. I гэта не толькі таму, што ў нас ёсць пісьменнікі зусім асобнага духу, як, напр., Купала, Гарун, Ядвігін Ш., Власт, Бядуля ды інш. I не толькі таму, што яны апісываюць беларускае, мала дзе вядомае жыццё. He, і апрыч гэтага знойдзецца шмат чаго, вось хаця б і нацыянальнае пачуццё; не звінелі, ды і не могуць зазвінець у расійцаў, напрыклад, яго струны так, як у нашай пісьменнасці. I ясным робіцца праз гэта, што не толькі нашаму народу, але і ўсясветнай культуры нясе яна свой дар.

Р. S. Мы казалі толькі аб тых творах, каторыя (калі не лічыць кнігі ды 2—3 вершы Паўловіча) з’яўляліся або ў «Нашай ніве», або ў «Маладой Беларусі». Але апрыч іх выдаецца яшчэ газетка «Bielarus», каторая да таго ж абвясціла раз, што ў рэдакцыі яе ёсць людзі, здатныя пісаць пекныя вершы і апавяданні. Аднак нямаведама чаму гэтыя людзі пакуль што яшчэ не друкаваліся, а заміж іх памяшчаў свае творы нейкі паэта Антон Б.43, у каторага няма ані паэзіі, ані нават-разумення, што такое беларускі верш. Шмат вершаў піша і А.Зязюля 44,але аб ім можна сказаць толькі тое, што, напэўна, сказана ў яго пашпарце: «Каталік. Асаблівых прыкмет не мае». У аднаго толькі П. Простага ёсць праўдзівая здольнасць. Глаўная вартасць яго'— у стройным развіцці думкі ды ў сціснутасці і гучнасці мовы, надзвычайна пекнай па сваему складу. Але надрукаваў ён усяго 2—3 рэчы 45,ды і тыя былі невялічкія. Больш у «Bielarus’e» згадаць няма чаго.

[/9/3]

КРАСА Н СМЛА

Опыт йсследованйя стйха Т. Г. Шевченко

Есть звезды, которые так блнзкн друг к другу н так ровно слнвают свой свет, что кажутся нам одням неразрывным целым. «Двойнымн звездамн» называются этн светнла. Нх судьба стала судьбою музы Шевченко н украннской народной поэзнн: двойной звездой сняют онн в мнре нскусств н красоты.

Конечно, в творчестве Шевченко, за вычетом элементов чнсто нацнонального характера, нмеется налнцо н некоторый ннородный остаток. Но все это взанмно проннкало друг друга, смешнвалось, претворялось, устанавлнвало между собою тысячн связуюіцнх внутреннях скреп, органнческн срасталось н, закончнв этот процесс, закреплялось в формах явственно украннскнх, хотя н более усложненных, поднятых на высшую ступень развнтня. «Шевченко как поэт,— пнсал ете Костомаров,— это был сам народ, продолжавшнй свое поэтнческое творчество... Шевченко говорнт так, как народ еіце н не говорнл, но как он готов был уже заговорнть н только ожндал, чтобы нз среды его нашелся творец, который бы овладел его языком н его тоном; н вслед за такнм творцом точно так же заговорнт н весь народ н скажет еднногласно: это мое»

Однако меткое утвержденяе Костомарова, сделанное, т.<ак) с.<казать>, «на глазомер», следовало, очевндно, вывернть путем дальнейшего аналнза творчества Шевченко. К сожаленню, это настоятельно необходнмое обследованне было вдвннуто в недостаточно шнрокне рамкн,— яменно вопросы эстетнческого характера осталнсь совер-

шенно в стороне от его основного русла. Пронзведення Шевченко оценнвалнсь co всевозможных точек зрення, нзучалнсь путем самых разнообразных методов, н лншь метод эстетнческяй всегда находнлся в тенн. Так, напрнмер, даже для аналнза стнха украннского гення н выяснення средств поэтнческого воздействня, которымн этот стнх обладает, не сделано почтн ннчего. Наш сжатый очерк является попыткою восполннть этот пробел.

* *

Главным формнруюіцнм началом всякого стнха, бесспорно, следует прнзнать рнтм; отвердев в своем нанболее правнльном, законченном внде, он обраіцается в метр. Все остальные элементы стнха нграют по отношенню к тому я другому роль второстепенную, нной раз — чнсто служебную, воспособляюш,ую н во всяком случае могут быть поняты н оценены лншь в тесной связн с ннмн обоямн. Поэтому нменно с рнтма н метра начнем мы свою работу, что сразу введет нас в тайннкн шевченковского стнха н даст нам возможность проіцупать его основной двнжуіцнй нерв.

В полном соответствнн с народной поэзней стнхн «Кобзаря» 2 чрезвычайно рнтмнчны, но не метрнчны. Что касается метров, то у Шевченко ^десь можно установнть налнчность совершенно определенных снмпатнй, проходяіцнх сплошной полосой через всю его лнтературную деятельность. А нменно всегда н нензменно с нсключнтельной любовью держался он пушкннского четырехстопного ямба н столь обычного в украннской народной поэзнн семнстопного хорея с цезурой после четвертой стопы *. Онн явля-

* С этого метрнческого пункта Шевченко всегда начннал новую строку, разбнвая, такнм образом, стнх на две частн.

ются преобладаюшнмн в стнхах Шевченко, охватывая собой едва лн не девять десятых всего нх колнчества. Потому на этнх двух размерах следует остановнться с нанболее прнстальным вннманнем.

Первый нз ннх лег в основу громадного большннства тех стнхотвореннй, которые как по свонм темам, так я по обработке нх моглн бы, с некоторымн ограннченнямн, получнть названне обтелнтературных. Стнх в этнх пронзведеннях всегда достаточно выдержан: такнм образом, пользуясь метрамн нскусственной поэзян, Шевченко ясполнял н все ее нскусственные правнла. Но стонт ему только обратнться к другому своему «стержневому» размеру, как положенне веіцей язменяется самым коренным образом. Нарушенне основных требованнй стнха делается обычным, проявляется в самых разнообразных направленнях н прятом в столь крупном масштабе, что не может быть я речн о простой неоемотрнтельностн нлн небрежностн co стороны поэта. Шевченко здесь лншь следовал народной украннской поэзнн, у которой он занмствовал данный размер в которая для уснлення выразнтельностн стнха так охотно жертвует однообразнем его формы. Так, напрвмер, этнм обстоятельством (н, в частностн, желаннем прндать нанбольшнй размах рнтму, хотя бы даже за счет выдержанностн метра) совершенно удовлетворнтельно обьясняется нанболее обычная неправнльность в разбнраемой группе стнхов Шевченко — замена хорея ямбом нлн амфнбрахнем. Вот образчвк несколькнх тысяч подобных случаев:

Вітре буйннй, вітре буйннй!

Т н з морем г о в о р н ш,— Збудн його, заграй т я з н н м, Спнтай сн н е море’ (стр. 7) *.

* Цнтнрую везде по нзданню 1907 г. Обшества нменн Т. Г. Шевченко для вспомоіцествовання... учашямся... С. Петербурга.

Размер в йрнведенном четверостншнн совершенно не выдержан *, но нменно благодаря этому получнлся шнрокнй простор для энергнчного, стремнтельного, безудержного рнтма. Такнм образом, нз-под этой неправнльностн стнха совершенно явственно просвечнвает бессознательный нлн, может быть, даже сознательный эстетнческнй прнем, разрешаютнй нзвестную художественную задачу н нмеюіцнй свон корнн в народном творчестве. Подчеркнваем это, так как указанные свойства шевченковского метра, представлявшнеся многнм просто результатом техннческого неумення н небрежностн, зачастую прнводнлн крнтнков в смуіденне н вноснлн в нх оценкн ноты некоторого сомнення н колебання. Между тем достаточно немного более блнзкого знакомства с поэтнкой, чтобы весь вопрос предстал в совершенно нном свете. Нет такнх художественных средств, которые былн бы всегда прнменнмы н всегда хорошн. Задача поэта в том н заключается, чтобы нз целого ряда нх выбрать в каждом данном случае одно, нанболее подходяідее. Для стнхов народного стнля метр, подчнненный рнтму, является нанболее подходяіцнм средством, н Шевченко, остановнвшнсь на нем, только лншннй раз проявнл здесь свою геннальную поэтнческую ннтунцню.

Обраіцаясь к другнм размерам, встречаюшнмся в «Кобзаре», прнходнтся убеднться, что прн всем своем разнообразнн онн нашлн весьма узкую сферу прнменення. Однако нменно средн ннх находнтся целый ряд метрнческнх шедевров, в которых Шевченко необыкновенно ярко запечатлел красоту своего даровання. Говоря это, мы нмеем в внду группу стнхотвореннй песенного склада, нмеюіцнх снльно выраженный нацнонально-украннскнй колорнт н в то же время отлнчаюіцнхся редкнм разнообразнем в орнгнналь-

* Вместо хореев во второй строке два амфнбрахня, в третьей — четыре ямба, в начале четвертой — ямб.

ностью метра. Даем неболывую коллекцню этнх размеров, то напряженных, то сдержанных, то ожнвленно-грацнозных, то, наконец, едва лн не плясовых:

Як бй мені, мамо, намйсто, To пішла б я завтра на місто; А на місті, мамо, на місті — Грав, мамо, музнка троіста;

А дівчата з парубкамн Лйцяються... Мамо, мамо!

Безталанна я! (439).

У перетйку ходнла По горіхн, Мірошнйка полюбнла Для потіхй.

Мельняк меле, решетуе, Обернеться, поцілуе

Для потіхн (стр. 435).

Як бн мені черевякй, To пішла б я на музмкй...

Горенько мое!

Черевнків немае, А музнка грае, грае,

Жалю завдае! (стр. 419).

Полюбнлася я, Одружнлася я

3 безталанннм Сйротою,— Така доля моя! (стр. 421).

Ой, пішла я у яр за водою, А там мялйй гуляе з другою.

А другая тая, Розлучняця злая, Багатая сусідонька, Вдова молодая (стр. 430).

Ой, маю, маю я оченята — Нікого, матн, та оглядатн, Нікого, серденько, та оглядатн! (стр. 553).

Ой нема, нема ні вітру, ні хвнлі

1з нашоі' Украінн!

Чн там раду радять, як на турка статя?

He чуемо на чужяні (стр. 150).

У неділеньку та ранесенько Сурмя-трубя вяграваля;

В поход у дорогу славні компанійці До схід сонечка рушалн (стр. 354).

Ннтересны по размерам н некоторые другне стнхотворення, как, напрнмер, «Хустнночка моя» (стр. 185), «Ой, стрічечка до стрічечкн» (стр. 353), «Ой, по горі ромен цвіте» (553), «Утоптала стежечку» (стр. 437), «По-над полем іде» (стр. 321) н проч. Метры во всех этнх стнхотвореннях, как процнтнрованных, так н просто лншь упомянутых намн, настолько народны, что в конце концов между поэзней Шевченко н поэзяей украннского народа стнрается всякая разграннчнтельная черта. йскусственные правяла нскусственной поэзнн отпадают. Возннкает нацнонально-украннскнй vers libre. Вот прекрасный образчяк его:

У неділеньку та ранесенько, ІЦе сонечко не зіходяло, А я молоденька На шлях, на дорогу Невеселая вяходнла;

Я вяходнла за гай на доллну, ІДоб не бачнла матя, Того молодого Чумаченька свого

Зустрічатн.

Ой, зустрілась я

За тямн лозамя

Та з чумацькямя возамя: Ідуть його волн, Волі половіі', Ідуть, ремягають, А чумаченька мого молодого Коло волнків немае н т. д. (стр. 436).

Наконец, заканчнвая этот отдел нашей статьн, посвяіденный вопросам рнтма н метра, остановнмся на еіце одном, постоянно встречаютемся у Шевченко, прнеме, направленном в сторону достнження нанбольшего соответствня между двнженнем чувства н двнженнем стнха. Прнем этот состонт в употребленнн особого размера для обрнсовкн каждого нз настроеннй, сменяютнхся в рамках данной вешн. Особенно часто чередуются уже рассмотренные намн нзлюбленные шевченковскне метры — четырехстопный ямб н семнстопный. хорей. Нередкн также н вставкн небольшнх песен с самостоятельным размером средн текста более крупных пронзведеннй, что встречается, напрнмер, в поэмах «Гайдамакн», «Чернець», «Гамалія», «Тарасова ніч», «Хустнна», «Сова», «Невольннк», «Відьма» й т. д. Чередованне размеров зачастую пронзводнтся очень шнроко, образцом чего может служнть хотя бы небольшая поэма «Гамалія», в которой метр меняется целых пятнадцать раз.

Переходя к другям средствам поэтяческого воздействня, которымм обладает стнх Шевченко, обратнмся прежде всего к его рнфмам ввнду несомненной связй нх с метром; нменно йх основное назначенне (как это выяснйл, напр., Гюйо4) — подчеркйвать форму метра, обводя твердым контуром его гранйцы.

Нанболее обычны у Шевченко женскне рнфмы, несколько реже встречаются мужскне, в трех-четырех грацнозных стйхотвореняях песенного рода есть й нанболее нзысканные — дактнлнческне, каковы, напрнмер, «вншйваная — мальованая» (185), «пнтаеться — пншаеться» (553), «червчаточка — дівчаточка» (353) н т. д. Встречаются н другне мнтересные рнфмы (намнсто — на місто; ледашо — на шо, злндні — трн дні н т. д.), но чнсло нх очень невелнко. Прн этом следует отметнть, что н, вообіце говоря, область прнменення какнх бы то нн было рнфм в стнхах «Кобзаря» сравннтельно довольно ограннчена. В полной гармоннн с обіцнм духом своей музы (а в част-

ностн, с ее метрамм) Шевченко чрезвычайно часто пользовался вместо рнфм ассонансамн*, вся прелесть которых нменно в стнхах народного склада обрнсовывается особенно хорошо**. Подчеркнваем это, так как в шнрокой публнке шевченковскне ассонансы нередко счнтаются просто неудачнымн рнфмамн; между тем здесь в употребленнн ассонансов точно так же, как н в вопросах метра, Шевченко, как мы внднм, ярко проявнл н глубокую народность своей поэтнческой пряроды н нсключнтельную художественную чуткость. Для того же, чтобы стнх не был слншком беден, Шевченко время от временн скрашнвает свон ассонансы более полнымн созвучнямн. Ндя далее, он нной раз рнфмует с обенмн четнымн строкамн своего семнстопного хорея н первую нечетную нлп, что бывает реже, вторую; благодаря этому стнх прнобретает, особенную орнгннальность н благозвучность. Вот прнмеры того н другого:

Вітер в гаі не г ул я е, В ночі с п о ч н в а е,— Прокннеться,— гнхесенько В осокн пнтае... (стр. 142).

А як пряйшла до берега, To й дочку з г а д а л а, I згадала, як к у п а л a I як првмовляла (стр. 288).

•

Наконец, чрезвычайно шнроко прнменяются в «Кобзаре» н все остальные, т. с. «вторнчные» средства гармонязацнн стнхотворной речн: внутреннне рнфмы, аллнтерацнн, цезуры н т. д. Здесь, нменно в этой областн стнха, н выяс-

* To есть созвучнем одннх только подударных гласных, одннаковых нлн даже просто похожях, прнчем тождественностн согласных нет.

** Напрнмер, такой поклонннк нзысканных рнфм, как Брюсов, обрабатывая «народные> темы, охотно пользуется ассонансамн.

няется, быть может, нанболее прекрасно все тонкое нзятество поэзнн Шевченко: внешне простая, скромная, она полна внутренней, затаенной, не всякому взору доступной красотою. Еслн допустнмо такое сравненне, то я скажу, что стнх Шевченко походнт на освеіценный нзнутрн бумажный кнтайскнй фонарь. У него нет блеска, снянне его мягко н ровно, но вместе с тем вндншь, что внутрн он полон света, н только полупрозрачная оболочка не дает этому свету хлынуть во все стороны ослепнтельным потоком.

Прн разборе н оценке этнх, только что указанных намн, составных частей стнха остановнмся прежде всего на внутренннх рнфмах. По чнслу нх нм однн русскнй поэт не может сравняться с Шевченко. Достаточно указать, что рнфм этнх мы насчнталн прн нсследованнн «Кобзаря» около тысячя. Разумеется, этому колнчественному богатству нх соответствует н качественное богатство тех разнообразных комбннацнй, в которых онн употребляются Шевченко. Нанболее обычной является рнфма посредн нечетной строкн двухстрочного семнстопного хорея, разрезаютая ее пополам. Таковы, напрнмер, рнфмы: «ні родннн, ні хатннн» (стр. 32); «треба трутн роздобутн» (144); «надо мною молодою» (287) н т. д. Но встречаются в такнх строках рнфмы н не посреднне (напр.: «чого серце б’еться, рветься», стр. 148), есть онн также н в четных строках («жвавнй, кучерявнй», стр. 143). йнтересны н некоторые другне, более сложные сочетання,— напрнмер, такне:

Внгравае, хвалнть Бога, Тугу розганяе (стр. 148).

Сумуе, воркуе, білнм світом нуднть, Літав, шукае, дума — заблуднв (стр. 2).

Налнчность этнх внутренннх рнфм, нх обнлне н красота блнстательно подтверждают наше положенне, что ассонанс в стнхах Шевченко — это неот'ьемлемый элемент своеоб-

разного художественного стнля, а не результат техннческой беспомоіцностн. Возьмем хотя бы такое четверостншне:

Орнся ж тн, розверннся,

Полем розстелнся,

Та посійся добрнм жмтом, Долею полнйся! (стр. 596).

Конечно, «розстелнся» н «полнйся» не более, как ассонансы, но нельзя же закрывать глаза на то, что вместе с тем все стнхотворенне проннзано внутренннмн рнфмамн, т. е. рнфмамн необязательнымн. А между тем это постоянный прнем Шевченко.

К внутренней рнфме очень блнзка по своему художественному значенню параномазня 5 н родственная этой последней аллнтерацня. Вот прнмеры той н другой: «Гармндер, галас, гам у гаі'»; «неначе ляля в льолі білій»; «туман, туман та пустота»; «нема пана Яна дома»; «у пута кутіі не куй»; «з давнього давна у гаі’ над ставом»; «і помоляться на волн невольнйчі дітн» *. Нлн вот как шепчет ветер в осоке:

Хто се, хто се по сім боці

Чеше косу? Хто се?

Хто се, хто се по тім боці

Рве на собі косн? (стр. 142).

Наконец, следует остановнться еіце на цезурах. Укажем, напрнмер, что все внутреннне ряфмы у Шевченко постоянно комбнннруются с цезурой, которая, такнм образом, подчеркнвает н выделяет нх. Но цезура н сама по себе встречается у него очень часто (особенно в двухстрочном семнстопном хорее), что делает стнх чрезвычайно плавным. Нанболее обычна краснвая женская цезура,разрезаюшая строку на две равные частн («Не лякайся, /

* Аллнтерацнн мнмоходом указывалнсь г. К. Чуковскнм е.

поднвнся» — стр. 153), хотя встречаются строкн, в которых даже каждая стопа снабжена цезурой («Перед / ннмн / море / сяне» — стр. 155). Пользуется Шевченко цезурою н прн другнх размерах. Вот несколько нанболее прнмечательных образчнков:

Внноснла / Збрую — // Шаблю / Золотую I рушннцю — / Гаківннцю (стр. 354).

Чн там раду / Радять, // Як на турка / Статн He чуемо на чужнні (стр. 150).

Этнмн сжатымн указаннямн мы н ограннчнм нашу статью. В заключенне, однако, позволнм себе сформулнровать несколько обіцнх положеннй, нанболее определенно наметнвшнхся в ходе предлагаемого нсследовання. Нменно мы хотелн бы указать, что в лнце Шевченко мнровая лйтература нмеет поэта co стнхом мелоднчным н нзяіцным,— поэта, который красоту свонх пронзведеннй стронл не на бьюіцнх в глаза средствах поэтнческого воздействня, а, наоборот, на средствах нанболее тонкнх — ассонансах, аллнтерацнях, внутренннх рнфмах; поэта, который к этой красоте указанных элементов стнха прнсоеднннл еіце необыкновенную сйлу свонх рнтмов, а также орнгннальность, жнвость н грацнозность разнообразных метров. Далее мы хотелн бы подчеркнуть, что все это взанмно обусловлнвалось друг другом н восполняло друг друга, создавая в обіцей сложностн особый поэтнческнй мнр, т. е. некоторый строго выдержанный н гармоннческнй художественный стнль.

Стнль же этот, наконец, был стнлем нацнонально-украннскнм, а поэзня Шевченко — вросшей в украннскую народную поэзню н дошедшей в некоторых свонх образцах до полного отожествлення с ней. Таков отлнваюшнй двумя оттенкамн муар ': ясно вндно, где однн н где другой, но. нн-

когда нельзя провестн между ннмн твердой разграннчнтельной черты. Эта мысль, как мы указывалн, уже неоднократно высказывалась обідей крнтнкой, посвятенной ІІІевченко. Одной нз нашнх целей было провернть н обосновать ее на выбранном намн спецнальном матернале. [1914]

ПАМЯТН Т. Г. ШЕВЧЕНКО

(1814—25 февраля — 1914)

Белым камнем

Я отмечу этотдень*.

Кагулл *.

Сто лет тому назад, 25 февраля 1814 года, в крепостной крестьянской семье роднлся Тарас Грнгорьевнч Шевченко, «последннй кобзарь н первый велнкнй поэт новой велнкой лнтературы славянского мнра» (А. Грнгорьев) 2. Сегодня вся украннская ннтеллнгенцня празднует этот день: зарубежная — торжественно н всенародно; русская — в глубнне сердец, полных горечью от незаслуженной обнды. Но краса н снла поэзнн Шевченко, ее крупный масштаб н ее направленне — все это далеко выводнт значенне настояідего событня нз сравннтельно узкнх, чнсто местных берегов. Украннскнй праздннк преврашается в праздннк всего культурного славянства. Веря, что н для велнкорусского чнтателя Шевченко не может быть посторонннм человеком, мы попытаемся беглым взором окннуть его поэзню н установнть ее основные течення.

* *

Нанболее удачная характернстнка музы Шевченко сделана Н. Н. Костомаровым: «Шевченко как поэт,— говорнт класснческое место работы покойного профессора,— это был сам народ, продолжавшнй свое поэтнческое творчество. Песня Шевченко была сама по себе народная песня, только новая,— такая песня, которую мог бы теперь запеть

* Счастлнвые днн рнмляне отмечалн белым камнем.

целый народ, какая должна была вылйться нз народной душй в продолженйе народной современной нсторнн. С этой стороны Шевченко был йзбраннйком народа в прямом значенйй этого слова... Шевченко сказал то, что каждый народный человек сказал бы, есла бы его народное суіцество могло возвысйться до способностй выразйть то, что храналось на дне его душа... Шевченко говорнт так, как народ еше й не говорнл, но как он готов был уже заговорнть н только ожадал, чтобы йз среды его нашелся творец, который бы овладел его языком й его тоном; н вслед за такам творцом точно так же заговорнт й весь народ й скажет едйногласно: это мое» 3.

К этйм вдумчавым й содержательным словам о Шевченко сделана была одна весьма суіцественная поправка й сделана прнтом ученым громадной эруднцйй — акад. Ф. Е. Коршем 4. йменно он подчеркнвает то обстоятельство, что талант Шевченко отнюдь не был прнкован йсключйтельно ктак наз. «народным» темам, но, наоборот, являлся чуткнм й полнозвучным резонатором всех струн украннской нацйональной душн, являлся выразйтелем мыслей, чувств й настроенйй всего нацйонального коллектява. Такйм образом, Шевченко в украйнской лйтературе является не тем, чем был Кольцов в русской йлй Бернс — в англнйской. Нет, охват его поэзйй много шнре й ставят его на то место, которое в Росснн, напрймер, занймает Пушкйн, а в Польше — Мйцкевач.

Наконец, завершая этй мыслй, следует указать на обіцечеловеческое значенне творчества Шевченко. Гранйцы этого значення, разумеется, даже прйблнзйтельно наметнть очень трудно, но совершенно отрнцать его суіцествованне было бы несомненно ошйбкой: достаточно указать хотя бы на переводы йз Шевченко, нмеюіцйеся среда целого ряда европейсках лнтератур — немецкой, французской, чешской, польской, шведской й т. д. Конечно, те глубоко нацйональные формы, в которые облечено это обтечеловеческое содержанне, гораздо более скажут сердцу

украннца, чем человеку нной народностн. Но я этому последнему Шевченко не будет чужд н непонятен, н в его душе стнхн украннского поэта найдут себе отзвук, нбо под нх своеобразным чеканом кроется полноценный металл духовной культуры, обіцей всем цнвнлнзованным людям.

* *

Стнхн Шевченко — это особый поэтнческнй мнр, внутренне целостный н внешне четко оформленный. Но, конечно, целостность далеко еіце не снноннм однородностн, н, представяв себе всю толту шевченковской поэзнн, т. е. в поперечном разрезе, мы заметнм в ней ряд последовательных ндеологнческнх напластованнй. Однако этн напластовання взанмно проннкают друг друга, внедряются однн в ’одного, н, смешавшнсь, сросшнсь, прожнлкамн проннзывают слон более новой формацнн. Первые стнхн Шевченко напнсаны в духе украннского романтнзма. Трогательные легенды («Утоплена», «Тополя» н т. д.) — с одной стороны, прошлое Укранны, гайдамакн 5, запорожцы 6— с другой,— вот что дает темы для его пронзведеннй этого временн. Но лншь потому прошлое маннло Шевченко, что настояшее украннского народа было так убого н тускло. Вот почему он восклнцает:

Гетьманн, гетьманн! Як бн то вн всталн, Всталн, поднвнлнсь на той Чнгнрнн, Шо вн будувалн, де вн панувалн.

Заплакалн б тяжко, бо вн б не пізналн

Козацькоі славн убогнх руі’н.

Базарн, де військо, як море червоне, *

Перед бунчукамн, бувало, горнть, »

А ясновельможннй на воронім коні Блнсне булавою — море заклпнть.

Закнпнть, і розлнлося

Степамн, ярамн...7

Потому Шевченко н грустнт, вндгі

Высокіі ті могнлн, Де лягло спочнтн Козацькее біле тіло, В кнтайку повяте, ВысокіТ ті могнля Чорніють, як горя, Та про волю нншком в полі 3 вітрамн говорять.

Но Шевченко поннмает, что

He вернеться козаччнна, He встануть гетьманя, 4

He покрнють Украі’ну Червоні жупанн...

Тогда мысль Шевченко естественно обраш,ается от прошлого к будуіцему; ндею нацнонального блеска н велячня украннского народа сменяет ндея о необходнмостн его соцнально-полнтнческого раскрепоіцення, уже н раньше намечавшаяся нной раз, но в более смутных очертаннях. Ныне же она получает полную законченность н определенность, заставляя побледнеть н утратнть яркость все нные мыслн н стремлення, как бледнеют звезды прн восходе солнца. Вехой, отмечаюіцей этот поворотный пункт в поэзнн Шевченко, является, прнблнзнтельно говоря, дата его вступлення в Кнрнлло-Мефодневское братство 8, оказавшее глубоко плодотворное влнянне на выработку мнросозерцання поэта. Нден, которые он вынес оттуда, безраздельно господствовалн над ннм в теченне всей остальной его жнзнн, находя себе выраженне в такнх полных пафоса пронзведеннях, как «Сон», «Кавказ», «Подражанне Нсанн» н т. д. Теперь для него Россня — это страна, где

Од молдованнна до фіна На всіх язнках все мовчнть.

В самой же Укранне

...неволя,

Робота тяжкая,— ніколн 1 помолнтясь не дають.

Так жнвется

На нашій славній Украі'ні, На нашій — не своГй землі.

й все настойчйвее делалась у Шевченко мечта о том временн, когда, наконец,

Спочннуть невольннчі

Утомлені рукн,

I коліна одпочннуть Кайданамн куті.

На с л о в о возлагал Шевченко свон надежды. Ведь

ннчто

He скуе душі жявоі' I слова жнвого.

Потому-то он так торжественно пнсал:

...Возвелвчу

Малнх отнх рабів німнх! Я на сторожі коло іх Поставлю слово...

Он вернл, что

Тоді як, Господя, святая На землю правда прялетнть, Хоч на годнночку спочять,— Німям отверзуться уста, Прорветься слово, як вода, I дебрь-пустння неполята, Сцілюшою водою вмнта, Прокннеться.

Вот почему так страстно Шевченко проснл:

Скажн, іцо правда ожнве, Натхне, наклнче, нажене He ветхее, не древле слово Розтліннее, а слово нове Між людьмн крнком пронесе I люд окраденмй спасе...

Но мысль Шевченко някогда не была прйкована йсключнтельно к соцнально-полнтнческнм проблемам. Он умел подойтй к жйзнй украйнского села как просто человеческой жйзнй, умел найтя там й красоту, й любовь, умел дать место й радостн, й грустй, й жалостн, й состраданйю. Удйвнтельною душевною нежностью й вннмательностыо к человеку дышат этй пройзведенйя, представляюшйе собою целую полосу в творчестве Шевченко. «Зоре моя вечірняя», «світе яснйй, світе тйхйй», «...цвіте новйй, нерозвятйй цвіте», «хмаронька», «сонечко», «пташечка» — этн слова й выраженяя, столь обычные у него, пусть хоть намекнут чнтателю на характер этйх стйхотвореняй. Мы же, за недостатком места, не можем долее останавлйваться на нйх.

Особняком в шевченковском творчестве стоят трогательные пройзведення, тесно связанные с его ссылкой 9 й полные автобйографйческйх данных. Многне йз этйх стйхов прйнадлежат к чнслу самых выдаюіцйхся в поэзйй Тараса Шевченко. Наконец, несомненным украшеннем ее служат орнгйнальные й грацаозные песенкя, блешутне народно-украйнскнм колорятом, целый ряд которых напнсан Шевченко под конец жнзнн.

* *

Многообразнымй ййтямй связаны нашн душн — душн русскнх чнтателей — с душой покойного поэта. В лнце его мы чтйм прежде всего «божней мйлостйю — поэта», чей СТЙХ был полон нзяіцной простоты, поэта, который в фор-

мах строго нацнональных выявнл обіцечеловеческое содержанне, заставляя чнтателя пережнвать целую гамму самых разнообразных чувств, начнная от страстного гнева н негодовання н кончая чувствамн любвн н всепроіцення. Но мы чтнм Шевченко н как одного нз первых представнтелей народной ннтеллнгенцнн н как выразятеля доселе еіце не вполне нзжнтых ндеалов, с формулнровкой, быть может, оспорнмой, но с бесспорно ценным демократнческнм уклоном. Мы чтнм его, наконец, как человека большой ндейной твердостя, не сломленной целым рядом невзгод, как человека, который мог по праву сказать, обраіцаясь к своей судьбе:

Мы не лукавнлн с тобою, Мы прямо шлн; н нет у нас Зерна неправды за собою10.

На Укранне, конечно, в нной плоскостн будут рассматрнвать Шевченко н его творчество. На передннй план выдвянут, что это пнсатель, которому была суждена велнчественная роль сделаться снмволом культурной ценностн целого народа, воплоіценнем всего его духовного суіцества. Выйдя нз недр крестьянства, он явнлся звеном, соеднннвшнм на Укранне народ н ннтеллнгенцню так же, как сам соедннял в себе черты н народные, н ннтеллнгентскне. Вот почему не нссякает любовь к Шевченко; нбо многнм н многнм людям он впервые дал почувствовать с снлой незабываемой н нензгладнмой, что онн для Украяны родные детн, а не подкндышн.

[1914]

одннокпй

(К столетйю co дня рожденйя М. Ю. Лермонтова)

Ты был, как месяц, одннокнй'.

м. Б.

