КНІГІ ОНЛАЙН

Войны Московской Руси с Великим княжеством Литовским и Речью Посполитой в XIV-XVII вв

Анатоль Тарас

Выдавец: Харвест

Памер: 800с.

Мінск 2010

255.97 МБ

Штаден Г. Записки немца-опричника. М., 2002, с. 49
Современный российский историк Скрынников, опираясь на свидетельства псковских летописцев, а также на документы мос­ковских приказов, отметил:
«Опричная казна наложила руку на сокровища псковских монастырей. Местные монахи были ограбены до нитки. У них отняли не только день­ги. но также иконы и кресты, драгоценную церковную утварь и книги. Опричники сняли с соборов и увезли в Слободу колокола».
Скрынников Р.Г. Царство террора. М., 1992, с. 375
Давая оценку описанным выше злодеяниям, Скрынников пишет:
«В истории кровавых «подвигов» опричнины новгородский погром стал самым отвратительным эпизодом. Бессмысленные и жестокие избиения ни в чем нс повинного новгородского населения навсегда сделали самое понятие опричнины синонимом произвола и беззакония.
Приведенные факты позволяют опровергнуть точку зрения, согласно которой новгородский разгром был связан с объективной необходимостью ликвидации феодальной раздробленности в Новгороде.
Подлинными «героями» грандиозного политического процесса, изве­стного под названием новгородского изменного дела, были выходцы из старомосковской знати (Данилов. Волынский, Бутурлин), новгородские
помещики, приказные люди. Они принадлежали к тем социальным сло­ям и группам, считать которых носителями традиций раздробленности не представляется возможным».
Скрынников Р.Г. Царство террора. М., 1992, с. 376
Что касается подлинных причин жуткого карательного похода царя Ивана против своих подданных, то об этом Скрынников го­ворит следующее:
«Одной из пружин новгородского «дела» были корыстные расчеты оп­ричной казны. Непрекращавшаяся война, содержание опричного корпу­са и дорогостоящее опричное строительство требовали от правительства чрезвычайных расходов. Между тем государственная казна была пуста. Податные поступления упали во много раз из-за неурожая и голода, пора­зившего страну в конце 60-х гг. Испытывая сильную финансовую нужду, правительство все чаще обращало свои взоры в сторону обладателя самых крупных денежных богатств — церкви.
Опричнина не осмелилась использовать низложение Ф. Колычева /митрополита московского/для секуляризации богатств митрополичьего дома. Но суд над митрополитом нанес сильнейший удар по престижу и влиянию церкви. Этим обстоятельством и воспользовалось опричное ру­ководство, решившее наложить руку на ее богатства. Сфабрикованное в опричнине новгородское «изменное» дело послужило удобным предлогом для ограбления новгородско-псковского архиепископства.
Секуляризация монастырских и церковных сокровищ явилась едва ли не главным содержанием опричного похода на Тверь, Новгород и Псков. «Государев разгром» надолго подорвал влияние и могущество крупнейшей в стране новгородско-псковской епархии. После низложения митрополи­та Филиппа и суда над архиепископом П именем русская церковь надолго лишилась того влияния, которым она пользовалась ранее.
Благодаря секуляризации сокровищ новгородской церкви, а также ог­рабления посадского населения Твери, Новгорода и Пскова опричное пра­вительство смогло разрешить свои финансовые затруднения и получить средства для продолжения дорогостоящих затей».
Скрынников Р.Г. Царство террора. М., 1992, с. 378—379
Общий итог посягательств на Новгород московских государей Ивана III, Василия III, Ивана IV мы подведем тоже словами Рус­лана Скрынникова:
«Новгород был древнейшим русским городом. Он избежал упадка в пе­риод раздробленности и не был разгромлен татарами во время Батыева на­шествия. Его самобытная политическая культура, имевшая неоспоримое превосходство над московской, была раз и навсегда уничтожена жестоким «присоединением» к Москве. Сто лет московского владычества преврати­ли цветущий край в огромный пустырь».
ПЕРЕМИРИЕ МОСКВЫ С ЛИТВОЙ (1570 г.)
Ресурсы Московского государства задесять лет войны истощи­лись. Поэтому Ивану Васильевичу, несмотря на все его безумства, пришлось пойти на перемирие с Литвой. В конце декабря 1569 года, по приглашению царя, в Москву прибыли послы Речи Посполитой, полякЯн Карташинский (или Кротошевский) и лит­вин Николай Тавлош (минский каштелян).
Стороны опять спорили о Полоцке и опять не пришли к согла­сию. Дело дошло до того, что царь, в нарушение этикета, лично встретился с послами. Но лишь для того, чтобы в весьма длинной речи рассказать им по порядку историю отношений между Моск­вой и Литвой и сделать вывод, что в войне виноват не он, а Сигиз­мунд II Август.
Как бы там ни было, шведская угроза вынудила Ивана IV стать более сговорчивым. 22 июня 1570 года в Москве было подписано соглашение сроком на три года. По его условиям за сторонами ос­тались те земли, которые они контролировали в тот момент. Лит­ва потеряла Полоцк и земли к северу от него, а также Озерише (Езерище) и Усвят (Усвяты) в Витебской земле.
Для присутствия на ратификации договора в Вильно царь на­правил двух послов, князей Канбарова и Мещерского. Послам была выдана секретная инструкция, что делать в случае смерти короля:
