КНІГІ ОНЛАЙН

Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Анатоль Тарас

Выдавец: Харвест

Памер: 800с.

Мінск 2010

255.97 МБ

«Не ведая злокозненного нрава его и боясь того, что он при брате нашем царе Феодоре владел всем Московским государством, жаловал и казнил, кого хотел, а про нас, прирожденного государя своего, не знали, думали, что мы от изменников наших убиты»...
Самозванец напомнил о притеснениях, имевших место при царе Борисе: «боярам нашим и воеводам, и родству нашему укор и по­ношение, и бесчестие, и всем вам, чего и от прирожденного госу­даря терпеть было невозможно». В заключение он обешал награ­дить всех, кто его признает, а в случае сопротивления — гнев Бо­жий и свой царский.
Народ взволновался. Бояре сообщили патриарху Иову о мятеже, тот умолял бояр выйти к народу и образумить его. Бояре вышли на Лобное место, но ничего не могли поделать. Толпа потребовала от князя Василия Шуйского сказать правду, точно ли он похоронил царевича Дмитрия в Угличе? Напуганный развитием событий Шуйский ответил, что царевич спасся, а вместо него был убит и похоронен поповский сын.
После таких слов начался бунт. Ворота в Кремль не были запер­ты, примерно 200 человек дворян и детей боярских ворвались туда, захватили царя Федора с матерью и сестрой. Их отправили в ста­рый дом Бориса Годунова, где он жил, когда еще не был «царским шурином и правителем». Вокруг дома поставили караул. Были так­же арестованы родственники Годуновых, бояре Вельяминовы и Сабуровы. Толпы москвичей кинулись грабить дома Годуновых, Вельяминовых и Сабуровых, заодно разбили винные подвалы и кабаки. Началось повальное пьянство.
Объясняя причины, побудившие московскую верхушку срочно признать Лже-Дмитрия, Платонов пишет:
«Служилое и торговое население чрезвычайно боялось бедной разорен­ной черни, сильно желавшей грабить московских купцов, всех господ и некоторых богатыхлюдей... Внутренний враг,толпившийся намосковских улицах, площадях и рынках, для общественных верхов казался даже гор­ше наступавшего на Москву неведомого победителя».
Платонов С.Ф. Очерки Смуты, с. 216
ТОРЖЕСТВО САМОЗВАНЦА (июнь 1605 г.)
Получив известие о перевороте в Москве, Лже-Дмитрий 5 июня 1605 года прибыл в Тулу. Там его встретили со всеми почестями, полагавшимися царю. Дмитрий отправил письмо к членам бояр­ской думы с приказом выслать к нему в Тулу князя Мстиславского
и прочих главных бояр. По постановлению думы, 3 июня в Тулу отправились князья Н.Р. Трубецкой, А.А. Телятевский и Н.П. Ше­реметев, а также думный дьяк Афанасий Власьев. Они привезли с собой повинную грамоту от Москвы. Тем не менее Дмитрий при­шел в ярость, ибо главные бояре не явились к нему.
Туда же отправились все Сабуровы и Вельяминовы (37 человек), чтобы вымолить себе прощение у Дмитрия. Но Петр Басманов, расположившийся в Серпухове, не пропустил их в Тулу. Басманов повсюду искал врагов своего нового государя и беспощадно карал. По его приказу Сабуровых и Вельяминовых полностью ограбили, раздев до белья, и бросили в тюрьму.
В начале июня к Дмитрию на поклон приехал с Дона казачий атаман Смага Степанович Чертинский (или Чертенский) с товари­щами (забегая вперед: тот самый, который позже погубил пресло­вутого «народного героя» Ивана Богдашкова по прозвищу «Суса­нин»), Чтобы унизить посланцев боярской думы, Самозванец до­пустил к руке казаков раньше, чем бояр. Проходя мимо бояр, каза­ки позорили их «нечестивыми словами». Самозванец милостиво разговаривал со Смагой. Лишь затем к руке были допущены боя­ре, и Дмитрий «наказываше и лаяше, яко же прямый царский сын».