Каждому, вероятно, знакомы состояння душевного однночества, когда круг жнзнн узок, впечатлення скудны, пережнвання томнтельно однообразны. Скучной толпой проходят в мозгу человека давно уже надоевшне образы, тянутся навязчнвые, тысячя раз уже передуманные мыслн, которые былн вчера, будут н завтра. Чтобы дать нмпульс этой окостеневаюгцей душевной жйзнн, нужно нлн найтн новые точкн для прнменення ее снл, нлн обогатнть ее наплывом впечатленнй нного порядка. Но этого-то яменно н нет у одннокого человека. 14 вновь возвраіцается он на уже пройденные, слншком знакомые путн, думает все о том же, так же н то же, что н раньше. В его душе нарастает гнетуіцая тоска н апатня, появляется стремленяе к самоаналнзу, возннкает все то, что сказалось хотя бы в знаменнтом лермонтовском стнхотвореннн: «14 скучно, н грустно, н некому руку подать...»2

Стнхотвореннй, подобных этому, у Лермонтова масса; нх мотнвы всю жнзнь былн для него нанболее нзлюбленнымн. Но я не буду останавлнваться на ннх. Ведь, как знать, что мы здесь нмеем — нскреннее лн чувство нлн модную позу? Обратнмся к тем сторонам поэтнческого творчества, которые меньше поддаются (еслн только поддаются) преднамеренному воздействню co стороны поэта, н потому гораздо более показательны. Начнем с, так сказать, мнкроструктуры стнха.

Прнсмотрнтесь к лермонтовскнм тропам н эпнтетам,— н вас непременно поразнт редкостная, ннчем не нарушае-

мая од н о ро д н ост ь йх. «Печать страстей», «холодный ум», «роковой конец», «мрак могйльный», «злобы яд», «бледное чело», «хладный труп», «безумное волненье», «адскне слезы», «кровавая клятва» — этн выраженйя так й пестрят на страняцах лермонтовскйх пронзведеннй. Продолжаю перелнстывать тома академвческого йздэнйя — й с томйтельным однообразаем вновь н вновь проходят перед глазамй давно уже прнмелькавшнеся слова, по суіцеству те же самые, которые мы уже внделя: «злобный рок», «мрак уедйненья», «хладеюш.ая рука», «коварство змен», «лава вдохновення», «бурй роковые», «небесный жар», «печать презренйя», «холодный взор», «сердечный яд», «яд страстей» й т. д.

С этйх слов Лермонтов начал, ймй же он й кончнл. Онн лроннкают собою все его лйтературное наследне.

Творя, создавая, он прндал своему таланту йсключйтельную художественную моіць, глубнну й выразвтельность, но почтй не раздвйнул его граннц вшнрь. Всю жязнь мыслй н чувства Лермонтова враіцалйсь в одном й том же узком круге, закреплялйсь на бумаге в однйх й тех же словах. Это однообразйе указывает на соответственное ему однообразне внутренней жйзнй, а оно порождается душевным оданочеством. й думается, что безмерно веляко было это однночество й тяжкй 6ылй его влйянйя, еслн даже громадная творческая снла Лермонтова не могла йх сломйть.

Переходйм к друглм более мэссйвным словесным группам — н наталкйваемся на то же явленне. Прекрасно сказал Лермонтов в одном йз лучшчх свойх стйхотворенйй:

Есть речм — значенье Темно нль ннчтожно, Но нм без волненья Вннмать невозможно.3

й Т. Д.

Однако сказал так Лермонтов не в первый раз. Еіце за восемь лет до этого он пясал:

Есть звукн — значенье ннчтожно Н презрено гордой толпой, Но нх позабыть невозможно.4

й Т. д.

Вновь отодвнгаемся на несколько лет назад н снова находнм то же самое:

Есть слова — обьяснять не могу я, Отчего у ннх власть надо мной: йх услышав, опять ожнву я, Но от ннх не воскреснет другой.5

Н это не простые варнанты, т. е. поддержнваюіцне друг друга наброскн: это составные частн пронзведеннй вполне законченных, незавнснмых, напнсанных на самостоятельные темы. Очевндно, одннокая душа Лермонтова скудно обогаіцалась новымн поэтнческнмн элементамн; словно в каком-то perpetuum mobile всю жнзнь проходнлн в его мозгу однн н те же образы, н даже занеся нх на бумагу, он все же не мог отделаться от ннх.

В одном нз стнхотвореннй Лермонтова мы чнтаем:

Так сочный плод, до временя созрелый,

Между цветов внснт осяротелый, Ня вкуса он не радует, ня глаз, 14 час нх красоты — его паденья час! 6

Но этя же строкн нмеются (даже почтн нензмененные) н в знаменятой лермонтовской «Думе» («Печально я гляжу на наше поколенье...»). Наконец, в стнхотвореннн «Гляжу на будутность с боязнью» ете раз нспользован этот же образ:

14 тьмой н холодом обьята

Душа усталая моя;

Как ранняй плод, лншенный сока, Она увяла в бурях рока.

Прекрасны строкя стйхотв.(оренчя) «Рассталясь мы...»

...храм оставленный — все храм, Кумяр поверженный — все Бог!

Однако онй встречаются й в стнхотворенйй «Я не люблю тебя», напйсанном много раньше.

...как'мой венец,

Мне тягостны веселья звукя,—

пйсал Лермонтов в «Подражаннй Байрону», но еш,е раньше он уже сказал:

М тягостно мне счастье стало, Как для царя венец.7

В том же «Подражанйй Байрону» найдется полная параллель к куплету «Еслй яскра надежды хранятся» (см. акад. йзд., т. I, стр. 38). Романс «Стояла серая скала» повторяет образ йз конца другого стйхотвореняя (см. акад. йзд., т. I, стр. 100). В стяхотворенйй «На смерть Одоевского» вставлены кускй йз поэмы «Сашка» й йз стйх. «Он был рожден...» Куплет «Отворнте мне темняцу^ встречается в двух разлячных стйхотвореняях (см. акад. йзд., т. II, стр. 11 н 207) н т. д., н т. д.

Так бйлась одянокая душа Лермонтова в кругу однообразных пережнванйй, превратйвшях его творчество в какое-то «повторенне пройденного»*.

Лйшь под конец в поэзйй Лермонтова наметйлся перелом, зазвучаля реалйстяческйе ноткй **, определнлся сдвйг к Пушкйну. Ведь й Пушкян, подобно Лермонтову,

* Крятяка (в ляце, напр., Мяхайловского) уже указывала, что почтя все героя Лермонтова повторяют друг друга, являясь наброскамн для одного я того же тнпа.

** См., напр., «Валернк», «Сказку для детей» н т. д.

начал с романтнческой жнвопнсн, с «Кавказского пленннка», «Бахчнсарайского фонтана», «Цыгана» н т. п. н лншь позднее перешел к нным настроеняям. Но разве не те же настроення сказалнсь в этях прнмечательных строках Лермонтова:

Любнл н я в былые годы В невянностн душн-моей й бурн шумные прнроды, й бурн тайные страстей. Но красоты нх безобразной Я скоро таннство постнг, й мне наскучнл ях несвязный й оглушаюіцйй язык.

Люблю я больше год от году, Желаньям мнрным дав простор, Поутру — ясную погоду, Под вечер — тнхнй разговор.8

Сраженный неожнданной смертью, Лермонтов не смог выразнть н запечатлеть это начннавшееся перерожденне своей творческой лячностн. Но н в тех веіцах, которые он успел сделать, есть много такого, что навсегда сделалось радостью жнзнн для очень многях людей. Н потому многне с чувством жнвой благодарностн вспомнят ныне этого геннального, но одннокого, на самого себя покннутого, человека.

[19І4\

БУЛГАРЙН В БЕЛОРУССКОЙ ШУТОЧНОЙ ПОЭМЕ

Поэма, о которой вдет речь, йзвестна под названйем «Тарас на Парнасе» *. Напйсана она в 40-х годах мянувшего столетяя 2, когда началя замечаться первые прнзнакм возрожденяя крайне обмелевшей белорусской лятературы й угасшего нацйонального самосознанйя белорусов. Однако в печать попасть поэме тогда не удалось: 40-ые годы былй нменно тем временем, к началу которого co стороны правнтельства посыпался ряд сйстематйческйх ударов, направленных на унйчтоженйе нацйональных устоев белорусского народа 3. Действне белорусского права (заключенного в т. н. «Лнтовском статуте») было отменено 4, унйатская релагйя, ставшая в крае как бы нацйональной белорусской верой, унйчтожена, проповедь на белорусском языке воспреіцена, белорусскае кнйгй конфяскованы й сожжены, пнсанйе новых не дозволено. Поэтому «Тарасу на Парнасе» прншлось дожндаться содействня тйпографского станка вплоть до конца 80-х годов 5, когда запретйтельные указы прншлн в забвенйе й в печатя началй появляться кое-какяе белорусскне пройзведенйя. До тех же пор поэма распространялась средй любятелей белорусской словесностй в рукопясном вяде. Зато попав в печать, она быстро прнобрела себе средй нйх самую шярокую популярность й выдержала за четверть века полтора десятка йзданяй — факт, в нсторйй белорусской лйтературы сравнення не ймеюіцяй.

Для такой популярностн былй свой прнчйны. Поэма во многйх местах полна хоть й не очень тонкнм, но жйвым

н неподдельным юмором, речь ее достаточно колорнтна н чнста, стнх — бойкнй, льюоднйся непрннужденно, вся поэма в целом — беспретенцнозна н, между прочнм, довольно лнтературна. Эта лнтературность прнятно выделяет ее средн белорусского творчества той эпохн. Содержанне поэмкн (в ней около трехсот стнхов) своднтся к тому, что белорусскнй мужнк Тарас в результате одного прнключення очутнлся на Парнасе 6, средн греческнх богов н богннь. Незамысловатый комнческнй эффект поэмы достнгается путем обрнсовкн быта богов прнменнтельно к быту зажнточного белорусского крестьяннна. Но для нас, впрочем, этн страннцы не ннтересны, а ннтересен выпад протнв Булгарнна н Греча 7, сделанный прн опнсаннн Парнаса. Вот относяіцееся сюда место поэмы:

Прайшоў вёрст колькі тэй дарогай, Аж бачыць ён — гара стаіць, А пад гарой народу многа, Як бы кірмаш які кіпіць.

Глядзіць ён бліжай — што за ліха!

Народ не просты, ўсё паны, Хто дужа шпарка, хто паціху Ўсе лезуць на гару яны. Усе з сабою цягнуць кніжкі, Аж з іншых пот руччом плюшчыць, Друг дружцы выціскаюць кішкі, Аж нехта паміж іх крычыць: — Памалу, браццы! не душыце Мой фельетон вы і «Пчелу» *, Мяне наперад вы пусціце I не трымайце за палу. А не, дыкда-душы **ў газеце Я вас аблаю на ўвесь свет, Як Гогаля у прошлым леце — Я ж сам рэдактарам газет! Глядзіць Тарас, аж гэта сівы . Кароткі, тоўсты, як кабан,

* «Северная пчела» — орган Булгарнна н Греча.

** Да-душы — божба.

Плюгавы, дужа некрасівы Крычыць, як ашалелы, пан. Нясець вялікі мех пан гэты, Паўным-паўнюсенькі набіт: Усё там кніжкі ды газеты... Ну, як каробачнік той, жыд. Таварыш * поплеч з ім ідзець I несці кніжкі памагаець, А сам граматыку нясець, Што ў семінарнях абучаюць.

Кто был автором цнтнруемой поэмы — нензвестно 8. Но, конечно, это человек русской культуры. Речь его не чужда велнкорусснзмов, стнх (очень редкнй в белорусской поэзнн четырехстопный ямб) — прямое наследне пушкннской эпохн. Человек этот сродннлся с русской лнтературой, умел ее поннмать н ценнть. Последнее вндно хотя бы нз нмен пясателей, которым он отвел первое место на Парнасе ***. Н только блнзость к русской лнтературе, только поннманне, кто у нее сын, а кто подкндыш, н поннманне прнтом не равнодушное, не безразлнчное,— только это могло побуднть автора невннной стнхотворной шуткн сделать экскурс в сторону Булгарнна **** н Греча. Значенне н острота нанесенного нм удара явно не велнкн. Однако бесспорный ннтерес нмеет самый факт налнчностн такпх выпадов даже в скромной белорусской лнтературе.

[1914]

* Товарнш этот— Греч.

** Нзд. в 1826 н 1830 гг.

*** Пушкян, Лермонтов, Жуковскнй я Гоголь.

**** Он, к слову сказать, как уроженец Белоруссян, земляк с автором поэмкя. Добавнм, что Булгарнн нспользовал свон белорусскяе наблюдення для лнтературы. Картнны еврейского н помешнчьего быта Белорусснн заннмают едва ля не лучшне страннцы когда-то язвестного «Нвана Выжнгнна» 9.

БЕЛОРУССКОЕ ВОЗРОЖДЕННЕ

Прмступая к характермстмке м опмсанмю белорусского нацмонального двмженмя, определям прежде всего соотношенме между ннм м обіцеевропейскмм прогрессом. Основные лмнмм этого последнего обозначмлмсь твердо м ясно: мменно онм ведут в сторону все более м более увелмчмваюіцегося дробленяя культур вообше м лмтератур в частностм. Чтобы убедмться в этом, достаточно беглого обзора цепм нанболее значнтельных м выпуклых фактов мз мстормм европейскмх культур.

Отступмв от современной пестрой м многоязычной лмтературной жнзнм вглубь, ко временам Средневековья, мы’ очутммся в эпохе, когда едмнственным крупным орудмем духовной культуры в областн слова был латмнскмй язык, мгравшмй роль языка мнтернацмонального. Всякмй нечуждый умственным мнтересам человек, в какой бы точке Западной Европы он тогда нм жмл, непременно был с нмм знаком, так как знакомство это являлось необходммым условмем всяческого образованмя. Почтм все, что пмсалось в это время, пмсалось по-латынм. Рітогм обшмрной лмтературы, вознмкшей такмм путем, давно уже подведены м оказываются весьма многозначмтельнымм. Нз нмх вмдно, что, несмотря на свою разработанность, латмнскмй язык оказался прмгодным только лмшь для научных трудов; что же касается художественного творчества, то здесь в теченме целых столетмй нмкакнх мстмнных ценностей не вознмкло.

Однако этн ценностн сразу же началн создаваться, когда пнсателн (во главе с Дантом) обратнлнсь к народным европейскнм языкам — нтальянскому, французскому, немецкому, англнйскому, нспанскому, языкам грубым, необработанным, но жнвым. Конечные результаты этогодвнження налнцо: еднная для всех стран, обіцекультурная лнтература нсчезла, а ее место занялн основные европейскне лнтературы, обозначнвшне областямн своего распространення граннцы несколькнх нанболее значнтельных культур.

Однако опнсываемый процесс на этом не только не остановнлся, но, неудержнмо развнваясь, расшнрял н углублял свое русло н возрастал, так сказать, не в арнфметнческой, а в геометрнческой прогресснн. Вслед за культурамн крупного калябра на нсторнческую сцену выступнл целый ряд более мелкнх: португальская, голландская, румынская, чешская, новогреческая, сербская, болгарская, фламандская, кельтская, фннская, эстонская, лнтовская, латышская, грузннская, армянская, татарская н т. д. Это двяженне, докатявшее свон волны до нашего временн, с каждым годом все более растет, крепнет н, расшнряя сферу своего влняння, захватывает даже такне народностн, как чувашв, черемнсы, эскнмосы н т. п.

Вндное место в этом гранднозном сдвнге заннмает процесс размежевання родственных культур.Однн разносоставные культурные масснвы прямо расползаются по шву, прнмером чего является обособленяе трех скандннавскнх культур, нздавна слнпшнхся, но не слнвшнхся в одно целое. От другнх отсланваются более слабые, блнзкне к ннм по пронсхожденню, но все же не тожественные с ннмн нацнонально-культурные еднняцы *. От чеш-

* He следует забывать я развятяя лнтератур на местных языках, не являюіцнхся, однако, органамн отдельных культур. Т.(ак) к.(ак) в Нталян возннкают художественные проязведення на всех ее 15-тя языках, в Нспаняя растет каталонская лятература, во Францнн — провансальская н т. д.

ской культуры откалывается словацкая, сербской — словннская, польской — кашубская, от русской1 (велнкорусской) отслонлась украннская н, наконец, белорусская*. Такнм образом, перед намн в ллце этой последней находнтся не монстр, не рарнтет, не уннкум, а глубоко жнзненное явленне, находяіцееся в русле обіцеевропейского прогресса. Прнсмотрямся же блнже к ее прошлому н настояідему.

* * *

Бегло выбнрая н суммнруя факты, по своей обіцепрнзнанностл спору не подлежаіцме, мы убеждаемся, что белорусская культура отнюдь не является простым варнантом культуры велнкорусской. Наоборот, в нх лнце перед намн находятся два с.амостоятельных культурных комплекса, с самого же начала росшях н развнвавшнхся незавнснмо друг от друга. Разнясь между собою н по бытовым первоосновам, н по вляянням, направленным нзвне, н по событням дальнейшей нсторнческой жнзнн, онн, естественно, прншлн к далеко не тожественным конечным результатам.

Дело в том, что уже к концу XIII ст. (по авторнтетному свндетельству проф. Карского) белорусская народность выступает сформнровавшейся в свонх основных чертах, опереднв в этом отношеннн народность велнкорусскую, которая, такнм образом, не могла влнять на процесс возннкновення ее. Отсутствне экономнческнх скреп между

* Напомням, что белорусы сплошной массой заселяют всю Могнлевскую губернню, Мннскую (кроме Мозырского уезда), северную часть Гродненской, восточную — Внленской, всю Внтебскую губ., кроме ее верхнего угла, северную часть Черннговской (уезды Мглннскнй, Суражскнй, Новозыбковскнй н Стародубскнй), а также прнлегаюшне ко всей этой областн частн губерннй Сувалкской, Ковенской, Смоленской. Белорусское населенне этой террнторнн нсчнсляется 8 мнллнонамн.

ннмн, географнческне условня, нзолнровавшве Белоруссню от северо-восточных земель — все это оставляло еіце меньше места для какого-лнбо взанмодействня. Наконец, в том же XIII веке подошлн онн к государственному распутью, что еіце резче обособнло нх: Белоруссня целнком оказалась в граннцах В.(елнкого) к.(няжества) Лнтовского 2, а велнкорусскне областн сгруппнровалнсь вокруг Москвы. С этого временн жнзнь обонх данных народов, равно как н нсторвческне судьбы нх, надолго утрачнвает всякую обшность.

Что касается велнкорусского народа, то ход его развнтня обшензвестен. Асснмнлнровав массу фннскнх племен, усвонв нх прнспособленный к окружаюгцнм условням бытовой уклад н, следовательно, отклоннвшнсь от нсконного славянства как антропологнческн, так я культурно, он в довершенне всего пережнл эроху татаршнны н оказался почтн совершенно отрезанным от Западной Европы.

Судьбы Белорусснн сложнлнсь нначе. Войдя полностью в состав В.(елвкого) к. (няжества) Лнтовского, она оіцутнтельно перетянула тяжестью своей культуры на весах ясторнн Лнтву н, прнобретя над ней прнорнтет, продолжала развнваться на свонх древнеславянскях корнях. «Пнсар'ь земскн (т. е. государственный канцлер) маеть по-руску (т. е. по-белорусскн) лнтерамн н словы рускнмн всн выпнсы, лнсты н позвы пнсатн, а не нншнм'ь езыкомь н словы»,— гласнла знаменнтая фраза тогдашнего закона (статут 1588) 3, а это значнло, что государственная жнзнь В.(елнкого) к.(няжества) Лнтовского должна была проявляться в белорусскнх нацнональных формах. На белорусском языке творнлся суд, по-белорусскн пнсалнсь акты н грамоты, велнсь сношення с нностраннымн государствамн, белорусскнй же язык, наконец, являлся обнходным для велнкого князя н его прндворных. Но закрепленне н развнтне старых культурных основ являлось лншь одной стороной в процессе поступательного двнження белорусской нацяональностн. Быть может, не

менее крупное значенне ямело сблнженне ее с Западной Европой, с которой она нздавна вела ожнвленные сношення благодаря связям как географнческнм, так н экономнческнм. Это сблнженне тем более следует отметнть, что нменно с той поры в выработке белорусской культуры участвует не только серая деревня, но н торговый город европейского тнпа, город, органнзованный на основах магдебургского права4. Он сделал белорусскую культуру более красочной, многогранной, ввел ее в оборот западноевропейской жнзнн н стал, такнм образом, передовым форпостом Западной Европы на востоке.

Неуднвнтельно поэтому, что в эпоху Возрождення5 обіцнй умственный под"ьем, начавшнйся на Западе, отразнлся н в Белорусснн. Ключом забяла тут жнзнь, шла, прнчудлнво переплетаясь, горячая релнгнозная, нацнональная н классовая борьба, органнзовывалнсь братства, бывшне оплотом белорусской народностн, закладывалнсь тнпографнл, учреждалнсь школы с неожнданно шнрокой по тому временн программой (в некоторых преподавалось пять языков), вбзннкалн высшне учебные заведення (юрнднческая школа нменн св. Яна6, Полоцкая академня с правамн уннверснтета 7 н т. д.). Все это прндало шнрокнй размах кннгопечатанню, только что успевшему сделать в Белорусснв несколько первых шагов8. Основу ему положнл однн нз лучшнх представнтелей нарождавшейся тогда белорусской ннтеллнгенцнн, доктор меднцнны н бакалавр «семн свободных наук»9 Францнск Скорнна нз славного града Полоцка. Еіце в 1517—1519 гг. Скорнна нздал в Праге чешской «Бнбляю зуполную», переведя ее на белорусскнй язык, а затем с 1525 г. 10 начал «выдаваць» свон «бнтыя» кннгн в самой Внльне. Он, правда, не нашел себе непосредственных преемннков, но когда лет через 40—50 в Белорусснн началось только что опнсанное моіцное двнженне, печатная белорусская кннга сыграла в нем свою роль. В разлнчных местах Белорусснн заработалн печатные станкн ", выбрасывая кннгн церковные,

полемнческне, апологетнческне, ученые, учебные *. Сушественным дополненнем к «друкаванай» лнтературе явнлась лнтература пнсьменная, состав которой был еш.е разнообразнее. Особого упомннання заслужявают некоторые художественные пронзведення, каковы, напрнмер, прекрасная повесть о Трнстане н Нзольде '2, внденяе Тундала |3, сказанне о Трое 14, длннный фантастнческнй рассказ об Александре Македонском — «Александрня» 15 н т. п. Параллельно этому шла созндательная работа н в другнх областях духовной жнзнн; отметнм хотя бы полоцкне стенные роспнсн кнстн Сальватора Розы 16. Все это, взятое вместе, выдвнгало Белоруссню на одно нз первых мест средн культурного славянства, ставя ее далеко впередн Московіцііны — тогдашнего славянского захолустья, пнтавшегося, как чужеядное растенне, духовнымн сокамн Белой Русн і7.

Однако вслед за опнсанным «золотым веком» в ясторнн белорусской культуры начался пернод упадка. Пограннчным камнем между ннмн является дата уннчтоження в государственном обороте В.(елнкого) к.(няжества) Лнтовского пользовання белорусскнм языком н замена этого последнего польскнм . К указанному временн, т. е. к концу XVII столетня, летаргня белорусской нацнональной жнзня обозначнлась вполне оіцутнтельно |9. Лнтовско-русское государство, с 1569 г. связанное унней с Польшей 20, успело утратнть львнную долю своей самостоятельностн. Высшнй й средннй слой белорусского дворянства очень быстро денацноналнзнровался. To же самое, хотя более медленно н не в столь резкнх формах, пронсходнло средя мелкой шляхты н городского меьцанства. Лншенный классов, крепкнх экономнческн н культурно, прндавленный крепостной завнснмостью, белорус-

* Отметнм средн ннх Статут Велнкого княжества Лнтовског^ нзданный в 1588 г. н являюшнйся капятальнейшнм памятннком нацнонального белорусского права, выросшего на основе юрнднческнх начал, заложенных еш.е в кневскнй пернод русской нсторям.

скйй народ не только не мог продолжать развнтне своей культуры, но не был в состоянйй даже просто сберечь уже добытое раньше. Лйшь основные, первоначальные элементы культуры (вроде языка, обычаев й т. п.) удержал он за собою, а все остальное, представлявшее собою, так сказать, «слнвкн» его предыдуіцего развятйя, было асснмнлнровано, вобрано в себя польской культурой й с тех пор фвгурнрует под польской этякеткой будучй по суіцеству белорусскям.

Одннм йз найболее печальных проявленйй указанного обнйідання белорусской культуры, бесспорно, следует прйзнать почтй полное йсчезновенйе печатной кнйгй на белорусском языке. Однако этот язык, переставшйй уже служять основою для культурного стройтельства в Лйтовской Руся, все еш,е повсеместно господствовал в домашнем обяходе многйх слоев населенйя, даже тяготевшнх к Польше. Этйм й об'ьясняется шнрокое развнтне рукопвсной белорусской лйтературы, ндугцее сплошь на протяженйй XVII, XVIII й отчастн XIX столетяй. Характер она ймела главным образом чйсто практнческйй (лечебнйкй й т. п.), хотя нередкй былн й йсключеняя. Несколько поддержнвало белорусскую культуру унйатское духовенство, так как унйя была распространена почтй йсключйтельно средн простого народа й являлась в крае как бы нацйональной белорусской релнгней. Начйная с конца XVIII столетйя унйатскнм духовенством на белорусском языке пройзноснлйсь проповедн, йздавалясь релйгйозные песнопення * н т. п. Последннм проявленнем этой деятельностн является нзданный в 1837 г. белорусскяй Катехязнс; через два года пронзошло воссоедйненйе уннатов, Катехйзнс сожжен, проповедь на белорусском языке воспрешена.

* Нз ннх нзвестны сборнччек «Karttyczka», нзд. в 1774 г., н отдельные стнхотв. вешнцы: «Radujsia Bozy narodzie», «Nowa radosc stala», «Caru Chryscie mily», «Kazue ludzi» н проч., вышедшне в 1771, 1778 н 1792 гг.

Еце больше значенйя в тогдашней белорусской словесностн нмеют пройзведенйя юморнстнческого характера. Уже в XVII веке можно отметйть остроумное сатярйческое пйсьмо 21 на полйтнческне й бытовые темы, йсходйвшее якобы от язвестного краснослова Мелешкй н разошедшееся в массе спйсков по всей Белорусснн. С этого же временн ведет свое начало целый ряд белорусскйх комеднй, пйсэвшйхся профессорамя рнторнкн йз местных коллегнй, a то й самнмн ученнкамн. Назовем, напр., ксендза Цецерского, автора ком. (еднн) «Doktor przymuszony» 22 (1787 г.), его современнйка проф. рнторнкн й поэзйй в Забельской гнмназнн КМорашевского23 й проч. Жйвость белорусской речй — качество весьма обычное в пронзведеннях этого рода. Наконец, в половнне XVII же столетйя появйлэсь ствхотворная сатйра на протестантского пастора, напйсанная н напечатанная незунтом. По-белорусскн в ней говорнт (й хорошо, замечу в скобках, говорнт) крестьянян Sienko Nalewajko, пытаютнйся разобраться в проповедй пастора, переполненной греческнмн цнтатамн. Сатйра эта* была едва лй не первым белорусскйм стнхотвореннем **. Она положнла начало целому ряду юморнстнческнх стяхотворных веаднц, обычно нйзкопробного достойнства, стремяіцйхся к тому же нной раз посмеяться не только на белорусском языке, но й над белорусскнм языком — прекрасное мернло культурностн местного панства. Для образца укажем на плоское н напнсанное скверной речью подражанйе24 «Эненде» Котляревского, прннадлежаіцее перу смоленского помеіцйка Ровйнского (жнл на рубеже XVIII—XIX стол., пнсал й по-русскй). Наконец, к последннм годам опйсываемого пернода намечается даже некоторая раднкально-демократйческая

* Witanie na Pierwszy Wjazd z Krolewca do Kadlubka Saskiego Wileriskiego Ixa Her. N. Lutermachra, нзд. в Внльне в 1642 г.

** Несколько строк нз Бнблнн Скораны, напомннаюпінх собой стнхн, я в расчет не беру.

струя. 06 ее налйчностй свйдетельствуют, напр., трагнческне стйхй крестьянского мальччка Петрука йз-под Крошнна 25,очень острая «Hutarka Nobilja z Rustikusom, abo szlachcica z chlopom», храняіцаяся в белорусском вяленском (частном) музее, н т. п. явленчя. Но йх уже следует счятать предвестнйкамй нового пернода как в нсторнн края вообіце, так й белорусской лятературы в частностн.

Как йзвестно, прйсоедйненйе к Россйй первоначально не пройзвело резквх перемен в жйзнй белорусского народа. Нчвелйрованйе его, подгонка под обіцерусскнй ранжнр отчетлйво началась только с сороковых годов, когда было отменено действне Лйтовского статута 26, унйчтожена унвя 27, а вместе с тем й воспреіцена проповедь по-белорусскн, воспреіцено (негласно) печатанйе белоруссквх кнйг, ‘конфйскованы ранее отпечатанные й т. п. Вот этй-то событня й проводят твердую разгранйЧйтельную черту в нсторнн белорусского народа, а не простой факт расшврення географвческой карты Россйй. йменно с нйх началась в жйзнй Белоруссйй новая глава, как началась она благодаря этому й в предлагаемой статье. Достойно вннмання, что й внутреннйй облак края к этому временн начал сутественно меняться. Вознйк Внленскнй унвверсйтет 28, появялась пресса 29, значнтельно увелнчнлся спрос на кнвгу, начала выкрйсталлйзовываться ннтеллнгенцня. В умственный обнход все глубже н глубже входнлн демократнческне нден — отзвук французской революцнн н польскнх восстаннй. Вндны этн нден н в указанных уже образчнках радйкальной лятературы, й в речй с прязывом к освобожденйю крестьян, сказанной вйленскйм предводнтелем дворянства Завйшей на сеймнке 1818 г., й в унячтоженнй «прыгона» у Хрептовйча, Бжостовского й проч.

Это внйманйе к народу проявйлось, конечно, й в лчтературе, найдя себе к тому же некоторую опору в царнвшем тогда романтазме, так высоко ставнвшем народную сказку, песню, легенду. Начала печататься белорусскне этнографнческне матерйалы (Чечот й проч.), вознакла на почве местного «патрнотнзма» особая «краевая» лнтература, главным образом польская *. Недосягаемым образцом для этйх пройзведенйй был «Пан Тадеуш» 30 Мнцкевнча, далеко выдвйнувшййся нз гранйц чнсто местного значення. Предметом «краевой» лнтературы являлось опнсанне Белорусснн, белорусской прнроды, белорусского крестьянства й мелкой шляхты, йх повседневной жйзнй й обычаев. В этн опйсэнйя нередко проскальзывалй проязведенйя белорусского народного творчества, встречалась й белорусская разговорная речь. Естественно, что деятелй этого лйтературного теченяя кое-что пйсэлй прямо по-белорусскн й пробовалн йной раз пустйть в печать какую-лйбо ходявшую по рукам белорусскую рукопйсь, обходя цензурный запрет. Несколько такйх попыток можно зарегастрйровать в первой половйне 40-х годов. В «Маяке» 3|, «Северной пчеле» 32, альманахе «Rocznik Literacki» 33 (нзд. в Петербурге кружком лйц с белорусскамй сймпэтйямй), вышедшем за гранйцей очерке «Biaiorus» 34 Рыпйнского **, кнйге Баріцевского «Szlachcic Zawalnia»35 й проч. было так нлй нначе помеіцено несколько белорусскнх стнхотворенйй ***, впрочем, совершенно незначнтельных. Часть йх прйнадлежат уже упомянутому Бартевскому, вчдному «краевому» пясателю того временя.

Более ценен вклад в белорусскую латературу, сделанный Яном Чечотом. Блйзкйй друг Мйцкевнча, он в моло-

* В русской лнтературе можно отметнть пронзведення Фаддея Булгарнна, уроженца Влтебшнны (Міншчыны.— Рэд.), н нек. друг.

** Тот же Рыпннскнй сочнннл нравоучнтельную поэмку «Niaczyscik», выдержавшую за граннцей трн (?) нздання. Нехнтрая по замыслу, она напнсана недурным белорусскнм языком.

