• Газеты, часопісы і г.д.
  • Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв  Анатоль Тарас

    Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

    Анатоль Тарас

    Выдавец: Харвест
    Памер: 800с.
    Мінск 2010
    255.97 МБ
    Далее шведы взяли Вейсенштейн, Леаль, Лоде, Фиккель, а так­же Нарву, в боях за которую погибло около 7 тысяч московитов. Кроме того, они взяли московские пограничные города Иван-го­род, Ями Копорье.
    $ * $
    В эту пору неудач и поражений царь Иван праздновал в Алексан­дровской слободе свой седьмой или восьмой брак, а также брак сына Федора. Вот что пишет об этом Карамзин:
    «В то время, когда Баторий брал у Ивана город за городом, сам Иван отпраздновал у себя разом два брака. Сначала женился сын его Федор на Ирине Федоровне Годуновой (вследствие этого брака был приближен к царю и получил боярство знаменитый в будущем Борис Федорович Году­нов). Затем Иван выбрал из толпы девиц себе в жены Марию Федоровну Нагую.
    Замечательно распределение свадебных чинов на этой царской свадь­бе: посаженым отцом царя был сын его Федор, будущий московский царь, а дружками со стороны жениха князь Василий Иванович Шуйский, а со стороны невесты Борис Федорович Годунов: оба московские цари».
    ПЕРЕГОВОРЫ, ПЕРЕГОВОРЫ...
    Война войной, но переговоры не прекращались. Послы Сицкий и Пивов ехали за королем Стефаном от Великих Лук до Варшавы. Затем оттуда последовали за ним назад к Гродно. Всю дорогу лит­вины и поляки бесчестили послов, не давали корма их лошадям, отчего много коней пало.
    Затем прибыли новые царские послы, думные дворяне Иван Пушкин и Федор Писемский. Иван дал им указание согласиться на передачу королю всей Ливонии, за исключением четырех горо­дов (Нарвы, Дерпта и еще двух). Но Баторий, уверенный в своих новых победах, не согласился и на это, а к прежним своим требо­ваниям добавил город Себеж и выплату 400 тысяч венгерских чер­вонцев за военные издержки. Послам пришлось послать гонца к царю за новыми инструкциями.
    Получив такой отпор, Иван сильно разозлился. Он послал Сте­фану грамоту, начинавшуюся словами, которые, по его мнению, должны были уколоть Батория:
    «Мы, смиренный Иоанн, царь и великий князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению»...
    Затем, изложив условия, на которых он считает возможным зак­лючение «вечного мира», царь укорял Батория в нарушении пере­мирия и грубости его придворных в отношении послов. Далее он заключил:
    «Мы бы тебе и всю Л ифляндию уступили, да ведь тебя этим не утешишь.
    И после ты все равно будешь кровь проливать. Вот и теперь у прежних по­слов просил одного, а у нынешних просишь уже другого, Себежа. Дай тебе это, ты станешь просить еще и ни в чем меры себе не поставишь. Мы ищем того, как бы кровь христианскую унять, а ты ищешь того, как бы воевать. Так зачем же нам с тобою мириться? И без миру то же самое будет».
    Послам же царьдал указание предложить королю две третиЛивонии (65 городов и замков), но взамен потребовать признать пра­во Москвы на оставшуюся треть, включая Нарву, Дерпт и 36 зам­ков, и только на таких условиях заключить перемирие сроком на шесть-семь лет. Но в итоге Баторий выступил в новый поход, а Ивану послал достойную отповедь. Дадим слово Карамзину:
    «Торжества по поводу свадеб... вскоре заменились скорбью и унижени­ем, когда царь узнал, что делается с его войском. Еще раз отправил он по­сольство просить приостановки военных действий для заключения мира, и не только называл Стефана Батория братом, но дал своим гонцам наказ
    терпеливо сносить всякую брань, бесчестие и даже побои. Иван отказывал­ся от Ливонии, но Баторий требовал 400.000 червонцев контрибуции.
    Король, потешаясь унижением и малодушием врага, отправил к мос­ковскому царю своего гонца Л опатинского с письмом, очень характерис­тичным:
    «Как смел ты попрекать нас басурманством, — писал он московскому властелину (т.е. тем, что Баторий был вассалом турецкого султана), — ты, который кровью своей породнился с басурманами, твои предки, как коню­хи, служили подножками царям татарским, когда те садились на коней, лизали кобылье молоко, капавшее на гривы татарских кляч!*
    Ты себя выводишь не только от Пруса, брата Цезаря Августа, но еще производишь от племени греческого; если ты действительно из греков, то разве — отТиэста, тирана, который кормил своего гостя телом его ребен­ка! Ты — не одно какое-нибудь дитя, а народ целого города /Новгорода/, начиная отстаршихдо наименьших, губил, разорял, уничтожал, подобно тому, как и предок твой предательски жителей этого же города перемучил, изгубил или взял в неволю... Где твой брат Владимир? Где множество бояр и людей? Побил! Ты не государь своему народу, а палач; ты привык пове­левать над подданными, как над скотами, а не так как над людьми!
    Самая величайшая мудрость: познать самого себя; и чтобы ты лучше узнал самого себя, посылаю тебе книги, которые во всем свете о тебе на­писаны; а если хочешь, еще других пришлю: чтобы ты в них, как в зерка­ле, увидел и себя и род свой... Ты довольно почувствовал нашу силу; даст Бог почувствуешь еше!
