КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
Важнае месца ў правядзенні аперацыі адводзілася канчатковаму знішчэнню застаўшыхся ў жывых ксяндзоў. 3 гэтай мэтай летам 1937 г. органы НКУС фабрыкуюць справу чарговай падпольнай паўстанцкай арганізацыі “ПАВ”. 13 чэрвеня ў Магілёве быў арыштаваны кіраўнік Мінскай і Магілёўскай дыяцэзій Пятро Аўгло. У ліпені яму прад’яўляецца абвінавачванне ў кіраўніцтве арганізацыяй, стварэнні ў У Навіцкі, У. Завальнюк. Рэпрэсіі духавенства... , БССР ячэек “ПАВ” для правядзення ўзброенай барацьбы з савецкай уладай, шпіянажу на карысць польскай разведкі. Па гэтай справе былі арыштаваны пробашч кафедральнага касцёла ў Мінску Ян Баравік і ксёндз Канстанцін Адрэкус, пробашч касцёла Св. Барбары ў Віцебску Станіслаў Райко, пробашч касёла ў Шклове Пя тро Януковіч і інш. Калегія НКУС БССР ад 25 жніўня 1937 г. прыгаварыла свяшчэнна-служыцеляў да вышэйшай меры пакарання. 27 жніўня 1937 г. яны былі расстраляны ў Мінскай турме. Напярэдадні, 7 жніўня 1937 г., загадчык аддзела прапаганды і агітацыі ЦК КП(б)Б Л. Готфрыд дакладваў у ЦК УКП(б): “Што тычыцца ксяндзоў, — інфарміравалі з Мінска, — абсалютная боль-шасць іх за апошні час арыштавана, так як выкрыта ў вядзенні шпіёнскай работы”. Улічваючы, што “гнёздамі” шпіянажу з’яўляліся касцёлы, 18 жніўня 1937 г. быро ЦК КП(б)Б разгледзела пытанне “Аб мерах па закрыццю польскіх касцёлаў”.13 Бюро даручыла старшыні ЦВК БССР М. Стакуну, наркаму ўнутраных спраў Б. Берману і загадчику аддзела прапаганды і агітацыі ЦК КП(б)Б Л. Готфрыду перагледзець сетку дзейнічаўшых касцёлаў. Высокім афіцыйным асобам даручалася закрыць храмы, якія не дзейнічалі, з тым разлікам,каб выключыць магчымасць нелегальнай “контррэвалюцыйнай” работы вакол іх. Толькі з 8 па 24 жніўня 1937 г. ЦВК БССР аформіў закрыццё 8 касцёлаў. Была задаволена, папрыклад, просьба Асвейскага райвыканкама аб зносе касцёла ў гарадскім пасёлку і выкарыстанні цэглы для пабудовы школы. 27 жніўня 1937 г. камісія павыніках праверкі накіравала ў ЦК КП(б)Б інфармацыю. Паведамлялася аб тым, што ніводная дзяржаўная ўс ганова, акрамя НКУС, не мела наваг прыблізных дадзеных “як аб саміх касцёлах, суполках, верніках, якія арганізоўваліся вакол гэтых касцёлаў, так і аб анытсавецкай контррэвалюцыйнай дзейнасці клерыкалаў”.14 Толькі органы дзяржаўнай бяспекі з’яўляліся “курата-рамі” рымска-каталіцкай царквы і цалкам вызначалі яе лёс, толькі яны ажжыццяўлялі закрыццё касцёлаў і рэлігійных суполак у выніку “контррэвалюцыйнай” дзейнасці ксяндзоў і кіруючай вярхушкі каталіцкіх арганізацый. Добра папрацавалі нкусаўцы, столькі “вы-крылі” ворагаў, што на 20 жніўня 1937 г. ва ўсходняй Беларусі працавалі толькі 11 касцёлаў, у тым ліку пяць з ксяндзамі ў Барысаве, Віцебску, Оршы, Чавусах і Мсціслаўі, шэсць без ксяндзоў дзейнічалі ў Мінску, Магілёве, Гомелі, у вёсках Хвашчоўка Шклоўскага і Шацілкі Парыцкага, мястэчку Свіслач Асіповіцкага раёнаў.15 Але і такое становішча не задавальняла партыйнае кіраўніцтва Беларусі. 7 кастрычніка 1937 г. бюро ЦККП(б)Б разгледзела пытанне 129 “Аб польскіх касцёлах". 