Другая уникальная картина этого десятилетия — «Хоровод (Ляль-ник)» (между 1921 — 1922). Ляльник — праздник в честь Ляли, персонажа белорусского пантеона, воплощения весны, любви, красоты и нежности. Обычно 22 апреля вокруг первой красавицы деревни, наряженной и посаженной на возвышении, молодежь с песнями водила хоровод. Художник разнообразными, по преимуществу холодными красками (с вкраплениями красного, желтого, коричневого) передал атмосферу весеннего вечера, свежего и душистого. Горизонтальные мазки подчеркивают медленное движение, передают мелодику тягучих песен. Изображенная идиллия своим вечерним колоритом, несколько томным настроением вызывает в памяти поэтику модерна. И в то же время цвета достаточно насыщенные, энергичные, чтобы вызывать ассоциации и с народным искусством, с нарядной «постилкой». 18 Символом повсеместной и всечасной борьбы добра и темных сил воспринимается «Сказочный сюжет» (между 1921—1922) — еще одна картина известной «триады» 20-х годов. В своей статье о выставке 3. Бядуля описывал, очевидно со слов автора, эту картину как изображение борьбы Кащея и Богатыря, который является символом белорусского возрождения. Битва добра и зла передана не только описательно, но и бурными колористическими «столкновениями» диссонирующих цветов. Филиппович выступает как непосредственный свидетель происходящего: на первом плане сучья деревьев, будто внутренняя рама картины, и сквозь нее, словно из глубины леса, художник видит и запечатлевает происходящее, делает свидетелями и участниками зрителей. Своими ранними работами Михаил Филиппович внес мощное и драматическое многоцветье в неяркую городскую среду и художественную жизнь. Но художник не только участвовал во всебелорусских выставках 20-х годов. Он активный участник культурной жизни молодой республики — БССР: в 1922—1923 годах — художественный инструктор отдела изобразительного искусства при Главполитпросвете в Минске, в 1923 — заведующий оформлением белорусского павильона на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, в 1923—1925 годах — заведующий художественным отделом в Белорусском государственном музее. Благодаря работе в музее его личное углубленное изучение национального искусства совместилось со служебными обязанностями, с новыми возможностями, и это дало самые замечательные плоды. Его живопись, сотни зарисовок, иллюстрации, мелкая пластика имеют безусловную уникальную художественную и историко-культурную ценность. В автобиографии художник напишет, что за 1921—1928 годы им создано «до 150 работ маслом и до 400 рисунков тушью, гуашью, акварелью, до 150 работ по иллюстрации белорусских народных сказок»4, иллюстрации к стихам Я. Купалы, эскизы декораций для Белорусского первого государственного 4 Автобиография // Белорусский государственный архив-музей литературы и искусства. Ф. 82. — On. 1. — Д. 1. — С.65—66. 19 театра и др. Филиппович продолжал и развивал тему белорусской истории и культуры. Его произведения конкретны в сюжетах и формах, а по содержанию они своего рода духовный концентрат явлений и событий. Картина «Битва на Немиге» (начало 1920-х) стала классическим произведением белорусского искусства. На ней изображена схватка полоцкой дружины Всеслава Чародея с войском Ярославичей 3 марта 1067 года. Именно в описании этих событий в «Повести временных лет» впервые упоминается Минск, именно это сражение трагедийно-метафорически описано в «Слове о полку Игореве». Создавая картину, Филиппович отказался от канонов академической батальной живописи. Он передал историческое событие, отстоящее более чем на 900 лет, как взволнованный очевидец, создал своего рода «репортаж». И в этом визуальном репортаже художник изобразил человеческую массу, лишенную индивидуальности, одержимую пылом битвы и жаждой победы. Действие разворачивается на фоне отрешенной вечной красоты природы, меланхолической синевы леса и нежной зелени небес с круглящимися облаками. Исследователи отмечали эскизность многофигурных работ Филипповича, непрописан-ность лиц персонажей, но это, как справедливо заметил 3. Бядуля5, дает возможность зрителю «додумать» картину, придает ей недосказанность. Кроме того, художник создавал портреты (в частности, своего друга М. Станюты, знаменитой минской художницы П.Л. Мрочковской, к сожалению, до нас не дошедшие) и портреты-типы, к которым относится «Старик-белорус с трубкой» (середина 1920-х). Безусловная значительность этого человека воплощается как точной передачей крупных и выразительных черт лица, так и последовательной формальной монументализа-цией образа. Колористическая мощь образа достигается обобщенностью цветопластики и подобием цвета одежд природным цветам: молочно-белая рубаха, жилетка цвета хлеба, земли, шапка-магерка почти сливаются с 5 Бядуля 3. Выстаўка карцін маляра М. Філіповіча (Памяшканьне Інстытуту Бел. Пэдаг. Тэхнікуму) // Савецкая Беларусь. — 1922. — № 187. 