• Газеты, часопісы і г.д.
  • Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв  Анатоль Тарас

    Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

    Анатоль Тарас

    Выдавец: Харвест
    Памер: 800с.
    Мінск 2010
    255.97 МБ
    Между тем переходить в православие Марине вовсе не требова­лось, достаточно вспомнить Елену, дочь Ивана III, ставшую в 1495 году женой великого князя литовского Александра. Свадьба же и коронация происходили в православном храме по православ­ному обряду. Вот как описал коронацию Марины непосредствен­ный свидетель Вацлав Диаментовский:
    «Свершилась коронация царицы. Прежде чем царь и царица вышли из крепости, целовали оба корону и крест троекратно, и кропили их святой водой. После пошли в церковь... Навстречу короне вышел из той церкви патриарх с несколькими епископами и, помолившись, внес ее в церковь.
    Царь шел в короне и богатой одежде. По правую руку провожал его по­сол пан Малогощский, а полевую — князь Мстиславский. Возле царя шла царица, одетая по-московски, в богатую одежду, украшенную жемчугами и драгоценными камнями по вишневому бархату... Провожал ее с правой стороны пан воевода, отец ее, а с левой — княгиня Мстиславская. За нею шли паны приближенные и шесть москвичек, жены думных бояр. Как только они вошли, церковь закрыли. Наших туда мало пустили, больше — «москвы». Совершалось это богослужение в соответствии с их обрядом».
    «Дневник Марины Мнишек»
    Уже с 12 мая народ стал волноваться. Масла в огонь подливали поляки и литвины, мельтешившие на центральных улицах и пло­щадях города. Как уже сказано, москвичей раздражало в них абсо­лютно все: и внешность, и язык, и манеры, и вкусы, и поступки. Иными словами, имела место банальная несовместимость азиат­ской и европейской ментальностей.
    В ночь с 16 на 17 мая 1606 года на подворье у Шуйских собралось до 200 вооруженных людей — дворян и детей боярских. Из бояр были только трое Шуйских, а также молодой (20 лет) князь М.В. Скопин-Шуйский. Кроме них, присутствовали несколько околь­ничих, думных дворян и купцов, а также уже знакомый нам про­фессиональный заговорщик Пафнутий — свежеиспеченный мит­рополит Крутицкий и Коломенский. Неизвестно, что заставило Пафнутия перейти на сторону Шуйского. Видимо, он рассудил, что дни Самозванца сочтены.
    В четыре часа утра ударил колокол церкви святого Ильи Проро­ка, подле Гостиных рядов. По этому сигналу разом заговорили ко­локола всех московских церквей. Данный факт убедительно дока­зывает, что подлинным «двигателем» заговора была именно цер­ковь. Толпы людей хлынули на Красную площадь. Там уже сидели на конях около двухсот заговорщиков в полном вооружении.
    Бояре Шуйские громко объявили народу, что «литва бьет бояр, хочет убить и царя». После этого москвичи бросились громить дво­ры, где жили поляки и литвины. Как видим, народ выступал не
    против царя Дмитрия, аза него, но против иностранцев, окружав­ших самодержца. Тем временем Шуйские во главе своих двухсот всадников ворвались в Кремль через Спасские ворота. Василий Шуйский, подъехавкУспенскомусобору, сошел с лошади, прило­жился к образу Владимирской богоматери и сказал людям, окру­жавшим его: «Во имя божие идите на злого еретика». Толпа двину­лась к дворцу.
    Вспоминая через несколько дней после мятежа то, как он гото­вился и осуществлялся, Вацлав Диаментовский писал:
    «Говорили царю, что эти сборища не без причины, чтобы остерегался измены, которой уже были явные свидетельства. Но он был в таком рас­положении духа, что и говорить об этом себе не дал, а тех, кто говорил, приказал наказать. Поэтому и другие, которые также видели неладное, молчали из боязни...
    В пятницу пришли жолнеры к пану воеводе /Мнишеку/, заявляя ему, что становится явно небезопасно. Пан воевода сразу доложил царю. Царь на это посмеялся, удивляясь и говоря, что поляки весьма малодушны... Уже в ту ночь впустили в город разными воротами толпу, бывшую только в миле от Москвы, 18000 человек, о которых царь знал, только думал, что эти люди должны идти в Крым, ибо ежедневно высылал туда войска. Всеми 12 во­ротами уже завладели изменники и уже ни в крепость, ни из крепости ни­кого не хотели пускать, а особенно ночью. Однако ж верно говорят, что если кого Господь Бог хочет наказать, сперва у него разум отнимет. Виде­ли уже наши явную опасность, но не сознавали ее и, не заботясь о себе, совсем беспечны были, будто бы у себя в доме спали, ни о чем не думая...
    Злосчастный мятеж, для которого изменники уже давно объедини­лись... Сперва утром в субботу подавали друг другу на улицах такой сигнал: « В город! В город! Горит город!» — а делалось это для наших, чтобы поду­мали, что в крепости загорелось. Сразу же окружили все польские кварти­ры, чтобы находившиеся там не могли дать отпор.
    Очень быстро взяли крепость. Потом ударили во все колокола, отовсюду неисчислимая толпа стекалась к крепости /Кремлю/. Сперва рассеяли але­бардщиков, потом ворвались во дворец. Сам Шуйский с помощниками вошел в первые покои, в которых сперва убили Басманова, обычно спав­шего около царя»...
    Дмитрий был убит, Марине удалось спрятаться от разъяренной толпы. Так боярин «отблагодарил» Самозванца, помиловавшего его. Буссов писал:
