КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
Когда массовые репрессии против крестьянства превзошли все разнарядки центра, 8 мая 1933 года вышла инструкция “Всем партийно-советским работникам ОГПУ, суда и прокуратуры”9, подписанная Сталиным и Молотовым. В ней констатировалось, что беспорядочные массовые аресты в деревне в 1933 году все еще продолжались. В ряде 73 Палітычныя рэпрэсіі на Беларусі ў XX стагоддзі районов, в том числе и БССР, аресты производили председатели колхозов, председатели сельсоветов и секретари партийных ячеек. “Не удивительно, что в этой вакханалии арестов, — отмечалось на Пленуме Верховного суда СССР 14 апреля 1933 года, — органы, действительно наделенные ііравамй арес говывать, в том числе и органы ОГПУ и особенно милиции, теряют всякое чувство умеренности и часто совершают необоснованные аресты, действуя по правилу: “Сперва арестуй, а потом веди расследование”10. В речах, статьях и заявлениях Сталина начала 30-х годов можно найти немало призывов к всемерной работе со старой, “буржуазной” интеллигенцией. Однако дела Сталина решительно расходились с его словами. Во-первых, репрессии нередко обрушивались на людей за их некоммунистические или немарксистские взгляды, даже за революционную деятельность, хотя большинство из них вообще не занималось политикой. Во-вторых, стремясь возложить на “буржуазных спецов” ответственность за все просчеты в индустриализации и планировании, Сталин и некоторые из его ближайшего окружения начали кампанию компрометации и разгрома значительной части беспартийных специалистов, которые вполне лояльно относились к Советской власти и приносили ей немалую пользу своими знаниями и опытом. Сталин неуклонно шел к тоталитарному террору, но ему, человеку злого, хитрого ума, были необходимы и оправдательные аргументы — перед партией, народом, историей. Этих аргументов у него не было. Он их фальсифицировал, в частности, с помощью политических процессов. К врагам пар тии и государства руководство ВКП(б) огнесло многих вернувшихся на родину эмигрантов, немало зарубежных коммунистов, работавших в Коминтерне и его организациях. Сюда же попадали и те, кто когда-то бьш исключен из партии, “обижен” Советской властью, кто когда-либо выражал политические сомнения. Большую группу составляли чекисты. Некоторые их них уничтожались потому, что пытались хотя бы косвенно саботировать преступные замыслы, а иные, наоборот, сами попадали в разряд врагов, как, например, Ягода, Фриновский, Берман и многие другие за то, что слишком много знали... На таких людей Сталин впоследст вии списывал все “перегибы”, извращения, “вредительство в органах НКВД”. Еще одной особенностью этих процессов было стремление Сталина не просто физически уничтожить своих реальных и потенциальных оппонентов, но предварительно вывалять их в грязи аморализма, “измены”, “предательства”. Все процессы являют собой И. Кузнецов. Технология террора . . беспрецедентный пример самоунижения, самооговоров, самоосуждений. Моральной и физическое уничтожение практически всех, кто пытался противодействовать произволу, безграничная вера в необходимость осуществления репрессивных актов, исключили возможность реального противодействия беззакониям 30-х годов. Это подтверждается, в частности, тем, что в архивных материалах этого периода обнаруживаются наиболее типичные формы неприятия репрессий, сопротивления им. Встречались отдельные случаи оказания помощи в попытках уклониться от ареста, разного рода содействия семье арестованного, содействия самому заключенному в каких-либо жизненно важных обстоятельствах, факты обеспечения каких-то благоприятных условий для самого заключенного со стороны отдельных работников ОГПУ— НКВД и даже случаи создания видимости сурового допроса и т.д. и т.п. Нельзя, конечно, утверждать, что все эти формы поведения были продиктованы вполне сознательным неприятием репрессий. Очень часто они диктовались нравственным чувством, в ряде случаев личной симпатией к преследуемому. Но во всех случаях это было действие против официальных указаний, против официальных идеологических установок. Крайне редко встречались факты прямого (и даже официального) осуждения репрессивной политики (в том числе и со стороны партийных и советских работников, сотрудников НКВД, прокура гуры и т.д.). Однако такие формы осуждения репрессий кончались почти всегда одинаково, причем весьма быстро: собственной гибелью сочувствующего. Поэтому не удивительно, что таких людей было ничтожно мало. Размышления о причинах относительно слабого сопротивления сталинизму со стороны политически активных групп в партии носят, конечно, предварительный и больше предположительный характер. Для окончательных суждений нужен специальный исторический поиск. Однако, судя по общему знанию об эпохе, этот поиск вряд ли поколеблет уверенность в основном, что важно для понимания природы репрессий 30-х годов. Среди нескольких миллионов людей, которых смяла в это время волна террора, те, кого репрессировали впоследствии за попытки противодействия тоталитарному режиму, были исключением, а не правилом. Беларусь тоже не была исключением в общем потоке репрессий. Конец 20-х—начало 30-х годов в республике “ознаменованы” делами о 75 Палітычныя рэпрэсіі на Беларусі ў XX стагоддзі . вредительстве “контрреволюционных и диверсионно-шпионских организаций” и их белорусских филиалов — “Промпартии”, “Союзного бюро РСДРП (меньшевиков)” и других. Еще больше он возрос с весны 1936 года, что подтверждают документы. В частности, нарком внутренних дел Г.