КНІГІ ОНЛАЙН

Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Анатоль Тарас

Выдавец: Харвест

Памер: 800с.

Мінск 2010

255.97 МБ

Письму твоему, Пожарский, которое малодостойнотого, чтобы его слу­шали наши шляхетские уши, мы не удивились.... Мы хорошо знаем вашу доблесть и мужество; ни у какого народа таких мы не видели, как у вас, — в делах рыцарских вы хуже всех классов народа других государств и монар­хий. Мужеством вы подобны ослу или байбаку, который, не имея никакой защиты, принужден держаться норы... Впредь не пишите к нам ваших московских сумасбродств, — мы их уже хорошо знаем».
Что ж, шляхетский гонор — превыше всего, на самом деле осаж­денные сильно голодали. Вот как позже вспоминал об этом сам литвинский хоружий Осип Будзила:
«Ни в каких историях нет известий, чтобы кто-либо, сидящий в осаде, терпел такой голод, чтобы был где-либо такой голод, потому что когда на­стал этот голод и когда не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, пада­
ли, то осажденные съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из зем­ли: пехота сама себя съела и ела других, ловя людей.
Пехотный поручик Трусковский съел двоих своих сыновей; один гай­дук тоже съел своего сына, один товарищ съел своего слугу; словом, отец сына, сын отца не щадил; господин не был уверен в слуге, слуга в госпо­дине; кто кого мог, кто был здоровее другого, тот того и ел.
Об умершем родственнике или товарище, если кто другой съедал тако­вого, судились, как о наследстве, и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому. Такое судное дело случилось во взводе Леницкого, у которого гайдуки съели умершего гайдука их взво­да. Родственник покойного — гайдук из другого десятка — жаловался на это перед ротмистром и доказывал, что он имел больше права съесть его, как родственник; а те возражали, что они имели на это ближайшее право, потому что он был с ними в одном ряду, строю и десятке. Ротм истр не знал, какой сделать приговор и, опасаясь, как бы недовольная сторона не съела самого судью, бежал с судейского места»...
Некоторые польские историки обвиняют Сигизмунда III в том, что он бросил московский гарнизон на произвол судьбы. Однако эти упреки несправедливы. Осенью 1612 года король делал все, что мог. Но у него опять не было денег. Он не запла­тил своим воинам за летнюю кампанию, и они разъехались по домам.
В итоге Сигизмунд отправился в поход из Смоленска лишь с отрядом наемной пехоты и несколькими ротами гусар своей личной гвардии. В пути к королю присоединился Адам Жолкев-
ский, племянник гет­мана Станислава, со своей частной армией в 1200 всадников. Это войско прибыло в Вязьму в последних числах октября. Но к тому времени уже про­изошла развязка затя­нувшейся драмы.
По приказу князя Пожарского у Пушеч­ного двора (близ со­временной гостиницы «Москва») была устро­ена артиллеийская ба­тарея, которая с 24 сентября вела интен­
Ворота и башни Китай-города
сивный огонь по Кремлю. 3 октября открыла огонь батарея, по­ставленная Трубецким у Никольских ворот.
21 октября комендант Струсь согласился на переговоры. Он при­слал к Пожарскому полковника Будзилу. Однако Струсь требовал почетного ухода гарнизона из Москвы домой, с оружием и знаме­нами, тогда как Пожарский соглашался лишь на безоговорочную капитуляцию.
Казаки Трубецкого, узнав о переговорах, решили, что их лиша­ют законной добычи. 22 октября без команды главных воевод они пошли на штурм Китай-города и ворвались туда. Потеря Китайгорода сбила спесь с осажденных. Теперь переговоры возле крем­левской стены вели, с одной стороны, полковник Струсь и князь Мстиславский, с другой — Пожарский и Трубецкой.
КАПИТУЛЯЦИЯ
ЛИТОВСКО-ПОЛЬСКОГО ВОЙСКА В КРЕМЛЕ
В начале переговоров бывший глава боярской думы Мстислав­ский покаялся и бил челом «всей земле», а конкретно Пожарско­му и Трубецкому.
Затем Струсь и Мстиславский попросили разрешить покинуть Кремль всем находившимся там московским женщинам, на что воеводы согласились. Вышедшие из Кремля боярыни и княжны несли с собой свои драгоценности. Казаки хотели ограбить их, но Пожарский с дворянами отконвоировал женщин в свой лагерь.
Советский историк Р.Г. Скрынников писал по поводу перегово­ров Пожарского:
«Послетрехдневных переговоров земские вожди и боярское правитель­ство заключили договор и скрепили его присягой. Бояре получили гаран­тию того, что им будут сохранены их родовые наследственные земли... Боярская дума, имевшая значение высшего органа монархии, согласилась аннулировать присягу Владиславу и порвать всякие отношения с Сигиз­мундом III. Земские воеводы молчаливо поддержали ложь, будто «литва» держала бояр в неволе во все время осады Москвы».
Скрынников Р.Г. «На страже московских рубежей». М., 1986, с. 296—297
Конечно, Пожарский совершил политическую ошибку. В октяб­ре 1612 года сидевшие в Кремле и Китай-городе бояре и князья не имели ни подчиненных им вооруженных сил, ни особого автори­тета. Наоборот, сила и авторитет были у Пожарского. И он сам, своими руками, «сохранил им лицо», уберег имущество. А через несколько месяцев, вернув себе земли и заново набрав дружины, эти ничтожества вновь обрели прежнее влияние.