*** Напрнмер, под вндом народных н т. п.

достй участвовал вместе с нйм в йзвестном тайном обтестве «фаломатов» 36, был в 1823 г. сослан в Оренбург, где прожял 10 лет, а затем возвратался в Белоруссаю й до самой смерта занамал должность бйблвотекаря в ЕЦорсовской бйбляотеке графов Хрептовйчей. Нскренняй демократ, горячо любнвшнй белорусскяй народ, он собврал й яздавал пронзведення народного творчества, пясал побелорусскн моралйзуюіцего характера брошюркн (онв, однако, не была напечатаны), а в сборняке «Piosnki wiesniacze» 1844 г. поместйл десятка трй свойх белорусскйх стйхотворенйй 37, напйсанных в подражанйе народным песням. Стйль был выдержан Чечотом столь удачно, что этй пьескв неоднократно перепечатывалнсь разнымй этнографамв в качестве чйсто народных.

Все этй пробы поместнть украдкой в печать несколько белорусскйх ветнц завершялйсь появленйем в 1846 г. пьесы «Sielanka» В. Дунйна-Марцйнкевйча, напйсанной отчастн по-польскй, отчастн по-белорусскй (для цензуры названа польской). Вслед за этйм бднтельность цензуры уснлйлась, й в йсторйй белорусского печатного слова наступйл десятйлетнйй антракт. Но, конечно, рукопасная лйтература продолжала развнваться, хотя ее облак сйльно йзменнлся. Уже отмерла та часть ее, которая служала для повседневного практаческого обяхода сельской шляхты й городского мешанства. На передняй план выдвннулйсь пройзведенйя стнхотворные, очень часто юморнстйческне. Нх слабость обьясняется бесцельностью йх сушествованйя: безграмотный народ этйх пройзведенйй не мог знать, для йнтеллнгенцйй же онй не былй хлебом духовным, а лйшь простым прнвеском к лятературе польской йлй велйкорусской. Подчеркаваем это, так как подобное положенае веіцей продолжалось до самого последнего временй й нэложйло глубокую печать на все прошлое белорусской лятературы; rope ее заключалось в том, что у нее не было нй чмтателей, нй пнсателей — былн лйшь л ю б йт е л н белорусской словесностн. Впрочем,

это не мешало появляться довольно ннтересным белорусскнм пронзведенням. Отметнм средн рукопнсей 40-х годов остроумную шуточную поэму «Тарас на Парнасе» 38, содержаіцую, между прочнм, выпады протнв Греча н Булгарнна. Напнсанная бойко, хорошей белорусской речью н безукорнзненным стнхом, она впоследствнн прнобрела шнрокую популярность н перенздавалась десятка полтора раз. Еіце более ннтересного находнм мы на рубеже шестядесятых годов, во время эпохн «велнкнх реформ». За нстекшне 10 лет жнзнь в Белорусснн снльно эволюцноннровала, демократмзнровалась, что не могло не отразнться на белорусской лнтературе. Эта последняя росла, развнвалась, н пернод обшественного подьема был пернодом поді>ема н для нее. Лншь только началнсь послаблення, вызванные севастопольской войной 39, как она выдвннулась вперед во главе с уже упомянутым В. Марцннкевнчем 40.

Роднлся он в 1808 г.41 в семье мелкого арендатора, детство провел на роднне, в Бобруйском уезде Мннской губ. Затем, окончнв в Бобруйске среднеучебное заведенне, некоторое время пробыл в Внленской базнлнанской коллегнн н в Петербургском уннверснтете. Уйдя нз последнего, долго служнл в разлнчных мннскнх канцелярнях, пока в 1858 г. не кннул службу н не обосновался в еіце раньше купленном нменнн Люцннке (под Мннском), где н умер в 1885 г.

К первому пронзведенню Марцннкевнча, пьесе «Sielanka» 4 , знаменнтый Монюшко напнсал музыку, н в 1852, 1853 н 1855 гг. эту пьесу ставнлн с большнм успехом в Мянске, что вновь проложнло белорусской речн дорогу нз деревнн в город. Вслед за этнм начннает печататься целый ряд белорусскях поэм Марцннкевнча *, которые обрываются на 1859 г., так как цензурный досмотр к тому временн

* «Нароп» (1855 г.), «Wieczernice» (1855 г.), «Kupalla» (1856 г. в кннге «Ciekawys? — Przeczytaj!»), «Sceroüskije dazynki» a «Wiersz Nauma Pryhoworki» (1857 г. в кннге «Dudarz Biaioruski»). «Pan Tadeusz» (1859 г.), две первые песнн. Ныне все перенздано.

уже усйлвлся н переведенные Марцйнкевйчем две первые песнв «Пана Тадеуша» по выходе йз тнпографнн былв конфйскованы 43. С тех пор он уже нвчего не печатал, хотя й продолжал пнсать: нам нзвестно его стйхотворенне «Вясна, голад, перапала» 44 й четыре комедйй 45.

Пнсатель грузный н тяжеловесный, сосредоточйвшййся нсключнтельно на эпосе, Марцннкевяч пнсал стйхом нензяіцным н неповоротлйвым, сплошь отступаюіцнм от требованнй белорусской просоднн 46 (влнянне польскнх образцов). Можно даже сомневаться, был ля он вообіце поэтом. Характерно, напрнмер, что, проведя значйтельную часть своей жйзнй в деревне, он совсем не чувствовал прнроды й не дал на одной картанкй ее, хотя опясывал ясключйтельно сельсквй быт. Впрочем, ему нельзя отказать в знанйй белорусской деревнв й в некотором йзобразнтельном таланте, а язредка й в бойкостн пясьма. Нанболее полно этя достоннства проявнлнсь в первой песне поэмы «Нароп», сохраннвшей а доселе йзвестный внтерес. Однако заслугя Марцйнкевйча перед белорусской лнтературой лежат все же не в областн художественных достнженйй, а в областн чнсто нсторйческой. Онй в том демократйзме, который веял от сентнментально-народнйческнх поэм Марцйнкевйча, в той гуманйзаторской тенденцйй, которая явственно проступает йз каждой йх строкн й которая была по своему временн очень не лчшней. Наконец, отметнм, что, много пнсав й много печатая, он возбуждал вокруг свойх пронзведенйй разговоры н полемнку, напомннал о сушествованйй белорусского языка й зародышей белорусской лнтературы, наводал на вопрой о возможностй йх дальнейшего развнтня. Неудявйтельно поэтому, что он стал центром белорусского пасательского кружка, в составе которого былн лнца, обладавшне гораздо более крупным талантом.

Нз ннх прежде всего следует упомянуть богато одаренного «краевого» поэта Владнслава Сырокомлю (Кондратовяча), некогда популярного й в Россйй 4'. йзвестный

йсключательно своймй польскймй пронзведенйямй, он, однако, много пясал н по-белорусскн *, но не мог закрепнть в печатн эту последнюю сторону своего творчества (за йсключеннем революцнонного стнхотворення «Заходзіць сонца» 49). Все его белорусскне рукопнсн й поныне ждут своего нздателя. Кяркор указывал, что песня Сырокомлн теперь поются в Белоруссйй наряду с народнымн 50. Немало белорусскнх стнхотворенйй оставнл й талантлнвый последователь Сырокомлн польскйй 51 поэт Вннцук Коротынскнй; однако онй, за нсключеннем одного, не былй напечатаны 52. Еіце больше пнсал по-белорусскй Артем Верйга-Даревскйй, нягде не печатавшййся . йз крупнейшнх его пронзведеннй нзвестны перевод «Конрада Валенрода» Мнцкевнча, поэма «Братом ліцвінам», юморнстнческйе повестя «Паўрот Міхалка», «Быхаў», «Гутарка з пляндроўкі на зямлі Латышскай» н т. д. Современнйкй ставнлй йх очень высоко 54. Продолжая обзор, укажем, что упомянутый уже намн язвестный местный ученый А. Кяркор пнсал для народа популярные белорусскне брошюркй, но напечатать йх не нмел возможностй. Точно так же почтн не печаталясь, хотя н пйсэлй на белорусском языке, поэты Ялегн Францнш Вуль, Н. Короткевйч, Юлаан Лясковскйй, Якуб Т-кй, Юляан Мрочек 55 й мн. др. He вдаваясь в детальную оценку йх творчества, подчеркнем все же, что co временн сороковых годов белорусская пнсьменность значнтельно продвмнулась вперед. Кругозор ее, бесспорно, расшнрнлся. Жнзнь белорусской деревнй, скромные сельскяе пейзажн, простые человеческ*е чувства й пережнвання, немудрая шутка — все это нашло себе место на ее страннцах. Столь же обычнымн сталн демократнческне й нацйонально-белсрусскне тенденцнн, достнгавшне нной раз яркостн н остроты

* Напрнм., лнбретто для оперы нзвесг.(ного) музык.(анта) Лопатннского 48 н проч.

йсключйтельной. Наконец, эволюцйоннровала самая форма провзведенйй, хотя отсутствне у белоруссквх пясателей достойных образцов сказывалось очень ошутйтельно.

Был йспользован в эту эпоху белорусскнй язык й для целей чнсто практвческйх. В 1862 г. вышел «Elementarz dla dobrych dzietok katolikou» (Варшава), употреблявшййся в частных сельскях школах. Появйлйсь й белорусскне йзданмя, всходйвшне йз правйтельственных кругов *. Польскче повстанцы 1863 г. в свою очередь выпустйлй ряд йздэнйй на белорусском языке. Таковы «Мужыцкая праўда» 56, «Гутарка старага дзеда» 57, «Перадсмертны разгавор пустэльніка Пятра»58 й т. д. К. Кэлйновскйй йздавал в Белостоке даже белорусскую газетку «Hutarka» 59 (стйхотворную), подпйсывэясь псевдонймом «Яська гаспадар з-пад Вільні». Тогда-то вознйк антерес к белорусам й средй русского обіцества. «Мы вйновны перед вамй... Мы, русское обіцество, какбудто забылв про суіцествованне Белоруссйй»,— пнсал славянофальскйй «День»60 й проектйровал нзданйе газеты на белорусском языке. Однако газета не появалась, а правятельство офйцнально воспретйло белорусскяе театральные представленйя й белорусскве кнйгй, за йсключеннем этнографйческйх. В результате белорусская лнтература была снова прйдавлена, снова обречена на прозябанйе в рукопасях. В таком состоянйй она просуіцествовала целых 15 лет **.

За это время Белоруссая сйльно эволюцйоннровала.

* «Рассказы на белорусском наречнн» (1863 г.), нзд. Внленск. учебн. округа, «Бяседа старага вольніка з новымі пра іхнае дзела», Могнлев, 1861 г., яздано по распоряженню губернатора. Кннжка разьясняет отмену крепостного права. На ту же тему напнсаны два огромные стнхотворення Блуса в «Могнл. Губ. Ведом.», 1861 г.61

** В теченне мх появялнсь в печатн лншь княжечкя «Пра багацтва ды беднасць» (Женева, 1881, перев. с украянского), «Pan Tadeusz», перев. A. I., ч. I., 1882 г. н несколько белорусскнх сценок Гр. Кульжянского (в 70-х годах).

В ней появнлось новое поколенне ннтеллнгенцнн, выросшее под знаком народнячества, знакомнвшееся с соцналнзмом н кое-когда вновь обнаружнвавшее зачаткн белорусского нацнонального самосознання. Сяльно развнлась белорусская этнографня. Появнлся ряд сборннков народного творчества, составленных Гнльфердянгом, Дмнтрневым, Бессоновым, Шейном, Дембовецкнм, Романовым н т. д. Был нздан белорусскнй словарь йв. Носовнча, емкостью в 30 тыс. слов. Росла н белорусская рукопнсная беллетрнстнка, продолжалн работать многне прежнне пнсателн, к ннм прнсоеднннлся ряд новых, напрнмер, Хвэлька нз Рукшеннц (Фелнкс Топчевскнй), внтебчаннн, нз многочясленных стяхотвореннй которого счнтаются лучшнмн «Гаспадыня», «Саўсім не тое, што было», «Вечарынка» н т. д.; Ольгерд Обуховнч, жнвшнй в Слуцке н оставнвшнй, кроме массы орягннальных стнхотвореннй, переводы нз Мнцкевнча, Сырокомлн, Лермонтова; Апанас Кнсель, могнлевец, пнсавшнй прозу н стнхн; Ян Шемет-Полочанскнй, Егалковскнй н проч.; в соцналнстнческом духе пнсал Адам Гурнновнч (в начале 90-х годов).

К концу 80-х годов белорусскне пронзведення сталн вновь появляться в печатн на страннцах местных газет, «Календаря Северо-Западного края»62 н даже отдельнымн кннжкамн. Был перепечатан, напрнмер, «Гапон» Марцрнкевнча, вышел ряд нзданнй «Тараса на Парнасе» 03 н т. д. Нз новых пронзведеннй, печатавшнхся в то время, отметнм шуточную поэму Шункевяча «Сцяпан і Таццяна»64 н в особенностн стнхотвореняя Янкн Лучнны (Нв. Неслуховского). Немногочнсленные, но тшательно обработанные, онн выделяются своей лнтературностью н несомненной талантлнвостью. Темы нх разнообразны, в содержаннн проступают народняческне н нацнональные тенденцнн. Этн тенденцян моглн уже найтн себе отклнк средя местной ннтеллнгенцнн, особенно средн народннческнх кружков, белорусскнх студенческнх землячеств н т. п. Одно нз нях (московское) перевело н нздало в 1891 г.

рассказ Гаршнна «Снгнал»65. Около того же временн группа белорусов-соцналнстов начала выпускать нелегальную газету «Гоман»66. В том же 1891 г. в Галнцнн67 вышла кннжка стнхотвореннй Мацея Бурачка «Дудка беларуская», а в 1894 г. в Познанн — сборннчек Сымона Ревкн «Смык беларускі» 68. 14 то н другое прннадлежало перу ннтересного белорусского деятеля Францншка Богушевнча.

Роднлся он в 1840 г., учнлся в Петербургском уннверснтете, был в Белорусснн народным учнтелем. Прнннмал участне в восстаннн 1863 г., был ранен. Окончнв затем в Нежнне юряднческнй факультет69, заннмался судебною деятельностью в разных местах Росснм, а под конец жнзнн — в Внльне. Умер Богушевнч в 1898 г.70 Его пронзведення, глубоко проннкнутые нацнональным н демократнческнм духом, не блешут нзяідеством отделкн, но зато отлнчаются болыаой энергней выраження. Стнх его прост н суров; нзредка эта суровость сменяется юмором. В преднсловяях к свонм кннжкам Богушевнч едва лн не первый явнлся проповедннком всестороннего нацнонального возрождення белорусов, доказывая, что онм представляют отдельный, самостоятельный народ.

В тех же девяностых годах выступнл с рядом руснфнцнрованных белорусскнх рассказов не лншенный таланта А. Піцелко *, а вслед за ннм М. Н. Коснч (перев. басен Крылова, рассказ «На перасяленне» 71 н т. п.). Одновременно с ннмн напечатал ряд популярных брошюр А. Ельскнй 72. Былн н ете кое-какне нздання. Так белорусская лнтература вошла в XX столетне.

К этому временн в крае появнлся целый ряд нацнональных н полнтнческвх теченнй н органнзацнй. Началн возннкать подобные же белорусскне кружкн. Однн нз ннх сыграл в белорусском возрожденнн большую роль, поро-

* Собраны в кннгах «Очеркн н расск. нз жнзнн белор. деревнн», 1906 г. н «Очеркн н расск. нз жнзнн Белорусскн», 1910 г., 2 мзд.

дйв умеренное «Обіцество белорусского народного просвеідення» 73 й «Беларускі рэвалюцыйны саюз» 74, вознйкшне в 1902—3 гг. Первое прояввло себя нзданнем журнальчйков-однодневок «Калядная чытанка» 75 й «Велікодная чытанка»76. І4з другях фактов «культурняческой» деятельностй отметям нзданне сборнвчка ствхотвореннй ЯЛучвны «Вязанка» 77(для цензуры назван болгарскнм); выпуск в Кракове нескольквх переводных брошюрок Конопнйцкой, Ожешковой, Сенкеввча («Wiedzma», «Janka muzykant» н т. д.); устройство в Мйнске, Петровіцйне, Карлсберге театральных представленйй (под флагом украннскнх) й т. п. В то же время «Бел. рэв. саюз», вскоре перейменованный в «Беларускую сацыялістычную грамаду», яздал прн содействяй PPS 78 ряд брошюр й воззваннй, напрямер, «Хто праўдзівы прыяцель беднага народу», «Гутарка аб тым, куды мужыцкія грошы ідуць», «Песні» й пр. В таком составе белорусская лнтература очутйлась на гранй событяй, начавшвх йсторню всех народов Россйй с красной строкй.

III

1905 г. является вехой, отмечаюіцей точку перелома в нсторйй белорусского возрожденйя. Событня, связанные с этйм годом, создалч в народных массах стремленне разобраться в окружаюшей жйзнй й вызвалн лнхорадочный спрос на йдеологяческне ценностй. Пнсать для этого массового чятателя было необходвмо прежде всего просто й понятно, так что сама собой являлась мысль обратнться к белорусскому языку. Появйлйсь йздэнйя «Беларускай сацыялістычнай грамады», печаталнсь по-белорусскн воззванйя й некоторых другях партяй *, появйлась

* Нз не революцнонных нзданнй назовем брошюры «Аб чым у нас цяпер гамоняць», Борясов, 1906 г., 2 нзд. я «Hutarka ab tom, jakaja maje bye «Ziamlja i Wolja», 1906 г., стяхотворный рассказ r. A. I.

н беллетрнстнка с яркой полнтнческой окраской. Средн этой последней отметнм сборннчкн стнхотвореннй «Скрыпка беларуская» н «Хрэст на свабоду» 79. йз агнтацнонных брошюр БСГ можно назвать «Чы будзе для ўсіх зямлі», «Што такое свабода», «Як зрабіць, каб людзям стала добра на свеце», «Як мужыку палепшыць сваё жыццё» н т. п. Наконец, на нсходе 1906 г. в Внльне появнлась первая легальная белорусская газета «Наша доля» 80 ярко раднкальной окраскн. На седьмом номере она была закрыта. Однако в это время уже начал выходнть новый еженедельннк «Наша ніва» 81 (Внльна), державшнйся более умеренного направлення н сосредоточнвшнй на себе все белорусскне нацнональные чаяння. Еш,е раньше группа белорусов, прожнвавшнх в Петербурге, основала яздательское товаршцество «Загляне сонца і ў наша аконца» 82 н прннялась за выпуск учебннков, пронзведеннй некоторых новых, а также н старых белорусскнх пнсателей (Бурачка, Марцннкевнча, Купалы) н т. п. Эта культурная деятелызость как петербургскнх, так н внленскнх белорусов нашла себе сочувственный отклнк н поддержку. Волна обшественного возбуждення к этому временн уже схлынула, н Россня вступнла во всем еіце памятную полосу реакцнн. В эту пору «Наша ніва» вела неустанную просветнтельную работу. Ставя своей целью всестороннее возрожденне белорусской народной культуры н, следовательно, твердо стоя на определенной демократнческой познцнн, она пробнла себе дорогу в самые глухне уголкн Белорусснн, в самые темные слон населення. Для многнх тысяч людей она явнлась первой газетой, прочнтанной нмн, первым нсточннком знання, не носнвшего казенной печатн, нзложенного простым н ясным языком. К белорусскому крестьяннну, сжнвшемуся с мыслью, что он — хам, а его «мова» — хамская, «Наша ніва» печатно обратнлась на этой «мове», вызывая в нем тем самым уваженне н к ней я к себе самому, пробуждая в нем чувство собственного достонін і ва. В белорусском крае, нстерзанном нацно-

нальной борьбой, «Наша ніва» неустанно напомннала о необходнмостн чтнть права каждого народа, ценнть всякую культуру н, закрепля'я свон нацнональные устон, шнроко пользоваться прнобретеннямн культуры как польской, так н велякорусской н укравнской. Это, а также н многое другое, следует постоянно нметь в внду, учнтывая значенне скромной еженедельной белорусской газеткн, размером в однн печатный лнст.

Вот уже девятый год работает «Наша ніва» в этом направленнн. Она подвергалась неоднократным конфнскацням, редактор отснжнвал в тюрьме, воспрешалось чтенне ее н для военных, н для духовенства, н для народных учвтелей, н для ученнков учнтельскнх семннарнй, н еше для целого ряда лнц. Субснднруе.мая русская пресса травнла ее, утверждая, что она нздается на польскне деньгн для ослаблення в крае велнкорусскнх позмцнй н для подготовкн почвы к ополяченню его. В свою очередь органы польского шовнннстнческого нацноналнзма вндят в ней тонкое средство для обрусення белорусов-католнков, созданное на деньгн казны. Но все это не сломяло энергнн нздателей «Нашай нівы» н не смогло задержать развнтне белорусского двнження. В настоятее время «Hama ніва» ндет в крестьянство, как нн однн орган целого края. Co всех сторон в нее льются пясанные ненскусной рукой крестьяняна-белоруса корреспонденцнн, стнхн, рассказы, статьн. Разросшяйся сельскохозяйственный отдел прнвел к возннкновенню спецнального ежемесячннка «Саха» 83 (Мннск, 3-й год нзд.). Для белорусов-католнков нздается латннскнм шрнфтом еженедельннк «Віеіаrus» * (Внльна)84, для белорусской молодежн — ежемесячннк «Лучынка» 85 (Мннск), для ннтеллнгентных чнтате-

* Его клернкальный характер является некоторым днссонансом в белорусской печатн. Впрочем, «Bielarus’y» не чужды нн нацнональные, ня демократнческне тенденцкн ее, хотя проявляются онн у него в более умеренной форме.

лей—лнтературно-публнцнстнческне сборннкн «Маладая Беларусь»86 (С.-Петербург) *. Пять лет, как уже выходнт «Беларускі каляндар «Нашае нівы» (10 000 экз.), получнвшнй на сельскохозяйственных выставках ряд медалей н похвальных отзывов 87, a co стороны прессы — даже черносотенной — самую высокую оценку. Наконец, на еврейском языке выходнт журнал «Лнтва» (Внльна), спецнально посвяіценный лнтовскому н белорусскому возрожденню. Основан целый ряд кннгонздательств («Загляне сонца і ў наша аконца», «Наша хата» 88, «Палачанін» 89, «Беларускае выдавецкае таварыства» 90 н т. д.), выпустнвшнх уже немало кннг, чнсло экземпляров которых превышает четверть мяллнона.

Однако лнтературной пронзводнтельностью белорусское двнженне, конечно, не нсчерпывается. Следует отметнть, напрнмер, возннкновенне в Внльне белорусского музыкально-драматнческого кружка91, занявшегося развнтнем белорусской сцены, песнн, музыкн, танца. He ограннчнваясь выступленнямн в Внльне, труппа кружка с большнм успехом обьезднла всю Белоруссню, побывав едва лн не в каждом сколько-ннбудь крупном городском нлн сельском центре. Нередкн н самостоятельно органнзованные сценнческне представлення на местах, встречаюш,неся все чаш,е н чаше. В заключенне упомянем о возннкновеннн научных кружков для нсследовання Белорусснн(С.-Петербург , Нов. Александрня 93), о собнраннн белорусского нацнонального музея 94, об основаннн собственных кннжных магазннов, подготовнтельной работе к устройству белорусскнх школ (неофнцнальных) н проч.,нпроч. Благодаря всему этому белорусскнй язык начннает проннкать в обнход культурного обшества; нм, напрвмер, пользуются прн торговых

* В 1914 г. начал выходнть орган белорусского студенчества «Раніца». Появнлнсь однодневкн: в 1912 г. в Внльне «Крапіва» (юмор.), а в конце 1914 г. там же другая однодневка (для помоіцн жертвам войны).

сношеннях, прн устройстве выставок, для костельной проповедн н т. п. Но главное значенне всего опнсанного состонт не в этом. Оно состонт в нарожденнн белорусской народной ннтеллнгенцнн, вызванной к жнзнн событнямн 1905 г. н формнровавшейся под влняннем неустанных уснлнй белорусскнх язданнй дать ей возможность стать на ногн. Теперь она, наконец, выросла н окрепла. Крестьяннн с особой духовной закваской, рабочнй, нной раз народный учнтель — вот кто входнт в ее состав. Все это людн дела, а не слова, людн, являюіцнеся неразрывной частью народа, не перерезавшне соедяннтельной пуповнны между ннм н собой. С другой стороны, это людн, для которых только одіін язык дорог, блнзок н понятен — язык белорусскнй. Это людн, которые не делают над собой наснлня, не стесняют работу своей мыслм, обрашаясь к нему, а напротнв, ступают тем самым на нахоженную тропннку, хорошо наезженную колею. Опнраясь на эту ннтеллнгенцню, белорусское двнженне начннает чувствовать под собою прочный грунт. Нбо она-то н является основным чятательскям ядром для белорусскнх нзданнй, она же несет на свонх плечах крупнейшую часть н самой пнсательской работы. Чтобы представнть себе, какой массовый характер нмеет это участне народной ннтеллнгенцнн в лнтературе, достаточно узнать, что одна «Наша ніва» в 1910 г. поместнла 666 корреспонденцнй нз 320 мест, 69 рассказов 30 разлнчных авторов, 112 стнхотвореннй 24 поэтов н ряд публнцястяческнх статей, прннадлежавшнх, помнмо снл самой редакцнн, перу 32 лнц. Прнсмотрнмся же блнже к нанболее вндным представнтелям этой лнтературы, ннтересной не только тем, что она ядет в народ, но н тем, что она ндет нз народа.

* * *

До снх пор в белорусской лнтературе, как это постоянно встречается у начннаюіцнх возрождаться народов,

главную роль еіце продолжает нграть поэзня. Здесь прежде всего обраіцает на себя вннманне фнгура Янкн Купалы, пнсателя с крупнымн достоннствамн, хотя н носяіднмн несколько односторонннй характер. Первоначально рабочнй на деревенском вннокуренном заводе, Купала сразу же выдвннулся своею первою кннгою стнхов («Жалейка» 95, 1908 г.) н с тех пор продолжает прнковывать к себе вннманне белорусского чнтателя. Правда, необработанные, хаотнческне стнхн «Жалейкн» пронзводят впечатленне скорее свонмн темамн, всегда ярко гражданского направлення, чем довольно слабымн художественнымн достоннствамн96. Однако уже в этой кннге некоторые места заставлялн вндеть в Купале богато одаренного поэта, лншь не умеюіцегонспользовать как следует свой незаурядный талант. «Адвечная песня» — лнрнческая драма, вышедшая в 1910 г.,— еіце определеннее указывала на талант Купалы. Находясь в несомненной ндейной связн co стнхотвореннямн «Жалейкн», она, бесспорно, художественнее нх н оставляет благодаря своей цельностн н выдержанностн более глубокнй след в душе чнтателя. Нзданный в том же 1910 году сборннк стнхов «Huslar»97 показал, кроме того, что дарованне Купалы способно эволюцноннровать, расшярять круг свонх тем, совершенствовать свон творческне прнемы. Однако в полной мере это сказалось лншь в последней, лучшей кннге неудержнмо развнваюіцегося белорусского поэта, а нменно в сборннке «Шляхам жыцця» 9Й (1913 г.). Кроме того, перу Купалы прмнадлежат «Паўлінка» ", драма нз сельской жнзнн, напнсанная хорошей прозой, н лнрнческая драма «Сон на кургане» І0°; нзданы онн сравннтельно недавно.

Необыкновенная рнтмнчность — вот главная, всеподчнняюіцая особенность Купалы. Его буйные, стремнтельные рнтмы захватывают, гнпнотнзнруют чнтателя, не дают ему задержаться, опомннться, покоряют его своей властн. ймм обусловлены н все достоннства, равно как н недостат-

кн разбнраемых стнхов. Богатство рнфм, яркнх й полнозвучных, звеняш,йх не только на конце, но й посредяне строк, уднвнтельно звучный подбор слов, энергяя выраженнй — все это характерно для поэзйй Купалы. Но характерно для нее й отсутствне точностй эпятета, ясностй фразы, четкой оформленностн самого стнхотворенйя в целом, йбо все это прнноснтся в жертву звучностй й рнтмйчностй. Лйшь в последнне годы деятельностн Купалы этн недостаткн началя ясчезать, й в ляце его начал вырнсовываться не только «божней мйлостйю поэт», но й уме; лый мастер своего дела, расшнряюіцнй круг свойх тем, форм й стялей, йскусно работаюшйй над обіцей архнтектурой прсшзведенйя, конструкцяей строфы, комбйнацнямн рнфм н т. п.

Несомненным талантом обладает й Якуб Колас, бывшнй народный учятель, печатаюідяйся по-белорусскя еіце с 1906 г. Кнйжкэ его стяхотворенйй «Песні жальбы» 101 вышла в 1910 г., а позднейшне пройзведеняя разбросаны на страняцах разлячных белорусскях йздэнйй. Многймй сторонамй своего творчества он напомннает НйКйтнна. Это пчсатель простой, спокойный й всегда себе равный. Нет у него чего-нябудь особенно сйльного, яркого, неожяданного, но нет й слабого, нйкчемного. Стйх его не блешет крупнымй достойнствэмй, но всегда старательно обдуман й умело обработан. Крестьянская жйзнь, ее тяжесть, поэзйя труда, сельскяе пейзажн, нацйональногражданскне мотйвы, тюремное одяночество *,— этйм й ограннчйвается весь кругозор его скромной поэзйй. Но столько в ней любвн к родному краю, столько неподдельного, тйхого лнрнзма, что становнтся вполне понятной популярность Коласа средн белорусскнх чятателей.

В обзорах белорусской лятературы к нменам этйх двух поэтов прянято прйсоедйнять й мое. Часть прянадле-

* Колас пробыл трн года в тюрьме за участне в «Белорусском учнтельском союзе».

жаіцнх мне стнхотвореннй составнла вышедшнй в 1913 г. сборннк «Вянок». Конечно, с моей стороны уместна лншь характернстнка, но не оценка нх. Отмечу поэтому, что мое творчество было направлено главным образом на расшнреняе круга тем н форм белорусской поэзнн.

Нз другнх белорусскях поэтов в самостоятельную велнчнну начннает вырабатываться Алесь Гарун (крестьяннн, столяр), нашедшяй свон особые рнтмы н время от временн радуюіцнй нас нзяіцной орнгннальностью стнха *. Резко ннднвндуальную фнзнономню нмеют немногочнсленные пронзведення К. Каганца ** (лесннк), от которых веет языческой Русыо. Довольно своеобразны н хорошн нзредка появляюіцнеся стяхотворення Теткн (М. Крапіўка), блнзкне многнмн своямя сторонамн к народному творчеству. На темах, касаюіцнхся любвн, сосредоточнлась К. Буйло («Курганная кветка» |03), пншушая не очень яркне, но гладкяе стнхн. В юморнстнческом роде работает А. Павловнч (сб. «Снапок», 1910 г.). Упомянем еш,е Будьку, Гурло (крестьяннн), Т. Гартного (рабочнй-кожевннк), Ф. Чернышевнча (крестьянмн), Л. Лобнка (крестьяннн), Янука Д. (крестьяннн), К. Орла 104 (народный учнтель), Я. Журбу (народный учнтель) н т. д. Вннмательный чнтатель найдет много ннтересного в ях не всегда нскусной, но всегда безыскусственной поэзня, темы которой проднктованы окружаюіцей жнзнью.

* * *

Переходя к беллетрястам-прозаякам, остановнмся прежде всего на Ядвнгнне Ш. Сын мелкого землевладельца, он еіце в конце 80-х годов прнннмал участне в бело-

* За последнее время выдвнгается вперед г.Ясакар102 — поэт co стнхом выразнтельным н энергнчным, но несколько рнторнческнм.

** См. выше.

русском двйженйй, будучв студентом Московского уняверснтета. Нсключенный оттуда за участйе в студенческях волненйях, вернулся на родвну н начал пнсать по-белорусскн (ком.(едйя) «Злодзей», расск.(аз) «У судзе» й т. п.). Когда окрепла белорусская печать, пйсательская деятельность Ядвйгйнэ Ш. развернулась шнре, й он быстро завоевал себе популярность средн белорусскнх чнтателей. Пройзведенйя его собраны в кннжках «Дзед Завала» (поэма, 1909 г.105), «Бярозка» (сб. расск., 1912 г.), «Васількі» (сб. расск., 1914 г.).

