• Газеты, часопісы і г.д.
  • Перажыткі старажытнага светасузірання ў беларусаў Этнаграфічны нарыс

    Перажыткі старажытнага светасузірання ў беларусаў

    Этнаграфічны нарыс

    Выдавец: Беларусь
    Памер: 193с.
    Мінск 1995
    52.11 МБ
    8
    114
    молоко дѣлается жидкимъ, лишеннымъ сливокъ; это значитъ, что молоко и сливки „отобраны" вѣдьмой и перенесены на ея коровъ; у нихъ, вслѣдствіе этого, молоко становится такъ густо, что во время доенія „сбивается" въ комочки масла.
    Для этого вѣдьма въ купальскую ночь ходитъ по огородамъ, собираетъ цѣдилкой росу въ подойникъ, даетъ ее пить своимъ коровамъ и обмываетъ имъ росою вымя. Отъ этого пропадаетъ молоко у коровъ тѣхъ хозяевъ, у которыхъ такимъ образомъ собрана роса. Еще собираютъ камни по чужимъ дворамъ и употребляютъ ихъ для „паренья" молочныхъ горшковъ. Поэтому заботливыя хозяйки всю купальную ночь стерегутъ свои огороды, чтобы „коровница" не собрала на нихъ росы.
    Какая связь между собираніемъ росы и убылью молока? Намъ объясняли, что роса это „сокъ земли", дающій растеніямъ питательность; что роса можетъ быть живительная и вредоносная. Первымъ свойствомъ она особенно отличается на Юрья, потомуто и выгоняютъ скотъ на Юрьеву росу. На купалу же она „молочная": повѣріе говоритъ, что въ былыя времена случалось, что если намочить цѣдилку въ купальской росѣ, то съ нея лилось настоящее молоко. Объясненіе, очевидно, недостаточное, но другого народъ не знаетъ; первоначальный смыслъ этого воззрѣнія, кроющійся въ особенностяхъ первобытнаго мышленія, въ настоящее время утерянъ.
    Вѣдьмы могутъ портить росу и тѣмъ вредить скоту. Для того, чтобы узнать вредная ли роса или
    115
    нѣтъ, знахарки вывѣшиваютъ на ночь тряпочку и утромъ пробуютъ —какова роса на вкусъ: если сладковата, значитъ порченая, и тогда нельзя выгонять скота на пастбище, пока не обсохнетъ роса, иначе скотъ можетъ заболѣть или въ молокѣ будетъ показываться кровь.
    На Купалу, чтобы предохранить коровъ отъ порчи, прогоняютъ ихъ чрезъ огонь, разложенный у воротъ. Если же и это не поможетъ, и молоко будетъ отобрано, тогда варятъ цѣдилку въ „купальскомъ зельѣ" и отваръ даютъ пить коровамъ. Такимъ вывариваніемъ цѣдилки достигается и другая цѣль: вѣдьма, отобравшая молоко, должна отъ этого исчахнуть, если только ей ничего не одолжить въ теченіе трехъ дней.
    Купала вмѣстѣ съ тѣмъ и праздникъ огня. Въ купальскую ночь молодежь обоего пола собирается на полянку „въ житнюю смѣну"; тамъ раскладываютъ огонь; приносятъ съ собой водку, купленную въ складчину; дѣвушки жарятъ яичницу изъ принесенныхъ яицъ. Когда все готово, садятся вокругъ огня и закусываютъ. Потомъ зажигаютъ старое колесо, облитое дегтемъ и насаженное на жердь. Эту жердь вбиваютъ въ землю такъ, чтобы колесо высоко горѣло. Когда одно колесо сгоритъ, зажигаютъ другое и такъ далѣе, если только они припасены —и пляшутъ вокругъ колеса, взявшись за руки, подъ пѣніе купальскихъ пѣсенъ или „купалокъ". Прежде всего поется пѣсня очевидно сложенная въ честь солнца:
    Купальская ночка короткая, — соунійка, соунійка!
    116
    Соунійка рано усходзйла —соунійка, соунійка! *) Рана усхадзила поле освяцила;
    Дзѣвокъ, хлопцоу будзила, Работку давала—у поле посылало, Кабъ хлопчики огни палили, Поле свяцили, жита пильновали, Кабъ вѣдзьмы заломоу не ломали, У кароу малака не ’тбирали. Отбери, Божа, таму ручкиножки, Выдзяри, сова, со лба вочки, Кабъ яны свѣту не бачили, Яснаго сонца ня видзѣли! А дзѣвочки кабъ жита зажинали, Краскицвяточки сбирали, Вяночки звивали, На галовоньку клали, У таночку скакали, Хлопцоу привабляли.
