Перажыткі старажытнага светасузірання ў беларусаў
Этнаграфічны нарыс
Выдавец: Беларусь
Памер: 193с.
Мінск 1995
Это весьма важный шагъ впередъ въ процессѣ развитія человѣческой мысли и въ дѣлѣ выработки міросозерцанія, Воженъ онъ и самъ по себѣ, и по своимъ дальнѣйшимъ послѣдствіямъ. Достаточно обратить вниманіе на то обстоятельство, что фантазія, подъ вліяніемъ сновидѣній, создавая міръ грезъ, наполняя его причудливыми образами, тѣмъ самымъ шевелила застывшій мозгъ дикаря, пробуждала его коснѣющую мысль, призывала ее къ дѣятельности. Работа мысли не пропадаетъ даромъ: она даетъ въ результатѣ или увеличеніе запаса знаній, большую точность ихъ, или улучшеніе мыслительной способности; всякій шагъ на этомъ пути облегчаетъ слѣдующій, иногда его обу
60
словливаетъ. Пробужденная мысль первобытнаго человѣка, подчиняясь данному ей толчку, начинаетъ углубляться въ раскрывающійся предъ ней міръ, проникаетъ въ него дальше и разностороннѣе, чѣмъ это было возможно при одномъ грубоматеріалистическомъ отношеніи къ предметамъ наблюденія. Если прежде, въ періодъ фетишизма, дикарь зналъ отдѣльные предметы, легко подмѣчалъ единичные признаки, то на дальнѣйшей ступени развитія, по мѣрѣ накопленія наблюденій, онъ сталъ подмѣчать болѣе общіе признаки, видовые и родовые,—и умъ его, поднятый анимистическимъ строемъ мышленія на высшую ступень, получилъ нѣкоторую способность къ отвлеченіямъ: онъ разбилъ наблюдаемыя явленія на группы, сообразно ихъ общимъ признакамъ, и создалъ соотвѣтствующія понятія видовыя и родовыя. Прежде, положимъ, первобытный человѣкъ зналъ березу, сосну, дубъ, —теперь онъ знаетъ дерево. Прежде, положимъ, онъ зналъ свой оюнъ, приносилъ ему жертвы, попросту —кормилъ ' его, бросая въ очагъ часть своей добычи, въ благодарность за то, что онъ его обогрѣлъ; но замѣтивъ тождество между своимъ огнемъ и всякимъ другимъ, онъ сталъ поклоняться оіню вообще и приносить ему жертвы. То же самое можно вывести и относительно другихъ предметовъ, которымъ поклоняются дикари.
Съ теченіемъ времени, вслѣдствіе накопленія все большаго и большаго количества наблюденій, при чемъ предполагается, что умъ человѣческій ихъ переваривалъ, группировалъ, обобщалъ; вслѣдствіе педагогическаго вліянія старшихъ поколѣній, болѣе опытныхъ,
61
на младшихъ; вслѣдствіе, наконецъ, такихъ факторовъ, какъ естественный подборъ и борьба за существованіе, изъ которыхъ первый подхватывалъ улучшенія въ органѣ мышленія, передавая ихъ по наслѣдству, закрѣпляя ихъ въ потомствѣ, а второй давалъ побѣду умнѣйшему, болѣе приспособленному къ борьбѣ,—вслѣдствіе всего этого мысль человѣческая, въ рядѣ поколѣній, все болѣе и болѣе совершенствовалась, становилась способной къ болѣе широкимъ обобщеніямъ и отвлеченіямъ.
Отсюда въ процессѣ выработки міросозерцанія вотъ что выходитъ. Человѣкъ, подмѣтивъ единообразіе извѣстнаго класса явленій, заключаетъ о единствѣ воли ихъ производящей. Но волю онъ знаетъ только въ личностяхъ; поэтому онъ создаетъ личныхъ дѣятелей, управляющихъ этими явленіями. Подобно тому, какъ нѣкогда онъ переносилъ на предметы внѣшняго міра свойства своей личности, такъ и теперь воображаемыхъ дѣятелей природы онъ творитъ по образу и подобію своему, надѣляя ихъ свойствами, присущими человѣку. Такъ наступаетъ стадія политеизма, олицетворяются стихіи, являются „ово боги небесніи, а другій земніи, а другій польстіи (полевые), а другій водніи". .