    «Он /Лже-Дмитрий/ подарил жизнь предавшему его Василию Шуйско­му, который уже лежал на плахе и должен был быть казнен и который был истинным предводителем, зачинщиком и подстрекателем всей этой шай­ки изменников, а тот отнюдь не исправился от этой неуместной милости,
    а стал еше хуже, возбудил и поднял весь народ на столь страшное возму­щение и убийство... что царь, который незадолго до этого подарил ему жизнь, теперь вместе с тысячами людей лишился жизни и всего, что он имел. Поистине это называется: «Своего спасителя повесить на перекла­дине».
    Буссов. Цит. Соч., с. 131
    Итак, по всей Москве шел погром. Там, где горожанам удавалось застигнуть пришлых врасплох по одиночке, они их убивали. Где шляхтичи успевали вооружиться и соединиться, они били горо­жан. В итоге погибли около 500 человек приезжих: 30 знатных па­нов, свыше 460 слуг и шляхтичей, а также королевский секретарь, аббат Помасский.
    Руководители мятежа не желали истребления всех гостей, по­нимая, что это неизбежно приведет к жестокой войне с Речью Посполитой. Поэтому сразу после убийства Самозванца бояре направили отряды стрельцов для защиты приезжей знати, в пер­вую очередь, королевского посла Гонсевского. Все же избиение продолжалось около семи часов, оно закончилось лишь за час до полудня.
    4s
    Диаментовский описал эту бойню без каких-либо оценок. От того бесхитростный рассказ еще страшнее:
    «Едва мы немного успокоились, как снова ударили во все колокола и стали бить из пушек. В это время осадили всею силою князя Вишневецкого /князь Константин Вишневецкий был дядей Марины, братом ее матери — А.Т/. Он хотел уже со всеми слугами и челядью на конях бежать в крепость либо в поле, не зная, что делается. Но когда его известили, что уже и царя убили, и поляков немало пропало, он понял, что некуда уже было ехать и приказал поставитьлошадей, а сам приготовился защищаться в доме. Не­смотря на то, что его уже обеспечили охраной и дали нескольких приста­вов, народ подступил к его двору и ворвется для грабежа. Князь, нс дожи­даясь, когда толпа, растерзав его пожитки, примется за него, крикнул че­ляди и ударил по ним.
    Так как справиться с ним не могли, быстро выкатили пушки и стали бить по зданиям. Обороняясь, поляки убили «москвы» до 300 человек. Немало их уложил насмерть пушкарь, не умевший управляться с пушкой. Вместо того, чтобы бить по стенам, он занизил дуло и ударил в них же, в «москву», пробив в толпе целую дыру. Сам князь неплохо бил их излука.
    Увидев тогда, что много людей побито, прискакал сам Шуйский (тот, что царем стал) и крикнул князю, чтобы тот перестал сражаться. Взяв крест, поцеловал его Шуйский, обещая князю мир. Тот поверил ему и впу­стил его к себе. Войдя в дом. Шуйский сильно плакал, видя там очень мно­го убитой «москвы», которые пытались прокрасться с тыла для грабежей.
    Наши всех побили, другие, пытавшиеся залезть в окна, прыгая, шеи поло­мали. Тогда Шуйский, боясь, чтобы народ снова не захотел расправиться с князем, взял его с лучшими слугами на другой двор, забрав с собою веши и всех лошадей. Семнадцать человек у него было убито в том погроме и один слуга.
    К пану старосте красноставскому также пытались ворваться, штурмуя дом и подкапываясь под забор. Но когда наши стали зашишаться, приеха­ли бояре и удержали народ, после чего поставили около двора стражу.
    До этого уже наших очень много побили, особенно на улице Никит­ской, где располагался царицын двор. Там оборонялись самыми больши­ми силами — до нескольких сотен поляков на одной улице. Ночтоизтого, если не все могли биться, ибо иные еще спали, когда окружили, по отдель­ности, все их дома. Поэтому каждый на своем дворе защищался с челядью. Либо, если товарищ с товарищем жили близко, они соединялись и защи­щались вдвоем. Другие, когда у них нечем уже было стрелять, выбегали на улицу с оружием в руках. Легло там «москвы» очень много, ибо наши обо­ронялись до изнеможения. Вероятно, некоторых обманом взяли, отобрав у них оружие, убивали, и так их больше всего погибло. А где наших было несколько человек или несколько десятков в защищенном месте, не мог­ли им ничего сделать и оставляли их.
    Там пали: Андрей Кемеровский из Живца — он долго и хорошо оборо­нялся мечом, Самуил Стрыжовский, Якуб Городецкий, слуга пана воево­ды, Станислав Лагевницкий, Ян Забавский, Войцех Перхлиньский, Ста­нислав Сумовский, ЯкубСонецкий. Имена других не знаю: Прецлавский, Глиньский, Крушиньский, Марцинковский, Готард, Ганьчик, Куновский, Мяковский, Битовский, Галер, Боболя. Из слуг царских: Склиньский, Станислав Липницкий, Борща, Чановицкий, Ивановский, Храпковский, Вонсович, Пельчинский, Гарабурда, Головня.
    С ними обошлись исключительно жестоко. Они, находясь в одном ме­сте, согласились на то, чтобы сдаться, не защищаясь, так как им присяг­нули, что они останутся в безопасности. А когда они сдались, спросили их сперва, который старший пан между ними? Отозвались: «Склиньский». Схватив его, положили крестом на стол и там же, отрубив ноги и руки, рас­поров брюхо, посадили на кол.
    Других по разному истязали, кроме Борши, который умело защищался в другом доме. Несколько раз с мечом нападал на наступающих, пока, воз­вращаясь в избу, не наткнулся на засаду в сенях, где его подстрелил кто-то из-за угла. Свирский оборонялся. И других немало на этой улице побито, а особенно пахоликов, кучеров, etc.