КНІГІ ОНЛАЙН

Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Анатоль Тарас

Выдавец: Харвест

Памер: 800с.

Мінск 2010

255.97 МБ

Марина торжественно въехала в Москву 24 апреля (по другим сведениям, 2 мая) 1606 года, еще через пять месяцев после обруче­ния, в сопровождении гостей и свиты, общей численностью свы­ше 2300 человек. Их сопровождал огромный обоз.
8	мая состоялась свадьба Марины и Дмитрия, а уже 17 мая он был убит.
Некоторые русские историки утверждают, будто бы брачная це­ремония прошла с серьезными нарушениями православных обы­чаев, и что именно это вызвало резкое недовольство части духовен­ства и московского люда. Однако документы свидетельствуют об ином. Самозванец был очень неглуп. Венчание (а также коронация Марины) прошло в точном соответствии с православным ритуа­лом. Увы, это ему не помогло. Буквально через десять дней ЛжеДмитрий пал жертвой заговора церковников и бояр.
Как мы знаем, Самозванец оказался в Москве благодаря помо­щи и прямой поддержке поляков и литвинов. Поэтому те и дру­гие, естественно, явились вместе с ним. Позже в «поезде невес­ты» прибыли многие другие. Лже-Дмитрий считал своим долгом рассчитаться со всеми своими союзниками, а потому был щедр к ним.
Деньги из государственной казны лились рекой, подарки и по­жалования делались без особого разбора. Но своим покровитель­ством «пришлым» иноземцам и ориентацией на их нравы, Дмит­рий создал серьезную проблему, которая его погубила. Вот что пи­шет Гумилев:
«Вот тут-то и сыграла свою роковую роль разница в стереотипах пове­дения русских и западноевропейцев. Поляки в XVII веке были народом очень смелым, талантливым, боевым, но весьма чванливым и задиристым. Польские паны, посадив своего царя в Москве, стали обращаться с мос­ковским населением крайне пренебрежительно. Русским было обидно, и поэтому конфликты вспыхивали постоянно. А царь, естественно, поддер­живал поляков.
Народное недовольство возникало и по более существенным «поведен­ческим» поводам. Известно, что у католиков иконы есть, но верующие просто кланяются им, а у православных к образам принято прикладывать­ся. Жена Самозванца Марина Мнишек была польской пани, и откуда ей было знать, как именно нужно прикладываться к иконе. Марина, помо­лившись перед образом Божьей Матери, приложилась не к руке, как это было принято на Москве, а к губам Богородицы. У москвичей такое пове­дение вызвало просто шок: «Царица Богородицу в губы целует, ну видан­ное ли дело!»
Гумилев Л. Н. От Русик России, с. 236
А вот что писали А.И. Копанев и М.В. Кукушкина в своих ком­ментариях к «Московской хронике» Конрада Буссова:
«Несоблюдение Лже-Дмитрием I пышного и торжественного царско­го чина, определявшего все общественные выступления царя и весь цар­ский быт, отмечают многие наблюдатели. По установившейся веками тра­диции царь появлялся обычно в сопровождении блестящей и раболепной
толпы бояр, он не ходил, а шествовал, не сидел, а восседал, не ел, а вкушал, не говорил, а изрекал, должен был показывать пример набожности, бла­гочестия и т.д.
С точки зрения этих традиционных представлений о царе такие поступ­ки Лже-Дмитрия I, как одинокие прогулки по Москве, запальчивые спо­ры в Думе, непосредственное участие в травле зверей во время царских охот и т.д. и т.п. воспринималось как оскорбление царского достоинства. Атак как пренебрежение к «царскому чину» у Лже-Дмитрия сочеталось с явным предпочтением к обычаям и образу жизни польских панов, то оно воспринималось как оскорбление национальное».
Буссов. Цит. Соч., с. 351
Это вполне можно понять. Московиты, например, брали пищу руками, о вилках они не слыхали, а руки перед едой не мыли даже бояре. В «Дневнике Марины Мнишек» отмечено:
«Столовая изба была обита персидской голубой материей, карнизы же около двери и около окон парчовые. Трон царский покрыт материей, выт­канной золотыми полосами, стол перед ним серебряный, прикрытый ска­тертью, вышитой золотом. Вся посуда для блюд была золотая. Но тарелок не было, и рук никто не мыл, хотя было где и чем мыть».
Бритые подбородки, непривычная одежда, не вполне понятная речь приезжих — москвичей раздражало буквально все. Аужтанцы под музыку, которые на польский манер устраивал царь, церковни­кам и боярам вообще показались не только крушением всех усто­ев, но и убедительным доказательством тому, что он вместе с «ла­тинянами» намерен погубить «истинную православную веру». Вспомним: через сто лет царь Петр внедрял свои «ассамблеи» (со­брания дворян с женами и детьми, с музыкой и танцами) в основ­ном методом принуждения: одних пришлось сослать, других — стегали кнутом, у третьих — отобрали имения.
Появление в Москве большого числа поляков и литвинов (впро­чем, для москвичей и те и другие были «поляки»), их развязное (по московским понятиям) поведение — все это производило самое отрицательное впечатление. Гости из Польши и Литвы, приехав­шие на свадьбу Дмитрия и Марины, принадлежали к знати. Но вместе с ними прибыли около двух тысяч человек шляхтичей и вся­кой челяди. Вот они-то и мельтешили на улицах, чрезвычайно раз­дражая москвичей не столько непривычным внешним видом, сколько своим «гонором» и откровенным презрением к «дикарям».