Из Тулы Отрепьев отправился в Серпухов. Дворовыми воевода­ми при нем в это время состояли князья И.В. Голицын и М.Г. Сал­тыков; ближними людьми — князь В.М. Рубец-Мосальский и окольничий князь Г.Б. Долгоруков; главными боярами в полках — князь В.В. Голицын, его родственники князья И.Г. Куракин, Ф.И. Шереметев, Б.П.Татев, Б.М. Лыков.
Из Серпухова навстречу Дмитрию выехали князья Ф.И. Мстис­лавский и Д.И. Шуйский, стольники, стряпчие, дворяне, дьяки, столичные купцы. В Серпухове он устроил несколько пышных пиров для своих приближенных и для московских бояр. В проме­жутках между пирами Самозванец вел напряженные переговоры с боярами.
Будучи еще в Туле, 11 июня он издал манифест о своем восше­ствии на престол, пометив на грамоте: «писана в Москве». Рассчи­тывая на неосведомленность большинства жителей Московского государства, Отрепьев врал, что якобы его узнали — «как прирож­денного государя» — патриарх Иов и весь священный собор, бояр­ская дума и прочие чины.
Вместе с этим манифестом он разослал по городам текст прися­ги. Фактически он являлся сокращенным вариантом присяги, со­ставленной Борисом Годуновым при своем воцарении.
Из текста присяги Самозванцу, по сравнению с присягой Году­нову, были исключены запреты «добывать» ведунов и колдунов, портить его «на следу всяким ведовским мечтанием», насылать
лихо «ведовством по ветру» и т.д. Подданные только кратко обеща­ли не «испортить» царя и не давать ему «зелье и коренье лихое». Вместо пункта о Симеоне Бекбулатовиче и «воре», называющем себя Димитрием Углицким, появился пункт о «Федьке Годунове». Подданные обещали не подыскивать царство под государями «и с изменники их, с Федькой Борисовым сыном Годуновым и с его матерью и с их родством, и с советники не ссылаться письмом ни­какими мерами».
Кроме того, Дмитрий использовал тот же прием, что Борис Го­дунов и его сын. Борис после смерти царя Федора Ивановича ве­лел присягать на имя вдовы, царицы Ирины, и на свое имя. Федор Борисович в своей присяге тоже поставил на первое место мать.
Ранее, во время пребывания в Речи Посполитой и в городах Северщины, Лже-Дмитрий никогда не вспоминал свою «матушку» Марию Нагую, заточенную в небольшом женском монастыре в Белозерске под именем инокини Марфы. Но теперь ситуация из­менилась. Отрепьев знал ее ненависть к Годуновым и потому рас­считывал на признание.
Самозванец велел срочно разыскать Нагих либо их родственни­ков. Удалось найти лишь отдаленного родственника Марии Нагой, дворянина Семена Ивановича Шапкина. В Туле Отрепьев торже­ственно произвел Шапкина в чин постельничего, заявив, что «он Нагим племя». Затем Шапкин с охраной экстренно помчался в Белозерск.
После беседы с Шапкиным с глазу на глаз инокиня Марфа не­медленно «признала» сына. Трудно сейчас установить, что больше повлияло на ее выбор — ненависть к Годуновым или нежелание быть отравленной либо утопленной по дороге. Надо полагать, она знала судьбу княгини Ефросиньи Старинкой и великой княгини Юлиании, жены Юрия, родного брата Ивана Грозного. Впрочем, упоминание ее в присяге было рассчитано только на эмоции неве­жественных масс. Монахиня, бывшая 20 лет назад невенчанной седьмой женой царя, никак не подходила под титул «царицы», пусть и вдовствующей.