Характеръ этихъ олицетвореній, ихъ свойства, ихъ размѣры, ихъ сила зависитъ, какъ показалъ Бокль *), главнымъ образомъ, отъ общаго вида природы, среди которой обитаетъ данный народъ. Такъ напримѣръ въ странахъ, наполненныхъ высокими горами,
*) Истор. цивилиз. въ Англіи, т. I.
62
вершины которыхъ покрыты вѣчнымъ снѣгомъ, подверженныхъ частымъ землетрясеніямъ и вулканическимъ изверженіямъ; въ странахъ, гдѣ протекаютъ большія рѣки, причиняющія страшныя наводненія, иногда образующія шумныя водопады, гдѣ свирѣпствуютъ опустошительные ураганы, гдѣ растительность пышна, могуча, недоступна для человѣка, гдѣ множество ядовитыхъ змѣй, кровожадныхъ звѣрей, словомъ, гдѣ жизнь дикаря въ постоянной опасности,—въ такихъ странахъ, умъ первобытнаго человѣка, подавленный величіемъ природы, цѣпенѣетъ, мало развивается, а фантазія, возбуждаемая разнообразными явленіями къ дѣятельности и не регулируемая, не сдерживаемая въ надлежащихъ предѣлахъ разсудкомъ, напротивъ, чрезмѣрно развивается. Дѣло понятное. Съ одной стороны, сопоставляя, сравнивая свои слабыя силы съ силами величественной природы, человѣкъ, невооруженный знаніемъ, долженъ притти къ печальному сознанію своего безсилія, а при такихъ условіяхъ у него едвали могутъ пробудиться попытки къ ближайшему изслѣдованію природы, къ подчиненію ея своей власти, ибо сознаніе своего безсилія —плохой помощникъ во всякомъ дѣлѣ, въ томъ числѣ и въ дѣлѣ изслѣдованія природы, проникновенія въ ея тайны. Съ другой стороны, непониманіе грозныхъ явленій природы порождаетъ страхъ передъ ними, а страхъ возбуждаетъ фантазію, иногда до болѣзненности. Естественно, что воображеніе, пораженное страхомъ, олицетворяя грозную, могущественную стихію, придаетъ своему созданію соотвѣтственно грозный, могущественный, даже чудовищный образъ.
63
Совершенно противоположное мы видимъ на крайнемъ сѣверѣ. Чрезвычайное однообразіе природы этого края, а слѣдовательно и скудость впечатлѣній отъ внѣшней дѣйствительности, обусловило бѣдность миѳологическаго творчества его обитателей. Тамъ мачихаприрода, такъ сказать, придавила своей ледяной рукой творчество своихъ пасынковъ, парализовало его.
Среднее между двумя этими крайностями представляетъ намъ природа умѣренныхъ странъ, особенно тѣхъ мѣстностей, гдѣ нѣтъ высокихъ горъ, вулкановъ и частыхъ землетрясеній, гдѣ растительность не столь пышна и недоступна, какъ въ странахъ тропическихъ, гдѣ крупныхъ хищниковъ и другихъ вредныхъ животныхъ гораздо меньше, гдѣ климатъ здоровѣе, словомъ —гдѣ природа представляется заботливою матерью, которая не балуетъ своихъ дѣтей излишней роскошью, не изнѣживаетъ ихъ, но и не пугаетъ своей суровостью или недоступностью. Въ такихъ странахъ умъ человѣческій менѣе запуганъ, критическая мысль болѣе развита и равновѣсіе между развитіемъ ума и фантазіи не нарушено, а вслѣдствіе этого и образы миѳологическаго творчества обитателей такихъ мѣстностей лишены чрезмѣрной чудовищности и колоссальности, болѣе подходятъ къ размѣрамъ человѣческой личности.
Въ зависимости отъ природы бѣлорусскаго края, не блещущей, какъ извѣстно, яркими красотами, величественностію, могуществомъ, недоступностію, и оли
64
цетворенія ея силъ и другія созданія миѳологическаго творчества бѣлоруссовъ, поскольку они сохранились въ памяти и воображеніи этого народа, также не отличаются величіемъ, особеннымъ могуществомъ, пластичностью своихъ формъ, отчетливостью очертаній; напротивъ, почти всѣ они блѣдны, расплывчаты, недостаточно опредѣленны. Надо полагать, что они потускнѣли отъ времени, поистерлись, какъ стирается старая монета отъ долговременнаго употребленія; но, въ силу вышесказанныхъ основаній, можно думать, что и въ былыя времена они не отличались особенной яркостью и рельефностью,—Отъ нѣкоторыхъ миѳологическихъ созданій сохранились лишь незначительные обрывки, клочки, по которымъ нельзя составить цѣльнаго представленія.
