КНІГІ ОНЛАЙН

История имперских отношений

беларусы и русские, 1772— 1991 гг.

Анатоль Тарас

Выдавец: Выдавец A. М. Вараксін

Памер: 608с.

Мінск 2008

170.17 МБ

Однако традиционную церковь народа нельзя было просто за­претить. Это вызвало бы сопротивление с непредсказуемыми по­следствиями. Поэтому Екатерина II, развратная, но умная и образо­ванная немка, сидевшая на русском троне, действовала более хитро.
После первого раздела Речи Посполитой униаты восточных зе­мель ВКЛ входили в состав Полоцкой архиепископии и подчиня­лись Лифляндской, Эстляндской и Финляндской юстицколлегиям. Отношения униатской церкви (как и католической) со светскими властями определял «Регламент», пожалованный императрицей
12 февраля 1769 года католической общине Петербурга. Этот доку­мент, в частности, допускал связи с Римом только по вопросам веры.
В указе царицы от 28 мая 1772 года относительно порядка управ­ления присоединенными «польскими землями» (так они названы в этом документе) было сказано о недопущении «запрета либо не­удовольствия их разных вер».
22 апреля 1794 года Екатерина II издала указ с дипломатичным названием «О устранении всяких преград к возвращению униатов к православной греческой церкви». Жизнь показала, что преграду можно было легко найти в чем угодно. Виновникам «преград» гро­зило суровое наказание, ибо даже самую незначительную из них власти квалифицировали как уголовное преступление.
Уже первые годы жизни униатской церкви в новых условиях по­казали, что заверения Екатерины II о том, что она якобы будет забо­титься, чтобы «все народы в России пребывающие славили Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцев своих» — только слова. Царские чиновники, при активной поддерж­ке православного духовенства, осуществляли мощное давление на униатов. В 1780—83 и 1794—95 гг., под давлением властей к РПЦ было «присоединено» свыше 600 тысяч беларуских униатов. Указом Екатерины II от 19 октября 1795 года были упразнены все униатские епархии, кроме Полоцкой.
Сведения, содержащиеся в документах конца XVIII — первых двух десятилетий XIX века, позволяют отвергнуть заявления некото­рых русских дореволюционных историков о том, что массовый пе­реход униатов в православие осуществлялся добровольно. Как пра­вило, перемене вероисповедания всегда предшествовала серьезная, хорошо продуманная идеологическая обработка униатов. Вот что писал в этой связи российский исследователь истории религии Н.М. Никольский (1877—1959):
«Среди крестьян был пущен слух, что за принятие православия их отберут от панов и передадут в казну, — а положение государствен­ных крестьян было легче, чем помещичьих. Панов предупреждали официально, что всякое противодействие с их стороны будет квали­фицироваться как уголовное преступление и повлечет за собой отда­чу под суд и секвестр поместий. Светским властям — генералгу­бернатору, губернаторам и земской полиции — было предписано /указом Екатерины II от 22 апреля 1794 года/ оказывать духовным властям «всякую помощь и защиту»...
Губернаторы действовали просто. Они «убедительно советовали» униатскому духовенству переходить вместе с прихожанами в право­славие, а несогласных попов арестовывали и высылали. В одних местностях униатские попы дипломатично соглашались и затем за­нимали позицию ожидания, а в других местах, как, например, в не­
которых приходах Могилевской и Полоцкой губерний, вместе с по­мещиками организовывали крестьянские бунты, что вынудило на­чальство призадуматься».
Рьяным сторонником принудительного обращения униатов в православие выступал Могилевский православный архиепископ Георгий Конисский. Он приехал в Могилев из Киева еще в 1755 го­ду, за семь лет до первого раздела Речи Посполитой. От Могилев­ской епархии Конисский прибыл в 1762 году в Москву на корона­цию Екатерины II в Успенском соборе и подал ей петицию, содер­жавшую, по мнению поэта А.С. Пушкина, «сетования народа, издревле нам родного, но отчужденного от России жребием вой­ны»*. Как видим, архиепископ не страдал скромностью. Не имел он морального права говорить от имени народа, к которому этнически не принадлежал, говорить от имени земли, где поселился совсем недавно.
А к чему он призывал императрицу? К тому, чтобы она заверши­ла объединение «православных братьев» силой оружия! Где же тут христианское миролюбие? Только ненависть. Что ж, царица услы­шала его. Именно Конисскому императрица Екатерина поручила осуществить ликвидацию униатской церкви путем «присоедине­ния» ее к Русской православной церкви. Но тогда из этого мало что вышло. Народ и шляхта всячески сопротивлялись.
Справка: Г. Конисский (1717—1795) родился в Нежине, учился, а затем преподавал в КиевоМогилянской академии, где читал кур­сы богословия и философии. В 1751—55 был ее ректором. В 1744 принял монашество. С 1755 — православный епископ, затем архие­пископ Могилевский. Всеми силами и средствами боролся против католиков и униатов. Проповедовал необходимость установления «единой веры православной» среди россов, белороссов и малорос­сов. Долгое время ошибочно считался автором анонимной «Исто­рии руссов» (1846 г.).