Самозванцу было неудобно являться в Москву, покатам находи­лись члены семьи Годуновых. Будьживцарь Борис, Лже-Дмитрий мог рассчитывать на какие-то политические дивиденды, устроив над ним суд и приписав ему любые преступления. Однако ни ца­рица, ни царевич не успели совершить ничего ни хорошего, ни плохого, убедительный предлог для их казни отсутствовал. А вре­мя поджимало, поэтому сторонники Самозванца, не придумав ничего лучше, обошлись обыкновенным убийством.
Лже-Дмитрий послал в Москву специальную комиссию, в кото­рую вошли князья В.В. Голицын и В.М. Рубец-Мосальский, боя-
рин П.Ф. Басманов, дворяне М.А. Молчанов и А.В. Шерефединов, дьяк Б. Сутупов. Прибыв в столицу, комиссия немедленно стала чинить рас­праву над противниками Са­мозванца.
Начали с патриарха Иова. Патриарх в Успенском соборе Кремля готовился к литур­гии, когда туда ворвались во­оруженные люди. Иова выво­локли из алтаря и потащили наЛобное место. Там сторон­ники Самозванца попыта­лись линчевать патриарха за то, то он «наияснейшего ца­ревича расстригой называет». Однако из Кремля сбежались
Патриарх Иов
попы и церковные служки,
которые подняли крик в защиту патриарха. На помощь Иову бро­силась часть горожан. Стало ясно, что убийство патриарха приве­дет к непредсказуемым последствиям. Тогда кто-то из людей От­репьева крикнул: «Богат, богат, богат Иов патриарх, идем и разгра­бим имения его!» Призыв подействовал, толпа кинулась грабить патриаршие палаты.
Тем временем Иова отвели назад в Успенский собор. Вскоре туда прибыл П.Ф. Басманов. Вооруженные люди поспешно, без лиш­них формальностей произвели низложение патриарха. С Иова сня­
ли панагию и святительское платье, надели простую черную ризу. Басманов спросил, куда хотел бы Иов отправиться на монастыр­ское житие. Тот выбрал Успенский монастырь в Старице, где ког­да-то принимал постриг, а после был игуменом. Иова посадили в телегу и под конвоем отправили в Старицу.
Разобравшись с патриархом, комиссия занялась царем Федором и его семьей. На старое подворье Бориса Годунова, полученное им в приданое от Малюты Скуратова, явились члены комиссии во гла­ве с В.В. Голицыным и трое стрельцов.
Князья Голицын и Рубец-Мосальский, дворяне Молчанов и Шерефединов, несколько стрельцов вошли внутрь дома. Там раз­дались отчаянные крики. Царицу Марию Григорьевну убийцы за­душили быстро, но юный царь Федор оказал им отчаянное сопро­тивление: «царевича же многие часы давиша, яко не по младости дал Бог ему мужества».
14. Зак. 1846.
417
Наконец, на крыльце появился Голицын и объявил, что «цари­ца и царевич со страстей испиша зелья и пороша, царевна же едва оживе». Естественно, что ему никто не поверил. Но утверждать, что москвичи оцепенели от ужаса, узнав о преступлении, нет оснований. Большинство жителей восприняло убийство царской семьи как должное либо отнеслось к нему безразлично. Что касается дочери Годунова Ксении, то ее не задушили. Князь Ру­бецМосальский взял царевну к себе в дом «ради красоты ея» и некоторое время держал у себя «для потехи», а затем отдал Само­званцу.*
Желая угодить Самозванцу, бояре надругались и над прахом се­мьи Годуновых. Царь Борис был по обычаю похоронен в Архан­гельском соборе Кремля, рядом с другими московскими правите­лями. Но по приговору бояр тело царя выкопали, положили в про­стой гроб и перезахоронили в ограде бедного Варсонофьева мона­стыря на Сретенке. Следуя официальной версии о самоубийстве, бояре запретили совершить православный погребальный обряд над останками царицы Марьи и царя Федора. Их тоже отвезли в Варсонофьев монастырь, где без всяких почестей зарыли недале­ко от могилы Бориса Годунова.