В творчестве Ядвнгнна Ш. преобладают небольшве рассказвкй басенного склада, обычно содержаіцне в себе простое йлй упротенное решенне какой-лвбо жнтейской проблемы. Соответственно этому Ядвйгйн Ш. шнроко пользуется аллегорней й охотно обраіцается прн выборе действуюшйх лнц к мнру жйвотных. Но он так знает н любнт этот мнр, так умело я метко подбнрает черты для характернстнкн свойх героев, что все его зверн н птйцы становятся вполне ннднвндуальнымн фйгурамв. Неподдельный юмор й достоннства языка, всегда жнвого й колорнтного, ете более скрашнвают рассказы Ядввгйна Ш. Наконец, есть у него несколько веіцнц й патетнческого характера, намечаюідйх новую сторону в таланте этого своеобразного пнсателя.

Еше свльнее сказался патетйческнй элемент в пронзведеннях Власта. Крестьяннн-самоучка, с раннего детства прннужденный вестн тяжелую борьбу за кусок хлеба, он сумел доствгнуть разностороннего образованвя й развять свое тонкое чувство красоты. Как это на первый взгляд нй удявнтельно, Власт начал с пронзведеннй, напясанных в духе польского модернязма. Впрочем, постороннйе влняння вскоре нсчезлн, н талант Власта обнаружвл свое йстйнное лйцо. Он не плодовйт, но его немногочйсленные рассказы всегда полны чувства глубокого й волнуюш,его, мыслй тревожной й значйтельной, всегда отлйчэлйсь редкостным разнообразнем тем й стйлей.

Т. Гуіца язображает в свойх очерках повседневную жйзнь белорусской деревнн. Неглубокне по замыслу, онй отлйчэются правдйвостью н естественностью рнсунка, ожнвленностью дналога, льюіцегося всегда легко й свободно. Умеет Т. Гуіца найтн н трогательные, й прочувствованные слова, н окрашенные юморнстнческнм колорвтом. Часть его рассказов собрана в кнйжечках «Т. Гушча. Апавяданні» (1912 г.), «Прапаў чалавек» (1914 г.), «Нёманаў дар» (1914 г.), «Тоўстае палена» (1914 г.), «Родныя з’явы» (1914 г.).

Своеобразны рассказы 3. Бядулч, частью вошедшне в сборнвк «Z. Biadula. Abrazki» (1913 г.). С мрачным юмором нзображает он невеселую белорусскую жнзнь н стремнтся уйтн от нее в фантастнческнй, сказочный мнр. Нменно как фантаст й янтересен 3. Бядуля. Полны глубокого, потрясаюіцего чувства н нстннного сймволйзмэ рассказы безвременно погнбшего С. Полуяна ( "f* 8 апр. 1910 г.). Лнрнческнм подьемом отлвчаются й немногочйсленные веіцнцы П. Простого («Якім Бяздольны» 106, 1914 г.), напйсанйые сйльным, взволнованным языком, прнблнжаюіцнмся к стяхотворной речн. Бойко й жнво сработаны рассказы Голубка, пронйкнутые незатейлйвым юмором. 14 з другнх беллетрнстов назовем А. Новчча, Лёснка, Жнвнцу й проч. Наконец, в сфере публйЦйстйКй й крнтнкн, а йной раз й научной работы много сделалй йНйцчатор й руководйтель «Нашай нівы» А. Новнна, местный экономйст А. Власов, уже уяомянутый намн Власт (кннга «Гісторыя Беларусі» 107 й ряд статей), йв. Луцкевнч, крнтнк н бнблнограф Р. Земкевнч, А. Бульба, С. Полуян, Н. Маньковскйй, Ю. Вереіцака, Л. Гмырак, Макснм Белорус, йначе Максам Горецкяй («Рунь», 1914 г.) й мн. друг. Характерйстйка каждого йз нйх в отдельностн затруднйтельяа, но не упомянуть о нйх нельзя. Ведь йменно благодаря йх стойкостй й самоотверженню белорусское двнженйе, нашедшее ныне твердую опору в шярокйх кадрах народной йнтеллйгенцйй, выдержало всю тяжесть

первых годов своего сутествовання, прнобрело свой теперешннй адейный облйк а некрупнымй, но глубокнмн, нестйраемымй буквамв врезало свое ймя на скражалях мнрового прогресса.

POSTSCRIPTUM

Очерк мой, напйсанный в нюле 1914 г., заканчнвается как раз тем моментом, вслед за которым разразалась война. В Белорусснн ее влнянне было гораздо более оіцутнтельным, чем в центральной Россйй. Это сказалось н на белорусском двйженнн: его главная опора, нацчональносознательная молодежь, оказалась под ружьем, в выходе некоторых органов печатй создался перерыв, йзданйе кнйг прйостановйлось, прекратйлйсь шагн к создэнйю белорусского научного обіцества й т. п. Ныне это глухое время прйходят к концу, й мы, оглядываясь на него, можем отметнть несколько достойных внймэнйя явленйй, обозначйвшйхся более йлй менее ясно.

Еше раньше в белорусской печатй указывалйсь такого рода факты, как полученяе торговымй фнрмамм корреспонденцнй на белор'усском языке, возрастаюш,ей с каждым годом, йлй как йзданйе ймй по-белорусскя прейскурантов, появленяе белорусскйх каталогов на кустарной выставке а т. п. Очевндно, уже начйнало формйроваться сознаняе, что белорусская речь может по праву войтн в местный обшественный оборот.

Во время войны налнчность такого сознэнйя сказалась гораздо более определенно. В вызванных ею обіцественных органйзацйях (Вальна, Мйнск) представателям белорусского дваженйя было отведено место наряду с представнтелямй остальных нацнональных формацйй этого многоплеменного края; всякого рода воззваная, отчеты, язвеіценйя этйх органнзацнй печатаются на пятй местных языках, в том чясле н на белорусском; на пятй же

языках былн нзданы в Внльне в день благотворнтельного сбора газеты-однодневкн 108, средн ннх—белорусская. Все это показывает, что в сознаннн местного обіцества белорусскнй народ не tabula rasa '°9, а самостоятельная нацнональная велнчнна, белорусское же двнженне — жявая культурно-обіцественная снла. Вот однн нз результатов белорусской нацнональной работы, который вскрыт войной н который мы желалн бы подчеркнуть.

[1914]

ЗАБЫТЫ ШЛЯХ

Цяжкі ўдар прыняла на сябе наша краіна на яе абшарах зыйшліся мільённыя арміі, точуцца бітвы, усё нішчыцца, гаспадарка гібеець, не тысячы, а соткі тысяч людзей павінны кідаць усё сваё ды ісці па нязмераным дарогам далей, а куды — немаведама; ісці, не знаходзячы прытулку, не маючы скарынкі хлеба, паміраючы і адголаду, і ад пошасцяў, не ведаючы, якую даць сабе раду.

I мы, беларуская інтэлігенцыя, будзьма ратаваць іх, як ратавалі і дасюль, будзьма ратаваць і ў сваім краю, і на чужыне, памінаючы ў гэтыя грозныя часы абяцанне, каторае ў сэрцы сваім даваў кожны з нас: сілы свае ахвяраваць роднаму краю. Але роднаму краю, а не толькі не маючым прыпынку разграмлёным людзям. Бо, баронячы наш народ, мы павінны бараніць і нашу культуру. I што б там ні было, а гмах яе, калісьці распачаты, павінен быць збудованы да канца. Вось чаму я бяруся гаварыць аб справах, здавалася б, зусім не прыпадаючых да цяперашніх часоў: мова мая будзе аб адным дужа вялікім недахваце ў беларускай паэзіі.

* *

Я пільна прыглядаюся да беларускай паэзіі і заўшэ з радасцю бачу, што яна — паэзія жывая. He таму, або лепі не толькі таму жывая, што ўжо ёсць у яе колькі запраўды здольных песняроў, іншы раз даючых нам поў-

ныя натхнення, бездаганныя творы. Гэта асаблівага значэння не мае. Куды большую ўвагу звяртае на сябе тое, што за восем-дзевяць год свайго праўдзівага існавання наша паэзія прайшла ўсе шляхі, а пачасці і сцежкі, каторыя паэзія еўрапейская пратаптывала болей ста год. 3 нашых вершаў можна было б лёгка зрабіць «кароткі паўтарыцельны курс» еўрапейскіх пісьменніцкіх напрамкаў апошняга веку. Сентыменталізм, рамантызм, рэалізм і натуралізм, урэсьце, мадэрнізм — усё гэтае, іншы раз нават у іх рожных кірунках, адбіла наша паэзія, праўда, найчасцей бегла, няпоўна, але ўсё ж ткі адбіла. Вялікую ўнутраную рухавасць мае яна — аб гэтым не можа быць і споркі.

* *

I ўсё ж, хоць многа шляхоў прайшла пры сваім развіцці наша паэзія, але адзін дасюль яшчэ абмінае яна — свой родны, беларускі шлях, праложаны праз соткі год народнай песеннай працы. Соткі год народ вытвараў сваю паэзію, вырабляў прыпадаючыя да сваёй душы вобразы, параўнанні, эпітэты, сюжэты, творчаскія падходы. А чым нашы песняры скарысталіся са ўсяго гэтага? Бадай што нічым.

Праўда, яшчэ год семдзесят таму назад Ян Чачот надрукаваў каля трыццаці ўласных песняў, напісаных так добра накшталт народных, што і адрожніць ад іх было не зусім лёгка. Але зборнічка 2 таго даўно ўжо няма, вершы Чачота не перадрукаваны, ніхто іх не ведае і ніякага ўплыву на нашу пісьменнасць яны не мелі і не маюць.

Замала «беларускасці» было (апрыч Чачота ды Петрука з-пад Крошына 3, ды яшчэ, быць можа, Баршчэўскага) у нашых даўнейшых песняроў, творы каторых мы ведаем, замала яе і ў сучаснікаў. Адзін толькі Каганец, пішучы вершы, аглядаўся на народную песню, намагаўся, каб яны былі праняты яе духам і яе прыкметамі. Ды, на жаль,

мала было ў яго творах натхнення і выхадзілі яны ў яго важкімі, тапорнымі, бяссільнымі. Таму ў друку іх бадай што зусім не з’яўлялася і ніякага следу ў беларускай паэзіі яны не пакінулі. Аднак, хоць і зрэдку, Каганец падвышаўся да праўдзівай творчасці, і тады ў яго вынікалі такія вершы, як «Кабзар» («Н.(аша) н.(іва)», 1909 г.4) — рэч самародная, веючая народным духам і пакідаючая моцнае ўражанне.

Апрыч гэтага, гаварыць астаецца мала аб чым. Зрэдку, то там, то сям спатыкаюцца ў сучасных вершах то народны эпітэт, то народны паралелізм, або метр, або рыфма, або сюжэт. Але як тое рэдка і як тое выпадкова! Часцей гэтае спатыкалася ў Цёткі, я даў невялічкую нанізку вершыкаў, пачасці ўдаваўшых беларускую песню *, дзве-тры такія ж рэчы напісаў Купала. А па-за тым трэба ставіць кропку. Беларускіх вершаў у нас яшчэ не было — былі толькі вершы, пісаныя беларускай мовай 5.

* *

Беларускіх вершаў яшчэ не было, але яны павінны быць, і будуць! Як кожны народ мае сваю нацыянальную душу, так ён мае і свой асаблівы склад (стыль) творчасці, найбольш прыдатны да гэтай душы б. Есць ён і ў нас, беларусаў, імы мусіма звярнуцца да яго, каб улажыць штонебудзь сваё ў скарбніцу светавой культуры, каб уліць у нашую паэзію свежыя сокі, каб стаць бліжэй да душы роднага народа, лепі паталіць яе духоўную смагу і запраўды ўзяцца за вялікую працу: развіццё беларускай народнай культуры.

Распачаць гэтую справу ў паэзіі будзе нялёгка: куды лягчэй ісці па прабойным дарогам, куды лягчэй пісаць,

* Аб сваёй паэмцы «Мушка-зелянушка» ды некалькіх дробных вершах, надрукаваных улетку, я тут не гавару, бо гэта ўжо — пачатковы вынік з той працы над беларускім складам у вершы, якую я распачаў каля году назад і абараняю ў гэтай стацці.

маючы перад вачыма добрыя прыклады; а тут усё, ад пачатку і да канца, трэба рабіць самому. Есць і шмат іншых перашкод, вымагаючых пільнай працы і доўгіх дум; асабліва цяжка прыходзіцца пры найважнейшым і найгоршым пытанні: што з песняў, каторыя пяюцца ў нас, належыцьда беларусаў, а што ўзята ад велікарусаў, украінцаў, нават у палякаў? Скрозь спатыкаюцца ў нас песні, вядомыя ў іх, або ўстаўлены кавалачкі з гэтых песняў, цікавыя параўнанні і т. д. Ці мы бралі ад іх, ці яны ад нас? Ці зраслося запазычанае з душой беларуса, ці асталося чужым? Міма гэтых (і шмат якіх іншых) запытанняў моўчкі прайсці не .можна, але і адказаць на іх не проста. Ды як бы ні прыходзілася цяжка, а праўдзівая беларуская паэзія павінна знайсці для сябе працаўнікоў: бярымося ж за гэтую нялёгкую, але вясёлую работу.

* *

Бярымося! Наш сягонняшні, наш заўтрашні напрамак — да забытага намі народнага беларускага шляху. Але выйшаўшы на яго, становімся мы на расстанні: мы можама жыўцом браць з народных песняў тыя скарбы, аб каторых была мова вышэй,— браць і ўстаўляць у свае вершы; далей, мы можама вучыцца ў народа, навыкаць да яго творчаскіх падходаў. За што ж нам брацца?

Ідучы першай дарогай, мы, праўда, трохі аднавім нашу паэзію, і яна прыбярэцца крыху ў народны колер (як тая паненка, што надзела ўзятую ад вясковай дзяўчыны шнуроўку 7). Але, як кожны бачыць, гэта не шлях да шырокага развіцця паэзіі. Да таго ж — не забудзем, што праз такія запазычкі чытач пачынае неяк сумлявацца ў творчаскіх сілах пісьменніка: мо таму ён запазычае, што свайго стварыць не можа? Калі запазычана спраўды каштоўная рэч, дык вынікае думка: чаго варт пісьменнік, у каторага лепшае — запазычкі? А дзе-хто, можна спадзявацца, нават

крыкне, плагіят! (крадзёж з пісьменніцкага вытвору). Але досыць аб гэтым. Ці рабіць тыя запазычкі, ці не рабіць — паважнага значэння гэта не мае. Для шырокай жа працы трэба ўступаць на другі адзначаны намі шлях.

Аднак і тут можна ісці па-рожнаму: можна старанна ўдаваць тое, што ёсць у народнай песні, кіруючыся, каб даць вытвор, які не можна б было адрожніць ад народных. Гэта сталася б каронай для такой працы. Можна пісаць і інакш — не намагаючыся падрабіцца пад народную песню, але ў народным духу, прыклад чаго даў Каганец у сваім «Кабзару».

Проці першага спосабу многа можна сказаць. Напісан верш, каторага ад народнай песні і не адрожніш. Гэта — трыумф пісьменніка, стаўшага на такую пуціну. Але на што той верш? Ці ж замала было б народных песняў і без яго? Далей,— мы ж радзіліся аб развіцці народнай паэзіі, а тут у лепшым прыпадку становімся ўровень з ёй, аб развіцці ж няма і мовы. Яшчэ адно: круг сюжэтаў песні нешырокі, ён хутка будзе пройдзен увесь да канца, і тады пачнуцца прыкрыя паўтарэнні старога, ужо сказанага, пісьменніку будуць звязаны скрыдлы, паэзія ўпрэцца чалом у сцену. Урэсьце ж, адна рэч — песня, другая — верш; песня пяецца, і гэтае робіць да яе такія вымогі і надае ёй такія прыкметы, удаваць каторыя ў вершы было б слепатой.

Астаецца апошні шлях. Ісці па яму — справа верная, але небяспечная. Бо што такое той «народны дух»? На ім няма ані кляйна, ані пломбы, а таму пад яго прыкрыццем, канечне, будуць занасіцца ў нашу пісьменнасць і наследаванні з велікарускай ды ўкраінскай народнай паэзіі, пад уплыў каторых так лёгка падпасці, і ўласныя нікчэмныя выдумкі, і яшчэ шмат што. Ізноў скажу — шлях верны, але небяспечны. Думаецца, пакуль мы робім першыя крокі, трэба нам трымацца народцай песні, як сляпы трымаецца плота, трэба стаць бліжэй да першага з абодвух спосабаў творчасці; але пры гэтым мы павінны памятаць, што ён добры толькі для пачатку працы, што на ім далёка не зай-

дзеш, і што раней або пазней мы павароцім на шырокі, у бязмежную даль пралёгшы, шлях. Дзе яго шукаць — мы ўжо гаварылі.

* *

Мы падайшлі к канцу. Астаецца сказаць усяго некалькі апошніх слоў.

Намагаючыся зрабіць нашу паэзію не толькі мовай, але і духам, і складам твораў шчыра беларускай, мы зрабілі б цяжкую памылку, калі б кінулі тую вывучку, што нам давала светавая (найчасцей еўрапейская) паэзія. Гэта апошняя праца павінна ісці поўным ходам. Было б горш, чым нядбальствам, нічога не ўзяць з таго, што соткі народаў праз тысячы год сабіралі ў скарбніцу светавой культуры. Але занасіць толькі чужое, не развіваючы свайго,— гэта яшчэ горш: гэта знача глуміць народную душу. Да таго ж адны жабракі могуць праз усё жыццё толькі браць. Трэба ж і нам, беручы чужое, калі-нікалі даць нешта сваё. А свайго, як мы бачым, мы давалі меней, чым маглі. 1915

ЗАБУТНЙ ШЛЯХ

Колн чнтач звернеться думкою до украі’нського жнття перед війною, він, певне, згадае, сказатн бн так, «націоналізацію» мнстецтва, шо тоді жваво проводнлася серед усіх його галузів, цікавнла громадянство, звертала на себе увагу пресн. Украі'нські народні мельодіі’, народні орнаментн, народне та старожнтне будівннцтво — все те знаходнло собі людей, шо бралнся за іх, намагалнся піднестн на вніцнй рівень розвою, внробнтн на цнх підвалннах свое рідне шнроке мястецтво. Але украі'нська поезія цілком зосталася по-за межамн цього дуже цінного, жнвого руху. I цікаво, цо ніхто цього контрасту не замічав — преса, у кожнім разі, його не торкалася.

Здаеться, на це есть дві головні прнчннн. Перше — застаріла, траднційна боязлнвість вузького етнографізму, протн панування которого в поезіі' (і не тількн в поезіі’) свідоме украі'нське громадянство в свій час вело одверту і нелегку боротьбу. Друге — в шнрокнх громадськнх верствах та навіть і в крнтнці е дуже расповсюдженнй погляд, mo украінська поезія так пронялася народннм стнлем, так багато увібрала з його ріжннх елементів, mo стоіть з цього боку без порівняння вшце всіх іншнх галузів мнстецтва. Оскількн мае рацію і перше, і друге — це з’ясовуе нам короткнй огляд розвнтку національноі' формн в украі'нському віршу.

Народна душа, розкрнваючнся «in rebus musarum» та шукаючн за-для того відповідннх форм, внявляеться в поезіі' крізь таке могутне знаряддя, як власнотворна mo-

ва, а в пісенній поезіі'— і крізь національннй склад віршу, національннй стнль його. Яку вартість взагалі мае цей послідуіцнй, а украТнськмй — зосібна, не будемо тут казатн; ця справа вже не раз була обговорена дуже докладно. Але звертаючнся до украі'нськоі' поезіі' за часів Котляревського, Артемовського, Гребінкм, зауважнмо, іцо вона була украі'нською тількн з боку мовн. А вірш іх — це звнчайннй російскнй вірш тоі’ епохі. Тут е формн, шо внрослн на глебі французького неокласнцнзму: олександрійськнй вірш 2 (напр., «Солопій та Хівря» Артемовського), канонічна байкова форма (байкн Артемовського, Боровнковського, Гребінкн) і т. д. Ш,е більш пошнрені ріжноманітні куплетні формн, початок котрнм поклав Котляревськнй (скрізь пнсав строфою у шість рядків 3). Та все це — дітнта російськоі’ версііфікаціі', а украі’нського поміж Тх нічога нема. Таксамо нема і іншнх засобів украінськоі' поезіі', якнмн е епітетн, гюрівняння — паралелізмн, іі’ заспівн та т. п. Усю свою увагу пксьменннкй цього часу звернулн внключно на мову, дбаючн об іі’ жнвості, кольорнстості, іцнрій народності. Може тому тоді й полюбнлн так байкову форму, шо вона давала простір для діалогу, для жнвоі' размовн з іі' сіллю, трохн буйнішою за антнчную, з іі' «крнлатнмн» внразамн, слівцямн, прнслів’ямн. Але вірш украі'нськнй та всі поетнчні...

[1915]

к ГЕНЕАЛОГММ ОДНОГО СТМХОТВОРЕНМЯ

Граф А.Толстой значнтельную часть своей жнзнн провел в Белорусснн (в нменнн Красный Рог Мглянского у. Черннговской губ.). Там протекло его детство, там он неоднократно жнл н позднее, там же он н скончался. Впрочем, что такое Белоруссня — во времена Толстого было плохо нзвестно, н, напрнмер, сам он полагал, что жнвет на Укранне * (в доказательство сошлемся хотя бы на его автобнографню). Это ошнбка: Мглннскнй уезд — местность, бесспорно, белорусская, н прнтом отделенная от Укранны довольно шнрокой белорусской же полосой. Достаточно простой справкн с этнографнческой картой, чтобы убеднться в этом. Но, конечно, Толстому вольно было н не знать этнографнн. Менее простнтельно это бнографам поэта, упорно повторяюшнм вслед за ннм его ошнбку.

Несмотря на свое долговременное пребыванне в Белорусснн, Толстой остался чужд белорусской (тем более украннской) стнхнн. Он, неоднократно пытавшнйся создать нечто ндентнчное народной песне, воссоздавал нсключн-

* Быть может, здесь н кроется решенне вопроса, всегда заннмавшего нсследователей поэзнн Толстого: почему у него так мало стнхотвореннй, посвятенных Укранне, а те, что нмеются (напр., «Ты знаешь край, где все обнльем дышнт»), носят несколько внешннй характер, веют какнм-то холодом. Думается, дело в том, что белорусская жнзнь, окружавшая Толстого, для стнхотвореннй на украннскне темы ннчего дать не могла. Отсюда — н отвлеченность в опнсаннях Укранны, н отсутствне в ннх жнвых образов, н колнчественная непродуктнвность.

тельно песню велнкорусскую, н лншь ее богатства так нлн нначе нспользовал для свонх стнхотвореннй, напнсанных в обшепрннятой форме. Вннмательно прнсматрнваясь к его творчеству, не замечаешь хотя бы частнчного влняння белорусской (н украннской) народной поэзнн,— занмствовання какого-лнбо своеобразного размера, сравнення, эпнтета, художественного прнема, наконец, сюжета. Вндно, для Белорусснн Толстой всегда был чуж-чуженнн *.

Впрочем, нз сказанного следует сделать одно нсключенне. Говоря так, я нмею в внду эту грацнозную пьеску:

Нсточннк за вншневым садом, Следы голых девнчьнх ног, Н тут же оттнснулся рядом Гвоздямн подбнтый сапог. Все тнхо на месте нх встречн, Но чует ревннво мой ум Н шепот, н страстные речя, Н ведер расплесканных шум...1

За местным колорнтом Толстой, внднмо, н в этом стнхотвореннн не гнался. Почему бы, напрнмер, непременно «нсточннк», а не «крнннца»? Однако прнмечательно.что образ, зарнсованный здесь гр. Толстым, встречается в белорусской народной поэзнн. Вот веснянка, запнсанная в недалеком от Красного Рога Гомельском у. Могнлевской губ. (запнсь сяльно обработана собнрательннцей, в смысле фонетнкн, на белорусскнй манер):

Походжено, поброджено коло моей хаты,

Тн шевчнкн **, тн кревчнкн ***, подковочкн значны.

* Оговорнмся, в автобнографня Толстой пншет, что някогда не мог без большого волнення вндеть («je n’ai jamais pu revoir sans une grande emotion») мест, где протекло его детство. Ho, думается, это волненне порождалось нменно воспомянаннямн о детстве, а не встречей с белорусской стнхней.

** Сапожннкн.

*** Портные.

Як возьму я метёлочку следы заметатн, Чтоб не знала, не ведала моя родна матн.*

Для сравнення прнведем аналогнчный отрывок нз украннской любовной песнн (обтнх песен у белорусов с украннцамн довольно много). Удержнваем правопнсанне собнрателя:

Ой, ходнмо, днвчынонько, слнднв затыраты: Де стоялы, размовлялы, пндкнвочкы знаты... Шоб не зналы нн ворогы, нн отець, нн маты.**

Как мы внднм, образ здесь тот же, что н у А. Толстого, но трактовка дана несколько нная. Нмённо песня является как бы продолженнем стнхотворення. To, о чем догадался Толстой прн внде следов, на селе должен сообразнть всякнй. Песня не счнтает нужным н говорнть о ходе н характере этнх соображеннй: сказанное в заключнтельном четверостншнн Толстого для нее само собой подразумевается; поэтому она сосредоточнвается нсключнтельно на втором, непосредственно следуюіцем душевном двнженнн: как бы уберечься от чужнх глаз н догадок?

Все же вопрос о том, что послужяло в данном случае нсходной точкой для стнхотворення А. Толстого, решается только гадательно. Быть может, н Толстой, н неведомый песнетворец натолкнулнсь на одно н то же жнтейское явленне н незавнсммо друг от друга далн ему поэтнческую обработку. Но возможно, что А. Толстой просто нспользовал прелестный образ нз белорусской народной поэзнн. Которое предположенне нмеет более вероятностн — пусть решает чнтатель.

I/9/.5]

" Гомельскне народные песнн. Запнсаны Зннандой Радченко. СПб, 1888 г., см. стр. 12.

** Народные южнорусскне песнн. Нзданне Амвросня Метлннского. Кнев, 1854 г., см. стр. 116.

НВАН ФРАНКО

Умер Нван Франко! В его лнце одна нз русскнх 1 лнтератур — лнтература украннская — понесла тяжелую утрату. He пройдет эта кончнна незамеченной н в среде велнкорусского обшества. Для него, думается, не чужды судьбы украннской лнтературы, по крайней мере не должны быть чужды. Но Франко н помнмо этого заслужял право на его вннманне: он много сделал для ознакомлення галнчан с велнкорусской культурой, н его сочянення в свою очередь не раз переводялнсь на велнкорусскнй язык.

Роднлся Нван Яковлевнч Франко в 1856 г. в галнцком селе в крестьянской семье, но детство свое н юность начал незаурядным для крестьянского мальчнка образом: пробнлся в гнмназню, окончнл ее н поступнл в Львовскнй уннверснтет 2. Здесь он под влняннем Драгоманова начал знакомнться с велнкорусской лнтературой, проннкаясь ее жнзненнымн ндеаламн н вырабатывая мнровоззренне 3, которому он, в обіцнх чертах, оставался верным всю последуюіцую жнзнь: центром этого мнровоззрення являлась мысль о нацнональном возрожденнн украннского народа, которое должно ндтн рука об руку с экономнческой н полнтнческой эмансяпацней его в духе ндей соцмалнзма. В 1877 г. он был арестован н заключен в тюрьму 4. Далее он лнхорадочно работает как лнтератор, яздает журналы: «Громадськнй друг», «Дзвін», «Молот» 5, пншет стнхн, рассказы, повестн, статьн, научные нсследовання, много переводнт, чнтает лекцнн, работает в украннскнх нацнонально-просве^нтельных начннаннях 6, прннн-

мает вндное участме в полнтнческой жнзнн страны (однн нз органнзаторов украннской раднкальной партнн). Эта работа прерывается дважды новымн тюремнымн заключеннямн Н когда он, уже в 90-х годах, вновь поступнл в уннверснтет я по окончаннн его начал готовнться к профессорской деятельностн,— это ему не было забыто. Профессорская коллегня после блестяіцей зашнты нм днссертацян нзбрала его доцентом на кафедру украянской лнтературы, но наместннк Галнцнн гр. Баденя не утверднл его, как человека, несколько раз сндевшего в тюрьме. Франко все же продолжал свою научную деятельность н в то же время редактнровал лучшнй украннскнй журнал «Літературно-науковнй вісннк» 8. Даже в последнне годы своей жнзня, разбнтый тяжелой болезнью, он не выпускал пера нз рук.

Прн взгляде на лнтературное наследне, оставленное нм, невольно поражаешься его необыкновенной работоспособностью н редкнм разнообразнем умственных ннтересов. Простой перечень его пронзведеннй составляет кннжку в несколько сот страннц. Разумеется, даже прнблнзнтельного представлення о размерах вклада, внесенного нм в сокровншннцу украннской культуры, мы не можем дать в пределах этой статьн. Отметнм лншь, что в лнце его в могнлу сошел однн нз крупнейшнх украннскнх поэтов co стнхом энергнчным, суровым н выразнтельным, н с ндеологней цельной, прямолвнейной н бодряіцей; беллетрнст, осветнвшнй в свонх многочнсленных рассказах, повестях н романах жнзнь галнцкого села, давшнй ряд картнн детского мнра, зарнсовавшнй тюремный быт, воскреснвшнй на свонх страннцах нстормческое прошлое Галячнны; крнтнк, меткнй н проннцательный; умелый популярнзатор; переводчнк, ознакомнвшнй галнчан с Гейне, Гете, Шяллером, Гюго, Байроном, Софоклом, Шеллн, Достоевскнм, Гоголем, Некрасовым, ІЦедрнным, Геккелем, Чернышевскнм н мн. другнмн; ученый, разрабатывавшнй украннскую этнографню, ясторню лнтературы, нсторнн (см. осо-

бенно ясслед. (ованне) о старннной повестн «Варлаам н Йоасаф»9 н монографню «Іван Вншенськнй»10). Н во всем этом не только ярко горело пламя таланта, но н всегда чувствовался пульс энергячного ума, здоровая н несокрушнмая бодрость духа.

Франко умер. Но глубокую борозду провел он на ннве родной культуры н тем навекн отметнл свою прекрасную жнзнь. Наше дело — отметнть его смерть.

[/9/6]

В. САМЛЙЛЕНКО

Трудно сказать, почему, но о Самнйленко до странностн мало пнсалн. Он как-то безмолвно, без споров, без журнальных оценок был прнзнан выдаюіцейся велнчнной украннской поэзнм. Шнрокая публнка его охотно чнтала; его стнхн, особенно с ноткой юмора, перепечатывалнсь по нескольку раз, всегда былн необходвмой прннадлежностью разных чтецов-декламаторов, нсполнялнсь на вечерах. Крнтнка, бегло касаясь по тому нлн нному поводу поэзнн Самнйленко, едннодушно прнзнавала ее талантлнвость н прнмечательность. Но еслн обратнться к статьям, посвяіценным разбору его творчества, то убеждаешься, что вх нет нлн почтн нет. Так, напрнмер, соответствуютая бнблнографнческая справка, помешенная в «Украі'нськоі’ музі» указывает только две рецензнн 2 на ранннй сборннчек его стнхов, напнсанных четверть века тому назад, коротенькое преднсловме Нв. Франко к сборннку «Украі'ні» 3 н два-трн еше менее значятельных ясточннка... Немного.

