КНІГІ ОНЛАЙН

Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Анатоль Тарас

Выдавец: Харвест

Памер: 800с.

Мінск 2010

255.97 МБ

Тогда бояре предложили тихо войти в город ночью. Это про­изошло в ночь с 20 на 21 сентября 1610 года. В город вошли 3500 литвинов и поляков, а также 800 иноземцев: немцев, французов и прочих. Жолкевский и Гонсевский с пехотой разместились в Крем­ле (где Жолкевский занял бывший дом Бориса Годунова), полк Зборовского разместился в Китай-городе, на Посольском дворе, по соседству с Кремлем. Полк Казановского встал в Белом городе, на дворах князей Ивана и Дмитрия Шуйских. Чтобы обеспечить коммуникации с Речью Посполитой и со ставкой короля под Смо­ленском, по приказу гетмана другие полки заняли Новодевичий монастырь, города Можайск, Борисов и Верею.
Таким образом, военный аспект оккупации разрешился доволь­но легко. Зато возникла проблема верховной власти. Формально считалось, что Владислав уже царствует. Ему присягнули, помимо Москвы, города Белозеро, Владимир, Вологда, Коломна, Нижний Новгород, Новгород Великий, Ростов, Серпухов, Тула, Устюг, Ярославль.
В церквях попы возносили молитвы за его здравие. От его име­ни вершили суд. В Москве чеканили монеты с его именем и про­филем. К Владиславу под Смоленск отправляли запросы по поли­тическим и хозяйственным делам, жалобы, челобитные с просьба­ми о предоставлении поместий и т.п. Ответы приходили довольно быстро, щедро раздавались чины и поместья. Однако подписывал их не Владислав, а Сигизмунд.
Чтобы не смущать население, бояре обратились к королю с просьбой, чтобы под грамотами стояла подпись Владислава. Дей­ствительно, с начала 1611 года в грамотах появляется «Царь и ве­ликий князь Владислав», но все равно его подпись стояла после подписи короля Сигизмунда. Таким образом, Сигизмунд стал не только фактическим, но и почти официальным правителем Мос­ковской Руси.
Вероятно, умнейший человек — гетман Жолкевский — понял, что московиты никогда не примут Сигизмунда в качестве царя. Гетман шел в Москву для того, чтобы сделать царем Владислава. Если бы Владислав принял православие, женился на русской боя­рышне, то его дети выросли бы русскими людьми, и вполне веро­ятно, что шведская династия Ваза прижилась бы на Руси.
Но этот план был хорош только теоретически. Несовместимость европейской и азиатской ментальностей не давала надежд на его практическую реализацию. Если на троне не удержался Лже-Дмит­рий I, московит по происхождению, хорошо знавший нравы сво­их соотечественников, то у королевича, получившего европейское воспитание, шансов было еще меньше. Руси требовался такой царь, который подобно Петру Великому мог бы бороться с варвар­ством варварскими методами.
Ну, а претензии Сигизмунда на московский трон заведомо были провальными. Жолкевский изменить ничего не мог, поэтому ему осталось только уехать. В начале октября 1610 года пан Станислав покинул Москву. Прощаясь с войском, он сказал: «Король не от­пустит Владислава в Москву, если я немедленно не вернусь под Смоленск». После него московский гарнизон возглавил Александр Гонсевский.
Одновременно Жолкевский забрал с собой Василия Шуйского и его братьев. Сначала их отвезли к Смоленску, а оттуда — в Мари­енбург, где они составили компанию послам от «семи бояр» — Го­лицыну, Филарету и прочим. Там бывший царь и умер в 1612 году.
Глава 6
ОТПОР
НАЦИОНАЛЬНО-ПАТРИОТИЧЕСКИХ СИЛ
ПЕРВОЕ ОПОЛЧЕНИЕ
И ВОССТАНИЕ В МОСКВЕ (февраль — март 1611 г.)
К началу 1611 года в Московской Руси сложились предпосылки для организации массового сопротивления интервенции Речи Посполитой. В самом деле, Лже-Дмитрий II уже погиб. Те, кто признал Владислава царем из страха перед Самозванцем, могли те­перь свободно действовать против литвинов и поляков.
Первым этапом в организации патриотических сил стала пере­писка между городами. Начало ей положила грамота анонимной группы жителей Смоленска, прибывшая в Москву в конце осени 1610 года и обращенная «ко всем градам» Московского царства, но в первую очередь к москвичам. Смоляне призывали из осажденно­го города:
«Для Бога, положите о том крепкий совет меж собя: пошлите в Новго­род, и на Вологду, и в Нижний нашу грамотку, списав, и свой совет к ним отпишите, чтоб всем было ведомо, всею землею обще стати за православ­ную кристьянскую веру, покаместа еще свободны, а не в работе и в плен не розведены»...
Авторы письма предупреждали о намерениях захватчиков, как они их себе представляли:
«Вывестъ лучших людей, опустошить все земли, владеть всею землею Московскою».
В Москве эту грамоту переписали, приложили к ней свою, со­ставленную патриархом Гермогеном и в декабре 1610 года разосла­ли в ряд городов.* В своей грамоте Гермоген призывал их жителей
* Гермоген, или Ермоген (ок. 1530—январь 1612) был патриархом Москов­ской Руси с 1606 г.
прийти на помощь, чтобы «изгонять латинян» из Москвы. Понят­но, что он сделал главный упор на любимую выдумку церковной братии, по-прежнему выдававшей свои страхи за якобы «достовер­но известные планы врагов»:
