КНІГІ ОНЛАЙН

История имперских отношений

беларусы и русские, 1772— 1991 гг.

Анатоль Тарас

Выдавец: Выдавец A. М. Вараксін

Памер: 608с.

Мінск 2008

170.17 МБ

Важнейшим продуктом русской кухни служила лебеда, из кото­рой делали хлеб и каши, салаты и котлеты. Московиты выращива­
ли лебеду в не меньших объемах, чем капусту, вплоть до конца XIX века. В беларуской кухне лебеда вообще не используется.
Весьма распространенное в Московии блюдо — бодряшка, смесь гречневой муки и простокваши. Похлебкин замечает, что «к западу и северу от Москвы это блюдо вовсе не было известно».
Ватрушки — мучное изделие славянской кухни. В России сие на­звание появилось только в середине XIX века — от западных сосе­дей. Между тем, это название распространено исстари у всех сла­вян — в украинском, польском, чешском, беларуском, сербском, хорватском языках. Название происходит от древнеславянского сло­ва ВАТРА — очаг, огонь, имеющего одинаковый исходный смысл во всех славянских языках. А вот в русском языке его нет. Так ватруш­ки показывают юность русского языка, не имеющего древних сла­вянских традиций.
Зато широко известны калачи Московии, не присущие славян­ской кухне — типично татарское блюдо. Известны две их разновид­ности: муромские и московские. Возникновение калача в Муроме объясняется контактами местных хлебопеков с татарскими, а за­крепление производства калачей в этом городе — его торговым зна­чением в Орде. Затем, при возвышении Москвы в Орде, калач, как один из символов экономического благополучия, переместился в Москву.
От татар были также заимствованы голубцы и кавардак (тюрк­ское «кавурдак» — жареное мясо). Московиты так называли сбор­ные блюда из многих компонентов; не удивительно, что в перенос­ном смысле слово кавардак означает в русском языке беспорядок.
С XIVвека в кухне московитов появляется пастила, которую при­готовляли на основе пюре из печеных яблок, с добавлением сахара и яичного белка. Еще одно сладкое блюдо московитов — смоква, не­что среднее между мармеладом и пастилой. И пастила, и смоква не­известны беларуской национальной кухне.
Итак, мы видим, что русская кухня совсем не похожа на белару­скую.
7.	Разные национальные характеры
Национальный характер всякого народа представляет собой цело­стную систему, с присущей ей иерархией качеств и черт, доминиру­ющих в образе мыслей и стереотипах поведения данной нации. На­циональный характер весьма устойчив, его качества и черты переда­ются из поколения в поколение с минимальной коррекцией. В связи с этим многие исследователи обращают внимание на существенную роль национального характера в исторических судьбах народов.
Проблема национального характера сложна, для ее адекватного постижения необходим комплексный подход, объединяющий уси­лия психологов и философов, историков и культурологов, этногра­фов и социологов. Дать глубокий анализ этой проблемы в неболь­шой статье — задача совершенно невыполнимая. Поэтому ограни­чусь тем, что приведу мнения некоторых исследователей проблемы, свидетельствующие о принципиальных различиях в характерах рус­ского и беларуского этносов прошлых эпох.
О русском национальном характере
Популярный в дореволюционной России публицист и историк К.Д. Кавелин писал в книге «Наш умственный строй» (1882 год):
«Вы будете превозносить простоту, кротость, смирение, незлобливость, сердечную доброту русского народа; а другой, не с мень­шим основанием, укажет на его наклонность к воровству, обману, плутовству, пьянству, на дикое и безобразное отношение к женщи­не; вам приведут множество примеров жестокости и бесчеловечия. Кто же прав: те ли, которые превозносят нравственные качества рус­ского народа до небес, или те, которые смешивают его с грязью? Каждому не раз случалось останавливаться в раздумье перед этим вопросом».
.о.
Знаменитый историк Василий Ключевский (1841—1911) дал два предельно кратких определения сущности русского национального характера.
Первое: «Лихой человек на коне посреди бескрайней степи»*. Второе: «Поскреби русского — и под ним окажется татарин». Несомненно, он подразумевал азиатскую ментальность Орды, а не чтото конкретно этническое, ибо русские, конечно, не татары.
■ О
Писатель Максим Горький в 1922 году опубликовал в Берли­не статью «О русском крестьянстве». В СССР ее перепечатали только однажды — в 1990 году в журнале «Огонек», под весьма при­мечательным названием — «О жестокости русского народа». Вот не­сколько выдержек из нее.
«Русский крестьянин сотни лет мечтает о какомто государстве без права влияния на волю личности, на свободу ее действий, — о государстве без власти над человеком. В несбыточной надежде до­стичь равенства всех при неограниченной свободе каждого, народ
* «Толковый словарь русского языка» дает следующие определения термина «ли­хой»: а) приносящий беду, вредный, злой, тяжкий — «лихой человек»; б) удалой, мо­лодецкий — «лихая молодецкая песня». — Прим. Ред.
русский пытался организовать такое государство в форме казачест­ва... Еще до сего дня в темной душе русского сектанта не умерло представление о какомто сказочном «Опоньском царстве», оно су­ществует гдето «на краю земли», и в нем люди живут безмятежно, не зная «антихристовой суеты»...
