КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
— А так! Как все случается. Трах-бах — й готово. Был человек — н пет. — Хотя болел перед тем? Млй случйлось что? — Болел! Оп всю жнзнь болел. Но работал. А доработался до ручкй. Пойдем вот да выпьем. Помйіікй есть ііомййкй. Ннзкне окна прйземнстого флйгеля настежь раскрыты. Между развернутых занавесок внднеется чья-то спшіа в белой пейлоновой сорочке н рядом льняная коппа высокой женской прнческн. У крыльца стоят н курят двое небрнтых, в рабочей одежде мужчнн. Скупо переговарнваются, умолкают, перехватывают яшнк н несут в дом по узкому кормдорчнку, заставлешюму веіцамн, вынесеннымн нз комнаты. А небольшую комнату теперь заішмают сдвннутые впрнтык столы с остаткаміі гштья н закусок. Вндно, что грустное застолье ндет пе первый уже час. Десятка два сндяіцнх людей заняты разговорамм н куревом. Молодое женское лмцо с ннтересом взглядывает на Зыкова. — Садмтесь, вот н местечко есть, — прямо в аппарат скорбным голосом прнглашает к столу пожнлая женіцнна в темпой косынке. Еіце одно лнцо поворачнвается к нам. Отечное пемолодое, мокрое от пота, лнцо. — Оіюздал? — просто говорнт человек. — Ну, что ж... Нет больше нашего Павлнка. й уже не будет. Выпьем. — Он сует в рукн Зыкова явно недопнтый кем-то, co следамн чужнх пальцев стакап водкм, сам берет co стола другой. — Давай, брат. Земля ему пухом. — Что ж, пусть будет пухом. Выішвают. Чьей-то внлкой Зыков подцепнл с тарелкн кружок огурца, а сосед непослушпымн пальцамн прнннмается вылуіцнвать нз помятой пачкн «Прнмы» снгарету. Жепіцнна в темном платье ставнт на стол несколько новых бутылок водкн, н мужскне рукн начшіают разлмвать ее по стаканам. — Тнше! Товарніцй, прошу, тнше! — сквозь шум голосов раздается нз переднего угла громкнй, не очень трезвый голос. — Тут хотят сказать. — Ксендзов, заведуіотіій районо, — гуднт над ухом Быкова сосед іі смотрнт на него в упор. — Он все зпает. — В голосе грустная нроння. В далыіем конце стола подннмается с места молодой еіце человек с прмвычной начальственной уверенностыо на жестком волевом ляце. Держа стакан с водкой, начннает говорііть: — Тут уже говоршш о нашем дорогом Павле Нвановмче. Хорошнй был коммуішст, передовой учнтель. Актнвный обіцественннк. й вообіце... Одннм словом, жііть ему да жнть... — Жнл бы, еслн бы не война, — быстро вставляет учнтелыінца в добротной бежевой кофточке, сндяіцая рядом с Ксендзовым. Тот загшнается, словно сбнтый с толку этой реплнкой, ноправляет па грудіі галстук. Говорііть ему на такую тему непрн- вычно. С натугой подбмрает слова. Да н нет у него, наверное, нужных на такой случай слов. — Да, еслн бы не война... Еслн бы не развязанная немецкмм фашнзмом война, которая прннесла пашему народу ненсчнслнмые беды. Теперь спустя трмдцать лет, после того, как залечены рапы войны, восстаповлено разрушенпое войной хозяйство н советскнй народ добнлся выдаюіцнхся успехов во всех отраслях экопомнкн, а также культуры, наукн н образованмя н особенно болышіх успехов в областн... — Прм чем тут уснехіі! — грохает по столу кулаком сосед Зыкова. ІІустая бутылка, подскочіів, катнтся между тарелок. — Прн чем тут успехн? Мы похороннліі человека! — Тнше, тнше. Ну что вы! — озабочеппо склопяется к Ткачуку женіцнна в темном платье. Заврайоно педобро умолкает на нолуслове. Все сядяіцне за столом насторожешю, почтм с мспугом поворачнваются к соседу