Пожарский мог отдать бояр под суд, лишить вотчин. А их зем­ли раздать освободителям Москвы — своим дворянам и казакам Первого ополчения. Понятно, что после этого князь Дмитрий стал бы кумиром абсолютного большинства тех и других. Любо­го его противника они просто разорвали бы на куски. И нетруд­но угадать, кого бы в таком случае избрал царем Земский собор 1613 года. Однако подобные рассуждения — из нашего времени, тогда как Пожарский жил совсем в другом. Он, как и его спод­вижники, был связан по рукам и ногам тогдашними представ­лениями о чести, приличиях и традициях. Физически он мог поступить как угодно; психологически — нет. Во всяком случае, он никак не мог допустить расправы «черни» с самыми знатны­ми московскими аристократами.
26 октября распахнулись Троицкие ворота Кремля, на каменный мост вышли бояре и другие москвичи, сидевшие в осаде. Впереди процессии шел Федор Иванович Мстиславский, за ним — Иван Михайлович Воротынский, Иван Никитич Романове племянни­ком Михаилом (будущим царем) и его матерью Марфой. Казаки хотели ограбить их, но дворяне Пожарского силой оружия удержа­ли казаков и заставили убраться в свой табор.
На следующий день произошла капитуляция литовско-польско­го гарнизона. Принимал капитуляцию Козьма Минин. Часть пленных во главе с полковником Струсем отдали казакам Трубец­кого, остальных с полковником Будзилой — Второму ополчению. Казаки убили почти всех доставшихся им пленников. Уцелевших Пожарский и Трубецкой разослали по городам: в Нижний Новго­род, Балахну, Галич, Ярославль и другие.
Ненависть к литвинам и полякам была столь велика, что в неко­торых городах пленных линчевали. Так, в городе Галич толпа пере­била всех пленных из роты Будзилы. То же случилось с ротой Стра­винского в Унже. Более удачно сложилась судьба роты Талафуса в Соли Галицкой: ее освободил отряд запорожских казаков, случай­но забредший туда в поисках добычи.
Литовских и польских офицеров во главе с Будзилой 15 декабря доставили в Нижний Новгород, где посадили в острог. Позже Будзила писал, что местные власти хотели всех их утопить в Волге, но вмешательство матери князя Пожарского спасло им жизнь.*
* Осип (или Иосиф) Будзила находился в заключении в тюрьмах Нижнего Новгорода около семи лет. Его и немногих других уцелевших пленников отпус­тили в Литву в 1619 по условиям Деулинского мира. Сохранился и опубликован его дневник за 1603—1613 гг., ценный источник для изучения Смутного време­ни — «История Дми трия фальшивого». Дневник отличается богатством факти­ческого материала, образностью речи, динамизмом в описании событий, ярки­ми авторскими оценками.
В тот же день 26 октября дворяне и казаки заняли Кремль, но торжественный въезд в Кремль воеводы назначили на 27 октября. С утра казаки Трубецкого собрались у церкви Казанской богоро­дицы за Покровскими воротами; ополчение Пожарского — у цер­кви Иоанна Милостивого на Арбате. Взяв кресты и образа, оба ополчения двинулись с разных сторон в Китай-город. Они сошлисьуЛобного места. Там троицкий архимандрит Дионисий на­чал служить молебен. Тем временем из Спасских ворот Кремля вышел другой крестный ход во главе с архангельским архиеписко­пом Арсением и кремлевским духовенством. После молебна вой­ско и горожане отправились в Кремль.
То, что они увидели там, поразило и ужаснуло всех. Церкви были разграблены, почти все деревянные постройки разобраны на дро­ва и сожжены. В больших чанах лежали разделанные и засоленные человеческие трупы. Тем не менее воеводы приказали отслужить обедню и молебен в Успенском соборе.
Сразу же после изгнания оккупантов начались очистка и восста­новление Кремля и всей столицы. Трубецкой поселился в Кремле во дворце Годунова, Пожарский — на Арбате в Воздвиженском мо­настыре. Кремлевские сидельцы-бояре разъехались по своим вот­чинам.
С осени 1612 года князь Пожарский жил в Москве. Весной 1613 года царь М ихаил пожаловал его титулом боярина. После этогоон возглавлял ряд приказов: Ямской (т.е. почтовый), Разбойный (своего рода тогдашнее МВД), Московский судный приказ и дру­гие. Дмитрий Михайлович прожил 64 года, что для нынешнего века эквивалентно примерно 80 годам. Ведь сколько-нибудь серь­езной медицины тогда просто не существовало. В общем, хоть он и не стал царем, его жизнь вполне удалась, а в памяти русского на­рода он остался «спасителем отечества».
Глава 7
ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОЙНЫ С РЕЧЬЮ ПОСПОЛИТОЙ (1613—1618 гг.)
ПОХОД КОРОЛЯ СИГИЗМУНДА (октябрь — декабрь 1614 г.)
Король Сигизмунд III в начале октября в Вязьме узнал о капи­туляции своего гарнизона в Москве. Тогда он стал собирать силы для нового похода на русскую столицу. Но литовско-польские шляхтичи устали от войны и в своем большинстве не желали уча­ствовать в трудном зимнем предприятии. Королю удалось набрать только 5 тысяч человек, и то лишь благодаря присоединению час­ти отряда гетмана Ходкевича.
В октябре они вместе осадили крепость Погорелое Городище. Здешний воевода князь Юрий Шаховской на требование сдаться ответил королю: «Ступай к Москве. Будет Москва за тобою, и мы твои». Король рассудил, что совет дельный, и пошел дальше.