Г.Ягода 31 марта 1936 года направил всем начальникам республиканских и областных НКВД оперативную директиву, в которой говорилось: “Основной задачей наших органов на сегодня является немедленное выявление и полнейший разгром до конца всех троцкистских сил, их организационных центров и связей, выявление, разоблачение и репрессирование всех троцкистов-двурушников”11. 20 мая 1936 года опросом членов Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление, которое подписал И.В.Сталин. В нем указывалось, что ввиду непрекращавшейся контрреволюционной активности троцкистов НКВД СССР предлагается направить находившихся в ссылке и режимных пунктах исключенных из ВКП(б), проявлявших враждебную активность и проживавших в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске и других городах Советского Союза троцкистов в отдаленные концлагеря на срок от 3 до 5 лет. Всех арестованных предлагалось судить Военной коллегией Верховного суда СССР с применением к ним высшей меры наказания — расстрела. Одна из довольно широко распространенных среди ряда бывших партийных руководителей периода 30-х годов версий о “необходимости” репрессий в стране состояла в следующем. Сталин хорошо знал людей, которых он обрек на смерть, и что они не были шпионами и вредителями. Эти обвинения были сфабрикованы для оправдания репрессий. Конечно, с точки зрения моральных или правовых норм дейс твия Сталина были незаконны. И все же они были, по их мнению, необходимы для дальнейшего развития революции в стране. Люди, которых устранял Сталин, имели большую власть и были популярны. И, безусловно, ответственность за их истребление несет отнюдь не он один, так как не бывает культа без массы бездумных, на все готовых широких масс людей. Несостоятельными являются до сих пор появляющиеся в печати обьяснения массовых репрессий исключительной мстительностью И.В.Сталина, сведением личных счетов его, В.М. Молотова, Л.П.Берия, К.Е. Ворошилова, Л.М.Кагановича, Г.М.Маленкова и других с одним, другим, третьим... Так можно было унич гожить (физически или политически) десятки, 76 И. Кузнецов, Технология террора. сотни, тысячи, но не миллионы людей. Конечно, уничтожение в таких масштабах имело прежде всего явно выраженную политическую направленность. Репрессии носили не узколичностный и отнюдь не бессистемный, а именно политический характер. Сталин был убежден, что для него идея классовой борьбы является основополагающей. Когда были уничтожены классы помещиков и капиталистов, он нашел еще один класс, который нужно было ликвидировать, — кулачество. Наконец, ликвидировав его, и оставшийся без явных врагов, Сталин изобрел теорию, по которой они должны были существовать всегда. “Это не только гнилая теория, но и опасная теория, — говорил он, — ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу дает возможность оправиться для борьбы с Советской властью. Наоборот, чем больше будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обреченных”. Для эффективного проведения репрессивных акций необходимо было создать соответствующее “общественное мнение” широких народных масс. Ведь масса должна верить (и в значительной степени верила) чудовищным обвинениям 1937 года. Сталин расширил понятие “враг народа”. “Этот термин сразу освобождал от необходимости всяких доказательств идейной неправоты человека или людей, с которыми ты ведешь полемику: он давал возможность всякого, кто в чем-то не согласен со Сталиным, кто был только заподозрен во враждебных намерениях, всякого, кто был просто оклеветан, подвергнуть самым жестоким репрессиям, с нарушением всяких норм революционной законности”.12 Причины этого умонастроения масс, поверивших во “врагов народа”, можно объяснить наложением нескольких факторов. Прежде всего, действовало культовое отношение к “вождю”. Существенное значение имел комплекс антиинтеллигентских настроений, и без того достаточно распространенный в СССР, где интеллигенты отождествлялись с дворянами, помещиками и т.п. Но эти настроения еще и подогревались высказываниями И.В.Сталина, фальсифицированными процессами против “вредителей” и т.п. Действовал и вполне реальный комплекс капиталистического окружения: отсюда делался вывод, что кругом враги и “внутри” полно 77 Палітычныя рэпрэсіі на Беларусі ў XX стагоддзі . их агентуры. Конечно, был вполне реальный шпионаж капиталистических государств. Сохранялась возможность действий со стороны представителей кон трреволюционных политических групп и группировок в основном бывших эмигрантов, действовавших во Франции, Германии, Турции и ряде других государств. Поэтому утверждения органов НКВД о существовании контрреволюционного подполья в СССР могли казаться правдоподобными.