    Послѣ этого парни и дѣвушки, по парно и въ одиночку, прыгаютъ черезъ огонь, чтобы очистить себя и предохранить отъ „немочей, порчи и заговоровъ".
    На этомъ, повидимому, кончается одна часть праздничнаго обряда, посвященная очевидно лѣтнему солнцу и его земному замѣстителю—огню (надо сказать, что все это совершается по традиціи, безъ сознательнаго пониманія значенія обряда), и начинается другая часть, напоминающая одно изъ тѣхъ празднествъ любви, о которыхъ упоминаетъ лѣтописецъ, когда описываетъ
    *) Слова: соунійка, соунійка,— повторяются послѣ каждой строчки.
    117
    обычаи Сѣверянъ, Радимичей, Вятичей и Кривичей: „браци (браковъ) не бываху въ нихъ, но игрыща, межю селы. Схожахуся на игрыща, на плясаніе, и на вся бѣсовськая игрища, и ту умыкаху жены собѣ, съ нею же кто совѣщашеся".
    Мы уже говорили, какъ связывается въ понятіи народа въ одно цѣлое представленіе о солнцѣ, какъ началѣ плодородія, съ одной стороны —и любви съ другой. Несомнѣнно, что эта связь устанавливается посредствомъ аналогіи между плодородіемъ земли и дѣтородіемъ. Подобно тому какъ плодородіе земли въ представленіи народа является послѣдствіемъ живительнаго дѣйствія солнца, какъ бы оплодотворяющаго землю, такъ и чувство любви и дѣторожденіе, при помощи уподобленія, подводится подъ дѣйствіе, какъ часть къ общему, того же начала, дающаго жизнь всему,—солнца. Кромѣ того, весной, лѣтомъ, т. е. во время господства солнца, происходитъ, какъ извѣстно, спариваніе животныхъ, что первобытная мысль могла приписывать вліянію солнца.
    Какъ бы тамъ нибыло, но дальнѣйшіе обряды празднованія купалы сохранили ясные слѣды любовнаго культа. Такъ въ Борисовскомъ уѣздѣ, послѣ описаннаго нами, дѣвушки съ вѣнками на головахъ изъ цвѣтовъ и ржаныхъ колосьевъ, становятся въ перемежку съ парнями, составляя, такимъ образомъ, новый хороводъ. Тѣ изъ дѣвушекъ, которыя сосватаны, запасаются „рушниками" или кусками тонкаго холста, своего издѣлія. Всѣ кружатся, и дѣвушки поютъ пѣсню, въ которой выхваляютъ достоинства однихъ парней и
    118 осмѣиваются недостатки другихъ: у такогото голова, какъ ведро, —воду носить, волосы, какъ помело,—печь выметать; языкъ, какъ лопата,—хлѣбъ сажать; носъ какъ „копачъ" —навозъ разбрасывать; руки, какъ грабли —сѣно согребать; ноги, какъ „кочережки",— жаръ загребать. А у такогото кудрявая голова,—дѣвушекъ приманивать, ясные очи, дѣвушекъ высматривать, румяные губы —дѣвушекъ цѣловать и т. д.
    Потомъ выходитъ на средину хоровода одна изъ дѣвушекъ сосватанныхъ (иногда, впрочемъ, выходятъ вмѣстѣ всѣ сосватанные или обрученные) и закрываетъ себѣ лицо, „чубромъ", покрываломъ изъ холста. Тогда поютъ:
    Ишла купалка сяломъ, сяломъ,
    Закрывши вочки чубромъ, чубромъ, Довала хлопцамъ чаломъ, чаломъ, (въ это время дѣвушка кланяется на всѣ стороны).
    Стали людзи дзивитися
    Стала купалка сваритися:
    Ахъ вы, людзи, вы дзіуные! Чи вы на вулку не ходзили, Чи вы купал ки ня видзѣли, Чи вы цвяточкоу не сбирали, Чи вы вяночкоу не звивали Чи вы у таночикъ не ходзили, Чи вы дзѣвокъ не зводзили?
    Потомъ купальщица начинаетъ выбирать себѣ парня „до пары". Въ прежнія времена брали того, кто попадется; теперь же умудряются выбрать или жениха или того, кто нравится, потому что парни обыкно
    119
    венно подаютъ голосъ, перебрасываясь шутками, часто очень нескромными. Намъ приходилось слышать отъ „ревнителей старины и отеческихъ преданій" порицаніе такому новшеству: „бяри того, хто попадзетца: на тое стародавній звычай!"
