КНІГІ ОНЛАЙН

История имперских отношений

беларусы и русские, 1772— 1991 гг.

Анатоль Тарас

Выдавец: Выдавец A. М. Вараксін

Памер: 608с.

Мінск 2008

170.17 МБ

Я встретила в Балхаше группу молодых людей из университета, которые создали там дискуссионный кружок, посвященный различ­ным общественным и политическим вопросам. Они занимались, например, возможностью сочетания демократии и коммунизма, со­здания чегото вроде «коммунизма с человеческим лицом». Всех их арестовали, конечно, за организованную деятельность против Со­ветского Союза.
Помню дискуссии, которые я вела с ними. Их относительная от­кровенность не стерла культурных различий. Они относились к кол­лективу как к чемуто святому. Только его воля, его интересы были им важны. Личность, даже гениальная, не имела такого значения. Ее сопротивление коллективу они считали почти что преступлением. Когда я защищала независимость личности, ее право на собствен­ные убеждения, частную жизнь, они смеялись и возмущались, по­скольку одна личность всегда неправа. По их мнению, я рассуждала старыми буржуазными категориями, и их удивляла моя отсталость. Когда я говорила о страданиях личности, они меня не понимали, ибо какое это может иметь значение при создании столь великого строя... А это ведь были люди, составлявшие элиту»*.
* Z profesorem Barbara Skarga rozmawia Izabella SariuszSkapska. /«Znak», 1993, №7, s. 115.
Большевики приучили народ поклонению своим вождям. Харак­терный пример в этой связи. 6 октября 2005 года в передаче «К ба­рьеру!» на канале НТВ во время обсуждения вопроса о выносе му­мии Ленина из мавзолея, Александр Проханов, главный редактор российской шовинистической газеты «Завтра» (до 1991 года она на­зывалась «День»), категорически выступил против. Он сказал, что делать этого нельзя потому, что для многих миллионов бывших со­ветских граждан Ленин — святой. Мощи Ленина он приравнял к мо­щам христианских святых!
Действительно, большевики изначально сделали своих руково­дителей объектами почти религиозного преклонения масс. Они ут­верждали, что именно вожди партии воплощают волю «трудового народа». Большевики ставили своих вождей выше царей, почти на уровень Бога. Таким было их отношение к Ленину, затем — к Стали­ну. Поэт писал в 1924 году по поводу смерти Ленина:
«Сейчас прозвучали б слова чудотворца, Чтоб нам умереть и его разбудят, — Плотина улиц враспашку растворится, Ис песней насмерть ринутся люди»...
Аналогичного отношения народа большевики требовали к руко­водителям всех уровней своей власти. И действительно, всякий пред­ставитель партийной номенклатуры реально был «царем» для своих подчиненных на том участке (в наркомате, на заводе, в воинской ча­сти, в учреждении, даже в бане), руководство которым ему доверило вышестоящее партийное руководство (отнюдь не народ).
Эта власть была абсолютной. Например, губернатор в дореволю­ционной России не мог поступать, как ему вздумается, не только с дворянами, но и с представителями других сословий. Он подчи­нялся законам, общественному мнению, понятиям о «приличиях», о христианском милосердии и т.д. Да что там губернатор! Даже царьсамодержец в XIX и XX веке вынужден был учитывать «мнение об­щества», честь и достоинство привилегированной части нации. За­то любой секретарь райкома партии, тем более обкома или ЦК, осо­бенно в 30е и 40е годы, мог сделать что угодно с любым человеком в своем районе (области, республике): выгнать с работы, посадить в тюрьму, даже казнить. Это подтверждают тысячи конкретных ис­торий, опубликованных в печати после 1991 года.
Кстати говоря, наша семья испытала это на себе. Так получилось, что изза моего отца секретарь одного из райкомов партии Минска получил «втык» в ЦК. Этого оказалось достаточным для того, чтобы он приказал сотрудникам прокуратуры состряпать «дело» против ни в чем не повинного пожилого больного человека и добился того, что отец «загремел» в тюрьму. Правда, потом органы прокурорского над­
зора СССР отменили приговор «ввиду отсутствия состава преступле­ния», но к тому моменту отец провел за решеткой, с учетом предва­рительного заключения, 10 месяцев и вернулся домой чуть живой. И случилось это вовсе не в 1937 году, а в 1967, то есть, в эпоху всеоб­щего торжества «социалистической законности».
■	О"
Большевистские идеологи проповедовали примат материальной сферы жизни над духовной (известный тезис Маркса «бытие опре­деляет сознание», в противовес библейскому тезису «в начале было слово»). Отсюда следовало отрицание духовных ценностей.
Но, отказавшись от духовных достижений европейской цивили­зации за две тысячи лет, воплощенных в догматах христианской ре­лигии, понятиях и концепциях гуманистической культуры, совет­ские люди закономерно превратились в аморальных существ, край­не неразборчивых в средствах достижения своих эгоистических целей, не отягощенных никакими этическими нормами. Большеви­ки (а затем по их примеру националсоциалисты) оклеветали, под­вергли осмеянию то, что традиционно было святым для европейцев: веру в Бога, сознание своей грешности, понятие совести, идеалы со­страдания и милосердия, вообще идею человечности как таковую.
Интересное наблюдение относительно советских людей есть в воспоминаниях западнобеларуской поэтессыэмигрантки Лари­сы Гениюш, впервые увидевшей «новых людей» в Праге в 1945 году:
«Мы очень разочаровывались в так называемых «советских» людяхбеларусах, они шли на любой обман ради достижения своих шкурных целей, не зная никакой этики. Они были ловкие и хит­рые, их методы были иногда страшными. Это были волки. Никакой доброты или милосердия, никаких ограничений для зла. Разговор с ними не окрылял, а настораживал тем, что они принижали лучшее в людях и человечности».