3 дакладам выступіў старшыня ЦВК БССР М. Стакун. Ва ўмовах раздзьмухвання псіхоза на выкрыццю разгрому “польскіх шпікаў, шкоднікаў і дыверсантаў” ставілася задача канчатковага закрыцця касцёлаў. На гэтым настойваў і Стакун, якога самога ў той час абвінавачвалі ў невядзенні рашучай барацьбы з ворагамі народа, сувязях з Полынчай. Падводзячы вынікі абмеркавання, толькі што прысланы з Масквы на насаду нершага сакрагара ЦК КП(б)Б Аляксандр Волкаў адзначыў, што “наша заадача — закрыць нольскія касцёлы ў БССР”, “работу трэба праводзіць і наме-чаныя мерапрыемствы ажыццявіць”.16 Такія ўстаноўкі садзейнічалі арышту апошніх застаўшыхся ў жывых нрадстаўнікоў рымска-ка таліцкага духавенства. Па дадзеных НКУС, з другой паловы 1937 г. на 1 чэрвсня 1938 г. у БССР было раскрыта і арыштавана 2570 удзельнікаў “аб’яднанага анытсавепкага падполля”, сярод якіх налічвалася 58 прадстаўнікоў каталіцкага духавенства. Прыведзеныя факты сведчаць, які шквал рэпрэсій абрушыўся на духавенства рымска-каталіцкай канфесіі ў 20—30-я гг. Большасць з іх расстраляны, альбо загінулі ў гулагаўскіх лагерах. У выніку да начатку 1939 г. натэрыторыі БССР былі закрыты ўсе каталіцкія храмы. Тым не менш, рэлігійнае жыццё нрацягвалася ва ўмовах глыбокага падполля. 1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 415. 2 Ленин В.И. Поли. соор. соч. Т. 17. С. 416. 3 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 12. С. 145. 4 Материалы Генуэзской конференции. Полный стенографический отчет. (Подготовка, отчеты заселений, работы комиссий, дипломатическая переписка и пр.). М., 1922. С. 458. 5 Там сама. С. 458—459. 6 Революция и церковь. 1923. № 1 -3. С. 104. ’ Там сама. С. 112. 8 Одинцов М.И. Государство и церковь в России: XX в. М., 1994. С. 154. ’ Там сама. С. 155. 10 Наша вера. 1995. № 1.С. 15. 11 Сталин И. Сочинения. Т. 10. М., 1953. С. 324. 12 Папа Пій XI і крыжовы паход. Мн., 1930. С. 98. 13 Нацыянальны архіў Рэспублікі Беларусь (далей НАРБ), ф. 4, воп. 3, спр. 440, арк. 29. 14 Там сама, спр. 443, арк. 66. 15 Там сама, спр. 443, арк. 61,69. 16 Там сама, спр. 443, арк. 73. Н. РЫМАРЕВ (Минск, Беларусь) КАК УНИЧТОЖАЛИ МОЮ ДЕРЕВНЮ Речь идет о том огромном, темном, невежес твенном, и в то же время имевшем свои традиции, сословии, которое, обрабатывая землю сохой, косой и серпом, кормило не только свою страну, но и значительную часть Европы; растило и воспитывало к богобоязненности, труду и выносливости здоровых, законопослушных детей. Одной из процветающих деревень была и моя Силивоновка. До Октябрьского переворота крестьяне выкупили всю землю у помещика. Каждая семья, не считая вновь отделившихся молодых, состояла из 6— 11 душ. Хозяйство содержало 3—4 коровы, двое лошадей, овец, свиней, птицу. Каждая семья работала от зари до зари, до седьмого пота, испытывала на себе не только усталость, но и радость за резуль-таты труда: возводили новые постройки, выращивали сады, поднима-лись урожаи, подрастали и становились опорой дети, закупался новый современный сельскохозяйственный инвентарь. Человек трудился для себя и какую-то часть сдавал государству. Тяжелое бремя непосильных налогов пережила деревня в первую мировую войну, когда на фронт ушли самые здоровые мужчины, разоряла крестьян и насильственная продразверстка. В период ЕІЭПа крестьяне постепенно выходили из упадка. Но вот вновь наступил год “великого перелома”, который и переломал хребет трудолюбивого крестьянина. На собрании крестьянам заявили о двух вариантах: колхоз или Соловки. Кому это хотелось отдать (сдать) в колхоз всё, что нажито таким тяжелым трудом. Большинство крестьян отказались вступить в колхоз, на что реакция местных властей была решительной и жесткой. Казалось бы однородная еще вчера крестьянская масса в одночасье была разделена на кулаков, подкулачников, кулацких подпевал, зажиточных середняков, маломощных середняков и бедноту. Любое хозяйст во могло быть отнесено к любой из этих категорий. Все зависело от того, подал ли крестьянин заявление в колхоз и какие отношения сложились у него с местным активом. Вот, к примеру, как сложилась судьба нашей семьи. Моему отцу, Рымареву Асону Осиповичу, уроженцу этой деревни, 1881 года рождения, власти предложили вступить в колхоз и направить своих старших сынов в акгив. Выяснив какую работу они там будут проводить: организовывать колхоз, раскулачивать кулаков и т.