В своих публичных выступлениях и в исторических работах Ко­нисский намеренно преувеличивал роль административных факторов в распространении униатства, зато — вопреки фактам — категориче­ски не желал видеть применения именно таких мер к униатам Могилевщины и Витебщины. Его меньше всего волновало то, что смена ве­
* В этой связи следует напомнить характеристику, которую дал Пушкину в 1937 году русский философэмигрант Г.П. Федотов — «певец империи». Пушкин воспри­нимал историю Московского государства (России) и завоеванных им соседей с по­зиций Н.М. Карамзина, автора 12томной «Истории государства Российского» (1816—29 гг.). Сочинение Карамзина он называл «созданием великого писателя». Пушкин, как и Карамзин, был убежденным русским патриотомдержавником. — Прим. Ред.
роисповедания происходила путем обмана, запугивания и насилия со стороны православного клира и местной администрации.
Например, когда российские власти задумали превратить в пра­вославных униатов деревни Нача (Борисовский округ), сюда 23 ию­ня 1795 года прислали пристава Ивана Тисова, двух православных попов и взвод солдат во главе с унтерофицером. Под охраной сол­дат попы переписали всех крестьян и объявили, что отныне они — православные. Крестьяне угрюмо молчали, но попов это не смути­ло. Они явно разделяли утверждение, согласно которому молча­ние — знак согласия! Однако униатский священник Александр Самович не испугался. После запрета собираться в церкви он служил службы в гумне одного из соседних с Начей застенков /небольшого шляхетского имения — Ред./. Вскоре сюда стали приходить все его бывшие прихожане. А к попам в церковь они не ходили.
Дело дошло до Минского губернского суда, представителям ко­торого крестьяне заявили, что их насильно записали в православ­ные. К моменту судебного рассмотрения дела в семьях этих кресть­ян имелись уже 29 новорожденных детей, не прошедших обряда крещения в православной церкви, и 9 человек взрослых, похоронен­ных без православного отпевания. Суд не смог добиться от кресть­ян согласия обратиться в православие. Тогда он постановил аресто
Униатская церковь Иоанна Крестителя (1742 г.) Деревня Вишневец (Столбцовский район)
вать 9 крестьян и священника А. Самовича. Над детьми, крещены­ми по униатскому обряду, попы насильно совершили обряд право­славного крещения.
Правда, вскоре по указанию Минского губернского управления арестованных освободили, чему способствовала смена «царствен­ной персоны» — смерть Екатерины II (6 ноября 1796 г.) и воцарение Павла I.
Но этим дело не кончилось. Крестьяне Начи попытались обра­титься к самому императору, когда при посещении Беларуси он вме­сте с сыновьями Александром и Константином 8 мая 1797 года ос­тановился на ночлег в их деревне. Однако царь расценил сам факт подачи коллективного заявления как опасное преступление и отдал приказ арестовать трех крестьян, а в Начу послать роту гренадер «для прекращения беспокойств, происходящих от прежде бывших униатов противу благочестивой церкви, после того как они раньше присоединились было к оной». Каждому из трех арестованных кре­стьян дали по 50 ударов бичом и вырезали ноздри. Только после это­го жители Начи «согласились вернуться» в православную церковь, что дало основание Минскому губернскому суду освободить от от­ветственности униатского священника Александра Самовича. И это называется добровольным переходом?!
Следует упомянуть и тот факт, что после каждого очередного раз­дела Речи Посполитой представители российских властей силой от­бирали лучшие униатские храмы и передавали их РПЦ. Например, так они поступили в 1794 году с храмом Воскрешения Христова в Минске. Его переоборудовали и назвали Екатерининским право­славным собором. В городах Беларуси и Украины были отобраны де­сятки таких храмов.
Не улучшилось положение униатской церкви и после того, как императоры Павел I и Александр 1, опасаясь распространения в Российской империи идей французской буржуазной революции, сознательно пошли на сближение с католицизмом. По распоряже­нию царя Павла Петровича в конце декабря 1800 года униатскую церковь поставили в прямую зависимость от католической. Речь идет об учреждении в Петербурге специальной Коллегии по делам римскокатолической церкви. Ведать делами унии в нем поручили соответствующему департаменту.
В таких условиях униатскому духовенству стало труднее оберегать своих прихожан от влияния католицизма, чем во времена Речи По­сполитой, власти которой не столь активно, как правительство Рос­сии, вмешивались в религиозную жизнь. Теперь польский костёл и его ударная сила — иезуиты — с небывалым напором занялись
конфессиональной переориентацией униатов. Правда, последние столь же упорно сопротивлялись. Поэтому мы не можем согласить­ся с дореволюционным историком Василием Ратчем, заявившим следующее:
«Уловки ксендзов, зависимость более низкого униатского духо­венства от помещиков, интриги высшего, неясность /действий/ за­ново учрежденных русских властей парализовали порывы населения (к переходу в православие. — Л.Л.) и дали возможность унии, этому безобразному ребенку веронетерпимости костёла, просуществовать еще 45 лет».
Не в этом заключалась главная причина. Уния продолжала жить и после разделов Речи Посполитой лишь потому, что верность сво­ей церкви сохранил простой беларуский народ.