«Если не будете теперь в соединении, обще со всею землею, то горько будете плакать и рыдать неутешным вечным плачем: переменена будет христианская вера в латинство, и разоряться Божественные церкви со всею лепотою, и убиен будет лютою смертию род ваш кристианский, поработят и осквернят и разведут в полон матерей, жен и детей ваших».
5|С *
В январе 1611 года дворянин Прокофий Ляпунов (брат Заха­ра Ляпунова) сумел побудить к выступлению рязанских дворян и служилых людей. Однако идти на Москву с одними рязанца­ми, да еще имея в тылу остатки тушинского воинства, было опасно. И тогда Прокофий сделал удачный тактический ход. Он вступил в союз с этим воинством. Увы, этот тактический успех привел первое ополчение к стратегической неудаче и стоил жиз­ни самому Прокофию.
В феврале 1611 года Прокофий отправил в Калугу своего пле­мянника Федора Ляпунова. Переговоры Федора с тушинцами дали результат. Новые союзники выработали общий план дей­ствий: «приговор всей земле: сходиться в двух городах, на Ко­ломне да в Серпухов». В Коломне должны были собраться го­родские дружины из Рязани, с нижней Оки и с Клязьмы, а в Серпухове — старые тушинские отряды из Калуги, Тулы и се­верских городов.
Так начало формироваться Земское ополчение, которое поз­же получило название Первого ополчения. Помимо рязанцев Ляпунова, к ополчению примкнули жители Мурома во главе с князем Василием Федоровичем Литвиным-Мосальским, воины из Суздаля с воеводой Артемием Измайловым, из Вологды и поморских земель с воеводой Нащекиным, из Галицкой земли с воеводой Петром Ивановичем Мансуровым, из Ярославля и Костромы с воеводой Иваном Ивановичем Волынским, князем Волконским и другие.
Тем не менее этих ратников Ляпунову казалось мало, и он рья­но собирал под свои знамена не только казаков, но и всякий сброд. Ляпунов писал:
«А которые казаки с Волги и из иных мест придут к нам к Москве в по­мощь, и им будет все жалованье и порох и свинец. А которые боярские люди, и крепостные и старинные, и те б шли безо всякого сумненья и бо­язни: всем им воля и жалованье будет, как и иным казакам, и грамоты, им от бояр и воевод и ото всей земли приговору своего дадут».
Когда до короля Сигизмунда дошли вести об этих событиях, он послал на Рязанщину большой отряд литвинов и запорожских ка­заков во главе с воеводой Исааком Сунбуловым (или Сумбуловым).* Известие о приближении Сунбулова застало Прокофия Ляпунова в его поместье. Он успел укрыться в деревянной крепо­сти городка Пронска. Ратников в Пронске было мало, поэтому Ляпунов разослал по окрестным городам отчаянные письма о по­мощи. Первым к Пронску двинулся зарайский воевода Дмитрий Пожарский со своими ратниками. По пути к ним присоединились отряды из Коломны. Узнав о прибытии войск Пожарского, литви­ны и казаки сбежали от Пронска.
Через некоторое время Сунбулову удалось собрать свое воин­ство, и он решил отомстить Пожарскому, вернувшемуся из Пронска в Зарайск. Ночью запорожцы и литвины попытались внезапно захватить зарайский кремль, но были отбиты. А на рассвете Пожарский устроил вылазку. Атакующие превратились в атакуемых, они в панике отступили и больше не показывались у Зарайска.
Обеспечив безопасность своего города, Пожарский смог отпра­виться в Рязань к Ляпунову. Там они договорились, что Ляпунов с ополчением двинется к Москве, а Пожарский поднимет восстание в самом городе. Для этого Пожарский и прибыл в столицу.
Между тем поляки и литвины, сидевшие в Москве, просто фи­зически не могли не буйствовать. Дошло до того, что один пья­ный шляхтич, некий Блинский, стал стрелять из мушкета по ико­не Пресвятой Богородицы, висевшей над Сретенскими воротами, и добился трех попаданий. Тут даже наместнику Гонсевскому при­шлось проявить строгость. Шляхтича схватили, привели к Сретен­ским воротам, где сначала отрубили на плахе обе руки и прибили их к стене под образом Богородицы, потом провели его через эти же ворота и сожгли заживо на площади. Тем не менее эта единич­ная карательная мера не ослабила напряженности в столице. Один вид литвинов и поляков вызывал злобу москвичей. Немецкий на­емник Конрад Буссов позже писал:
«Московиты смеялись полякам прямо в лицо, когда проходили через охрану или расхаживали по улицам в торговых рядах и покупали, что им было надобно. «Эй, вы косматые, — говорили московиты, — теперь уже недолго, все собаки будут скоро таскать ваши космы и телячьи головы, не быть по-иному, если вы добром не очистите снова наш город». Чтобы по­ляк ни покупал, он должен был платить вдвое больше, чем московиты, или уходить не купивши».
* Мне не удалось выяснить, имел ли Исаак Сунбулов какое-то отношение к бывшему предводителю тульских дворян Григорию Сунбулову.
Гонсевский учел печальную судьбу соотечественников, которых москвичи застали врасплох в мае 1606 года. Он принял ряд мер по предотвращению восстания. У всех ворот стояла его стража, улич­ные решетки были сломаны, москвичам запрещалось ходить с саб­лями и ножами, у купцов отбирали топоры, которыми они торго­вали, топоры отбирали даже у плотников, шедших с ними на рабо­ту. Гонсевский боялся, что за неимением оружия народ может во­оружиться кольями, и запретил крестьянам привозить в город на продажу длинные жерди.