А между тем, не говоря уже о художественном ннтересе, который возбуждает творчество Самнйленко, оно наделено некоторымн чертамн, которые, казалось бы, должны быля манмть крнтнку, значнтельно облегчая ее задачн. Говоря это, мы нмеем в внду, что Самнйленко — поэт установнвшнйся н всегда себе равный. Уровень его художественных достнженнй н направленне творческой работы давно уже определнлнсь н с тех пор остаются нензменнымн. Его пронзведення растут только колнчественно, но не качественно, нося отпечаток тех же вкусов, прнстрастнй,

прнемов, как й промзведенйя конца восьмйдесятых годов. Благодаря этому уже й теперь можно дать законченный лйтературный портрет Самййленко; правда, творчество его продолжается, но оно ннкогда не выходйт йз свойх старых берегов, русло его йзвестно, пределы обведены четкйм контуром.

К тому же лйтературное наследне Самнйленко очень невелйко а удобообозрямо, что для задач крнтнкн является опять-такй далеко не безразлйчным. В областй поэзйй это наследяе своднтся к сборняку «Украі'ні», куда вошлй стйхотворення 1884—1906 гг., й к йзданным отдельной княжкой переводам десятн песен «Ада» 4 Данте.

В сборннке — сто с небольшнм стйхотворенвй. Я далек от мыслй йзмерять значенне поэта его продуктйвностью. Нэдпйсь Фета на стйхах Тютчева не была бы неуместной й на княжке Самяйленко:

...Муза, правду соблюдая, Гляднт,— а на весах у ней Вот эта кннжка небольшая Томов премногнх тяжелей.5

Но все же колнчественно это для работы, продолжавшейся четверть века, немного. Таков уж был характер его творчества, всегда обдуманного, нетороплйвого. Ннтересно, однако, что й прн таком небольшом чйсле провзведенйй у Самййленко очень отчетлйво выступают перйоды сравнйтельного напряженйя творческой энергнй, сменяемые перяодамй почтй полного зэтйшья, своего рода творческяе прнлйвы й отлавы. Нх легко можно проследять по датам, которые проставлены под всемй стйхотвореннямй. Правда, многне нз дат указывают только время напечатанйя пройзведенйя, однако й прй этом двйженйе поэтяческой работы Самййленко вйдно все же с достаточной ясностью. Получается выразнтельная ломаная, йнтерес которой еш,е более увелнчйвается прн сопоставленнй с нарастанйем тем, выработкой форм, сменой настроенйй в его стйхах.

Нанболее раннее йз стахотворенйй Самййленко, помешенных в сборняке, относйтся к 1884 г.6, временй, когда поэту было около двадцатя лет. От первых двух лет его творчества до нас дошло очень немного прочзведенйй, но ннтересно, что «душевный тембр» Самййленко уже в ннх выразнлся очень определенно: вйдна склонность к раздумью, к лярнке сдержанной н некрнклнвой. Здесь он както сразу нашел себя. Лйшь форма этнх стяхотворенйй лежнт несколько в стороне от столбовой дорогй творчества Самййленко, являясь детшцем велйкорусской лйтературы.

Это — первые взмахн крыльев. Но процесс его художественного самоопределення шел не прерываясь. Быстро пробялась, разлйваясь все шйре й шнре, струя юмора, то непрйтязательного, злободневного, то более углубленного, граннчаіцего с сатйрой. Вместе с тем обозначйлось н росло столь дружное с юмором тяготенне к трогательному й прочувствованному. Глубже й значйтельнее сталн раздумья. Снльно сказался этот пернод ннтенсйвной жйзнедеятельностн таланта й в областн формы. Она достйгла технйческой отточенностй, завершенностй й, главное, преобразйлась, черпая уже не столько йз велякорусской лнтературы, сколько нз старйнного наследня пряемов й форм, накопленных Европою за долгяе века культурного развйтяя. Бйографйя говорйт, что Самййленко в эту пору нэходйлся в сфере прнтяження романского мнра, заннмался язученнем романскях языков, романскях культур 7, но о том же свндетельствует й его поэзйя. Во всем — в мастерстве стйха, в выборе тем, образов, выраженчй, в путях й утвержденнях неустанно пульснруюшей мыслй — чувствуется человек, опйраюіцййся на прочную славную традяцйю, на ценностн, йспытанные в горняле веков. Как на старйнной бронзе ложнтся п а т й н а 8, столь ценймая знатокамн, так й на его творчестве лег этот благородный налет. Духом класснческого запечатлено оно. Но, конечно, н велнкорусская поэзйя положйлэ печать на его стнхах, что особенно заметно в вдейных настроеняях йх. Только влй-

яння украннской поэзнн — нн народной, ня кннжной — не вндно нн в чем. He было его н позднее.

Это — время расцвета н окончательного формнровання таланта Самнйленко. Этн же годы (1886—1892) являются пернодом нанбольшей лнтературной пронзводнтельностн: в теченне нх напнсано больше, чем за все остальные двадцать лет его пнсательской работы. Пограннчным камнем, отделяюіцнм этот пернод разлнва творческнх снл от наступнвшей за ннм полосы бездеятельностн, лег 1893 год. Этою датой помечено очень немного стяхотвореннй 9, но зато все онн таковы, что обойтн нх прн обзоре поэзнн Самнйленко невозможно («До поета», «Людськість» н т. д.). Сатнрнческая нота, н ранее прорывавшаяся в его юморе, здесь звучнт с нсключнтельной обостренностью н напряженностью н направлена протнв GÖbeKTOB более крупного калнбра. Вслед за тем поэт почтн совершенно замолкает, давшн за весь этот пернод вплоть до «дней свободы» 10 десятка полтора стнхотвореннй; но это — упадок только пронзводнтельностн, художественный же уровень нх по-прежнему высок.

Последняя вспышка творчества Самнйленко относнтся к 1905—1906 гг., когда цензурные рогаткн былн сняты, а злоба дня давала такую обнльную пніцу для юмора н сатнры. В этом направленнн н шла его лнтературная работа. Но обідественная жнзнь вскоре вновь вошла в узенькне берега, обмелела, н Самнйленко замолк: для горячей, боевой работы сатнры не было уже места, а от лярнкн он н раньше почтн отказался. Н только недавно вышедшнй перевод «Мнзантропа» Мольера показал, что Самнйленко eine не покннул творческого путн. Так ручей нногда уходнт в землю н долго струнтся там в глубн невнднмкой, пока неожнданно не пробьется где-ннбудь вновь на поверхность, н тогда с радостью вндншь, что он не нссяк, не пропал, не затерялся в песках, что воды его по-прежнему чнсты, прозрачны н глубокя

* *

Уже этн немногне беглые черты, только что набросанные намн, позволяют охарактернзовать Самнйленко как тнпнчного представнтеля мнроотношення, основанного на юморе. Говоря так, я нмею в внду отнюдь не одну только собственно юморнстнческую струю, бесспорно, очень снльную в его поэзнн. Нет, речь ндет о чем-то более шнроком. Йменно, я полагаю, что предложенное мною определенне охватывает, обьедяняет в стройное целое (н, следовательно, нстолковывает) все суіцественные элементы творческого «я» Самнйленко. Отысканне подобной точкн зрення н составляет, собственно, основную задачу крнтнкн. Конечно, не всегда это удается, но тем не менее нменно в этом направленнн должны быть направлены ее уснлня. Поэтому чнтатель не посетует, есля я подробнее остановлюсь на смысле, который следует вкладывать в данную характернстнку. йначе боюсь, что мы не вполне поймем друг друга.

Лацарус 12 выяснйл, что кроме мнровоззреннй, основанных на мыслй, сушествует два мйровоззренйя йлй, лучше сказать, мнроотношення, основанные на чувстве: романтйческое й юморйстйческое. Романтнзм порывается от землн ввысь. Прямо протйвоположно ему мйроотношенне юморнстнческое; в этом случае человек с некоторой высоты смотрйт вннз, на землю. С высоты — йбо он многое знает н многое понямает. Но это знанйе й понйманйе нмеют не самодовлеюш.йй, а теплый, сочувственный характер. 14 потому о таком человеке можно сказать, что он не только многое знал, но й многое нспытал. Он как бы пережнл внутрн себя нсторню ряда человеческйх поколенчй, й его душа стала более углубленной, но вместе с тем н усталой. В ней нет гнева, яростного негодовання, бурного протеста. Будь у него этн свойства, он стал бы сатнрнком. Но юмор — это созерцательность, мягкость й шнрота. Человек, пронйкнутый йм, смотрнт* co своей

высоты внйз на землю н віідйт маленькнх людей, сочувственно следвт за йх жйзнью, борьбой й поступкамя, іі ласковая улыбка теплйтся на его устах. Многое понймзя, он многое проіцает. Он склонен находчть у людей не столько порокя, сколько слабостн. Ему, конечно, в высокой степенн знакомо чувство грустй, но она согрета у него верою в человека й конечное торжество йдеалов. Такова псйхологйя мнроотношення, основанного на юморе *.

Для пйсателей подобного склада чрезвычайно характерно столь часто встречаюшееся у нйх сравненне жйзнй с театром марнонеток. На этом сравненнн построено, напрнмер; велнколепное вступленйе Теккерея — одного йз лучшнх представйтелей англяйского юмора — к «Ярмарке жнтейской суеты». Однако мы, его чнтателн, вйдйм там болыпе, чем увядел он. Мы вйдйм не только ярко освешенный кукольный театр, но й человека с большой головой й большнм сердцем, склонйвшегося над нйм,— это сам Теккерей. Н это — Самвйленко, еслн в руках у чйтателя не «Ярмарка жвтейской суеты», а кнйгэ стйхов «Украі'ні».

Мы отметйлй основные черты, свойственные юморнстйческому тйпу мнросозерцанйя. Но сказанное здесь может служнть в то же время й характернстйкой Самййленко. Его творчество является полным й законченным представнтелем этого тяпа. Оно прежде всего глубоко созерцательно. Самчйленко по суіцеству не столько непосредственный участнйк жйзнй, сколько ее наблюдатель, хотя н далеко не безразлйчный к пройсходяіцему перед нйм. Там, в толпе, друзья й врагн его жязненного дела, й он ясно разлнчает нх, й его сердце бьется в унйсон с дружескнмн сердцамн, й метко язвят врагов стрелы его стчха, й слова ободрення обрашает он к друзьям. Но он — не в сутолоке, он стоят вне ее, смотря на все как бы co стороны. Потому-то

Поясннм сказанное на конкретном прнмере: В. Г. Короленко, конечно, ннкак не может быть назван юморнстом. 14 в то же время это — однн нз нанболее совершенных представнтелей «юморнстнческого мнросозерцання» в лнтературе.

так н сялен в его стнхах элемент оценкн. Обдуманность я нетороплнвость — вот что характерно для ннх. Онн все прошлн через горннло мыслн, н на всех нх вндна ее печать. Мысль — прмродная стнхня Самнйленко, вне которой он не может творнть,— н она у него проста, человечна м культурна. Его созерцательностн очень свойственно раздумье. Он хочет не только наблюдать, но н поннмать. Н еіце одно: он не нсключнтелен. Взвешнвая н продумывая, он мернт одною мерою н свонм н чужнм, оставляя за собой право вндеть н у своей стороны слабостн н недостаткн. Он шнре свонх вкусов н прнстрастнй, а онв у него — шярокн. Он осторожен в обраіценнн с несозвучным своей душе. Резкне выпады у него — нсключенне. Он мягок: словно какое-то «теплое теченне», берутее начало нз глубнны сердца, проходнт через всю его кннгу. Жнзнь, с которою он сопрнкасается, освяіцена его умным юмором, углублена его грустыо. Онн прекрасно дополнялн друг друга. He только комнческое в возвышенном, как нные определяют юмор, но н нстннно возвышенное нашло себе место в его душе. Улыбка часто ясчезает нз его стяхов, сменяясь трогательным, прочувствованным, нногда даже сентнментальным. Тнхнй прнбой лярнзма звучнт здесь, равно как н в его раздумьях,— лнрнзма не шумного н не бурного, но зато постоянного н неподдельного. Н все это, вместе взятое, слввается в однн цельный образ. He об юморнстнческой жнлке в пронзведеннях Самвйленко прнходнтся говорнть, а о чем-то более сложном н значятельном: о целостном поэтнческом мнроотношеннн, названном юморнстнческнм, где юмор — лншь однн вз составных элементов, одно звено в нх непрерывной цепн. Сравннте характернстнку пснхологнческнх черт творчества Самнйленко с абрнсом мнровоззрення, основанного на юморе: здесь все совпадает. Лншь одну «поправку на нндввндуальность» следовало бы в данном случае сделать: отметнть сравннтельно снльную струю сатнры в его стнхах. Пронзведення, проннкнутые ею, немногочнсленны, но прннадле-

жат к лучшнм созданням Самнйленко; его речь здесь достнгает нсключнтельной выразнтельностн, подымаясь до пафоса, обрушнваясь на врагов н умно ударяя по свонм *.

Такнм образом, пснхологмческнй тнп творчества Самнйленко в обтем намечен н уяснен. Остается вторая часть задачн: показать, какнм ннднвндуальным содержаннем было заполнено оно; установнть, каковы те конкретные черты, которые нменно в пределах данного тнпа дают Самнйленко своеобразный облнк. Начнем с рассмотрення комбннацян влняннй, преломнвшнхся в его поэзня. Ведь особенностн в подборе н усвоеннн нх необходнмо являются одннм нз слагаемых в обіцей сумме черт, характернзуюшнх лнчность.

Конечно, здесь многое ускользает от нашего вннмання н не поддается аналязу. Такой зоркнй крнтнк, как Нв. Франко, пншет в преднсловнн к кннжке Самнйленко: «Якнй був його духовнй розвій, які вчнтёлі, які вплнвн, Ш.0 корнсно чн шкідлнво відбнвалося на формуванню його душн і на ІТ внплнвах — його творах? Нічего сего мн не знае мо». С последннм утвержденнем трудно согласнться. Нет, мы знаем кое-что, хотя н далеко не все. Пусть «сам Самійленко занадто скромннй і тнхнй, ідоб уводнтн нас у таемну робітню своего духа», но ведь оставнлн же этн влняння какой-лнбо след в его творчестве; а онн нам постольку, собственно, н ннтересны, поскольку запечатлелн здесь себя. Значнт, намболее выразятельные яз ннх во всяком случае возможно установнть.

Выше мы уже определнлн нх характер в обіцем внде, отметнв влнянне велнкорусской лнтературы, с одной стороны, древнегреческой н романскнх лнтератур,— с другой. Обстоятельно доказывать налнчность этнх влняннй вряд

* Конечно, это все резко выходнт за грань «юморнстнческого мнроотношення», хотя часто сопрякасается с ннм, являясь особо обостренной формой юмора. Но этн стнхя характерны не столько для обіцего склада душн Самяйленко, сколько для обтего склада «росснйской действятельностн», вызвавшей нз т а к о й душн т а к н е звукн.

лн нужно: так онн очевндны. Вот пародня на «Песнь о вешем Олеге» |3, перевод нз Ннкнтнна |4, «Эльдорадо», фактура стнха которого перенята Самнйленко у А. Толстого *. Но этн точкн сопрнкосновення его в велнкорусской поэзнн разрознены, а невелнкн (говоря так, мы, конечно, оставляем в стороне обіцее влнянне поэзнн велнкорусской на выработку кннжной украннской поэзня н, следовательно, не касаемся той суммы ею воспрннятого н усвоенного, на которую Самнйленко опнрался как украннскнй поэт). Отпечаток западноевропейскнх лнтератур значнтельно явственнее. Он сказывается во многом. Й в мелочах, подмечаемых мнмоходом: в умело н co вкусом вставленном средн украннской речн нтальянском, французском, латннском слове нлн выраженнн; в употребленнн названня «элегня» не в распространенном значеннн, прннятом с эпохн романтнзма, а в том, которое прндавалось ему в класснческой древностн (сочетанне гекзаметра 15 с пентаметром) н т. п. Он сказывается н в редкостной любвн Самнйленко к выработанным на Западе формам стнха: сонету, октаве, секстяне н т. п. Н в прекрасных, тонко н бережно сделанных переводах нз Данте, Мольера '6, Байрона н,

* Все это, разумеется, второстепенно н, главное, внешне. Гораздо глубже н прнмечательнее влнянве Лермонтова, сказываюш.ееся в гражданскнх стнхотвореняях Самнйленко. Для пвшушего этя строкн оно несомненно, но недостаток места не позволяет сколько-нябудь полно выяснять это вляянне. Вот одян нз првмеров его:

I покн на землі me е одна сльозяна, Поезія if нашадкам передасть;

I покв між людьмн me втіха е невянна, Поезія в if me радошів додасть.

(Н еслн не на век надежды рок унес, Онв в грудв моей проснутся.

Н еслн есть в очах застывшях капля слез — Онв растают я прольются).

Строенве поэтнческой мысля аналогнчно в обонх отрывках. Чятатель без труда сам найдет ряд параллелей, всматрнваясь в гражданскую поэзню Самнйленко.

Ляшамбодн 18, Барбье |9, Беранже20... Пожалуй, можно было бы пойтн несколько далее н отметнть связь тех нлн мных черт творчества Самлйленко с вллянлем определенного поэта. Так, напрнмер, вряд лн можно счесть рлскованным предположенне, что однн нз самых характерных прнемов Самлйленко — заключать все куплеты стлхотворенля одннм л тем же рефреном — перенят лм у Беранже; последнлй был большнм мастером на это, а как любовно относнлся к его поэзлл Самнйленко, показывают только что упомянутые переводы. Но все же подобные утвержденля всегда, по необходнмостн, несколько гадательны, а потому лучше в нлх не вдаваться *.

Мы указалн следы ллтературных вллянлй там, где лх легче было уловлть, следовательно, по прелмушеству в областл внешнлх черт. Члтатель, конечно, поннмает, что это ллшь прлзнакл того шнрокого культурного путн, который прошел Самнйленко,— лншь памяткн, а отнюдь не нтог вынесенного лз него н пережнтого на нем: этот нтог много крупнее. В благородной простоте его пнсательской манеры, в нзяіцестве стлха, выдержанного л законченного, во всем строе его мыслн — везде чувствуете вы, что это возннкало н вырабатывалось в атмосфере влняння многнх л многнх культурных млров. Учесть этл вллянля, разумеется, нельзя, но отметнть лх мы должны.

Таковы некоторые лнтературные предпосылкн творчества Самнйленко. Переходя к содержаніію его пронзведеннй **, остановнмся прежде всего на лх ндеологнческой сто-

* Отметнм, впрочем, мнмоходом отзвукн Гейне в стнхотворенмм «Іі в дорогу внряжалн»...

** Слово «содержанне» мы употребляем здесь не в расхожем, очень неточном значенйй. На наш взгляд, под содержаннем пронзведення в субьектнвном смысле следует поннмать впечатленне, оставляемое данной веіцыо; ав обьектнвном смысле — совокупность элементов, пронзводяшнх это впечатленне. Для прнсвоенмя же термнна «содержанне» нсключнтельно ндеологнческнм элементам пронзведення нлн тем»более просто его теме не внднм ннкакнх основаняй.

роне. Вескость его поэзнн создана в значнтельной степенн нменно ею. Это — поэт-мыслнтель; элемент мыслн у него чрезвычайно снльно выражен, н ею густо насыіцена очень вндная часть его творчества. В моменты высшего своего подьема, достнгая нанбольшей снлы обобіцення, она прнобретает фнлософскнй характер («Герострат», «Покн душею», «Дві планетн», «Людськість» н др.). Но всегда, даже еслн эта фнлософня носнт космнческую окраску, Самнйленко своднт свою мысль на судьбы человечества, говоря же о человечестве, думает прежде всего о человеке. Здесь стержень его ндеологнн. Чтобы нллюстрнровать эту мысль, возьмем однн нз многнх возможных прнмеров *, нменно перечнтаем прекрасное стнхотворенне «Зорі». В нем поэт говорнт:

Давно колнсь, малнм хлоп’ям, Бувало, днвлячясь на зорі, Я часто, часто прагнув сам Між іх порннутн в просторі. Я думав: там іцаслнвнй край, Там невідомі наші болі, Тудя летнть у тнхяй рай Душа намученая долі.

Но теперь эта мысль оставлена:

Я бачу в зорях тнх ясннх Велнкі сонця незчнсленні, I на планетах округ ннх Істотн нудяться стражденні. Такі ж ix душя, як у нас. Так само прагнўть шастя й знання, I плачуть на прожнтнй час За невдоволені бажання.

I скількя і'х, з краів бідн Рвучнсь у рай з плачем гарячнм,

•

* См., напрнмер, стнхн «Постовн», «Сфер небесннх музнка» я др.

Своі' надіГ шлють тудн, Де мн горюемо та плачем!

К людям, к человечеству ннкогда не уставала возвраіцаться мысль Самлйленко, вернее — она от нлх почтл не отрывалась. Это — предмет его постоянных дум. Однако людл не заслоннлн от него человека. Напротнв, он жлвет ннтересамн человеческой лнчностн, нменно онл являются для него мернлом ценностн соцнального уклада, н урезать лх во славу какого-лнбо лдола ллл ндеала он непокуснлся нн разу. Но чтобы углубнть свою жлзнь, чтобы наполнлть ее достойным содержаннем, необходнмо выйтн нз круга узколнчных стремленнй, проллкнуться ннтересамя более шнрокого охвата — ннтересамн обшественнымн. Нз нх сферы редко удаляется мысль Самнйленко. Ее темы — судьбы уннженных н угнетенных, поставленных на нлжнюю ступеньку обш.ественной лестнлцы, ете чаш.е — судьбы укралнской нацнн. Н еслн, говоря о первых, поэзня его дала мало своеобразного н выразлтельного, прнвлекая только простотой н нскренностью тона, то работа чувства н мыслн, порожденная проснувшлмся нацнональным сознаннем, запечатлелась в его творчестве нанболее снльно н орнгннально. Это — однн лз тех мотнвов, которые в т ак о м в н д е нс такой снлой нлкогда ае звучалл в ллтературах народов млровых, не знавшлх нацлонального угнетенля. Н это — мотлв, разработка которого является co сторолы нацлональностей, урезанных в праве на сушествованле, болыллм вкладом в сокровліцнлцу обіцечеловеческой культуры. Творчество Самнйленко освешало путл нацлонального дела, вдохновлялось двлжевлем нацлонального чувства, пронлклутое то пафосом, то юмором, то сарказмом, л этл его создавля едва лл не лучшее лз всего наплсанного лм. Вот, вапрлмер, его «Веселка»:

Гарна, розцвітлена пншно веселка пів неба підперла, В воду прозорую річкн спустнвшн кінці кольорнсті, Люба веселко! яка тн хороша! — тн снмвол надіі’, Гляну на тебе і згадую давнюю першу веселку,

Котру поставнв Господь, як сказав, шо не буде потопу. Люба веселочко! будь тн й мені за ознаку надіі', Шо не потоне народ наш без сліду в народностях іншнх, Шо до скарбннці довічного поступу іншнх народів Він хоч убогую лепту вдовнці успіе вложнтн.

Гарна веселка стоі'ть, стоіть і потроху зннкае, Ось і зовсім вона зннкла, лнш хмара в тім місті снніе, В серці ж надія не хоче загннуть і жнтнме вічно, Бо та надія свята, бо та надія безсмертна.

Будет уместным упомянуть, что Самяйленко не отказывался й от черной работы в деле зашнты своего ндейного теченая й пробовал обслужйвать его нужды стнхотворнымн отклнкамн на злобу дня. Онй целым гнездом заннмают последнне странйцы сборнака Самнйленко, помеченные 1905—1906 гг., но появлялйсь время от времена й раньше. Это — веселые, непретенцйозные веш.йцы, н, казалось бы, недолго должны жнть онй, лйтературные поденка. Но — порожденне требованай мйнуты — онй жнвут многйе годы. Прнчнна этого отчаста лежат в манере Самайленко смотреть на жйзнь как бы co стороны, взором не столько участннка событйй, сколько йх наблюдателя, что давало ему возможность уловйть найболее характерное, в частном обнаружнть тйййчное йлй даже прямо обратнться к обобіценйю, так любймому йм. Ho ете более значн.ю его редкостное творческое мастерство, завершенное н уверенное; оно наложнло свою печать н на этн веш.й, не позволнло нм спустнться ннже йзвестного уровня; н есля не все онй — поэзйя, то все — латература.

Хорошую школу прошел Самнйленко как поэт. Он — достойный ученак большах мастеров. Это сказывается в черте, характерной для всех его техняческйх прнемов,— отсутствнй вычурностн. Стах его, йзягцный й законченный, всегда прост. Проста его речь, прост эпятет, прост образный элемент. Последннй к тому же й небогат: талант Самнйленко не развявался в сторону пластйчностм, жйвопйсностй. Однако это отнюдь не ясключает у него возможностн й тут порой сказать свое слово. Он умеет назвать месяц

«космічннм мерцем», он дает мыслн Герострата такне выразнтельные формулнровкн, как

...Руі'ною страшною

Свое ім’я спасу я від руі'нн.

Млн

...Як легко я твою велнчність Нікчемністю своею переміг!

Он умеет порой вложнть в ходовой образ своеобразное содержанне, прнмером чего может явнться цнтнрованное выше стнхотворенне «Веселка». На все это, бесспорно, он нмел бы право наложнть свою нменную печать. Но повторяем, в этой областн он добнвался прежде всего одного — простоты.

Проста н звукопнсь его стнхов. Он не гнался за эффектным подбором звуков, не нскал аллнтерацнй н внутренннх ряфм; то, что у него аногда наблюдается в этом направленяя, не нграет большой ролн н, быть может, является результатом простой случайностн. Наконец, проста н его рнфма, вногда очень несложная. К тому же Самнйленко часто пользовался метрамн, прн которых рнфма не упогребляется — элегнческнм стнхом, гекзаметрамн, пятнстопным ямбом. Но временамн у него встречаются редкне н в то же время богатые рнфмы («ганку — цяганку», «одвічня — січня» н т.д.), н— что много ннтереснее — внден особый художественный прнем — стремленне нспользовать, я сказал бы, «юмор ряфмы». Нменно, чтобы создать юморнстнческнй эффект, Самяйленко рнфмует такне слова, как «Васнль— стнль», «Вітте — уявіте», віцет характерную рнфму, отмечая, что «октябрнстн й монархістн всі бажають добре істн» н т. д. Наконец, следует упомянуть, что хотя за звуковымя эффектамя Самнйленко не гоняется, но о плавностн ствха думает всегда.

На этом фоне сдержанностн н простоты еше значнтельнее н ценнее представляется замечательная работа Самнй-

ленко — работа над строфой, над архнтектурнымн зданнямн своего нскусства. Параллелн ей мы не найдем нн в украннской, нн в велнкорусской поэзнн того временн. Правда, в последней, как бы замеіцая убыль ндейных ннтересов, замечался тогда уснленный ннтерес к вопросам метра н рнфмы, но он проявлялся в форме явно упадочной, прнводя к бесплодной н раздражаюіцей верснфнкаторской эквнлнбрнстнке (пнсалнсь, напр., акростнхн, так называемые «эхо» 21 н т. п.). Самнйленко же обратнлся к класснческнм формам стнха, выработанным в Западной Европе векамн культурного развнтня. Начал он поэтнческую работу с александрнйского стнха 22, затем вскоре остановнл свое вннманне на белом пятнстопном ямбе, а далее на гекзаметре, элегнческом днметре23, октаве, секстнне *, сонете. Особенною любовью Самнйленко пользовался сонет, эта необыкновенно строгая н стройная форма стнха, совершеннее которой мяровая лнрнка не создала ннчего. Сонетом у него напнсано больше десятн стнхотвореннй, н все онн выдержаны в свонх суіцественных, необходнмых чертах. Заметную дань отдал Самнйленко также элегнческому стнху (гекзаметр с пентаметром) н гекзаметру, такнм сжатым н выразнтельным, где у него ннтересно порой употребленне цезур. Охотно пользовался он рефреном, ннтересно проводя его через целое стнхотворенне. Как об особо блестятем порожденян мастерства Самнйленко в областн формы, упомянем о стнхотвореннн «Покн душею...», являюідемся внртуозной попыткой перенесення сложного антнчного метра на украннскую почву.

Нзбегая чрезмерной спецнальностн, мы ограннчнм этнм свон замечання об архнтектоннке стнхотвореннй Самнйленко, не вдаваясь в разбор нн простых строф, употре-

* Чрезвычайно редкая н сложная форма стнха. В велнкорусской лнтературе ко временн, когда работал Самнйленко, была, еслн не ошнбаемся, только одна секстнна (напнсана Меем) 24.

бляемых в ннх, нн более сложных, упомянутых выше. Скажем лншь одно: на всех нх лежнт печать выработанностн н законченностн, прнчем вычурностн нет нн следа; это стнхн «строгого пнсьма». Н невольно, оглядываясь на работу Самнйленко в этой областн, вспомннаешь его же стнхн:

I впевннм люд мн лагідннм сонетом,

. Шо вміем віддаватн честь красі! 25

Самнйленко, действнтельно, умел ей воздать честь.

Нам остается еш,е только упомянуть о достоннствах языка пронзведеннй Самнйленко,— достоннствах, особенно ценных для культуры, лнтературная речь которой не вполне установнлась. Однако об этом предмете нмеется уже отзыв несравненно более меня компетентного человека — Нвана Франко. В своем преднсловнн к сборннку «Украі'ні» он замечает, что все стнхотворення Самнйленко «напнсаны безукорнзненно чнстою, ясною, как небесная лазурь, прозрачною н звучною украннской речью... Самнйленко говорят просто н такою чнстою речью, что ее одннаково поннмают н ею любуются н над Саном с Днестром, н над Днепром, н над Доном с Кубанью. Ннкто нз современных украннскях н галнцкнх поэтов не обладает секретом украннской речн н ясностн нзложення в такой мере, как Владнмнр Самнйленко».

Затем, быть может, будет уместным поставнть точку.

|/9/6]

ГРНЦЬКО чупрннка

Ой внсоко сонце всходнть, Ннзенько заходнть.

Н ар. песн я.

Чупрннка — поэт с очень редкям, своеобразным тмпом таланта, лнннн которого прн всей своей несложностн крупны, резкн н выразнтельны *. Более того,— Чупрннка — едва лн не самый характерный, самый отчетлнвый н законченный представнтель этого творческого тнпа средв поэтов всех трех русскнх 1 лнтератур.

Быть может, нменно благодаря отчетлнвостн н выразнтельностн черт, которымн запечатлено яркое дарованне Чупрннкн, можно определнть основную двнжушую снлу этого даровання н прнвестн с нею в связь все свойства его, ямеюшне неслучайное проясхожденне. Конструкцня таланта поэта,— позволнм себе так выразнться,— становнтся разгаданной, сам талант представляется в внде стройно, закономерно органнзованного целого: в нем есть пункт, нз которого, как пз центра, можно провестн раднус к любой точке окружностн.

Эта двнжутая творческая снла, этот центр — рнтм. Оглядываясь вокруг себя н по соседству, мы замечаем,— хоть, впрочем, я немногнх,— поэтов, для таланта которых прежде всего характерна рнтмнчность. Таков «Языков, буйства молодого певец разгульный н лнхой» 2, который умел, дав волю бьюіцнм в нем рнтмнческнм снлам, сказать, напрнмер, про мннувшне студенческне днн, что

* Зборнякн стнхотвореннй Чупрннкн: «Огнецвіт» 128 стр., «Метеор» 32 стр., «Ураган» 32 стр., «Сон-Трава» 32 стр., «Білнй Гарт» 32 стр., «Контрастн» 112 стр. н поэма «Лнцарь-Сам» 32 стр.

...те днн летелн й сверкалн, Как нскры брызжушне сталн На поедннке роковом. Онн неслнся, как стрела, Могучнм пушенная луком, Онв звучалн яркнм звуком Разгульных песен н стекла.3

Таковы н некоторые нз современных поэтов (Городецкнй, в меньшей степенн — Бальмонт, Блок). Таков н чрезвычайно рнтмнческнй белорусскнй «пясняр» Я. Купала. Но нн у одного нз ннх эта сторона таланта не является развмтой в такой степенн, как у Чупрннкн. С нею мы встретнмся едва лн не в каждой нз прнводнмых ннже цнтат, она должна была кннуться в глаза всякому, кто раскрывал какой-лнбо нз его сборннков, нбо только рнтмнчностью его стнхн н жнвут, только ею н дышат.