    Избранники снимаютъ съ купальщицъ покрывало и повязываютъ себѣ на руку или черезъ плечо, какъ это дѣлается на свадьбѣ. Это имъ даръ, „на рукавы“, какъ говорится въ Бѣлоруссіи. Въ это же время поютъ:
    На мори вуточка купалася, На бережку сушилася;
    Млада Ганнулька зажурилася, Што яе дары не прадзены, Хоць прадзены, не снованы, Хоць снованы, дыкъ не тканы, А хоть тканы, —не бялепы, Хоць бялены, —не качаны, Хоць качаны, —не рѣзаны, Хоць рѣзаны, —не дзѣляны. А хтожь тые дары дариць будзе? Будзе дариць млада Ганнулька: Тамусяму по локцику, Свайму суженьку ня мѣручи.
    Потомъ поются другія купальскія пѣсни, которыя, по своему содержанію очень напоминаютъ „масляничныя" пѣсни. Тутъ нарѣканія на свекра, на мужа, которые не пускаютъ молодую „на купалійка, дзѣвоцкое гулянійка"; тутъ преподаются совѣты за кого выходить замужъ —за стараго или молодого; какую
    120
    выбирать себѣ невѣсту —богатую или бѣдную и т. п. А также поется баллада, распространенная въ Бѣлоруссіи во множествѣ варіантовъ, о томъ, какъ братъ женился на сестрѣ и какъ они обратились въ „братки*1—цвѣтокъ ИвандаМарья. Пѣніе продолжается до тѣхъ поръ, пока колесо сгоритъ и костры потухнутъ. Тогда парни бросаются хватать дѣвушекъ. Подымается свалка: женихъ отбиваетъ свою невѣсту, если она выбрала другого; поклонники одной и той же дѣвушки начинаютъ оспаривать ее другъ у друга; дѣвушки вырываются изъ рукъ тѣхъ парней, которые имъ не нравятся; другіе же счастливые пары стараются, подъ шумокъ, убраться подальше въ рожь, если они не успѣли этого сдѣлать прежде; наконецъ, такъ или иначе, вопросъ улаживается, и всѣ „пары11 расходятся по ржи, въ двоемъ коротать ночку, встрѣчать восходъ солнца.
    Въ Лепельскомъ уѣздѣ этотъ обрядъ даренія „рукавовъ11 совершался съ тою особенностію, что невѣста дарила всѣхъ парней.
    Въ другихъ мѣстностяхъ мы этого обычая совершенно не встрѣчали. Просто жгутъ костры, иногда изъ разныхъ отбросовъ и негодныхъ вещей, поютъ пѣсни, прыгаютъ чрезъ огонь, и, пользуясь темнотою, мало по малу, расходятся влюбленныя пары.
    Изъ того, что мы описали, можно подумать, что купалка праздникъ «свободной любви». Можетъ быть оно когданибудь такъ и было. Но въ послѣднее время это не болѣе, какъ обрядъ, и отношенія молодыхъ людей слишкомъ далеко не заходятъ. Могутъ, конечно,
    121
    быть исключенія, но они случаются и помимо купальскихъ обрядовъ и случаются всего чаще тамъ, гдѣ бытовой укладъ жизни бѣлорусса пошатнулся: въ мѣстечкахъ, городахъ, вблизи желѣзныхъ дорогъ, фабрикъ и заводовъ. Гдѣ же крѣпокъ коренной строй жизни бѣлорусса, тамъ этого почти не бываетъ. Въ такихъ мѣстахъ женихи года по два спятъ на однихъ сѣновалахъ съ невѣстами и однако это почти не отражается на нравственности молодыхъ людей. Главная причина такой сдержанности —сила общественнаго мнѣнія деревни. Въ Бѣлоруссіи широко распространенъ свадебный обычай „сводить" жениха и невѣсту и потомъ предъявлять гостямъ рубаху. Если не окажется доказательствъ „чесности", то это покрываетъ позоромъ семью невѣсты и для нея самой влечетъ многія непріятныя послѣдствія. Обычай, конечно, въ высшей степени грубый, дикій, варварскій, но его вліяніе велико.
    Однако надо отмѣтить, что въ дослѣднее время многіе женихи, изъ числа побывавшихъ въ школѣ, нерѣдко протестуютъ противъ этого постыднаго обряда; но невѣсты все еще консервативны, —конечно, только тѣ изъ нихъ, которыя могутъ публично щегольнуть тѣмъ, что онѣ „блюли" себя. Иногда даже плачутъ, если имъ отказываютъ въ этомъ варварскокомъ тщеславіи, особенно въ томъ случаѣ, если было на счетъ ихъ „честности" какое, либо сомнѣніе. Въ этомъ онѣ всегда встрѣчаютъ настойчивую поддержку въ старомъ поколѣніи, которое, съ одной стороны, довольно ревниво относится къ сохраненію старины, а съ другой — не желаетъ лишиться „солодкой горѣлки".