Научный антикоммунизм
учебное пособие
Анатоль Тарас
Памер: 364с.
Рыга 2015
Сталкиваясь с европейцами, он видел, что последние всегда работают лишь для себя и своей семьи, и считают это совершенно нормальным. Такое наблюдение приводило всякого русского человека, в том числе и сознательно ненавидящего большевизм, к выводу, что советская культура в этом плане выше западноевропейской.
Миф о том, что Советский Союз самая передовая страна в мире, был одним из важнейших мифов, позволявших коммунистам эксплуатировать русское национальное самосознание. Сегодня в путинской России он продолжает играть ту же роль. Граждане страны, погрязшей по самую макушку в диком пьянстве, разнузданном хамстве, занимающей первые строки в мировой статистике коррупции и физического насилия, изволят верить в свою духовность, богоизбранность и безусловное превосходство над «прогнившим» Западом!
Миф об осуществленном социализме
Этот миф усиленно культивировался пропагандой, ибо служил основой для таких важнейших фикций, как моральнополитическое единство советского народа, демократизм советского строя, счастливая зажиточная жизнь и им подобных.
В самом деле, с официальной точки зрения, какое здесь могло быть сомнение. Революция победила, классы помещиков, крупной
* Эвдемонизм — идея, согласно которой главная цель человеческой жизни — достижение счастья через материальное благополучие, физическое и психическое здоровье, разумную организацию общественной жизни.
305
и мелкой буржуазии ликвидированы, классовые противоречия исчезли. В СССР еще остались классы рабочих и крестьян, но они не антагонистические, а дружественные.
Не подлежит сомнению, что значительная часть советского населения более или менее глубоко верила в то, что советский строй действительно есть социализм. Не коммунизм еше, обещающий осчастливить человечество, но первая его фаза, осуществленная в условиях капиталистического окружения. Советский человек нередко был убежден в том, что социализм в СССР в основном построен. И если он бывал враждебен этому социализму, то лишь потому, что знал истинную цену ему — море крови и океан слез. И с социализмом этим он боролся не как с вымыслом, а как с подлинной реальностью.
Миф о «своей» власти
В миф о «своей пролетарской» власти в СССР к началу войны мало кто верил. Этот миф быстро умер, превратившись в неубедительную официальную фикцию.
Власть мирилась с этим фактом. Мирилась прежде всего потому, что сама она целым рядом мероприятий доказала иллюзорность этого мифа. До начала 30х годов большевики прилагали немало усилий, чтобы укрепить данный миф, усиленно подчеркивая пролетарские элементы своего стиля и по мере сил обеспечивая привилегиями низы общества. Но с появлением советской «знати» (партийносоветской номенклатуры) отнюдь не рабочекрестьянская сущность советской власти проявилась совершенно ясно для всего народа.
Остались коекакие пролетарские элементы в стиле, была специально создана декоративная «знать» пролетарского происхождения, осталась непрерывно сужившаяся возможность для «среднего» рабочего и крестьянина через ряды этой знати подняться на вершины советской иерархии, осталось пролетарское в большинстве случаев происхождение современной советской интеллигенции, но и только.
Миф о «своей пролетарской» власти постепенно заменялся фикцией власти «родной и народной». Большевики тем сильней за нее хватались, чем больше уходила изпод их ног гораздо более плодородная почва указанного мифа. Нарком внутренних дел Н.И. Ежов на заседании президиума ЦИК СССР 27 июля 1937 года произнес речь, в которой, между прочим, было сказано:
306
«В мире нет ни одного государства, где бы органы государственной безопасности, органы разведки были так тесно связаны с народом, так ярко отражали бы интересы этого народа, стояли бы на страже завоеваний народа. В капиталистическом мире органы разведки являются наиболее ненавистной частью государственного аппарата для широких масс трудящегося населения, поскольку они стоят на страже интересов господствующей кучки капиталистов. У нас, наоборот, органы советской разведки, органы государственной безопасности стоят на страже интересов советского народа. Поэтому они пользуются заслуженным уважением, заслуженной любовью советского народа».
Незабываемая встреча (худ. В. Ефанов, 1937г.)
Эта весьма типичная речь была произнесена в самый разгар «ежовшины», а ежовщина была самой жуткой, самой кровавой из всех чисток в СССР. Шли процессы против старых большевиков, не менее половины командиров и комиссаров РККА были арестованы как «враги народа», трудно было найти семью, где никто не пострадал от репрессий. Ежов в своей речи не упомянул о нежной любви народа к нему лично, но советская печать кричала об этой любви очень громко, а у советского народа вымогали недвусмысленные проявления этой любви: Ежов избрали членом Верховного совета СССР; во многих резолюциях население выражало восторг его деятельностью и одновременно надежду, что она будет проводиться с еше большей энергией.
307
Но вдруг обожаемого наркома арестовали и вскоре он погиб в застенках собственного ведомства тоже как «враг народа»*. Его имя и портреты исчезли из обращения, страстная любовь к нему широких народных масс была предана молниеносному забвению. Фикция любви лично к Н.И. Ежову была уничтожена, но фикция любви к «родной и народной власти» в целом, к ее карательным органам в частности — осталась.