В русском крестьянине как бы еще не изжит инстинкт кочевни­ка, он смотрит на труд пахаря как на проклятие Божье и болеет «охо­той к перемене мест». У него почти отсутствует — во всяком случае, очень слабо развито — боевое желание укрепиться на избранной точке и влиять на окружающую среду в своих интересах»...
«Я думаю, что русскому народу исключительно — так же исклю­чительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости, хладнокровной и как бы испытывающей пределы человеческого терпения к боли, как бы изучающей цеп­кость, стойкость жизни. В русской жестокости чувствуется дьяволь­ская изощренность, в ней есть нечто тонкое, изысканное.
Это свойство едва ли можно объяснить словами «психоз», «са­дизм», словами, которые, в сущности, и вообще ничего не объясня­ют. Наследие алкоголизма? Не думаю, чтоб русский народ был от­равлен ядом алкоголя более других народов Европы, хотя допусти­мо, что при плохом питании русского крестьянства яд алкоголя действует на психику сильнее в России, чем в других странах, где пи­тание народа обильнее и разнообразнее. Можно допустить, что на развитие затейливой жестокости влияло чтение житий святых ве­ликомучеников, — любимое чтение грамотеев в глухих деревнях.
Если б факты жестокости являлись выражением извращенной психологии единиц — о них можно было не говорить, в этом случае они материал психиатра, а не бытописателя. Е1о я имею в виду толь­ко коллективные забавы муками человека...
Думаю, что нигде не бьют женщин так безжалостно и страшно, как в русской деревне, и, вероятно, ни в одной стране нет таких вот пословицсоветов: «Бей жену обухом, припади да понюхай — ды­шит? — морочит, еще хочет». «Жена дважды мила бывает: когда в дом ведут, да когда в могилу несут». «На бабу да на скотину суда нет». «Чем больше бабу бьешь, тем щи вкуснее». Сотни таких афориз­мов, — в них заключена веками нажитая мудрость народа, — обраща­ются в деревне, эти советы слышат, на них воспитываются дети.
Детей бьют тоже очень усердно. Желая ознакомиться с характе­ром преступности населения губерний Московского округа, я про­смотрел «Отчеты Московской судебной палаты» за десять лет (1900—1910 гг.) и был подавлен количеством истязаний детей, а так­же и других форм преступлений против малолетних.
Вообще в России очень любят бить, все равно — кого. «Е1ародная мудрость» считает битого человека весьма ценным: «За битого двух небитых дают, да и то не берут». Есть даже поговорки, которые счи­
тают драку необходимым условием полноты жизни. «Эх, жить весе­ло, да — бить некого»...
Но где же... тот добродушный, вдумчивый русский крестьянин, неутомимый искатель правды и справедливости, о котором так убе­дительно и красиво рассказывала миру русская литература XIX века? В юности моей я усиленно искал такого человека по деревням Рос­сии и — не нашел его. Я встретил там сурового реалиста и хитреца, который, когда это выгодно ему, прекрасно умеет показать себя про­стаком....
Он создал множество печальных песен, грубых и жестоких ска­зок, создал тысячи пословиц, в которых воплощен опыт его тяжелой жизни... Он говорит: «Не бойся чертей, бойся людей». «Бей своих — чужие бояться будут»... Чувствуя себя человеком, способным на вся­кий труд, он говорит: «Бей русского, — часы сделает». А бить надо потому, что «каждый день есть не лень, а работать неохота».
■ сз
Известный русский философ и культуролог Б.П. Вышеславцев в 1923 году сделал доклад «Русский национальный характер».
В нем он отметил, что иррациональность поступков и решений составляют важную черту этого характера. Дело в том, что характер народа, его основные качества и черты относятся к сфере бессозна­тельного. Область бессознательного (неосознаваемой части психи­ки) в душе русского человека занимает исключительное место. Как же проникнуть в бессознательное? Фрейд открыл, что оно раскры­вается во снах. Следовательно, чтобы понять «душу народа», надо проникнуть в его сны. Сны народа — его эпос, сказки, поэзия...
Анализируя этот материал, Вышеславцев определил типичные черты, страхи и мечты русского народа. Он показал, чего русский народ боится: он боится бедности, еще больше — труда, но всего бо­лее боится «горя», которое както странно является к нему, как буд­то по его собственному приглашению, привязывается и не отстает:
«Замечательно тоже, что «горе» здесь сидит в самом человеке: это не внешняя судьба греков, покоящаяся на незнании, на заблужде­нии, это собственная воля, или скорее какоето собственное без­волие».
Есть еще один страх в сказках русского народа, более возвышен­ный, чем страх лишений, труда или «горя» — это страх разбитой мечты. Каковы же мечты русской души скрыты в произведениях его коллективного творчества? Вся гамма желаний развернута в русской сказке — от возвышенных до низменных. Так, известна мечта русс­кого народа о «новом царстве», где распределение построено на принципе «каждому по его потребностям», где стоит «бык пече­ный», где молочные реки и кисельные берега. Но главное — там можно ничего не делать. Такова, например, сказка о лентяе Емеле,