Зыкова. Ксендзов міюгозначнтелыю молчнт н потом спокойно, с достошіством замечает, словно парушнвшему порядок школышку: — Товарнш Ткачук, веднте себя прнстойію. — Это вам падо прнстойпо. Что вы тут несете про какне-то успехн? ГІочему вы не вспомннте про Мороза? — Мороз тут нн прм чем, — co спокойной твердостыо остапавлнвает Ткачука Ксепдзов. — Мы пе Мороза хороішм. — Очень даже прм чем! Это Мороза надо благодарнть за Мнклашевмча! — Мнклашевнч — другое дело, — соглашается заврайоно н подішмает до половнны налнтый стакан водкн. — Выпьем, товаршцн, за его память. Пусть его жнзнь послужмт для нас прнмером. — Мороз — вот кто прммер для всех пас! Как н для Мнклашевнча был прнмером. Наглядным! — Прежде чем говорнть, следует подумать, товаршц Ткачук, — с той же пачальствешіой твердостыо промзносмт Ксепдзов. — Я думаю, что говорю. — Вот нмеішо. Я пмчего не нмею протнв Мороза. Тем более теперь, когда его нмя, так сказать, реабнлнтнровапо... — А его не репресснровалн. Его забылн! — Допустам, забылм! Потому что былн побольше, чем он, герон. Потому что такне, как Мороз... — он умолкает. — Ну что? Что Мороз? Про Мороза прежде всего нас спроснть надо! Тех, кто был с ннм рядом в то время. — А чего спрашнвать? Вы же самм подішсалн тот документ. — Какой документ? — He прнтворяйтесь. Отлмчно помннте, какой. Лнцо Ткачука болезненпо передергнвается. — Подішсал, потому что дураком был! Потому что не мог разобраться. — Вот внднте. А между тем правнлыю сделалн, что подпнсалн. Это пе подвнг. Подумайте самн, что бы было, еслн бы каждый партнзан поступнл, как Мороз? Как?! — В плен сдался. — Дурак! — орет Ткачук. — Безмозглый дурак! — On бесІЮМ0Ш1Ю п затравлешю оглядывается н, перехватнв взгляд Зыкова, умоляюіце говорііт: — Ну хоть ты скажл про Мороза. — Про какого Мороза? — тнхо спрашнвает Зыков. — Что, н ты не знаешь Мороза? Дожнлн! Сндйм, пьем в Сельце, н ннкто не вспомішт Мороза! Которого здесь... Которого здесь... — Он грузпо пачлнает выбнраться нз-за стола, повторяя: — Которого здесь должеп знать каждый... — Да хватнт, Тнмофей Тіітовмч! Ну зачем вы так... — тнхо, с пастойчнвой кротостыо пытается успоконть Ткачука его молодая соседка. — Сьешьте колбаскн. A то вы совсем не закусываете... Наконец Ткачуку удается выбраться нз-за стола л, броснв: — Каждый!.. — он грузно выходнт. Ксендзов залпом выпмвает водку. Осталыіые тоже пьют, no совсем безрадостпо. Мшіовав школу-усадьбу, Ткачук грузно шагает по аллее к шоссе. Человек этот кряжмст, в ботннках н сером поношенном костюме с двумя орденскммн планкамн на грудн. По шоссе проходнт порожннй грузовнк в направлепнн города, но Ткачук не останавліівает его. Доходнт до столбнка co знаком автобусной остановкп. Смотрлт в одну сторопу дорогн, в другую н саднтся, где стоял, опустнв ногн в неглубокую сухую канавку. За ішм мы вндіім теперь памятннк — прмземнстый бетонпый обелнск в оградке ііз штакетннка. Очень скромпый, по тіцателыіо досмотренный н прмбранный, с чнсто подметенной н посыпашюй свежіім песком плоіцадкой, с небольшой, обложенной кнрпнчнымл уголкамл клумбой с поздней цветочной мелочыо. К обелнску нетороплнво подходнт Зыков. Смотрнт на памятннк. Его вішманне прнвлекает что-то новое в надпмсн на черной таблнчке с нменамм погнбшнх. Надшісь сннзу вверх: Смурный А., Смурпый Н., Кожан Т., Бороднч Н. й над этпмп пятыо нменамн стонт шестое пмя — Мороз А.