В процессе возннкновення стнха рнтм в обіцем — основная формнруюшая снла, прнводяіцая в двнженне разрозненные поэтнческне элементы, сцеплнваюгцая нх, создаюіцая нз ннх правнльные снстемы, замкнутые, неповторяемые мнры. По крайней мере для лнрнкн это бесспорно, а Чупрннка — нсключнтельно лнрнческнй поэт *. 14 еслн в чьнх пронзведеннях явственно проступает эта «стнхообразуюшая» снла рнтма, то, конечно, прежде всего у Чупрянкн.

Его рнтмы в совокупностн могут дать полную шкалу темпов, начнная от тнхнх, замедленных, вплоть до поражаюіцнх своей необыкновенной стремнтельностью. 14 нменно этнм последннм Чупрннка посвятнл свое творческое вннманне. Онн безудержно несутся, покоряя н подавляя мозг, затопляя, заполняя собою его, почтн оглушая, ошеломляя, гнпнотнзнруя, не давая остановнться, опомннться, вдуматься. Тут все в рнтме, все для рнтма.

* Его поэма «Лнцарь-Сам» — лнрнческая поэма.

Н он гнбок, подвнжен, нзменчнв, отлнвается в новые н новые формы, разнообразнтся цезурамн, разрывает ннтку метра, рассыпает наннзанные на ней слова *, н тогда каждое слово — стнх, каждое слово — рнфма, а во всем этом н волнуется, н нграет, н все ожнвляет новосозданный, еш,е невнданный рнтм, такой стремнтельный, подмываютнй, уносяшнй за собой.

Этот рнтм ніцет звуковой одежды, столь же свободной н беспрепонной, как н сам; свонм напором н размахом он заставляет пснхнку ткать ее, упнваться звукамн, погружаться в нх мнр; он отбрасывает, сметает co своего путн все глухне, шереховатые варнанты стнха, он всегда полногласен н полнозвучен, требует чтення не одннмн глазамн, а вслух, чтобы неслнсь'

Звон за звоном, тон за тоном, Перезвоном, Перегоном... («O.» 82) .4

На этом звуковом фоне звенят рнфмы, звенят н в конце строк, н посреднне — на цезурах, н в начале; звенят целые строкн, где рнфмуется каждое слово **, звенят ассонансы н легонькне созвучня,— н все это, вызванное к жнзнн запросамн н творчеством рнтма, подчеркнвается нм, подчеркнвает его, восполняет обшую звуковую картнну, делает стнх ете более звучным, рнтм — _ш.е более гнпнотнзнруюіцнм, всеподчнняюшнм.

Но есть у Чупрннкн н другне средства для уснлення гнпнотнчностн рнтма, н нсточннк нх — все тот же рнтм. Уноснмый его стремнтельным потоком Чупрннка часто не в снлах найтн нужное слово,— точное, верное, убедн-

* Создается внднмость нового метра, хотя он, собственно, тот же, нзменнлся лншь рнтм. См., напр., ннже 2-ой отрывок. Обьеднняя в нем 2, 3 н 4 стр., 6 н 7, 8 н 9, мы получаем правнльную шестнстрочную строфу с массой цезур н внутренннх рнфм. To же н в другнх случаях.

** Напр., «Знову мову колнскову...» («K.» 24).

тельное,— н тогда он просто повторяет на новый манер уже сказанное. Это же повторенне позволяет ему легко заполнять пустые места в стнхе, оно же служнт ему нзобразнтельным средством, а Чупрннка охотно пользуется нм. Скажет, н повторнт, н опять повторнт, почтн одномысленно, однозначаіце, однозвучно, нлн прямо выкрнкнет слово, я еіце, н еше раз его же, н этн слова упорно стучатся в душу чнтателя, бьют по одному месту, как молоток по шляпке гвоздя, н вколачнвают, вдалблнвают, внедряют свое поддержанное гнпнозом рнтма, поддержнвая гнпноз рнтма. К этому же стремнтся н шнроко нспользованная анафора (еднноначатые), н аллнтерацня, н другне частнчные средства.

Таковы творческне снлы н творческне прнемы Чупрннкн, такова структура его таланта. Мы не давалн прнмеров; но достаточно двух-трех характерных отрывков, чтобы все сказанное предстало в конкретном внде, облеченное плотью н кровью слова:

...Вяллем в море наше rope,— Нашу млявість, нашу лінь. Гей, на весла, шоб понесла Буря човен на глнбінь!

Мн полннем соколнннм Вільням льотом з берегів, Роздратуем, загартуем, Нашу міць для ворогів («O.» 52).

Поміж лястом, поміж рястом Дзвінко, Гінко, Дрібно, часто Соловейко вяграе I луною Розсяпною За нічною Доляною

Дзвін в повітрі розтае.

Дзвоном, дробом, перелявом

Лнне, ллеться, спів за співом... («Б. Г.» 19).

Ніжно, ніжно, Дявовнжно, Тонко, тонко, тонкобіжно, Одбявають ногя, ногн Смілу Снлу Перемогн, Божевільняй снплють дріб! Серед шуму, серед крнку В’ються людя, під музяку, В парах, в парах, ріжно, ріжно, Граціозно, тонко, ніжно В’ються роем, Перебоем, Ловлять оргію дзвінку I кружляють і гуляють

В божевільному танку («Б. Г.» 9).

Больше прнмеров не прнводнм: здесь достаточно полно нллюстрнровано сказанное намн *. Кому этого мало, пусть берет сборннкн Чупрннкн: там почтн каждая строка — прнмер, каждая страннца — нллюстрацня. Мы же переходям к дальнейшему нсследованню таланта Чупрннкн.

Бесспорно, талант прнмечательный,— не расхожего образца, а служашнй сам себе образцом,— талант автономный, не нмеюіднй лнтературной родословной,— талант выразнтельный, от которого бледнеют даровання сродных поэтов,— талант энергнчный, снльно действуюіцнй, всемн свонмн средствамн бьюіцнй в одну точку н потому бьюшнй с снлой нсключнтельной. Н в то время это — узкяй н несложный талант.

* Сделаем несколько краткнх указаняй. Рятмяческяе я звуковые достоянства нх самоочевядны. Отрывкя 2-й н 3-й отлнчные образцы «рассыпавшегося» метра (см. выше). В первом отрывке нечетные строкн разрезаны цезурой. На цезуре — внутренняя ряфма. Есть я в остальных отрывках как та, так я другая. Второй отрывок — образец употреблення слов, подобных по смыслу яля звуку, 3-й — дает массу буквальных повтореннй. Есть я ряд анафор («П о м і ж лнстом, поміж рястом, «Серед шуму, с е р е д кряку» н т. п.).

М. Багдановіч у фуражцы

Браты М. Багдановіча: Мікалай, Павел, Вячаслад, Аляксей

Дом у вёсцы Вяззе Асіповіцкага р-на, у якім у 1895 г. жыла М. А. Багдановіч з дзецьмі

Дом у Старым Крыме, дзе ў 1915 г. лячыўся М. Багдановіч

Рэпрадукцыя з гравюры «Сіксцінская мадонна»

Рздакцыя газеты «Наша ніва», г. Вільня

Былая мужчынская гімназія ў Яраслаўлі

Рэдакцыя газеты «Голас», 1915

I. Луцкевіч, A. Луцкев'.ч, Шабуня і дочкі

А. Уласаў

М. Багдановіч сярод студэнтаў Дзямідаўскага вучылішча

Адваротны бок партрэта ЛІ. Багдановіча, 1911

Мы внделн, что основная сяла в творчестве Чупрннкн — рнтмнческнй напор, который все подавляет, все подчнняет, порождает собой остальные характерные черты, определяет нх соотносятельный вес н значенне. Что не нужно для этой властной сялы — вычеркнвается, выбрасывается за борт, откладывается куда-то в дальннй яіцнк. Остается только то, что увелнчнвает ее, выдвнгает, восполняет, делает лавннообразной н, прнбавнм, эффектной. Перед намн талант оголенный, талант хотя цельный, законченный, но крайне односторонняй. Для него суіцествует только одно — рнтм н звук, художественные средства его малочнсленны, область нх прнменення невелнка. Чупрннка варьнрует нх, все более н более уснлнвает, доводнт до гнперболнческнх размеров,— но ннчем не затушевать надолго того, что перед глазамн чнтателя ндет своего рода perpetuum mobile,— бесконечно комбнннруются н переворачнваются на разные лады однн н те же средства, однн н те же прнемы. А узостью, ограннченностью прнемов днктуется н узость областн пряменення нх; во многнх случаях онн не нужны, в другнх — бесснльны. Смыкается новое кольцо, н по ту сторону его остается шнрокнй мнр тем, мотнвов, чувств, мыслей, настроеннй.

Главное же — творческая снла н выразятельность рнтма нмеет свою обратную сторону: он покоряет, подчнняет себе не только чнтателя, но н пнсателя; не пнсатель владеет талантом, а талант пнсателем. Подхваченный двнженнем рнтма, который н летнт, н крутнт, в несется, он не может остановнться, задержаться, вдуматься в напнсанное, оценнть эпнтет, выраженне, образ, характернстнку. А еслн н смог бы, то не решнтся: надо спешнть, торопнться, дорожнть мннутамн рнтмнческого подьема в душе; ведь этот подьем — основная творческая снла разбнраемой поэзнн. Опадет он — н у поэта останется лншь группа заезженных нм прнемов, лншенных связуюіцего звена, обіцего начала,

обьеднняюіцего н жнвотворнвшего нх. He будет магнческой «жнвой н мертвой воды», без которой стнх — труп. й недоделанное остается недоделанным, неудачное — неудачным, спешно хватаются первые попавшнеся, а потому чаіце всего шаблонные нлн просто прнвычные слова, эпнтеты, выраження *, н нмя заполняются пробелы, пустые места в стнхе. В этом словесном матеряале на первое место поставлена звуковая сторона слова, а смысловая н жнвопнсуюіцая отодвннуты на задннй план, н, покорный требованням рнтма, Чупрянка всегда жертвует этнмн последннмн радн первой. Результат всего этого — смазанность, бледность н трафаретность образов, нехарактерность характернстнк, неточность выраженнй, однообразяе эпнтетов. А поэт плывет н плывет по волнам рнтма, н едннственнымн путеводнымн звездамн его являются рнфмы. Онн служат для него указуюіцнмн вехамн, онн намечают направленне русла его стнхов,— н так, от рнфмы к рнфме, от созвучня к созвучню, продолжает он плыть, побежденный вызваннымн нм рнтмнческнмн снламн, променявшнй выразнтельность слова на выразнтельность рнтма н звука я обусловнвшнй этнм массу недочетов в свонх пронзведеннях.

Конечно, он может поправнть то нлн яное место, н удачно поправнть, но это суіцественного значення

* Матеряал прнводнтся отчастн в главе о содержання стнхов. Здесь же укажем, что страдает между прочвм чястота речя: встречаются руссяцязмы («картннкя», «красота», «гам», «шар» в прнменення к солнцуя т. д.), в ходу украянскяе газетные слова. Гораздо серьезнее вопрос об эпнтетах. Даю одян прямер: слово «ніжняй» характернзует «усміх дум», «чар>, «подарунок», «пахоші», «творн», «квітн», «співя», «красотн», «ніченьку», «зернятка», «бляск», «душі», «вітря», «стебло», «звукя>, «кохання», «травн», «мріГ», <цвіт», скартяня», «мянуле», «ласкя» я т. д., н т. д., бог весть сколько десятков раз. Но есля все «ніжно», то все слявается в однотонную массу, я эплтет уже — пустое место, лншнее слово, а не характернстяка.

не нмеет. Надо помннть, что опнсанные методы творчества полярны н враждебны строгой обдуманностн, вннмательной оценке, тш,ательному подбору, . что онн взанмно нсключают, а прн совмешеннн взанмно нскажают н тормозят друг друга. А прежде всего надо помннть, что, как мы внделя, недостаткн поэзнн Чупрннкя — лншь нзнанка ее достоннств, что онн друг от друга неотделнмы, являются немннуемым порожденнем одннх н тех же начал, растут на одном корне, так что нельзя убнть недостаткя, не убнв н достоннств.

Наша задача в своей сушественной частн закончена. Мы указалн двнжутую пружнну в творчестве Чупрннкн, указалн, как вокруг нее группнруются нные созндаюіцне снлы, средства н прнемы, зарнсовалн основное ядро его таланта, очертнлн поэтнческую фотосферу, возннкшую вокруг этого ядра, порожденную его свойствамн, обусловленную нм; наконец, наметнлн граннцы разобранного творчества н выясннлн прнсуіцне ему качества, его плюсы н мннусы. Чнтатель, быть может, заметнл, что мы не позволялн себе только констатнровать налнчность тех нлн нных явленмй, но всегда устанавлнвалн нх генезнс, нх внутреннюю связь, нх законодательность н неслучайность.

После этой точкн можно было бы начать новую главу. Но мы бонмся, что талант Чупрннкн получнт не совсем верное освеіценне, еслн мы не напомннм чнтателю сделанной выше оговоркн: мы характернзуем н разбнраем этот талант главным образом в его нанболее резкнх, выразнтельных, нной раз чуть лн не гнперболнческнх формах. Такой путь выбран потому, что к этнм формам тяготеют почтн все стнхотворення Чупрянкн, что нменно в направленнн к ннм шло развнтяе его таланта. Его стнхотворенмя все рнтмнчны, но не все в равной мере; для всех верен, всем прнсуш круг явленяй, порождаемых рнтмом, но для нных в внде более сдержанном, смягченном. Опнсанные недостаткн у ннх

не столь выпуклы, но не столь выпуклы н достоннства: это стнхотворенвя по большей частн бледноватые, утратнвшне характерность. Внднмо, борясь протнв последнего, Чупрннка средствамн, выработаннымн рнтмнческнм напряженнем, тедро пользуется н в тех случаях, когда рнтм стнхотворення сравннтельно слаб. Этн средства возведены Чупрннкой в правнло, в канон для своей поэзнн, что еіце более сужает круг пронзведеннй, для которых потребовалось бы смягчнть выраження нашей характернстнкн.

Но довольно о смягченнях; пусть порой узор вышнт не яркнмн, а блеклымн шелкамн,— важно, что узор н тут н там однн н тот же, что рнсунок его, намеченный намн, верен в обонх случаях, что манера вышнвання — та же. ІЧной раз стнхотворення, нсполненные «в блеклых тонах» (продолжнм сравненне), очень хорошн, да н вообш.е как-то прнятна эта смягченность, успокоенность после обычной у Чупрннкн подчеркнутостн н стремнтельностн. Достоянства тут все те же: краснвы метры, удачны цезуры, хороша звуковая ткань, встречаются внутреннне рнфмы н созвучня, только все это не в столь сгушенном внде, не так бьет в глаза; характерностн, своеобразня меньше, но больше тут тіцательностн в работе, больше вкуса, выдержанностн, обдуманностн. А рнтм — ведь он, как дух, «веет, где хочет», его жнвнтельное дыханне чувствуется н тут, но здесь он течет плавно, даже нногда тнхо, замедленно. Вот для образца, стнхотворенне * этой последней категорнн,— одно нз лучшнх у Чупрннкн:

* Скажем я о нем несколько слов. Тяхнй рнтм прекрасно гармоннрует с темой. Он замедляется, кроме того, цезурой посредн первых трех строк куплета, а укороченная четвертая строка замыкает строфу, отгранячявает от соседней, дает время остановнться, подумать, вчувствоваться. Цезура орнгннальна: чтобы уснлнть ее, Чупрянка выбросвл слог вз стнха. Много внутренннх рнфм (комбннацня: «покн — спокій — глнбоквй — одянокяй — внсокнй»). Стнх построен на анафорах (любнмое средство укр. народн. поэзнн)

н т. д.

В спомннах ніжннх дявннх іділій Прнвнд чудовнй ясно встае,— To пережяте в юності мнлій ІЦастя мое.

Чую, я чую давню розмову,— Ллеться в повітрі тяхо вона, Капае, ллеться словом по слову Дявна мана.

Бачу я, бачу постать чудову...

Плеіцуть по серцю хвялі жалю!

Давнього іцастя полум’я знову Я розпалю.

Покн не пряйде спокій глнбокяй, Покв не схялнть сон головн,— Стій одянокнй, прнвнд вясокнй, Мій вартовнй!

Давнього іцастя прнвяд могнльннй, Повннй отрутя, повннй жалю, Стій,— мій безтільннй, мрійно-свавільняй, Жаль я стерплю («M.» 13).

* * *

Мы уже показалн, что такое представляет нз себя поэтнческнй талант Чупрннкн. Остается еіце сказать, какой матернал подверг он обработке этого таланта, какого, выражаясь стар.ымн термннамн, содержанне стнхотвореннй Чупрннкн. Тут прежде всего следует вспомннть, что творческне прнемы его нсключнтельны по своей остроте, одностороннн н довольно немногочнсленны, а потому далеко не для всякнх целей прнгодны. 14 мы внделн, что задання жнвопнсуюшне, пластнческне остаются для ннх «вне предела достнжнмостя»,— в этой сфере онн просто бесснльны, непрнменнмы. Здесь Чупрннка — лнрнк чнстой воды —может нзобразнть, в суідностн, только то, что доступно музыке: звуковые явлення, танец, двнже-

нне *,— не больше того. Нзредка затронув «пластнчную» тему, он быстро сбнвается на лнрнку, жввопнсуюіцне попыткн его беглы, невыразнтельны н немногочнсленны, главное же — трафаретны. А за вычетом этого у Чупрннкн осталась только область душевных пережнваннй, настроеннй, область внутренней жнзнн, область чувства н мыслн.

Как нн странно, но Чупрннка отдал свое предпочтенне последней. 14 это не та мысль, которая рождается ннтунцней, возннкает в напряженнн стнхяйных, подсознательных снл, которая проннкает, просачнвается в стнхн, крнсталлнзуется в ннх почтн помнмо ведома поэта, схваченная нм, быть может, только отчастн, скорее неясно чувствуемая, чем осознанная хотя бы в самых беглых чертах. Такая мысль порою (как, напрнмер, у Тютчева) дает геняальные фнлософскне обобгцення, «обнажает темный корень бытня», кядает, как прожектор, свой свет на такне далекне н темные областн, которые для логнческой работы ума недосягаемы. 14 уж всегда подсознательная мысль нмеет крупный пснхологнческнй н поэтнческнй ннтерес. Но у Чупрннкн не то: у него — просто рассужденне в стнхах, млн готовый результат рассуждення, нлн публнцнстнческнй лозунг, маннфест.

В последнем обстоятельстве чувствуется ядовнтейшая усмешка судьбы. Нменно на укладке мыслей, на умствен-

* Зв. явленне н танец,— см., напр., прнмеры 2-й н 3-й. Вот прекрасные двнження нз стнхотвореняя «Заблудшнй огонь»:

Глянь,— дрнжять, Біжкть, Палае, В далеч промінь поснлае, Мнготнть, Летнть, Як дух!..

Глянь,— потух! (<О.»81).

ных й эстетвческйх вкусах Чупрннкн лежат весьма определенный штамп,— штамп теченвя протйвопоставйвшего йдее соцйзльностй ядею лйчной автономностй й публйцнстнке в поэзйй — автономность красоты. Чупрннка воспрннял, собственно, главным образом вторую часть этого двучлена. Он пвшет не о красе, а о Красе, воспевает «святую красу» («Б. Г.» 26) й «вічне сяйво красотй» («M.» 11). Свята красота—й песня «свята і непрйступна» («Б. Г.» 17), н вдохновенйе «Бье з божестйеннйх джерел» («Б. Г.» 17). Вваду этого людей можно разделвть на две чэстй: с одной стороны ряд «людськйх отар» («Б. Г.» 17), с другой — поэты. «Тй пророк, тй світлйй геній, тй блвскучйй метеор!» — вот кто поэт. О себе Чупрннка пншет: «В бурі маю матір я» («O.» 72), «брат мій ураган» («К-» 61) й, наконец, «Братом світла, братом сонця я зроблюся хоч на мнть» («Б. Г.» 27). Девйз Чупрйнкй «Не творн собі кумнра» («Б. Г.» 26), лозунг—«бунт для бунту» («M.» 17), й этот лозунг он кндает «Своім гнобателям крася» («M.» 17), «Гріх землі — моя стйхія» («K.» 3); «Кровю ллеться мій свавільнйй передзвін!» («K.» 11). «Ціною кровй» («K.» 11) купйл Чупрйвка свою поэзйю, блйжнйе «кров мою точйлй» («K.» 14). Но «знову салу велйчезну в рідній сфері проявлю», «і мельодію чудесну кровю серця окроплю» («K.» 15) й т. д., й т. д. Всего выпйсывать нет возможностй, выбнрать — рукн опускаются. Но темы н фразы подобного склада й подобного уровня — основа содержанйя стйхотворенай Чупрннкй. В том же духе выдержан й словесный состав. Стйхй так й пестрят словамн «отрута», «отруйннй», «пекельняй», «кров», «крівавнй», «жах», «жах смертельннй» й проч., й проч., й каждое йз нйх десяткн, порою —десяткй десятков раз повторено Чупрянкой, й все онй, конечно, вполне подстать самому содержанйю. Есть у Чупрннкн й слабость к такнм «краснвым» словам, как «гірляндй», «фльор», «інертні», «ілюзорні», «руладй», «маса», «фея», «дріада», «самум», «секрет», «серенадй», «унісон», «ореол», а тем более, как

«тон», «мотнв», «мельодія» н т. п. He в том дело, что этн слова употребляются, но втом.что употребленне нх возведено в метод творчества, что нмн стнхн усеяны в колнчестве, не нмеюіцем сравненнй *, н,— что главное,— употребленне это до крайностн аляповато. «Квінтесенцію страждань» («O.» 61), «Шоб чудовую легенду показать реально світу» («M.» 30), «Орнаментнчні внзерункн» («Л. C.» 18), «В небі, в водах зорі — чарн мов фееріі' горять» («К » 99), «Не в екстазі — декадансі, не в сновійнім хорім трансі» («K.» 82) — вот характерные места этого прнема, чнсло которых легко увелнчнть **■

Троп — этот могуіцественный рычаг поэтнческого воздействня — Чупрннкн, плененный н полоненный своей нетерпнмой, «эгоцентрнческой» рнтмнкой, нгнорнровал, не разрабатывал, а еслн что кое-когда н давал, то лнбо шаблонное, вялое, охваченное какой-то «бледной немочью», лнбо, всего чаше, нечто в только-что опнсанном стнле. «Душевный вулкан», «кровавый смех» — вот характерные образчнкн его тропов. Цветы у него «ніжні творн Феі-Фльорн» («O.» 28), есть н «дітн ніжноі' фаунн» («O.» 85), есть н такой образ:

To красою в днвні очі Провелнся паралелі I холодноі' півночі, 1 південноі пустелі («O.» 20).

Этн отрывкн ннтересны, между прочнм, как частнчный показатель надуманного, головного характера содержання поэзнн Чупрннкн,— содержання, как уже отмечалось, рассудочного, программного. Эта рассудочность доводнт до

* Сколько десятков раз употреблен однн только «фльор», нзлюбленный Чупрннкой.

** Чтобы выделнть такне слова, Чупрннка нх рнфмует, но тут нзменяет н рнфма (фантастнчно—огннсто, арганавтамя—неправдамя н т. д.).

того, что Чупрннка может так пнсать: огонь —

Творнть актн оджнвання Для нового будування,— Діе творчостн процес («Б. Г.» 8).

Нлн:

ІДо таке — пережнвання?

Ряд умовнн! («K.» 74).

Впрочем, будет. Мы не стремнлнсь дать какую-лнбо концепцню мнровоззрення Чупрннкн — оно неннтересно, как головное н прнтом нмеютее слншком расхожнй характер, выработанное не Чупрннкой, взятое нм в готовом внде co стороны. Да н вряд ля это мнросозерцанне нмеет у него сколько-ннбудь оформленный внд. Но тяп умственных н эстетнческнх вкўсов Чупрннкн мы выясннть старалнсь, н чнтателн, быть может, вндят, что в содержаннн его стнхотвореннй есть некоторый основной тон с соответственнымн подголоскамн, что в сумме элементов этого содержання заметен определенный выбор н подбор, определенный тнп, стнль.

От оценкн умственных вкусов Чупрннкн, от указаннй на нх удельный вес я позволю себе уклоннться, как уклонялся от замечаннй во время самой обрнсовкн содержання. Прнчнна этого — несложность вопроса н делнкатность .его. Наконец, я не ставлю баллов, мое прямое дело — характернстнка, оценка для меня желательна постольку лншь, поскольку она необходнмо входнт в состав этой последней. Проведем же несколько основных черт, сделаем несколько обобіцаюшнх указаннй, которые явятся точкамн опоры для характернстнкн, непронзвольно возннкаюіцей прн чтеннн прнведенного матернала н уже отчастн намеченной намн.

Содержанне стнхотвореннй Чупрннкн — узко, оно быстро было поэтом разработано, нсчерпано, путн пройдены до конца; осталось одно: перепевы. Н через все его

творчество протянулась вереняца тем, тропов, образов, нзлюбленных слов *, которые повторяются десяткн н десяткн, даже сотнн раз, делая все однообразным, однотонным, так что не замечаешь даже новых достнженнй — все кажется уже прнмелькавшнмся, внданным н перевнданным. Рнтм мешал Чупрннке работать над указаннымн сторонамн, а граннцы содержання скоро положнлн предел этой работе, сделалн ее короткой. Для характернстнкн того, что в результате получялось, употребнм лншь одно слово — скудость: оно говорят н об узостн н о монотонностн.

Подчеркнем далее, что Чупрннка, от прнемов которого веет такой стнхнйностью, в содержаннн своем — поэт рассудочный, головной. К этому выводу мы подходяля уже несколько раз: н когда указывалн, что ннтунтнвного элемента у него в содержаннн мало, а чнсто-мозгового, да еше взятого co стороны,— много больше; н когда рассматрнвалн очень рельефные прнмеры нз этой областн н намечалн вывод. Но гораздо показательнее нная, не затронутая выше сторона в поэзнн Чупрннкн. Нменно он всегда готов нечто раз"ьясннть н доказать, направять на верный путь, язложнть свон убеждення, выставнть то нля нное credo, формулнровать лозунгн н девнзы, сделать выпад протяв ннакомысляіцнх. Поэт становятся публнцястом.

Насколько подходят подобные заданяя к творческям прнемам Чупрннкн, можно не говорнть. Вспомннм только, что стнхотворные маннфесты редко опнраются на поэзню; гораздо чагце — на ряторнку, еслн только не на прозу. Н чнтатель вндел, что рнторнка, развнваясь по стяхотворенням Чупрннкн, доходнт до пределов крайннх, гнперболнческнх.

Что же касается эстетнческого вкуса Чупрннкн, по-

* Даже целых строк: «Ночн тьмяная кнтайка» («O.» 19) н «Ночн снняя кнтайка» («K.» 77); «В бурі, в громі, в льодоломі» («O.» 54) н «Шуму, грому, льодолому» («K.» 86) н т. д.

скольку он отразнлся на содержаннн, то, думается, относяіцнйся сюда матернал позволяет мне без колебаннй употребнть слово аляповатость. Нбо еслн это не аляповато, то я не знаю, что может означать прнведенный эпнтет.

Скудость, рассудочность, рнторнчность н аляповатость — вот в какнх выраженнях прнходнтся характернзовать содержанне стнхотвореннй Чупрннкн 5. Но чтобы этн выводы, а также н сделанные раньше, предсталн перед чнтателем в надлежашем свете, необходнмо от точкн зрення статнческой перейтн к дннамнческой.

* *

Мы не располагалн пронзведеннй Чупрннкн во временн, рассматрнвалн нх как бы созданнымн в однн н тот же момент. Правда, Чупрннка пншет всего лншь несколько лет6, правда, его творческая фнзнономня определнлась сразу, н первая же его кннжка днктует полностью ту характернстнку н те выводы, которые мы далн, рассмотрев всю его поэзню. Но талант его все же в некоторой мере рос, развнвался, эволюцноннровал. На этой стороне дела я н позволю себе остановнться.

Первая кннжка Чупрннкн— «Огнецвіт»—вышла в 1910 г. Характерные прнемы творчества, о которых шла выше речь, здесь все налнцо, но не всегда онн так яркн н упорны, как впоследствнн. Прнтом встречаются н нные. Внднмо, Чупрннка находнлся в полосе колебаннй н нсканнй, пробовал найтн нужные средства для выявлення своего творческого «я», н хотя рнтм сразу определнл путь поэта, но все же нные страннцы намекают как-будто на лабораторный опыт, на практнческую проверку того нлн нного метода, прнема.

Еш,е явственнее этн нскання в содержаннн стнхотвореннй. Умственные н художественные вкусы Чупрннкн, очер-

ченные выше, отчетлнво сказалнсь н здесь, но встречаются пьескн попроше, пообыденнее, есть соцнально-гуманнтарные мотнвы н т. д.

Средн этнх робкнх, нной раз еле заметных попыток яспробовать то тот, то другой путь, есть одна, с которой я хотел'бы ознакомнть чнтателя. Вот несколько стнхотворных отрывков:

Гей, хоч мять, одну хвнлнну Та пожять бн, як захочеш, А не так — наполовнну, Наче ждеш чого і сочнш!.. («O.» 80).

Как же поэт представляет себе эту жнзнь?

Шо там не буде,— співатнмем, гратнмем, ІЦяро на рідній землі працюватнмем Вздовж, і навколо, і вшнр!.. (<О.> 77).

Поэт зовет на село:

Там жввуть такі, як я, Там не знають смутку й жаху, Там кнпять в борні жнття, Повне вільного розмаху! Гей, тудя!.. А об мерцях Мя не будем сумуватя, Покн есть вогонь в серцях, Будем жнтн і співатя! («O.» 43).

Он пншет в стнхотвореннн «Батькові»:

Хто не боровся з ляхою годнною, Шастя не знав в боротьбі, Хай похоронноі', хай лебеднноі' Пісні співае собі.

Батьку! як дуб віковяй над долнною В грізную буряну ніч, не хнлнсь,— Може, хоч мріею, часом хвялвною Будем шаслнві колвсь!.. («O.» 58).

Этй стйхй говорят нам о достойном человеке, мужественном мйроотношенйй, облечены в форму простую й суровую, но полную энергнн, й моглй бы стать началом шйрокого й славного поэтнческого путя... Пролагал Чупрннка тропы й в йных направленйях, но все это глушнлось н отметалось рнтмом, 6йвшйм ключем, й особенностямй, связаннымн с нйм. Это теченйе полновластно воцарнлось в «Огнецвіті», кадалось в глаза своей яркостью й выразйтельностью, й в дальнейшем Чупрннка отдался ему всецело й безоглядно.

Закйпела веселая работа! Стйхййно порожденные прйемы творчества усвайвалйсь, разрабатывалйсь, в поэзйй пролагался новый «бнтнй шлях», проводйлась новая борозда. Все поражало своей небывалостью, неожйданностью, свойм под'ьемом, опьяняло звуком н звучностыо, дышало творчеством, йнйцйэтйвой — й, казалось, конца этому не будет. Кннжка выходнла за кнйжкой *, создавая какой-то празднйк молодых, свежях поэтйческях сйл, чаруя й азумляя своей звуковой жйвопнсью, даря такне цйклы, как «Подзвіння» й такне стйхотворенйя, как «Моя муза» й «Давній образ». В самом содержанйй порой глубоко й страстно звучала одна побочная струяа — та, которая говорвла о смертй. Недочеты? Онй былн все налйцо, но кто хотел йх замечать, когда на глазах у всех рос такой буйный, такой яркчй талант? Казалось, что это детская болезнь, что талант в своем безудержном разввтйй легко все одолеет, все переможет, й вряд лй кто понймэл, что для такого тнпа творчества это роковые, кровно npacymae ему недостаткн.

Но узка была сфера, предоставленная Чупрннке пряемамн й содержаняем его поэзйй. Все скоро было асчерпано, нсхожено во всех направленйях, а затем оставалось только одно — «повторенае пройденного»; для творческой работы, для новых достяженйй уже не было места. Тогда

* «Метеор», «Ураган», «Сон-Трава», «Білнй Гарт».