Фикция моральнополитического единства советского народа
Эта фикция логически вытекала из мифа о построенном социализме. В СССР, согласно указанному мифу, исчезли антагонистические классы, остались только дружественные классы рабочих, крестьян и интеллигенции; впрочем, интеллигенцию полагалось считать не классом, а прослойкой между классами.
Моральнополитическое единство советского народа выражалось в выдумке о существовании блока коммунистов и беспартийных, а также в советских «выборах», на которые являлись 99 % избирателей, а 99 % явившихся голосовали за этот блок. «Блок» между действительно существующей компартией и беспартийными, лишенными какой бы то ни было организации, организационно никак не был оформлен. Поголовное шествие населения к урнам обеспечивали мероприятия полицейского стиля и не представляли сложной задачи в условиях СССР. Единодушие голосования обеспечивалось тем, что имелся только один кандидат, имя которого было напечатано на избирательном бюллетене. Оставалось бросить этот бюллетень в урну. «Не голосование, а голое сование» — сказал злой шутник.
Была, правда, возможность зачеркнуть имя кандидата перед тем, как сунуть бюллетень в урну. Но безрезультатность такого жеста, страх перед всевидящей властью, сомнительная тайна голосования, все это приводило к тому, что избиратели покорно подчинялись комедии выборов. Они стольким комедиям подчинялись, что одной больше или меньше для них не имело значения. Кстати, и подсчет поданных голосов производился исключительно силами «блока коммунистов и беспартийных».
Почему при наличии моральнополитического единства советского народа государство нуждалось в колоссальном репрессивном аппарате? Почему в тюрьмах и лагерях находились миллионы граж
* Ежов был смещен с поста наркома внутренних дел 8 декабря 1938 года, арестован в апреле 1939, расстрелян 4 февраля 1940 года в Москве, в подвале на Никольской улице.
308
дан (причем число репрессированных ими не исчерпывалось)? Почему существовали каторжные законы о труде, об охране колхозного имущества от самих колхозников? Почему пропаганда неустанно разоблачала «летунов», лодырей, рвачей и прогульщиков? Задавать эти вопросы в СССР было не только бесполезно, но и опасно.
Фикция моральнополитического единства определяла поведение массы населения в направлении, нужном власти. Но такое поведение — результат дрессуры, система условных рефлексов, привитая населению методом террора. Это очень большая сила, особенно опасная потому, что она не встречала прямого противодействия. Но сила эта мгновенно умерла, как только исчезла советская власть. Да и во время немецкой оккупации от моральнополитического единства советского народа не осталось следа. Последние машины с советским руководством уезжали из бросаемых городов под иронические реплики толпы.
Фикция самой демократической в мире конституции
Сталинская конституция 1936 года, содержавшая ряд демагогических элементов, совсем не демократична хотя бы уже потому, что установила господство одной партии, исключив всякую оппозицию. После этого все слова о свободах или независимом суде остались только словами.
Конституция не дала советскому человеку никаких реальных прав. В ней содержался ряд заведомо ложных утверждений, например, о неприкосновенности личности и жилища. В ней ни слова не было сказано об огромной роли политической полиции (НКВД), фактически распоряжавшейся жизнью и имуществом советских граждан. Ни слова не было сказано о принудительном труде миллионов репрессированных граждан, о способе вербовки рабочей силы посредством плановых репрессий.
Словом, в СССР были как бы две конституции: «самая демократическая в мире» — абсолютно фиктивная, и реальная, никогда не формулируемая, по которой действительно жила страна.
Фикция конституции нужна была отчасти для демагогического воздействия на население несоветского мира. Там эта конституция долго оставалась мифом. В СССР же она очень скоро стала чистейшей фикцией.
Фикция вознаграждения по труду
Суть: вознаграждение за труд в условиях построенного, в основном, социализма производится не на основе уравниловки, а якобы в соответствии с количеством и качеством затраченного труда и с
309
таким расчетом, чтобы и неквалифицированные труженики обеспечили себе прожиточный минимум. Такой способ вознаграждения способствует чрезвычайному подъему производительности труда.
И эта фикция не имела ничего общего с действительностью. В СССР фактически господствовал принцип оплаты труда не по количеству и качеству, а по степени его важности для власти и укрепления режима диктатуры «нового класса». Поэтому лучше всего оплачивался труд чекистов, занимавших высшие командные посты, а в значительной мере и средние. На втором месте стояли прославленные писатели и артисты, служившие режиму. За ними — ученые и конструкторы, работа которых имела решающее значение для решения военнотехнических проблем. За ними следовали генералы и крупные военные специалисты. Далее шли крупные партийные и советские работники, а равно начальники строек и директора предприятий, но отнюдь не все, а проявившие организационные способности в специфически советском понимании этого слова. Затем шла верхушка стахановцев, деятельность которых ценилась не по прямому производственному результату, а по созданным ею возможностям эксплуатации рабочих.