Н., не очень умело выведенное белой масляной краской. Зыков взглядывает па сндяіцего к нему спппой Ткачука. й сіюва смотрпт па надішсь: «Мороз А.Й.» Задумчнво отходмт от обелнска к остановке автобуса. На дороге co сторопы города показывается тяжелый грузовнк, кузов которого набііт молодежыо. Девушкп п парпп орут веселую песшо. На мгповеіше песня п рев мотора захлестывают Ткачука п Зыкова. Мелькают молодые лнца. й второй грузовнк, такой же громкпй м веселый. Поднятая нмн ныль заставляет Ткачука встать. Замечает сзадп себя Зыкова. Несколько удпвлен, но прпсутствпе постороннего как-то смягчает его. Вндно, одшіочество Ткачуку в тягость. — Ты что, тоже в город? — В город. Может, какая попутная пойдет. — Своей пе нмеешь? — Пока нет. Ткачук входпт па асфальт н озабочеішо смотрпт на дорогу. — Черт пх дождется! — ворчлпво говорпт on. — Давай потопаем. Зыков недоверчпво: — А не далековато будет? Двадцать кплометров... Ткачук: — Нагонпт какая — сядем. Автобусов больше не будет. Так что пошлп... В войпу ходплп н поболе. А до войны, бывало, этн двадцать за трн часа. Скорым шагом. Horn былп молодые, крепкпе. Зыков уже перепрыгпул канаву, п онп вдвоем шагают no шоссе. — Вы пе серднтесь па мепя пз-за Мороза. Ей-богу, я ннчего о пем не слышал. й почему его пмеіш раньше не было на обелпске? Ведь обелнск стопт уже трпдцать лет. Ткачук пе спешпт с ответом. Как бы про себя повторяет: — Уже трндцать лет... — Потом, взглянув коротко на Зыкова, говорпт: — Мороз был пашей болячкой. Столько лет в забвешш. А правду зналп только мы вдвоем — я н Мнклашевнч. Болыве нпкого ііе осталось... Я не выдержал борьбы. Отошел в сторону. А Мпклашевпч пе сдался п добіілся, что пмя Мороза появнлось на обелпске. Правда, сам помер. А я вот жнву. Н шічего, земля пе разверзается. Скажн, тебя нпкогда не мучпла совесть за что-ннбудь скверпое? Зыков несколько ііедоумешю п обескуражеішо пожпмает плечамн. Ткачук взглядом перехватывает этот жест. — Ну, да. Вопрос, конечно, с моей стороны мдмотскнй. Бестактный... Мороз — учнтель. Когда-то тут вот вместе пачмналн. — Ткачук останавлнвается, оглядывается. — Сегодня это можно назвать сказкой. Так это было давно. Сказка... Как у Апдерсена: крнбле-крабле-бум. Вот, представь себе, что нет этой гладкой дорогн, а есть булыжішк. Вон та церковь не разрушепа, а усадьба, в которой школа, ухожена да раскрашепа как нгрушка. І4з нее не более месяца тому пазад удрал знатный пан. В усадьбе Мороз открыл школу для крестьянскмх детей. Зыков смотрнт по сторопам. В сторону школы, которая осталась іюзадн. Внднт: все, как на ландршшой картннке. Детм, оіірятпенько м чнстенько одетые, чншіо ндут в школу, у входа которой нх встречает отутюженный молодой улыбаюіцнйся учнтель. Мз большого совремешюго дшіаммка-колокола звучнт бравурпая музыка. В эту картшіку врывается голос Ткачука: — Э-э, нет! Несколько мначе... Ткачук сішсходіітелыю усмехается, повторяя: — Несколько нначе... В трндцать девятом, сразу после воссоедннеішя с западнымн областямн Наркомат просвеіцепня нз Ммпска направнл мепя сюда, школы оргаішзовывать. Назпачнлн в районо заведуюіцнм. Трудіюе было время. Учебнпков не хватало, мпвептаря тоже. С учнтелямн было туго до крайностн. Мотаться но району прмходнлось круглые суткн. 14 вот тут жалоба поступает: в Сельце учнтель не по проірамме учмт, а как вздумается. Прмшлось отправнться провермть. Хотя дел другнх было no горло.