все яснее сталн проступать в стнхах недочеты, обнаженнее стала плоскость н крнклнвость содержання, несложность этого творчества, н, кндаясь в глаза десяткв н десяткн раз, все это раздражало, утомляло, надоедало. Утомлялн недостаткм, утомляло н все творчество в целом, нбо с гнетуіцйм однообразнем проходнлн перед глазамн чнтателя однн н те же немногочнсленные прнемы, темы, образы, слова давно уже прнмелькавшнеся, потерявшне всякую снлу н власть. Вот кннжка «Контрастн» (1913 г.) —порожденне не творчества, а прнвычных прнемов. Трудно нз нее что-лнбо выделнть, указать, какне пьескн лучше, какне хуже,— так все слнвается в бесцветную, однообразную массу. Творчество Чупрннкн хлынуло, словно вешняя полая вода, н, шнроко разлнвшнсь, стремнтельно убывало, рассудочность выдвнгалась вперед, н, как завершенне этого, в 1913 г. появнлась поэма «Лнцарь-Сам», насквозь надуманная, безвкусная, мертвенная.

Наш обзор художественного путн Чупрннкн доведен до конца. Народная песня сказала правду,— «внсоко сонце всходнть, ннзенько заходнть». Но это — не вся правда; она в том, что солнце взойдет вновь н вновь. Будем помннть, что талант Чупрннкн рос, яскал свон тропы н дорогя, горел творчеством н, лншь дойдя до крайней степенн яркостн н выразнтельностн, подарнв украянской поэзнн ряд прекрасных страннц, достнгнув своего апогея, стал склоняться к закату. Творческнй путь пройден до конца, но пройден, как ннкем нным, н пройден [не бесславно, не бесплодно] 8. Более того: 'кончен путь, но ведь не кончен талант! Содержанне можно углубнть н расшярнть, можно создать для него новые прнемы, новые средства художественного воздействня — лншь бы не замнрал дух нскання, не нссяклн творческне снлы.

[/9/6]

РЭЦЭНЗІІ І НАТАТКІ

КРЕСТЬЯНЯН-ПОЭТ с. д. дрожжнн

(К сорокалетнему юбйлею)

Роднлся Дрожжнн в 1848 г. в Тверском уезде; двенадцатн лет был отвезен в город н отдан в трактнрные мальчнкн; первый раз выступнл в печатн 12-го декабря 1873 года С тех пор неоднократно печатался в лучшнх русскнх журналах 2. Йз сборннков его стнхотвореннй нанболее удачным является нзданный Горбуновым-Посадовым в 1901 г.3

Заннмаясь лнтературой, Дрожжнн вернулся в деревню, где снова взялся за крестьянскнй труд. Это последнее обстоятельство наложнло глубокую печать на его поэзню. «Спелые колосья», «глубокне борозды», красота сельской прнроды, rope н радостн крестьянской жнзнн — вот что составляет основное содержанне его стнхотвореннй. Обладая талантом, безусловно, не крупным, на который к тому же снльное влнянне оказалн другне поэты — Некрасов, Кольцов, Ннкнтнн,— С. Д. Дрожжнн все-такн смог дать н кое-что свое, напр., в областн размеров 4. Главное же достоннство его — в простоте н безыскусственностн. Об этой непосредственностн своего творчества он сам прекрасно сказал в одном нз стнхотвореніій:

В родной деревне я встречаю Весны жнвнтельной прнход, Н еслн птнчка запоет — На песню песней отвечаю.

РОМАН ТРНСТАНА Н МЗОЛЬДЫ В НЗЛОЖЕНЯМ Ж. БЕДЬЕ

Перевод Е. С. Уренйус. Москва, кнйгойздательство К. Ф. Некрасова. МСМХШ. 200 стр., ц. 1 р.

Есть странный цветок, называемый «Нернхонская роза». Высушенный, поблекшнй, он все же ожнвает, едва только коснется воды. Такова н кннга, отмеченная намн в предыдушнх строках: свежестью веет от ее тысячелетннх фраз, вновь коснувшнхся чнтательской душн.

Повесть о Трястане н Нзольде 1 возннкла на основе кельтскнх народных сказаннй н, долго прнвлекая вннманне средневековых певцов, неоднократно подвергалась лнтературной обработке на разных языках. Об этом настойчнвом вннманнн свндетельствует, между прочнм, целый ряд дошедшнх до нас переводов, варнантов н переделок романа. Ж. Бедье попробовал сделать нз ннх сводку, положнв в основу древнейшнй нз взвестных нам текстов2. Ценность достнгнутых нм результатов несомненна. Жаль только, что, выбмрая опнсанне действня любовного напнтка, он не остановнлся на гораздо более тонкой главе нз поэмы Готфрнда Страсбургского. Русскнй чнтатель найдет ее в кннге Куно Франко «йсторня немецкой лнтературы», на стр. 103—4.

Эта повесть формнровалась в ту пору, когда рыцарская культура заканчнвала уже круг своего развнтня я вбнрала в себя новые, ранее чуждые ей элементы. Благодаря этому содержанне кннгн шнре, а язобразнтельные средства разнообразнее, чем можнс было бы предполагать. Говорнт она о страстной, преданной, неотвратнмой н в этой неотвратнмостн трагнческой любвн, формы которой — нзменчнвы, но суіцность — вечна н нензменна. Для

нзображення ее в повестн нашлнсь нужные слова, то трогательные, то нежные, то немного лукавые, но всегда н везде своеобразные. Вся же кннга оставляет после себя столь редкое теперь впечатленне цельностн н благородной простоты. Вот, напрнмер, несколько нзяіцных сравненнй нз нее: «Казалось Трнстану, что долговечный терновнпк с острымн шнпамн н душнстымн лнстамн пустнл корнн в кровн его сердца»,— так повесть опнсывает любовь. «Стрелы посыпалнсь на ннх, как апрельскнй дождь». «Любовь влекла нх друг к другу, как жажда влечет оленя к воде перед смертью». «Дама белее февральского снега» н т. д. Еслн только можно по несколькнм каплям воды составнть представленне о реке, то пусть чнтатель по этнм немногнм словам догадается о характере всей кннгн.

Она — отнюдь не новннка для русской лнтературы. Еіце тряста лет тому назад сутествовал перевод этого романа на русскнй (белорусскнй) язык 3. Теперь, однако, нам не в чем завндовать свонм праіцурам.

[/9/5]

н. м. нмкольскйй. ДРЕВННЙ ВАВНЛОН

Популярно-научные очеркй no йсторйй культуры Сумера

Вавйлона 2 u Ассура 3. С 93 рйс., планом древнего Вавйлона й йсторйческою картою. Нзд. т-ва «Мйр».

Москва 1913 г. 434 стран. Ц. 2 р.

йнтерес современного чятателя к нсторнн мессопотамскйх культур может пйтэться довольно разнообразнымй йсточнйкэмй, устремляться в разлнчных направленйях н на разлнчные предметы. Прйчйною этого является значйтельность й многогранность влйянйя, которое оказалй народы, населявшйе Мессопотамйю4, на цйвйлйзэцйй европейскнх стран. В свое время как Вавйлон.так й окружавшне его областй являлйсь, так сказать, йсторйческйм перекрестком, точкой пересеченйя крупнейшйх путей целого ряда всяческйх культур. Здесь онй встречалясь, сюда несля свой лучшне сокй, которые Вэвйлон перерабатывал, обогаіцал новымй элементамй й гнал во все концы света. На Европу влнянне Вавнлона распространялось, конечно, не прямо, а просачнвая.сь через целый ряд отделявшйх йх культур; поэтому н учтено оно может быть очень неполно й лйшь прнблнзнтельно, что, впрочем, не отннмает у него характер прнковываюшей к себе значнтельностн. Достаточно указать хотя бы на весьма оіцутнтельную завнснмость текста Бнблнн от вавнлонскнх сказаннй. Многне частностн нашей астрономнн носят столь же явственный отпечаток вавнлонского пронсхождення. Все это вызывает у нас прн нзученнн Вавнлопа нечто большее, чем обычный нсторнческнй ннтерес.

Кннга г. Нйкольского, йзвестного спецналйста по данному вопросу, чрезвычайно удачно соедйняет в себе популярность йзложенйя co свежестью фактнческого матернала й высотой своего научного уровня. Автор дает гео-

графнческнй очерк страны, прослежнвает ход развнтня й нсторнческне судьбы народностей, сменявшмхся на ней, опйсывает йх быт, верованйя, государственное устройство, останавлявается на расшнфровке современной наукой дошедшнх до нас клйнообразных надпнсей й проч. Все это язложено хорошям языком, прн почтй полном отсутствйй яностранных слов, что делает кнйгу доступной для всякого рядового чятателя. Много помогут ему й прекрасно подобранные рнсункн; йсполнены онй, впрочем, довольно посредственно. Обіцая внешность кннгн хороша.

\1914]

«ЕЖЕМЕСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛ» 1914 г. № 1 1

Ред.-йзд. Мйролюбов. С.-Петербург, К.лйнскйй пр., 18, уг. Серпуховской.

Цена на 1 г. 4 руб.

Одййм йз нанболее значйтельных явленйй современной обіцественной жйзйй следует прйзнать несомненный рост народной ннтеллнгенцнн, отлагаюіцейся в недрах крестьянства й рабочего класса. Кадры ее неудержнмо н поразнтельно быстро растут, начянают прнобретать определенные очертання, вырабатывать строго ннднвндуальные черты. Обслужввать ннтересы этого нового слоя русской ннтеллнгенцнн, удовлетворять его духовные запросы — вот задача, которую ставнт себе упомянутый в заголовке рецензйй журнал.

Печатаясь в два столбца, экономязйруя на бумаге, он дает за четыре рубля столько же лйтературного матернала, как й гораздо более дорогне «толстые» журналы. Что касается состава сотрудннков, то, судя по проспекту, «Ежемесячный журнал» прнвлек к участйю едва лй не все лучшяе сйлы беллетрнстйКй «реалйстяческого» направлення 2 (к сожаленйю, отсутствует Короленко). Вместе с тем прйглашены й некоторые представятелй «модернйзма» 3, художественная ценность творчества которых нанменее оспоряма. Несколько слабее поставлены отделы публйцйстйкй й лйтературной крнтйкй, но зато есть постоянный популярно-научный отдел, отсутствуюіцнй в другйх толстых журналах. Это новшество сможет по достойнству оценйть нменно демократйческйй чйтатель, для которого журнал является, йной раз, едйнственной духовной пнш,ей, основяым йсточнйком образованйя.

Первый номер «Ежемесячного журнала» закрепляет собою снмпатнн, невольно возннкаюіцне по отношенню к этому прекрасному начннанню. Открывается он рядом хорошях стнхотвореннй 4, далее ндет вереннца рассказова, средн которых есть веідн Вннннченка 6 н Шмелева Нз второй половнны журнала особенно хорошя статьн по научным вопросам 8. Судя по первой кннжке, перед намн — не мертворожденная затея, а жнвое н настоятельно необходямое дело.

Во всяком случае, эта кннжка ммеет свою собственную лнтературную фязяономню, оставляет после себя очень цельное впечатленне н дает основанне счятать суіцествованне «Ежемесячного журнала» далеко не ляшннм.

[1914]

СОБРАННЕ СОЧННЕННЙ К. РЫЛЕЕВА й ОДОЕВСКОГО

Мзд. журнала «Жйзнь для всех» цена 1 р. 50 к.

Кннга стнхотвореннй К. Рылеева, вышедшая под редакцней Ефремова в 70-х годах 2, давно уже стала бнблнографнческой редкостью н мало доступна по своей цене *. Нелегко раздобыть н томнк Одоевского 3, нзданный лет двадцать тому назад журналом «Север». Поэтому можно только прнветствовать мысль дать пронзведення этнх пнсателей в популярном нзданнн. Оно удовлетворнт н естественный пнетет чнтателя к этнм людям, твердым почерком впмсавшнм своя нмена в нсторню Росснн; оно будет небезынтересным н любнтелю культуры 20-х годов прошлого столетня, как новый штрнх, восполняюіцнй обгцую картнну тогдашней «отечественной словесностн»; но в то же время — н это, может быть, главное — оно порадует человека, любяіцего поэзню.

В самом деле, суровые ямбы Рылеева, коснувшнсь обіцественно-полнтйческнх тем, загораются огнем вдохновення н снлой. Образцом могут служнть такне стнхотворенмя, как ода «Гражданнн», «Йсповедь Налнвайкн» н т. д.

Еіце более прнвлекает вннманне чнтателя мечтательная н меланхолнческая муза Одоевского. Все, оставшееся после него, лншь наброскн, черновнкн, отнюдь не предназначавшнеся к печатн. Однако столько в ннх разлнто

* Недавно вышло нсследованне г. Маслова о Рылееве содержашее все его стнхотворення; к сожаленню, оно напнсано слншком громоздко н спецнально. М. Б.

неподдельной поэзнн, так трогательны многне образы н выраження (напрнмер, экспромт о летяіцнх журавлях5), что невольно eine н eine раз перечнтываешь нх, нспытывая чувство н благодарностн н горячей снмпатнн к ях автору.

йзданная «Жнзнью для всех», кннга предназначена для шнрокой публнкн; поэтому стяхотворення, мало характерные для лнтературного творчества обоях пнсателей, выпуіпены равно как н просто слабые пронзведення.

Кннге предпослана статья В. А. Поссе 6, напнсанная добросовестно н популярно. Намболее ценною частью ее являются умело подобранные бнографнческяе сведення о жнзнн обонх пнсателей.

Жаль, что это снмпатнчное нзданне не совсем доступно по своей цене.

[/9/4]

БЕЗУМЕЦ

(Памятй Галйлея)

Есть головокружнтельные высоты. Есть головокружятельные мысля.

Тот, кто знает нх, кто стремятся к ннм, кто любнт ях,— нензменно получает названне безумца.

Даже еслн бы его мыслн былн основаны на несокрушнмых математнческях доказательствах.

Ведь должен же был Галнлей, co временн рождення которого сегодня нстекает 350 лет,— ведь должен же был он торжественно каяться в свонх научных ндеях, как в тяжкнх грехах.

Ведь звучалн же в стенах старннного собора слова: «Я, Галнлео Галнлей, отрекаюсь от всех заблужденяй, нзмышленных мною, н проклннаю нх пред лнцом верных сынов церквн, собравшнхся здесь».

Его утверждення, доказывавшне враіценне землн н неподвнжность солнца, шлн протнв установнвшнхся понятнй н потому былн «безумны».

Но благо тому временн н той стране, в которых появляются такне «безумцы».

Нбо онн прннадлежат к чнслу тех людей, о которых поэт сказал:

Еслн б завтра землн нашей путь Осветнть утром солнце забыло, Тотчас, верно б, весь мнр осветнла Мысль безумца какого-ннбудь! 1

Н «безумец» Галнлей, который после суднлтца в глаза свонм судьям броснл страстное:

— А она все-такя вертнтся! — этот «безумец» пронлзал свонм умственным взором темную даль столетнй н для нас явнлся уже не с позорн'ым клеймом «отступннка», а с светлым лнцом всепобеждаюшей правды.

[/9/4]

«ЕЖЕГОДНЯК ВОЛОГОДСКОЙ ГУБЕРНЙЙ»1

Вышел нз печатн н поступнл в продажу нздаваемый пятый год в гор. Вологде «Ежегодннк вологодской губ.». «Ежегодннк» заключает в себе адресно-справочный отдел на вологодскую губернню н очерк экономнческой жнзнн. В предыдуіцнх нзданнях «Ежегодннка» в последнем отделе значнтельное место уделялось кооперацня. Ныне кооперацня затронута весьма слабо — обстоятельный очерк дан только по мелкому креднту.

ЕЖЕГОДНЙК ГАЗЕТЫ «РЕЧЬ» НА 1914 г.2

Спб., 616 стр., ц. 1 р. 50 к.

С некоторого временн крупнейшнмн органамн современной печатн установлен прекрасный обычай давать (на рубеже двух годов) сборнякн статей, подводяіцнх нтогн только что нстекшему году. Средн этнх сборннков первое место прннадлежнт, бесспорно, ежегодннку газ. «Речь», страннцы которого ухрашены нменамн Мллюков, Шннгарев н проч.

Открывается сборннк статьей Мнлюкова 3, посвяшенной обзору событнй нностранной жнзнн; сосредоточены оне, естественно, на картнне взанмоотношеннй балканскнх народов,— область, в которой Ммлюков является лучшвм спецяалнстом в Росснн. Далее ндет очерк нашей внутренней жлзнн, составленный Гессеном 4. Экономнческнм темам отведены статья Шннгарева (бюджет) н Эпштейна

(банкн н бнржа) 5. По ннородческому вопросу пнсалн Мнлюков, Clemens н проч., остановнвшнеся на крупнейшнх фактах нацнонального суіцествовання поляков, евреев, фннляндцев н украннцев6. Все это выпнсано чрезвычайно сжато, компактно, насыіцено фактнческнм матерналом я обьедннено одной руководяіцей точкой зрення.

Наконец, в «Ежегодннке» есть ряд статей, посвяіценных художественным вопросам Годовой очерк русской лнтературы, сделанный г. Адрнановым, содержнт в себе разбор всего лншь двух ветей 8. С этнм прнмеряет ннтересная обтая часть статьн, трактуюіцая об эволюцнн лнтературных настроеннй, ндутнх в сторону сочного жнзненного реалнзма.

[1914]

ЖЕЛТЫЕ ЦВЕТЫ

Настояіцая статья посвяіцена журналу «Мнкроскоп» *. He о его грубостн н бесцеремонностн по отношенню к местным уважаемым обіцественным деятелям будет ндтн в ней речь. Конечно, печально такое паденне печатного слова,— но ведь на выпады «Мнкроскопа» не прннято оскорбляться. Нет, мы будем говорнть о явленнях нного порядка.

* *

В номере 3 «Мнкроскопа» есть стнхн, начннаюшнеся словамн:

Купец нменнтый Караллн

Поддался нажявы дурману, Он верен еднной моралн: Служн не яскусству — карману. Купец яменятый Караллн

Сменнл на торговлю нскусство й т. д.

Все это, несомненно, грубо, как груба н карнкатура, помеіценная там же, на которой г. Каралля нзображен в прнказчнчьем фартуке н co счетамн в руках. Но что за беда! «Мнкроскоп» может быть н любезен. Едва прошло полгода co временн напечатання этнх пошлостей, как в «Мнкроскопе» (в номере 33) появляется статья, нз которой мы можем узнать, что «публнка ждет не дождется

открытня сезона», что вокруг Волковского театра 2 сосредоточнваются «все чаяння н надежды», н проч. н проч. Оказывается, что средн артнстов г. Караллн «мы встречаем такне нмена, которые могут быть украшеннем для любой театральной труппы». «Премьер..., нмевшнй громадный успех... счнтаюшнйся первым героем-любовннком средн провннцнальных нзвестностей»; «нзвестная провннцнальная артнстка»; «лучшая артнстка в амплуа молодой героннн-кокетт»; «незаурядный любовннк-неврастеннк» ■— вот кто, no словам «Мнкроскопа», прнглашен в труппу г-ном Караллн, которому это «делает много честн», который этнм «может похвалнться».

Н что всего любопытнее, напнсано это в то время, когда новая труппа г. Караллн не успела еіце дать ровно нн одного спектакля. Тіцетно будете вы нскать указаннй на прнчнны, которые создалн столь резкое язмененне натуры г. Караллн, оплеванного в предыдушнх номерах,— такнх указаннй в «Мнкроскопе» нет, но там, в том же номере, нмеется первое за все время сушествовання журнала об"ьявленне Волковского театра.

В № 4 «Мнкроскоп», обраідаясь к труппе Караллн, пнсал:

— Скатертью дорога!

В № 33 он пншет:

— Добро пожаловать!

Бесспорно, этот журнал умеет быть н грубым н любезным.

* *

Однако г. Семеновскому не чужда н дружеская задушевность.

Аккуратно «разнося» чуть ля не все сапожные фнрмы (обг>явлення в «Мякроскопе» не печатаются), кроме фнрмы Дмнтрнева (обг.явлення в «Мнкроскопе» печатает постоянно), он украснл свой 11 № следуюіцнмн строкамн:

«Продаются сапогн всмятку, штнблеты н прочая обувь!.. Сам бы ел, да деньгм нужны! — He только даром, но еіце дается в прндачу по трн рубля денег... Редкнй случай, спешнте! С почтеннем Донцов».

В № 21 карякатура нзображает донцовскнй сапог с расхлябаннымн носкамн. Но вот № 29 «Мнкроскопа»: тут уже картнна совсем нная! «Мнкроскоп» благородно берет под затнту г. Донцова н несколько неожнданно велнчает его не только Ннколаем Алексеевнчем Донцовым, но н просто Ннколаем Алексеевнчем.

В том же номере появнлось об"ьявленне от «Венского магазнна», прннадлежаіцего Донцову.

* *

Еш,е однн случай того же порядка. Был в Ярославле владелец разлнчных предпрнятнй некнй г. Новнков. Обьявлення о ннх печатаются в «Мнкроскопе», начнная с 12 №. А уже в № 17 «Мнкроскоп» благородно выступнл в зашнту своего давальца.

Дело в том, что г. Кузнецов, доставляюіцнй справкн о солндностн н креднтоспособностн разлнчных фнрм, ответнл на однн запрос, что предпрнятня г. Новнкова сушествуют лншь на бумаге. Редакцня «Мнкроскопа», понятно, не стерпела. В № 17, как уже отмечалось, появнлось опнсанне всего дела с перепечаткой документальных данных й проч. Статья заключается следуюіцнм трогательным выпадом по адресу г. Кузнецова:

«Н этакнм господам доверяют столь серьезное дело! Какая же цена тем сведенням о креднтоспособностн, которые дает этот ннстнтут?»

Ответ на вопрос ясен, н «Мнкроскоп» не долго танл его. В следуюіцем же номере (т. е. в 18) можно узнать, что «конечно, справкам этого мнлого учреждення цена грош». Журналу только «грустно то, что креднтоспособ-

ность любого делового человека, креднтоспособность фнрмы, а с нею н ее будуіцего благосостояння находнтся в завнснмостя от подобных ннстнтутов я гг. Кузнецовых». Конечно, трудно сказать, что значнт по-русскн «креднтоспособность... будуіцего благосостояння», но зато все остальное содержанне статьн совершенно ясно н недвусмысленно.

В № 20, следовательно, через номер,'снова статейка, снова документы, снова заіцнта предпрнятнй г-на Новнкова. В № 21 то же самое. Чнтаешь — н глазам не верншь: какое отношенне к задачам сатнрнческого журнала нмеет поддержка коммерческнх ннтересов отдельных лнц? Но уднвленне еше более возрастает, когда развернешь № 31 «Мнкроскопа».

Две громадные статья, в несколько сот строк каждая, нсследуют лнчность некоего «господнна Нкса». Оказывается, что «появленне этого человека в публнчных местах всегда сопровождается возгласамн: «Жулнк! Афернст!» Оказывается, что г. 14кс создал целый ряд дутых предпрнятяй, где в конторе сндят «людн с подозрнтельнымн очертаннямн лнц, добрая половнна которых уволена нз разных учрежденяй за разного рода н сорта мошенннчества». Оказывается, что г. І4кс когда-то «сорганнзовал шайку деревенскнх парней, которые по ночам ломалн на кладбніце надмогнльные кресты, решеткн, памятннкн н т. д. с той целью, чтобы у г. Йкса много заказов было». В настояшем же г. Нкс «устронл рекламное заведеняе», прнчем у этого господнна, кроме того, «нмеется даже где-то, кажется, на Федоровской улнце, несуіцествуюш,нй чугунолятейный завод».

А в № 32 «Мнкроскоп» в столь же пространной статье вновь возвраіцается к этой темё, вновь говорят о несутествуюіцем чугунолнтейном заводе н владельцем его называет Новнкова.

І4так, «господнн І4кс» — это Новнков. А потому, кого же заттцал совсем ете недавно «Мнкроскоп»? По своему

собственному прнзнанню — жулнка, афернста н проч. Но теперь он негодует: н в 33, н в 36, н в 39, н 44 №№ журнала красуются статьн, заметкн я карнкатуры, направленные протнв Новнкова. 14 нн разу не вспомннл «Мнкроскоп», что ведь ннкто нной, как он, поддержнвал н зашніцал г. Новнкова, который, между прочнм, с некоторого временн перестал давать в «Мнкроскоп» свон об"ьявлення. Это обстоятельство н является пограннчным камнем между двумя столь разняшнмнся оценкамн Новнкова: когда печаталнсь обгявлення, его заш.нш.алн н поддержнвалн; когда обьявлення нсчезлн, «Мнкроскоп» заявнл, что его протеже — «жулнк н афернст».

* *

Был в Ярославле неосмотрнтельный человек г. Бобрннов, владелец «Рекорда» н «Забавы». Он нмел неосторожность не печатать об-ьявленнй в «Мнкроскопе»;что было дальше, чнтатель может н сам безошнбочно угадать: началась беспотадная травля обонх предпрнятнй. В № 5 целый ряд заметок направлен протяв «Забавы». В № 6 — статья н заметкн протмв «Рекорда». В № 7 — снова статья о нем, но уже много больше. В № 8 — выходка протнв «Забавы». С завндной аккуратностыо, нз номера в номер, преследует «Мнкроскоп» свою цель, нзветая, что «только с чужой фнзнономней‘можно ндтн в «Забаву» — побьют, не жаль будет» (№ 5); что «не всякнй прнтон называется... «Забавой» (№ 5); что «спецналнсты по устройству дебошей н драк предлагаются электротеатром «Забава» (№ 8); что в «Рекорде» вместо фойе н зрнтельного зала — клетушкн, так что «парнтся ярославская публнка чутьчуть не до обмороков», «снднт друг на друге», «в узкнх корндорах жмет друг нз друга масло» (№ 6) н т. д. н т. д.

Нтак, «Рекорд» н «Забава» встречаются во всех отделах «Мнкроскопа» — нх нет лншь в отделе платных обь-

явленнй. Ho энергня «Мнкроскопа» не нссякает: в №№ 12, 13, 14, 15 — везде н всюду вы натыкаетесь на «Рекорд», преследованне которого становнтся едва лн не главной задачей журнала.

Н вдруг...

Н вдруг на страннцах «Мнкроскопа» в № 19 появляется первое обьявленне от «Рекорда» н не сходнт в следуюшнх номерах. Конечно, старых речей о «Рекорде» н в помнне не стало. Наоборот, начнная co следуюшего же номера (т. е. № 20), в тексте «Мнкроскопа» мы встречаем, напрнмер, мненне, что «горькая участь обывателей ...отчастн может быть облегчена... нзвестнем о предстоятей гастролн у нас нзвестной молодой певнцы русско-цыганскнх песен», которая «гастролнровать будет в местном театре «Рекорд». Далее «Мнкроскоп» счнтает нужным «отметнть, что певнца обладает краснвым голосом» н что «песнн в ее нсполненнн отлнчаются' ннтересною н орнгннальною колорнтностыо».

Непосредственно вслед за этнм (в № 21) отмечено ете одно событне: «В субботу, 29 нюня, в летнем театре «Рекорд» выступнт с собственнымн картннамн нзвестный артнст-кннодекламатор С. А. Акарскнй».

Двнгаясь в этом направлення, «Мнкроскоп» возвышается до нстянно художественных мест; вот, напрнмер, как напнсана статейка, озаглавленная «В «Рекорде» н помеіценная в № 34 «Мнкроскопа»: «Электротеатр «Рекорд уже перешел в знмнее помешенне на Власьевской улнце. Помеіценне отделано краснво н co вкусом. Увелнчено фойе. На стенах масса художественных, большей частью даже орнгннальных, картнн. Фойе утопает в цветах, статуях н зеркалах. Весь зал залнт огнямн. Расшнрен н зрнтельный зал. Надо думать, что вновь открытый театр г. Лнбкена «Волшебные грезы» серьезным конкурентом «Рекорду» не будет».

* *

Можно прнвестн еше ряд фактов, аналогнчных только что указанным. Но статья н без того уже разрослась. Впрочем, вот одна коротенькая н несложная нсторнйка.

В № 12 «Мнкроскопа» появнлась заметка следуюшего содержання: «Ловкость по открыванню кабаков, полученню разрешення на открытне! Громадный опыт — открыт уже третнй кабак! Справнться у владельцев «Прагя».

А в № 15 можно уже найтн обьявленне от всех трех кабаков, в том чнсле н от «Прагн». Дальше все ндет обычным порядком, т. е. нападок на кабакн нет, но обтьявлення от ннх есть. Впрочем, отнюдь не прнпнсывая себе дара пророчества, можно бы, конечно, сказать это, даже не заглядывая в «Мнкроскоп».

* *

Ярославская публнка узнала «сатнрнческнй журнал» г. Семеновского. Ярославль оказался негостепрннмным для «Мнкроскопа». Теперь этот «орган» перенес свою «деятельность» в Рыбннск.

\1914\

A. H. АФАНАСЬЕВ. НАРОДНЫЕ РУССКМЕ ЛЕГЕНДЫ

Редакцйя й предйсловйе прйв.-доц. С. КШамбйнаго К.-во «Современные проблемы». Москва. 1914 г.

316 стр. ц. 1 р. 25 к.

«Кроме нзвестных русскнх народных сказок, вторым замечательным нзданнем Афанасьева было собранне легенд, к сожаленню, потом, по цензурным прнчннам, не повторенное н ставшее бнблнографнческой редкостью»,— так пнсал Пыпнн в своей капнтальной «йсторнн русской этнографнн» 2 об этой ныне перензданной кннге. Прн всей своей ценностн она, однако, не может нзбежать одного весьма суіцественного упрека, а нменно упрека в чрезмерной разнокачественностн собранных в ней матерналов. Подавляюшее большннство нх запнсано в велнкорусскнх губернмях, но встречаются запнсн н украннскне, н белорусскне, пронзводяіцне впечатленне какнх-то пестрых заплат, вшнтых в основную ткань сборннка. Лнца, запнсывавшне легенды, пользовалнсь прн этом далеко не тожественнымн методамн, так что в кннге есть н явные пересказы слышанного свонмн словамн (таковы, напр., многочнсленные запнсн Даля), н матерналы, фонографнческн передаюіцне речь рассказа (см., напр., запнсь Дмнтрнева). Наконец, наряду с современнымн легендамн, полученнымн нз уст народа, помешены легенды, занмствованные нз древнерусскнх сборннков. Последнее, впрочем, очень скраснло разбнраемую кннгу.

Переходя к блнжайшему рассмотренню ее, отметнм, прежде всего, помеіценные в конце любопытнейшне параллелн к русскнм легендам, взятые нз западноевропейской сказочной лнтературы. С другой стороны, преднсловне прнв.-доц. Шамбннаго дает сжатый обзор научных

теорнй, последовательно выдвнгавшнхся для уяснення разлнчных темных вопросов в областн легендарного эпоса. Это, конечно, повышает научную ценность несколько обветшалой в данном отношеннн кннгв г. Афанасьева. Однако научной стороной далеко не нсчерпывается весь ее ннтерес: не меньшее значенне нмеет, на наш взгляд, она н с точкн зрення чнсто лнтературной. Ннтерес тех нля нных моральных проблем, представляютнх нз себя центральное ядро едва лн не в каждой легенде, своеобразне в нх постановке н способах решення — все это заставляет чнтателя не жалеть о временв, потраченном на ознакомленне с кннгой. Еш,е более подкупает самая манера рассказа, полная какого-то стнхнйного простодушня, порой подчеркнутого столь же простодушным лукавством нлн прнукрашенного неожнданным юморнстнческнм эпязодом. Надо думать, что разбнраемая кннга удовлетворнт н взрослого, н малолетнего чнтателя.

[1914]

РАБМНДРАНАТ ТАГОР. ГМТАНДЖАЛН (ЖЕРТВОП ЕСН М)

Перевод под редакцйей Ю. Балтрушайтйса, с портретом Р. Тагора, работы Ротенштейна.

ХХІ-\-126 стран. Нзд<анйе> В. Португалова. М. 1914 года.