«Если король умрет и на его место посадят государя из иного государ­ства, то с ним перемирия не подтверждать, а требовать, чтоб он отправил послов в Москву. А если на королевство сядет кто-нибудь из панов радных, то послам на двор не ездить. А если силою заставят ехать и велят быть на посольстве, то послам, вошедши в избу, — сесть, а поклона и посольства не править, сказать: «это наш брат: к такому мы не присланы; государю нашему с холопом, с нашим братом, не приходится через нас, великих послов, ссылаться».
СОЗДАНИЕ ЛИВОНСКОГО КОРОЛЕВСТВА И ОСАДА РЕВЕЛЯ (1570 г.)
Стремясь заручиться нейтралитетом Дании и поддержкой хотя бы части ливонского дворянства в войне против Швеции, Иван решил создать в Ливонии марионеточное королевство. Он не сам додумался до такой идеи. Ее подсказали двое пленных
ливонских дворян — Иоганн Таубе и Эккерт (или Эйлерт) Кру­зе, вошедшие к нему в доверие.*
Сначала выбор Ивана пал на бывшего ливонского магистра Фюрстенберга. В 1567 году он велел доставить к себе этого стари­ка из Любимова и сказал ему:
«Мы хотим пожаловать тебя и опять посадить тебя вЛифляндии. Только ты должен свято обещать и скрепить присягой, что ты завладеешь и всем остальным: Ревелем, Ригой и Финляндией, всем, что принадлежало твоей бывшей державе. После тебя в нашей прародительской вотчине, простира­ющейся до Балтийского поморья, будет править молодой магистр Кетлер». Фюрстенберг сказал в ответ великому князю: «Того я не слыхал и не ведал, что Лифляндия до морского берега Остзеи твоя праро­дительская вотчина». Однако великий князь возразил:
«Но ты же видел огонь и меч, убийства и казни, как пленниками были уведены из Л ифляндии и ты, и другие. Так теперь держи ответ: что же ты хочешь делать?
Вильгельм Фюрстенберг отвечал: «Я приносил присягу римскому им­ператору: на этом я готов и жить, и умереть». Великий князь разгневался на это, и Вильгельм Фюрстенберг был отослан обратно в Любимов».
Штаден Г. Записки немца-опричника, М., 2002, с. 46.
Вскоре он умер. Тогда Таубе и Крузе в 1569 году предложили кан­дидатуру Готхарда Кетлера, ставшего герцогом Курляндским. Иван послал своих советчиков в Дерпт, откудаюни сделали предложение Кетлеру, но получили отказ.
Зато владелец острова Эзель датский герцог Магнус, родной брат датского короля, принял предложение царя Ивана стать его васса­лом и в мае 1570 года, после прибытия в Москву, его провозгласи­ли как «короля Ливонского Арцимагнуса Крестьяновиса». Вдоба­вок царь обещал женить его на своей двоюродной племяннице Евфимии, дочери казненного им в октябре предыдущего года кня­зя Владимира Андреевича Старицкого, и дать ей в приданое пять бочек золота.
Московское правительство обязалось предоставить новому го­сударству военную и материальную помощь, чтобы оно смогло расширить свою территорию за счет шведских и литовских владе­ний в Ливонии. Был подписан договор между Иваном и Магнусом, содержавший ряд любопытных положений.
* И. Таубе (1525—1583) раньше был печатником дерптского епископа. По­пал в плен при взятии Дерпта в 1558 г. С 1563 г. стал советником царя по делам Ли­вонии. Э. Крузе, бывший советник магистрата Дерпта, попал в плен в битве при Эрмесе в 1560 г. С 1565 г. оба немца были зачислены в опричники. В 1571 г. они вместе убежали в Литву, к королю Стефану Баторию.
Так, он предусматривал, что жители всех городов в королевстве сохранят свои традиционные права, в том числе право свободного исповедания лютеранства. Ливонские купцы получат право бес­пошлинной торговли во всем Московском государстве. Ливония, в свою очередь, будет обеспечивать свободный проезд через ее зем­ли в Москву купцов, военных и технических специалистов из стран Западной Европы. Ливонский король взял обязательство выстав­лять в походы трехтысячное войско, состоящее поровну из конни­цы и пехоты. Для завоевания тех городов, которые не сдадутся Магнусу добровольно, Иван пошлет на помощь ему войска, кото­рыми он будет командовать совместно с московскими воеводами.
Вот как описывал эту историю Карамзин:
«Магнус сам поехал к Царю. В Дерпте узнал он о судьбе Новгорода: ос­тановился, медлил и думал вернуться с пути от ужаса. Но честолюбие одер­жало верх: он приехал в Москву с великой пышностию, на двухстах конях, с множеством слуг и чиновников; был принят с особенною благоеклонностию, угощаем пирами. Через несколько дней совершилось важное дело: Царь назвал Магнуса королем Ливонии, а Магнус царя своим верховным владыкой и отцом, был удостоен чести жениться на его племяннице Евфи­мии, дочери несчастного князя Владимира Андреевича /Старицкого/. Брак отложили до благоприятнейшего времени...
Магнус вступил в Ливонию, объявляя жителям свое королевство, ми­лость Иоаннову, соединение всех земель Орденских, начало тишины и благоденствия. Таубе и Крузе, уполномоченные царем, торжественно ру­чались за его искренность и добрую волю; говорили и писали, что Ливо­ния останется державою свободною, платя только легкую дань государю Московскому; что все наши чиновники выедут оттуда; что одни немцы именем короля и закона будут управлять землею. Многие верили и радо­вались, но недолго. Магнус, жертва честолюбия и легковерия, сделался ви­новником новых бедствий для несчастной Ливонии».