Кстати говоря, в 1948 году, когда к власти в Чехословакии при­шли коммунисты, они выдали представителям МГБ СССР эту не­молодую женщину, никогда не жившую в Советском Союзе и граж­данкой его не являвшуюся, не совершившую никаких преступлений ни по чешским, ни по советским законам. А те немедленно отпра­вили ее вместе с мужем в концлагерь!
Вот так и действовали «гомососы» повсюду, куда дотягивались их грязные лапы. Уничтожали массы людей морально и физически, цинично называя этот беспредел «высшей формой гуманизма»!
■	<О"
Следствием трех указанных выше базовых качеств «гомо советикусов» являлись многие другие их социальнопсихологические чер­
ты и особенности. Их детальному рассмотрению можно посвятить фундаментальный труд. Поэтому очень кратко коснемся лишь неко­торых характеристик.
Прежде всего, это аморализм. Большевики сами противопостав­ляли созданного ими «нового человека» — «старому», т.е. верующе­му христианину, признающему «вечные» метафизические ценности (например, истины Евангелия), свободную волю и совесть челове­ка, делающего сознательный выбор между добром и злом. С такой точки зрения типичный «гомосос» выглядит существом принципи­ально аморальным.
Большевики воспитали самих себя и своих рабов в том духе, что морально лишь то, что «служит делу борьбы за коммунизм», а это, в свою очередь, определяла партия, т.е. банда мерзавцев, воодушев­ленная своими людоедскими теориями. Вот гомососы и уничтожа­ли без колебаний сотни тысяч соотечественников, не щадя ни жен­щин, ни детей, ни стариков.
Разве смог бы человек, обладающий совестью и верующий в Бо­га, расстреливать 13летних девочек, обвиненных в том, что они — польские шпионки?! Он предпочел бы сам пойти на расстрел, дабы спасти свою душу! Разве смог бы он облить бензином и сжечь живых женщин и стариков (да хотя бы и животных) только потому, что ему сказали, будто это — враги, не уточняя, какие именно и в чем их ви­на?! А гомососы — могли, такие случаи известны, в том числе в Бе­ларуси! Например, сотрудники органов НКВД — МГБ творили в За­падной Беларуси и в Западной Украине перед войной, во время вой­ны и в первые годы после нее такое, что нормальным людям кажется сегодня даже не зверством (звери так поступать не способны), а за­предельным ужасом, абсолютным Злом. Не случайно коекто из них (те, что были поумнее) сами себя характеризовали как «веселых чу­довищ большевизма»!
Советский человек всегда был готов обличить на собрании луч­шего друга, если так ставило вопрос «руководство». Вспомните письмо 40 академиков, клеймивших «предателя» Сахарова; такую же травлю Солженицына; пламенные речи писателей при исключении Ахматовой, Зощенко, Пастернака из писательских организаций. Да ведь это капли в океане, вся жизнь была такой. Замечательно выраз­ился один рабочий в письме в газету «Правда» по поводу Пастерна­ка: «я никаких его книг не читал, но как все советские люди, глубо­ко осуждаю». Грызли всей сворой тех, кому раньше кадили — стои­ло указать пальцем и сказать «фас»; толкали друг друга в застенок и в лагерь, по принципу «умри ты сегодня, а я завтра»; считали дру­гой образ действий безумием.
Логическим следствием преклонения перед вождями являлось одобрение «гомососами» всего, что вещали народу «верхи», причем одо­
брение вполне искреннее. Ученый и писатель Олег Волков, отбыв­ший 28 лет в сталинских лагерях, после выхода на свободу сделал следующее наблюдение:
«Более всего бросалась в глаза всеобщая осмотрительность и при­вычка «не сметь свое суждение иметь»! И дружественно настроен­ный собеседник — при разговоре с глазу на глаз! — хмурился и смол­кал, едва учуивал намек на мнение, отличное от газетного. Одобре­ние всего, что бы ни исходило от власти, сделалось нормой. И оказалось, что в лагере, где быстро складываются дружба и добрая спаянность... мы были более независимы духом»*.
То же самое подметил другой узник коммунистической систе­мы, автор первой книги о лагерях «хрущевского периода» Анато­лий Марченко. Когда его вызвали в кабинет начальника концлаге­ря за три месяца до очередного освобождения и снова попытались убедить «похорошему», он услышал:
«Марченко, вы скоро освободитесь. Вы понимаете, что, выйдя на волю, вы должны вести себя и думать, как все? Свобода это вам не лагерь, где каждый думает посвоему» (!)**
«Гомососы» не признают смысла в существовании отдельного чело­века. Для них любой индивид всегда только часть коллектива, толь­ко средство достижения чеголибо. Различие наблюдается лишь в том, что для гомососа идейного он — средство укрепления государ­ства, средство борьбы за интересы партии, которые на поверку ока­зываются эгоистическими интересами партийной верхушки. А для безыдейного мелкого хищника другой человек — средство удовлет­ворения его собственных паразитических устремлений. Поэтому презрение к чужому «я» — важная черта «гомососа». Он нетерпим и агрессивен к проявлениям личностного начала в других людях. «Гомо советикус» считает себя вправе хамить другим, в первую оче­редь тем, кто стоит ниже его на лестнице социальной иерархии, но удивляется и негодует, когда ему отвечают тем же. Никогда не за­буду изумления инструктора минского горкома партии, когда я в от­вет на хамское «ты» этого человека (моложе меня лет на семь) начал обращаться к нему точно так же. Сказать, что он был потрясен, зна­чит, ничего не сказать...