д., отец сказал, что грабить людей он детям не разрешит. Хозяйство было раскулачено, а 131 отец сослан в Кемь на лесоповал Карелии, голых детей выгнали на улицу. По кассационной жалобе матери в Верховный Суд БССР в деревню выехала выездная сессия. На собрании вспомнили жители деревни о тяжелой судьбе отца с детства: когда ему не исполнилось и трех годиков, умер его отец и он испытал на себе все тяготы сиротства и, чтобы прикупить землицы, с 14 лет он со старшим братом Федором каждую зиму ездил на лесоразработки (заработки). Даже после того, как все три брата женились, они 11 лет жили в одном доме, вели одно хозяйство. Вместе легче было выходит ь из нужды, хотя у каждого брата было уже по 3—4 детей. Руководил общим хозяйством самый старший брат Афанасий. Верховный суд оправдал отца, и он, возвратясь из ссылки в том же 1930 году, вступил в колхоз, где и работал с присущей ему энергией до 1937 года, вырабатывая вместе с матерью за год 500—600 трудодней, отец осенью приносил на плечах годовой заработок — 20— 30 кг зерновых отходов. Жили только за счет приусадебного участка. Хлеб на столе, и только к обеду, был тогда, когда я и брат Михаил занесем на железнодорожную станцию Солтановка лучшие сорта яблок и груш, продадим пассажирам дальних поездов во время стоянки, а в свободные от учебы дни на крыше пригородных поездов съездим в Жлобин, отстоим несколько часов в очереди, при огромной давке и привезем булку хлеба на неделю. 2 сентября 1937 года отца и еще 18 безірамотных крестьян арестовали по линии НКВД, и тройка осудила их как врагов народа. На протяжении 28 лет мы обращались в органы НКВД, КГБ и прокуратуру установить причину ареста, провести расследование и освободить, а после смерти — реабилитировать. Однако Гомельская областная и республиканская прокуратуры постоянно отписывались, что отец “проводил антисоветскую агитацию и осужден правильно, и оснований для пересмотра дела не имеется”, и только после того, как я и брат Михаил написали жалобу на имя генерального прокурора СССР, в 1965 году дело отца было пересмотрено, все сексоты от своих клеветнических доносов 1937 года отказались, и отец был Верховным судом БССР 9 марта 1965 года реабилитирован. Однако с материалами дела отца меня познакомили только через двадцать лет. Я продолжал писать в органы КГБ, просил конкретно указать, в чем заключалась антисоветская агитация отца. Наконец, У КГБ по Гомельской области сообщило, что отец восхвалял контрреволюционный троцкизм. В таких “преступлениях” обвинялся совершенно безграмотный крестьянин, который вместо подписи ставил “+” — крестик?! Отца закатовали в 132 Н. Рымарев. Как уничтожали мою деревню . ГУЛАГе. А как же семья? Старшего брата Григория после раскулачивания и высылки отца исключили из Красной армии, как сына кулака. По прибытии в 1930 году домой его потрясло ужасное зрелище: каждый день какую-то семью раскулачивали, стоял стон, голосили дети и матери; ночью прятали пожитки, хорошую обувь, кого-то ловили местные власти, раздавались выстрелы из нагана.