    Ты думаешь: везде так управляют, как в Москве? Каждый король.хрис­тианский, при помазании на царство, должен присягать в том, что не бу­дет управлять без разума, как ты. Правосудные и богобоязненные госуда­ри привыкли сноситься во всем со своими подданными и с их согласия ведут войны, заключают договоры; вот и мы велели созвать со всей земли нашей послов, чтоб охраняли совесть нашу и учинили бы с тобою прочное установление; ноты этих вещей не понимаешь».**
    В заключение он вызывал царя Ивана на поединок:
    * Карамзин перевел письмо Батория на современный ему русский язык. Вот как дословно выглядит этот абзац в оригинале: «Яко нам смееш припоминать так часто безсурмянство, ты, который еси кровь свою с ними помешал, которого продкове кобылье молоко, что укануло на гривы татарских шкап лизали».
    ** Король Баторий прислал царю Ивану книгу бывших его советников и оп­ричников Иоганна Таубе и Эккерта Крузе, которую они совместно написали в 1572—73 гг., а потом издали под названием «Послание к литовскому гетману Ходкевичу». Как отмечают историки, это сочинение содержит множество ценных свидетельств о характере царя, о так называемых «изменных делах», о разгроме Твери и Новгорода, об устройстве опричнины и опричном терроре, о состоянии Московской Руси в 1560-е годы.
    «Для чего ты не приехал к нам со своими войсками, для чего своих под­данных не оборонял? И бедная курица перед ястребом и орлом птенцов своих крыльями прикрывает, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя пе­чать), прячешься!»
    В данной связи можно констатировать: «Грозным» царь Иван был только для своих замордованных подданных. Его презирал не один лишь Стефан Баторий, точно так же относились к нему крымский хан Девлет Гирей и шведский король Юхан. Даже «све­точ православия» — константинопольский патриарх — назвал московского царя человеком «лживым, слабым и нечестным».
    ТРЕТИЙ ПОХОД БАТОРИЯ (1581 г.)
    Пока шли переговоры, Баторий и Замойский, как уже сказано, сумели склонить сейм Речи Посполитой к продолжению войны. Получив деньги, Баторий вызвал из Европы свежее наемное вой­ско. Карамзин отметил:
    «Со своей стороны, Московское государство ополчалось до последних сил, так что у Ивана могло набраться, как показывают современники, рат­ных людей тысяч до трехсот; но это войско непривычное к бою и неопыт­ное, притом же тогда боялись нашествия крымского хана, а потому невоз­можно было сосредоточить всех сил против Батория, а нужно было соста­вить оборону против татар. Сверх того, приходилось защищаться и против шведов».
    Иван пытался помешать новому предприятию своего грозного противника. По его приказу воевода Дмитрий Хворостинин летом 1581 года с 20-тысячным войском вторгся в юго-восточную Литву, в район Поднепровья. Но он быстро потерпел ряд поражений и вынужден был отступить.
    Тогда же царские войска атаковали Гомель: «До замку неведоме ночью пришедши, на место /город/ ударили и место огнем выпа­лили». Но замок им взять не удалось.
    В июле войско Стефана Батория пошло на Псков. Несмотря на все старания, денег король собрал мало. Поэтому и войск у него тоже было немного: 10—12 тысяч литвинов, 8—10 тысяч венгров, поляков, немцев и чехов.
    По пути Баторий взял небольшую крепость Остров в 50-и вер­стах от Пскова. Осадные пушки 20 августа пробили каменную сте­ну Острова и разрушили башню, после чего старый воевода, ко­мандовавший гарнизоном, сдался. Кстати, артиллерией Батория командовал венгерский воевода Юрий Зиновьев (имя и фамилию 336
    Карамзин изменил на русский манер), прислуга состояла в основ­ном из немцев и венгров. В те же дни был взят Красный, ближний пригород Пскова.
    По словам Карамзина, в Пскове находился гарнизон численно­стью около 30 тысяч человек. На стенах стояло много орудий, в том числе огромные пушки «Барс» и «Трескотуха». Гарнизоном коман­довали князья Иван Петрович Шуйский (внук боярина Шуйско­го, казненного по приказу юного Ивана IV) и Василий Федорович Скопин-Шуйский. Кроме них, были еще князья Никита ОчинПлешеев, Андрей Хворостинин, Лобанов-Ростовский и Бахтеяров.
    В московском храме Успения, перед Владимирской иконой Бо­гоматери, царь заставил их дать клятву, что они не сдадут города до своей смерти. Воеводы, приехав в Псков, такой же клятвой обяза­ли дворян, стрельцов и всех взрослых горожан. Они целовали крест и клялись: «умрем, но не сдадимся!» Ожидая подхода неприятеля, исправили в Пскове ветхие укрепления, расставили пушки, ручни­цы, пищали; назначили каждому воеводе с его отрядом конкрет­ные участки укреплений для обороны.
    Узнав, что Баторий взял Опочку, Красный, Остров и на берегах Черехи разбил легкий отряд московской конницы, воеводы 18 ав­густа зажгли предместье. Скоро с башен увидели вдали густые об­лака пыли. Это медленно шли передовые части Стефана. Прибли­зившись к городу, они расположились вдоль реки Великой.
    26 августа к городу подошли основные силы.* Король сначала приказал поставить свой шатер недалеко от стен Пскова, в дерев­не Любатово, у церкви Святого Николая. Но вскоре, видя угрозу от меткого огня крепостных орудий, перенес его несколько дальше, креке Черехе.
    Еще в Вильно московский перебежчик князь Давид Бельский советовал королю не ходить к Пскову, городу с мощными камен­ными стенами и башнями, известному также крепким духом сво­их жителей и воевод, а вместо Пскова осадить Смоленск. Король отверг этот дельный совет, за что был наказан сполна.