В нашя днн, столь богатые поэтамн н столь бедные поэзней, становятся особенно дорогн кннгн вроде той, которая отмечена в заголовке предлагаемого разбора 1. Автор ее — знаменнтый нндусскнй поэт, прн посредстве англнйской лятературы нашедшнй себе чнтателей н в Европе, а ныне, в довершеняе, увенчанный прнсужденнем Нобелевской премнн 2. Это последнее обстоятельство возбуднло уснленный ннтерес к поэзіін Тагора н вызвало перевод целого ряда его кннг на европейскне языкн, в том чнсле н на русскнй. Представляется вполне уместным обратнть вннманне чнтателя на однн нз такнх переводов, недавно появнвшнйся на нашем кннжном рынке.

«Дай мне сделать жнзнь мою простой н прямою, как тростннковая свнрель, чтобы Ты ее наполннл музыкой»,— проснт нндусскнй поэт в одной нз свонх песен-молнтв. Эта молнтва нсполннлась по крайней мере в одном отношеннн,— нменно по отношенню к творчеству Тагора. Прн всей своей фнлософской значнтельностн оно настолько просто н прямо, настолько напомннает нгру тростннковой свнрелн, что не уднвляешься, чнтая такне слова ннтеллнгента-нндуса 3: «Мы называем наше время эпохой Рабнндраната... Нн однн поэт в Европе не славнтся так, как славнтся он средн нас... Песнн его поются от запада Ннднн до самой Бнрмы, всюду, где только говорят на бенгальском наречнн».

Продолжая свою характернстнку, отметнм ете красоту н обнлне сравненнй в поэзнн Тагора, орнгннальных, но

отнюдь не вычурных. В блнжайшее рассмотренне его стнля мы, однако, не войдем, так как разбнраемая кннжка не дает для этого необходнмого матернала, являясь переводом с англнйского перевода.

Что касается содержання стнхотвореннй, то оно почтн всегда снмволнчно. Однако этн снмволы не носят характера ребусов, решеняе к'оторых лншь раздражает чнтателя, отннмая у него время н нн малейше не углубляя темы пронзведеняй. Наоборот, снмволнка Тагора реалнстнчна, одета жнвою плотью н кровью, она всегда нмеет некоторый реальный, конкретно-жнтейскнй смысл; но сквозь него постоянно просвечнвает нное содержаняе с граннцамн, трудно определямымн, а потому без конца влекушнмн н расшнряюіцнмн мысль. Это н является тем плюсом, который высоко подннмает поэзяю Тагора над нскусством только реалнстнческнм.

Темы веш.нц, собранных в этой небольшой княжке, ямеют релнгнозно-фялософскнй характер. Но нестреноженная мысль свободно чувствует себя средн ннх, нбо нм прндан совершенно особенный уклон. Вот краткнй образчнк того, как пншет нндусскнй поэт:

«Оставь этм гнмны я песнопеняя н перебяранне четок. Кого славословншь ты в этом уеднненном, темном углу храма с наглухо закрытымн дверямн? Открой глаза, н ты увндншь, что твой бог не перед тобой. Он там, где пахарь вспахнвает твердую почву н где стронтель тропннок разбявает камнн. Он с ннмн в солнце н лнвень, н его одежды покрыты пылью. Сбрось с себя святенный плаш н, подобно ему, спустнсь на пыльную землю. Очннсь от свонх созерцаннй н отложн в сторону цветы н фнмнам! Что за беда, еслн порвется н нспачкается твоя одежда? Встреть его н пребудь с ннм, трудясь в поте лнца своего!»

В заключенне отметнм, опнраясь на компетентную оценку г. Днонео 4, что русскнй текст достаточно блвзок к своему нсточняку — англнйскому переводу.

ТЕОФНЛЬ ГОТЬЕ. ЭМАЛЯ Н КАМЕН

Псревод Н. Гумйлева. Нзд-во М. В. Попова, вл. М. А. Ясный 248 стр. Ц. 1 р. 50 к.

Колнчество стнхотвореннй, .переведенных нз Т. Готье на русскнй язык, очень незначнтельно. Несколько пьесок перевел Греков, еіце меньше—В. Брюсов Еслн сюда прнбавнть еднннчные переводы двух-трех другнх пнсателей 2, то этнм будет нсчерпано все, что нмелось до снх пор в русской лнтературе. А между тем Т. Готье заннмает одно нз самых почтенных мест во французской поэзнн. Поэтому можно лншь прнветствовать попытку Н. Гумнлева познакомнть нашу чнтаюшую публнку с совершеннейшнмн пронзведеннямн этого «ювелнра слова».

Вместе с этнм следует отметнть нзвестное духовное сродство французского поэта н его русского переводчнка. Н тот, н другой прежде всего — эстеты, тонкне ценнтелн формы. Главное достоннство стнхотвореннй Т. Готье, как нзвестно, заключается в нзяіцестве отделкн всегда безукорнзненного стнха, в нзысканностн выраженнй; к этому стремнлся предпочтнтельно перед всем другнм сам автор, это же ценнлн в нем крнтнка н чнтателн, н нменно эта черта творчества Готье нашла себе в переводах Н. Гумнлева нанболее вннмательное отношенне.

Но прн всем том разбнраемая кннга нмеет одян убнйственный недостаток: то, что в ней нскусно, в то же время н весьма нскусственно. В ней очень много мастерства н очень мало поэзнн. В ее тіцательно отточенных стнхах не чувствуется «веяння духа жнвого», все онн краснвы, но холодны. Н в этой черте мы опять встречаемся с созвучнем талантов автора н переводчнка. Перед намн здесь не

недостаток перевода, а любовно выдержанное характернейшее свойство пронзведеннй Т. Готье, который даже возвел его в поэтнческнй канон:

Нскусство тем прекрасней, Чем взятый матерьял Бесстрастней:

Стях, мрамор нль металл 3,—

так пнсал Готье в своем знаменнтом программном стнхотвореннн. Его кннга н есть жертва на алтарь этой бездушной красоты.

Что касается отдельных промахов переводчнка, то можно нной раз посетовать на него за стремленне к буквальной передаче подлннннка. Фраза «Н дьявол кожу ей дубнл» 4, употребленная прн опнсаннн Кармен, очень блнзка к орнгнналу, но в то же время н очень смешна.

Нздана кннга довольно нзятно.

[1914]

КРЫМ

Путеводйтель. Крымское обіц<ество> естествойспытателей й любйтелей прйроды. Сймферополь,

686—IV стр., ц. 2 р.

Громадный прнток прнезжей публнкн, в нные времена года буквально наводняютей южный берег Крыма, вызвал на свет целый ряд путеводнтелей по Таврнческому краю Во всех нх, однако, преобладало стремленне удовлетворнть ннтересам ляц, прнезжавшнх лечнться, нлн, во-вторых, желавшнх просто провестя весело время средн прекрасной крымской прнроды. Ннтересы же экскурснонные отходялн на второй план, а то н совершенно не прнннмалнсь в расчет. Чтобы понять это, достаточно вспомннть, нз кого слагалась до самого последнего временн главная масса прнезжавшей в Крым публнкн. Но ныне положенне веіцей суіцественно нзменнлось. Наплыв экскурсантов, возрастая нз года в год, достнг цнфры чрезвычайно крупной, для многнх даже неожнданно крупной. Достаточно указать, что одно только Ялтннское отделенне Крымско-Кавказского горного клуба «устранвает за сезон 700 экскурснй, чнсло участннков которых колеблется от 15 до 20 тысяч» (см. Крым, стр. 339). А сколько экскурснй совершается помнмо Ялтннского отделення клуба! Поэтому потребность в путеводнтеле, который ннтересы экскурснонного дела положнл бы во главу угла, выдвннул бы нх вперед, оіцушалась довольно остро. Указанной потребностн отчастн удовлетворял путеводнтель, составленный г. Меркуровым, но нзданне это, во-первых, уже разошлось без остатка н к тому же, во-вторых, было предназначено нсключнтельно для пешеходных экскурснй. С тем большнм вннманнем следует отнестнсь к путеводнтелю, названне которого

проставлено в начале нашен рецензнн: он составлен по чрезвычайно шнрокому плану, прн разработке которого запросы экскурсяонного дела былй поставлены, бесспорно, в первую очередь.

Путеводвтель этот является результатом коллектйвного труда очень шнрокого круга лйц; каждый уголок Крыма опясан непременно кем-нвбудь йз местных людей, знаюіцнх его основательно й детально; в составленнн путеводвтеля участвовало несколько десятков человек. Однако вся эта работа была вдввнута в одне й те же, твердо очерченные гранвцы й, очевндно, подверглась тіцательной редакцйонной отделке, так как кнвга оставляет очень цельное впечатленйе. Нзбегнув, таквм образом, обычной в подобных случаях пестроты, разногласяцы й несоразмерностй в отдельных частях, она дает столь подробные, точные н полные сведення, о которых едвнолйчные составятелй й мечтать бы не МОГЛЙ.

Однако этй сведенвя (справочного характера) отнюдь не нсчерпывают всего содержання путеводвтеля: в нем есть несколько глав, предназначенных спецйально для экскурсантов й составляюіцйх, вместе с указанным выше матерналом, заключйтельную, т. е. «прйкладную», часть этого ценного йздэнйя. Но едвг лй не столько же места занял помеіценный впередв ее научный отдел, сложйвшнйся йз ряда работ, всследуюш.йх Крым в самых разнообразных отношенйях. Этот отдел следует тем более подчеркнуть, что в другнх путеводйтелях он отсутствует йлй заннмает до смешного незначнтельное место (напр., в путеводйтеле г. Москвнча всего только 5 стр.). Ознакомйвшйсь, тэкйм образом, с обш.ей распланйровкой разбнраемого йздэнйя, перейдем к более прнстальной а подробной оценке каждой частч его в отдельностй. Начнем co сведенйй, ймеюшнх справочный характер, то есть с матернала, помешенного во втором отделе путеводнтеля.

Опчсательная часть его развертывается, постепенно

передвнгаясь с севера на юг н нмея прн этом опорнымн точкамн поселення городского характера. Пряступая к опнсанню какого-лнбо города, составнтелн кннгн дают сведення о местных гостяннцах, ресторанах, столовых, о средствах передвнження, говорят о сравннтельном нх удобстве, о ценах на ннх н т. п. Затем следует обтнй очерк города, указываются его достопрнмечательностн, требуюшне осмотра, сообіцаются краткне нсторнческне данные. Дальше опнсывается прнлегаюіцнй к городу район, отмечаются нанболее подходяшне путн сообіцення, говорнтся, что в нем заслужнвает вншлання. Так, ндя от города к городу, огшсанне доходнт до южного берега Крыма, обрнсованного с нанбольшей подробностью н в самых разнообразных направленнях: н co стороны моря, н по всевозможным сухопутным путям, просто передвнгаясь от одного населенного пункта к другому. В результате занотованы даже крошечные дачные поселення, а такне места, как Ялта, Алупка, Новый Снменз, Гурзуф, Алушта, Отузы н Судак, опнсаны детальнейшнм образом н во всяком случае более подробно, чем в нных аналогнчных нзданнях. (Нз более северных пунктов составнтелн особенно тшательно остановнлнсь на Феодоснн, Евпаторнн, Саках, Севастополе н Карасу-Базаре2).

Лнца, едуіцне в Крым с целью поселнться там на более нлн менее долгое время (то есть главным образом больные), найдут в этом отделе путеводнтеля весь необходнмый матернал для предварнтельного выбора местожнтельства. Здесь указаны клнмат данного уголка Крыма, заш.нш,енность от ветров, состоянне почвы, солнечность, блнзость к морю, качества пляжа н прнспособленность моря для купанья, блнзость населенных центров, аптек, почтовых учрежденнй, стонмость н характер средств передвнження, места для прогулок н развлеченнй. Указываются цены разлнчных дач н комнат, полных панснонов я обедов, говорнтся о нх сравннтель-

ных достоннствах н о колебаннн цен во время разлнчных сезонов.

Однако значнтельная часть этнх же самых сведеннй может оказаться весьма небесполезной н для экскурсантов, a то н прямо необходнмой нм. Тут можно нередко встретнть указання, даже спецнально предназначенные для ннх: таковы, напрнмер, указанвя столовых н гостнннц, где для экскурсантов делается скндка, указання помешеннй, где онн могут останавлнваться бесплатно, н т. п. Но в кннге есть несколько глав, уже нсключнтельно служаіцнх ннтересам экскурсантов, прнчем главы этн нграют в путеводнтеле очень заметную роль.

Справочный отдел его н начянается, собственно, с чнсто экскурснонной статьн, заслужнваюіцей всяческого вннмання по тем, так сказать, «ннструкторскнм» сведенням, которые она дает. Называется она «Экскурсян (Обтне указання, маршруты)». Здесь говорнтся о способах передвнження по Крыму н о прнгодноств нх для той ялн нной целв, говорнтся о местах для ночлега, о нанболее практнчных вндах снаряження н отправкн в путь, прнводятся основные маршруты как для пешеходных, так н экнпажных экскурснй, даются, наконец, сведення о местных экскурснонных органнзацнях, у которых можно найтн помоіць н поддержку. Статья полна массой мелкнх, но весьма ценных по своей практнчностн советов н указаннй, являясь, очеввдно, результатом обшнрного опыта в этой областн. 0 значеннн данной главы для каждого экскурсанта нечего, разумеется, н говорнть.

Ценны для этого рода чнтателей н главы: «Экскурснн нз Ялты» н «Экскурснн нз Алушты». В первой, после сведеннй о Ялтннском отд. Кр.<ымско>‘Кавк.(азского) горн.(ого) клуба, конторе горных экскурснй Я. Бебеша н экскурснонном бюро д-ра Вебера даны XIX маршрутов, подробно опнсываюшнх весь путь, отмечаюіцнх все повороты, указываютнх, где н на-

сколько следует остановнться н на что обратнть вннманне. Тут же помешена н таблнца условных знаков, которымн горный клуб разметнл тропянкн, чтобы нельзя было сбнться с путн. В главе «Экскурснн нз Алушты» не дано такой сернн маршрутов, а вместо того опясано несколько основных направленяй н указаны затем разлнчные ответвлення ях в те нлн нные стороны. Но как там, так н здесь нзложенне тіцательное, подробное н создаюіцее весьма определенное впечатленне деловнтостн. Вы чнтаете, напрнмер, после нзвозчнчьей таксы краткую пометку: «следует торговаться» нлн встречаете совет: «отправляясь на эту ropy, беряте с собой воду, потому что там ее нет». Конечно, все это мелочн, но сквозь ннх просвечнвает жнвая заботлнвость, н это как-то само собой начннает вселять доверне к составнтелям кннгн, помнмо всякях соображеняй о том, что онн — местные людн, с шнрокнм экскурснонным опытом н т. д.

Однако до снх пор мы касалнсь нсключнтельно второй, последней частн путеводнтеля. Нам остается рассмотреть те 300 страннц, которые помешены впередн н посвяіцены научному опнсанню Крыма н его прнроды. Этот отдел не нужен больным, он нзлншен в столь крупном масштабе н для фланнруютнх турнстов, но он сослужнт незаменнмую службу для экскурсанта, задаюіцегося в чнсле прочнх н образовательнымн целямн. Руководнтелям же экскурснй во всяком случае следует ознакомнться с этнм отделом. Нз статей, собранных здесь, ляшь очерк, посвягценный Черному морю, найдет сравннтельно узкое прнмененне, хотя, напрнмер, прн осмотре Севастопольской бнологнческой станцнн без него не обойтнсь, да н в другнх случаях он также может понадобнться. He столь настоятельна необходнмость н в очерке местной фауны. Но геологнческнй очерк Крыма, опнсанне его растнтельностн, нсторнко-археологнческнй обзор, занявшнй 127 стр., наконец, очерк местного населення * —

* Статья о клнмате Крыма чрезвычайно важна для дачнлков я больных.

вот те отделы, которых руководнтель экскурснн не может не знать. Этн сведення даны в внде полном, законченном н научно-снстематнзнрованном. Все очеркн достаточно популярны.

Что касается нллюстрацнонной стороны путеводнтеля, то она поставлена также очень шнроко, заключая в себе 15 карт, 9 планов, панораму Южного берега, свыше 200 нллюстрацнй в тексте н 20 — на меловой бумаге. Последнне прекрасны. Рнсункн в тексте недурны, н еслн попадаются недостаточно отчетлнвые, то есть немало н бесспорно хорошнх. Нздана кннга скромно н опрятно, почтн без опечаток, на хорошей бумаге н сброшюрована в нзяіцный н компактный том. Цену, прнннмая во вннманяе колнчество страннц, следует прнзнать умеренной.

В заключенне мы должны прнзнать, что путеводнтель, о котором ндет речь, нмеет свою собственную фнзнономню. Этому способствовалн как способ его составлення, так н налнчность многнх крупных отделов, отсутствуюіцнх в другнх путеводнтелях. Этн отделы былн вызваны могучнм ростом экскурснонного двнження в Росснн н предназначены для удовлетворення его запросов. Вот почему этот путеводнтель мы решаемся назвать экскурснонным по пренмушеству. Но благодаря его обшнрностн н все нные его отделы дают ннкак нн меньше сведеннй, чем другне аналогнчные нздання. Крупных недочетов мы в нем не находнм. Н, наконец, как бы нй оценнвать его, а лучшего путеводнтеля, особенно для экскурснонных целей, мы в настояіцее время не нмеем. Это послужнло прнчнной столь подробного разбора данной кннгн. Колнчество экскурснй, направляюш.нхся в Крым, громадно, возрастает с каждым годом, а удачный выбор путеводятеля может сыграть для плодотворного течення нх весьма крупную роль.

[19t4\

Н. СНЕССАРЕВ. МНРАЖ «НОВОГО ВРЕМЕНМ»

С.-Пет. 1914 г. стр. 135. Ц. 1 р. 25 к.

Н. Снессарев — бывшнй сотрудняк «Нового временн» выгнанный оттуда я благодаря этому сгораюіцнй желаннем поведать, так сказать, «всю подноготную» о руководнтелях газеты. Занявшнсь публнчным перемываннем чужого грязного белья, он сообіцает немалое колнчество достаточно жнвопнсных фактов, характернзуюіцнх этях господ. Однако нменно в эту область мы не последуем за ннм, предпочнтая сосредоточнть вннманне чятателя нсключнтельно на обшественной стороне явленнй, опнсанных в кннге полупочтенного автора.

Так, напрямер, мы узнаем, что тяраж «Нового временн», резко упавшнй еше в эпоху освободнтельного двнження, ннкогда уже не мог достнгнуть с тех пор своей былой высоты; хозяйственные устон <газеты> совершенно расшаталнсь, н в 1911 г. на ней лежало чнстого долгу 700 с лншннм тысяч рублей. Ввнду этого нздательство было передано в рукн товарнтества, образованного нз сотрудннков «Нового временн» н некоторых полнтнческнх деятелей (в том чнсле н гг. Гучкова н Шубннского). Однако н эта попытка поправнть дело не удалась: тнраж газеты продолжает падать, что ведет ее к неязбежному краху.

Еіце серьезнее тот глубокнй внутренннй развал, который окончательно подрывает всякую возможность вновь поставнть на ногн «Новое время». Такому столпу газеты, как М. Меньшнков, третья часть сотрудннков не подает рукн. «Меньшнков ненавндел Гучкова...»

«Гучков презнрал его, что неоднократно высказывал, не стесняясь» н проч. «Совершенно открыто «Новое время» прнняло участне в бнржевой нгре н в оплачнваемых фннансовых комбннацнях». Наконец, г. Снессарев взлагает нсторню подкупа газеты обшеством Марконн 2, прнчем «Новое время» должно было актнвно выступнть в заіцнту передачн одной телеграфной концесснн в рукн этого обіцества, что н нсполннло, напечатай ряд статей требуемого направлення.

Былм у «Нового временн» н еш,е некоторые дела того же рода, подробно опнсанные г. Снессаревым, но мы нх не коснемся: н без того ясно, что для «Нового временн» уже вырыта могнла.

[1914]

«ЖАТВА»

Сборнйк, К.Н. V. Москва. стр. 353. Ц. 2 руб.

Сборннкм «Жатвы» вот уже несколько лет как выходятне в Москве, не создалн, правда, себе скольконнбудь громкой нзвестностя, но все же заслужнвают быть отмеченнымн средн ряда яных современных альманахов. Выделяются онн, прежде всего, свонмн целямн, основная нз которых — дать возможность начннаюшнм пнсателям выступііть в печатн. В этом направленнн за «Жатвой» уже чнслятся некоторые заслугн; так, напрнмер, благодаря ей выдвннулся даровнтый С. Верхоустннскнй. К сожаленню, в последннх сборннках «Жатвы» эта задача отступает на задннй план. Но некоторую орнгянальность онн все же сохраннлн, что достягается своеобразным подбором матернала: нменно, кроме обычной в альманахах художественной прозы н реже встречаютнхся стнхов, «Жатва» дает еіце статьн по лнтературной крнтнке, вопросам театра н жнвопнсн н, наконец, нмеег обшнрный бнблнографнческнй отдел.

Все это мы находнм н в разбмраемой кннге «Жатвы». Открывается она стнхамн Бальмонта н начіінаюіцего поэта Н. Бернера.

Далее ндет художественная проза — самый слабый отдел во всем сборннке. Конечно, повесть Г. Чулкова «Сатана» прочтется с ннтересом, но этот ннтерес будет вызван достоннствамн чнсто внешнего характера: заннмательностью фабулы, характером среды, нзображенню которой посвяшена повесть (действне все время враша-

ется около разлнчных дельцов послереволюцнонной реакцнн).

Рассказ В. Сахновского «Холодный дом» таков, что ннчего особенно дурного нлн особенно хорошего о нем сказать невозможно. Наконец, есть еше «пснхологнческнй этюд» Е. Курлова под заглавнем «Палач». Повествуется здесь о том, как одна женіцнна, чтобы спастн мужа от смертной казнн, отдалась палачу н вслед за тем узнала от него, что ее муж за день до этого казнен. Быть может, этюд г. Курлова явнтся прекрасной темой для кннодрамы в 3000 метров, но к пснхологнн он во всяком случае ннкакого отношення не нмеет.

Впрочем, центр тяжестя кннжкн не здесь: он — в статье Е. Архнпова, вскрываюіцей мнровоззренне Баратынского 2; в нсследованнм пнсем Чехова, сделанном Ю. Соболевым; в продуманных, тіцательно выпнсанных бнблнографнческнх оценках (отметнм г. Бернера); в статье С. Глаголя о новейшнх теченнях в жнвопнсн н Е. Наумова «О жнзнн н смертн театра». Пожалуй, даже в ннтересных, но весьма оспорнмых мыслях безвременно умершей поэтессы Н. Львовой 3 о женском творчестве.

Наконец, в сборннке помешена любовно составленная Е. Архнповым «Бнблнографня Мннокентня Анненского» — пнсателя, вообіце пользуюш.егося здесь большнм вннманнем.

[1914]

ПОЛНОЕ СОБРАНЙЕ СОЧЙНЕНЙЙ Е. А. БАРАТЫНСКОГО

Том первый. Под редакцйей й с прймеч. М. Л. Гофмана Нзданйе разряда йзяіц. словес. Нмпер. Акад. Наук.

Стр. ХС-}-336; ц. / р., в перепл. / р. 25 к.

СОБРАНЙЕ СОЧЙНЕНЙЙ

Е. А. БАРАТЫНСКОГО Й Д. В. ВЕНЕВМТЙНОВА

Нзд. «Жйзнй для всех», стр. 366, ц. I р. 20 к.

Средн поэтов, одновременно с Пушкнным выступнвшнх в лнтературе, Баратынскому, по всей справедлнвостн, прннадлежнт первое место. Поэт, поражаюшнй сжатостью стнха, точностью эпнтета, нзяшной афорнстнчностью нзложення, поэт, влекуіцнй к себе неустанной работой мыслн, всегда глубокой н значнтельной,— он сляшком долго был пнсателем для немногнх. Надеемся, что прекрасно нзданный н обшедоступный по цене первый том сочнненнй Баратынского, выпускаемых Нмпер. Акад. Наук, шнре раздвннет граннцы круга его чнтателей. С внешней стороны кннга является прямым повтореннем нзвестных академяческнх нзданнй Кольцова, Лермонтова, Грнбоедова2. Тот же формат, шрнфт, та же прочная бумага верже, то же отсутствне корректурных ошнбок. Тексты тіцательно выверены н снабжены прнмечаннямн, дан вступнтельный (впрочем, несколько суховатый) очерк М. Л. Гофмана, дана, наконец, масса сннмков с портретов, рукопіісей н рнс'унков поэта.

Однако в нзданнн есть м суш,есхвенный недостаток: все стнхн прнводятся в том внде, в котором онн былн первоначально напечатаны. Между тем, как нзвестно, Баратынскнй вел упорную работу н над побывавшнмн уже в печатн пронзведеннямн, шлнфовал нх, пересоз-

давал, устранял все необдуманное нлн юношескн незрелое. Все этн нзменення редактор перенес в прнмечання, хотя ясно, что там место нменно первоначальным редакцням, а позднейшнм, законченным — в тексте.

Недостаток этот столь коренным образом уменьшает ценность кннгн, что мы счнтаем не лншннм указать чнтателю на собранне стнхотвореннй Баратынского, нзданное журналом «Жнзнь для всех»3. Оно гораздо более скромно н не так полно, но зато не нмеет отмеченного нзьяна. К тому же вместе co стнхамн Баратынского тут даны в пронзведення Веневнтннова, безвременно угасшего крнтнка н поэта, любнмца Пушкнна, бывшего одной нз лучшнх кадежд русской лнтературы.

[1914]

Ю. ЭНГЕЛЬ. МУЗЫКАЛЬНЫЙ СЛОВАРЬ

Унйверсальная бйблйотека № 629—630. Стран. 190, цена в перепл. 30 к. Кнйгойзд. «Польза» В. Антйк й К-о, Москва, 1914 г.

Ю. Энгель, едва лн не лучшнй нз современных музыкальных крнтнков, в свое время редактнровал русское нзданне кагштальнейшего музыкального словаря Рнмана а также выпустнл собственный «Краткнй музыкальный словарь», составленный на основе предыдушего но значнтельно более сжатый. Ныне вышедшнй «Карманный музыкальный словарь» является как бы конспектом указанных кннг. Он предназначен для беглых справок н в этом отношеннн удовлетворнтелен.

Однако почтенного автора можно кое в чем н упрекнуть, а прежде всего — в неравномерностн матернала: так, напрнмер, Балакнреву уделено места значнтельно менее, чем Верстовскому, н втрое меньше, чем Даргомыжскому; заметка о Вагнере в два раза превышает заметку о Бетховене н т. п. Есть н некоторые пробелы: напр., пропутен однн нз первых русскях снмфоннческнх компознторов — Есаулов; средн пронзведеннй Балакнрева не упомянуты его снмфоннн; почему-то не указан год смертн Лысенко н проч. Нз младшнх «кучкнстов» есть ПДербачев, но нет Ладыженского3. Вообгце кннга кажется напнсанной как будто наспех. Однако прн всем том словарнк следует прпзнать полезным, особенно еслн нметь в внду бедность нашей музыкальной лнтературы.

I/9/4J

М. М. ПУТЕВОДШЕЛЬ ПО ГАЛНЦНМ М ЕЕ КУРОРТАМ

Кйев, 1913 г., стр. 40, ц. 20 к.

йнтерес русского обгцества к новопрнсоеднненной Галнцнн 1 не ослабевает. Вероятно, очень многне пожелают непосредственно ознакомнться с ней, н, быть может, нменно .сюда в самом недалеком будушем направнтся экскурснонный поток. Этому, бесспорно, должны содействовать н богатство нсторнческнх памятннков в крае, н красота его прнроды (Карпаты), н своеобразне местных бытовых условнй жнзнн. Наконец, не следует забывать, что в Галнцнн нмеются курорты, прнвлекавшне десяткн тысяч прнезжнх; об этом уже шла речь на недавнем курортном сг>езде. Такнм образом, потребность в путеводнтеле по Галнцкому краю будет, думается, довольно шярока, ввнду чего мы н обраіцаем вннманне чнтателя на разбнраемую кннжку.

Она распадается на две частн. В первой даются сведення о полнтнческом, культурном н нацнональном положеннн Галнцнн (главным образом украннской) J. Конечно, с прмсоеднненнем Галнцнн к Росснн многое в этом должно переменнться, но, с другой стороны, что можно понять в жнзня страны, не зная ее блнжайшего прошлого? Ввнду этого вряд лн можно указанные сведення счнтать бесполезнымн. Что касается второй частн кннжкн, то в ней заключаются данные чнсто практнческого характера, необходнмые каждому путешественннку по Галнцнн. В свое время автора можно было бы упрекнуть за пропуск сведеннй о двнженнн поездов, стонмостн разлнчных средств передвнження.

а также стонмостн жнзнн в тех нлн нных местах. Однако ныне этн сведення явнлнсь бы устарелымн н невернымя, так что стремленне к указанням более шнрокого, более обшего характера можно счнтать пл-юсом кннжкн. Но она напнсана очень бегло, н в этом ее главный недостаток.

[/5/5]

ОБ МНТЕРЕСНОМ МНЕННМ г. ГЛЕБОВА

В № 203 «Музыкн» г. Глебов высказал мненне, что Мусоргскнй'— не реалнст, как это обычно прнзнавалось, а романтнк. В доказательство своего взгляда г. Глебов указывает на то, что Мусоргскнй «творнт нз элементов жнзнн новые, ннтенснвные, «мскусственные», вернее «нскусные», пережнвання, прнчем таковые представляются нам ч краснвее, н напряженнее, чем те ош,ушення, что мы берем прямо от жнзнн».

Бесспорно, этй слова вполне прііложнмы к Мусоргскому, но, быть может, г. Глебов согласнтся с намн, что онн характернзуют не художннка-романтнка, а вообіде всякого нстннного художннка, к какой бы он школе нн прмнадлежал н в какой бы областн нскусства он нн работал. Поэг, композятор, жмвопнсец, скульптор — каждый нз ннх, будь он романтнком, реалнстом нлн снмволнстом, необходнмо должен удовлетворять указанным требованням , нначе он — не художннк. Следовательно, мы внднм, что художественность Мусоргского сомненню не подлежнт, а вопрос о романтнзме его творчества прнходнтся решать на основаннн какнх-лнбо нных аргументов.

Аргументы этн у г. Глебова есть,— впрочем, всего лншь однн: «по своему содержанню, по темам, по формам, по достнженмям, по ндеалам творчество его (Мусоргского) — романтнчно»,— пншет г. Глебов. Думается, однако, что слова «по ндеалам» г. Глебов мог бы ясключять, хотя бы ввнду того, что сам через несколько строк указывает на «проповедь тенденцнозного натуралнстнческого народннческого нскусства», которую вел -Мусоргскнй. ЕІтак, художннк-романтнк, проповедуюшнй натуралнстнческое нскусство,— вот кто Мусоргскнй, по мненню

г. Глебова. Оно прнводнт, конечно, к некоторым затрудненням, но явно неверного в нем ннчего нет, так как рацнональные н нррацнональные элементы человеческой пснхнкн могут н не совпадать. Разберемся же в нем.

Мы прнвелн подлннные слова г. Глебова о Мусоргском. Онн новы, а потому ннтересны, но ценность нх должна нзмеряться нх обоснованностью. Между тем, г. Глебов ннкакнх основаннй в пользу своего заявлення не прнводнт. А ведь многне тысячн людей столь же убежденно могут сказать, что «по своему содержанню, по темам, по формам, по достнженням, по ндеалам» творчество Мусоргского — реалнстнчно. Ясно, что такого рода фразы, будучн протнвопоставлены друг другу, ясключают возможность дальнейшего спора, а равно н какях-лнбо решеннй. Для отыскання этнх последннх спор, очевндно, должен быть перенесен в яную плоскость.

Мы не будем упнрать на обшензвестное стремленне Мусоргского дать полное слнянне между словом н музыкой. Но мы думаем, что музыка Мусоргского не чужда своему словесному тексту, что между ннмн есть тысячн связуюшнх скреп, что онн, так сказать, духовные блнзнецы. Думает так н г. Глебов,