Возмущение против иноземцев кончилосьдраматически. Весь­ма деятельные московские священники и бояре быстро организо­вали заговор. Недовольство москвичей чересчур бойкими и само­уверенными пришлыми людьми они решили использовать как
Кремль и Китай-город в начале XVII века
предлог для своего выступления. 16 мая бояре вручили царю жало­бу на поляков и литвинов. Диаментовский пишет об этом случае следующее:
«Учинили беспорядки, возведя поклеп на одного из поляков, якобы он изнасиловал боярскую дочь, о чем была на следующий день жалоба царю и расследование, на котором совсем этого не обнаружилось. Они это для того подло учинили, чтобы царь ничего не заметил и чтобы скрыть следы своих бунтов и заговоров»...
Царь поступил неосмотрительно. Вместо того чтобы обещать каждый раз тщательно проверять обвинения, содержащиеся в по­добных челобитных, и сурово наказывать виновных в преступле­ниях (если они имели место), а также клеветников, он запретил впредь принимать жалобы на «рыцарство».
Таким образом, Лже-Дмитрий совершил целую вереницу опро­метчивых поступков: третировал иерархов православной церкви и московских бояр, якобы хотел вмешаться в церковные дела, нару­шал нормы традиционного придворного этикета и ритуала, окру­жил себя преимущественно иноземцами, женился на польке-като­личке. Из этих пяти пунктов роковую роль сыграли два первых.*
Тут надо сказать несколько слов о личности Самозванца. Судя по известным фактам, он был человеком несколько легкомыслен­ным, недостаточно умным и отнюдь не злым. Великодушие и щед­рость хорошо сочетались в нем с умением завоевывать людские симпатии. Конрад Буссов характеризует его следующим образом:
«В этом покойном государе (Лже-Дмитрии I) был героический, муже­ственный дух и проявлялись многие хорошие, достойные похвалы добро­детели, но у него были также и пороки, а именно: беспечность и тщесла­вие... Беспечность приняла у него такие размеры, что он даже гневался на тех, кто говорил об измене московитов и о том, что они намереваются убить его вместе с поляками»...
Буссов. Цит. Соч., с. 129
Слова свидетеля-немца о «мужественном духе» Дмитрия отнюдь не риторика. Вот что писал Диаментовский:
«А еще царь и пан воевода ездили из Москвы на охоту. Там среди дру­гих зверей выпустили также медведя, которого, когда никто не смел пер­вым с ним биться, сам царь, бросившись, убил с одного удара рогатиной, так что даже рукоятка сломалась. И саблею отсек ему голову».
* Церковных иерархов до смерти напугали слухи о том, что «царь-батюш­ка» намеревается отобрать у церкви в казну часть земель, а также обложить мона­стыри налогом с их доходов.
Московские священники, сыгравшие главную роль в органи­зации и осуществлении заговора, благоразумно остались в тени, за исключением митрополита Пафнутия. На авансцену истории вышел 54-летний князь Василий Иванович Шуйский. Тот са­мый, который возглавлял в свое время следственную комиссию в Угличе.
Первый заговор против Самозванца князь Василий Шуйский, его братья и другие родственники составили еще в июне 1605 года. Подоплека заговора была очень проста. Свергнув власть Годуно­вых с помощью Лже-Дмитрия, московские бояре хотели избавить­ся и от Самозванца, чтобы посадить на престол кого-нибудь «из своих». Наиболее вероятными претендентами были Шуйские, считавшиеся одними из самых знатных московских бояр, ибо их род брал начало от родного брата Александра Невского. Вот поче­му именно Шуйские активно действовали:
«Очертя голову бросились в агитацию, возбуждая московское население против нового царя, еше не успевшего приехать в свою столицу».
Платонов С.Ф. «Очерки Смуты», с. 218
Однако этот заговор был почти сразу раскрыт. Уже 30 июня дол­жна была состояться казнь Василия Шуйского, отмененная ЛжеДмитрием буквально в последнюю минуту. В июле 1605 года боль­шинство Шуйских по указу Дмитрия выслали в галицкие пригоро­ды. Увы! Помиловав старого интригана, Дмитрий проявил совер­шенно неуместное милосердие, повлекшее трагические послед­ствия для него.*
Шуйские, но главное — церковники, развернули широкую аги­тацию в Москве против Дмитрия. Основными пунктами обвине­ния были тезисы, что «царь Дмитрий» — польский ставленник, и что он нарушает русские (в смысле — православные) обычаи. Так, патриарх Иов чуть позже писал, что Лже-Дмитрий явился в Мос­кву благодаря козням «Жигимонта Литовского», намеревавшего­ся «разорить в Московском государстве православные церкви и построить костелы латинские, илютерские, и жидовские»! Неваж­но, что «костелы жидовские» в природе не существуют, и что като­лический монарх никакие мог стремиться к сооружению лютеран­ских храмов.
Свадьбу с Мариной, женщиной «латинской веры», церковники выставляли как самое убедительное доказательство «измены» царя.
* Осенью 1605 года в Москве возник новый боярский заговор. Его участни­ки через Ивана Безобразова, гонца царя Дмитрия, тайно сообщили королю Си­гизмунду III о своем намерении свергнуть Самозванца и возвести на московский престол Владислава, сына Сигизмунда. Так впервые возникла эта идея, которая позже была отчасти воплощена в жизнь.