20 серыми облаками. Персонаж таким образом воспринимается как органическая часть природы. Нельзя не отметить постоянный интерес художника, романтика и мечтателя, к изображению неба, облаков. «Облака» — так назывались сразу два произведения на выставке 1921 года. Так называется и этюд 1942 года. «Старик-пастух с трубой» (первая половина 1920-х) — народный музыкант из тех, кого встречал Филиппович в своих путешествиях, кем он восхищался. В этой работе седой старик позирует художнику против солнца на фоне неба, леса и стада, как фотографу. Колориту полотна присуща специфическая гармония, включающая в себя некоторую резкость, разноголосицу. Как представляется, таким образом в самом колористическом строе Филиппович передал характерное звучание народных инструментов. В 20-е годы художник запечатлел в различных техниках и виды родного Минска. Изображая памятники архитектуры, величественные сооружения или «рядовую застройку», Филиппович соединил безусловную конкретность и непринужденность мотива со скульптурной выразительностью объектов. В облике зданий, как и в облике человека, художник умел передать их историю, судьбу. Ранние акварельные иллюстрации художника к белорусским сказкам («Кузнец-богатырь», «Кузнец и одноглазое горе» и др.)6 выдержаны в стилистике модерна: прихотливый ритм линий, вялый тон приглушенных цветов, мистическое настроение. Разнообразные линии, образующие своего рода «узорочье» и сложное многоцветье, делают эти небольшие произведения подобными ковру. Как всегда, без подробностей, но очень точно и убедительно художник передал сюжет, характеры персонажей, обстановку. И все же акварель и графика не равноценны масляной живописи Филипповича, хотя тоже интересны и показательны. Возможно, для 6 Созданы на основе сборника «Сказки и рассказы белорусов-полешуков» А.К. Серж-путовского. 21 творческого комфорта ему были необходимы и основа большего размера, и большее «сопротивление» художественного материала. В 1924 году Центральным правлением Союза работников искусств Беларуси Филиппович, как надежда новой белорусской культуры, был командирован снова в Москву, снова во ВХУТЕМАС. Там его преподавателями в 1925—1930 годы были Роберт Фальк, мастер тончайшей цветотоновой лепки формы, и Александр Древин, работавший в то время па-стозно, накладывая плотные слои краски. Оба замечательные и ищущие живописца, оба были связаны в свое время с объединением художников «Бубновый валет»7. И в своих работах второй половины 20-х годов Филиппович своеобразно наследовал обоим. В этом отношении показательны «Портрет ЕЮ. Григониса» (1927) — белорусского актера, соседа по Марковскому переулку, и «Женщина в намитке» (1927), возможно, портрет жены художника Ксении Веселовской. При всех своих художественных и психологических достоинствах они напоминают прекрасно выполненные учебные работы (тщательные штудии натуры, формы, передачи цвета и света в духе неореализма) и очень далеки от прежнего творчества художника. Но уже в 1928 году Филиппович пишет «Портрет девушки в национальной одежде». Эта картина в стилистическом отношении представляет переработанные в собственном стиле уроки наставников. Сдержанность модели, спокойствие позы, тонкость проработки красочного слоя оживляются сполохами красного цвета, белизной рубахи, контрастирующими с вкраплениями бирюзово-голубого. Период творческого взлета 20-х годов закончился для Филипповича, как и для многих, с окончанием периода активной «белоруссизации». Многие деятели культуры и науки в то время обвинялись в непонима 7 «Бубновый валет» (1910—1917) — объединение художников, отрицающих традиции как академизма, так и реализма XIX века. Для их творчества характерны живописно-пластические решения в стиле постимпрессионизма, фомизма и кубизма, а также возврат к приемам русского лубка и народной игрушки. 22 нии важности социалистического строительства. Картины Филипповича исчезли из экспозиции музея, он подвергся атакам художественной критики. Вернувшись в Минск после окончания института, он вскоре снова уехал в Москву. Как Филиппович писал в автобиографии, еще во ВХУТЕ-МАСе он организовал группу художников из Беларуси, участвовал в организации и состоял членом различных творческих объединений в Минске и Москве. В 1930 году «ахровцы» избрали его бригадиром художников, участвующих в оформлении заводов и фабрик Москвы. Летом этого же года он по контракту с издательством «Изогиз»8 был командирован в Узбекистан. Некоторые работы, созданные в этой поездке, были приобретены Третьяковской галереей, издавались в виде открыток и репродукций. Ранее подобным образом была издана серия 1929 года «на тему тракторизации колхоза». В 1931 году Филипповича направляли в Баку для написания портретов передовиков, награжденных орденом Ленина. И портреты Фатимы Мамедовой, и электромонтера Лампера, как и ряд изображений бакинских нефтепромыслов, снова издаются «Изогизом». Работы художника неоднократно репродуцировались в журналах. С 1932 года Филиппович продолжил участвовать в белорусских выставках, но уже с картинами социалистической тематики. Из живописных работ этого плана до нас дошла одна: «Мелиорация в Узбекистане. При распределении воды богатому баю ее не дают». Картина поражает своей ярчайшей красочностью, экспрессивностью. В ней справедливо видят влияние искусства Ван Гога. Неожиданные ракурсы, композиционная острота, энергия линий свойственны и ряду других работ Филипповича начала 30-х годов, известных нам лишь в репродукциях. Эта свобода выражения, наряду с той или иной степенью искренности, позволяла Филипповичу сохранять индивидуальность в творчестве, несмотря на то что