Чуръ. Такъ напримѣръ бѣлорусское заклятіе, употребляемое для огражденія отъ нечистой силы: «Чуръ мяне!»— представляетъ, какъ думаютъ, обращеніе къ покровительству божества Чура или Щура. Названіе отдаленнаго предка, производное отъ Щуръ, именно— пращуръ, употребляемое и теперь не только у бѣлоруссовъ, но и у великоруссовъ и малоруссовъ, даетъ основаніе предполагать, что Чуръ —божество родовое, предокъ, родоначальникъ, который и по смерти „радѣетъ" своему роду и охраняетъ его членовъ отъ козней духовъ враждебныхъ родовъ и вообще отъ всякой нечистой силы. Другое производное бѣлорусское слово отъ этогоже имени „зачураться" значитъ призвать Чура и тѣмъ оградить себя отъ нечистой силы, а
65
также значитъ провести черту углемъ или мѣломъ *) или чѣмънибудь другимъ на землѣ или на полу, за которую, согласно повѣрію, никакая нечистая сила не можетъ перейти. Такъ „чураются" всѣ тѣ, которымъ приходится имѣть дѣло съ нечистой силой, особенно съ вампирами; такъ „чураются" въ подобныхъ же случаяхъ герои народныхъ сказокъ. Изъ этого можно заключить, что Чуръ, вѣроятно, считался охранителемъ границъ родовыхъ владѣній, что онъ не позволялъ другимъ духамъ проникать за черту, за свою межу. Это мнѣніе отчасти подкрѣпляется смысломъ другого бѣлорусскаго глагола: „отчураться", что вообще значитъ—не касаться, считать себя непричастнымъ, а въ частности значитъ отказаться отъ батьковщины. Даже и въ первомъ случаѣ, когда желаютъ выразить окончательный, рѣшительный отказъ отъ чегонибудь, то употребляютъ выраженіе: „отчураться хаты и таты". Это наводитъ на мысль, что первоначальный смыслъ слова выражалъ отказъ отъ родового имущества и рода, означалъ, такъ сказать, выходъ изъподъ власти и вѣдѣнія Чура. Вотъ, кажется, и все, что сохранилось въ языкѣ народа относящагося къ Чуру, но въ воображеніи народа не осталось о немъ никакого представленія.
Пережитки вѣрованій въ усадебныхъ божествъ. Болѣе посчастливилось въ этомъ отношеніи другимъ
*) Угли для этого надо выбирать изъ печи, вытопленной въ Страстной четвергъ до восхода солнца, или брать съ „каганца", когда справляется „женитьба комина", а мѣлъ рекомендуютъ употреблять тотъ, которымъ пишутъ кресты на косякахъ въ день Крещенія.
5
66
первобытнымъ божествамъ, которыхъ мы назвали бы усадебными, ибо подвѣдомственная имъ область ограничивается крестьянской усадьбой; впрочемъ, даже и эта тѣсная сфера размежевана между ними довольно точно и опредѣленно. Мы говоримъ о дымовомъ (домовомъ) или хатникѣ, ёрникѣ или гуменникѣ, лазьникѣ и хлѣбникѣ. Первыя три божества разнятся только названіями, да сферою своего вліянія, а по своему характеру и даже по своему виду, или, вѣрнѣе, по тому виду, которымъ ихъ надѣляютъ бѣлоруссы, сходны между собою. Есть основанія полагать, что хатникъ, евникъ и лазьникъ (отъ лазьня —баня) — это олицетворенія первобытнаго домашняго фетишаогня.
Хатникъ или дымовый напоминаетъ собою великорусскаго домового. Въ воззрѣніяхъ бѣлорусса онъ надѣляется всѣми качествами домовитаго хозяина. Тѣ, кому онъ „здавауся", какъ выражаются бѣлоруссы, т. е. представлялся, привидѣлся,—говорятъ, что онъ имѣетъ видъ старенькаго дѣдка, съ сѣдой бородою и длинными сѣдыми волосами; одѣтъ онъ въ „насоу“ (бѣлорусск. холщевый кафтанъ), а другіе говорятъ — въ бѣлую рубаху; подпоясанъ онъ „дягой“ (ременнымъ поясомъ), а по другимъ версіямъ —лыкомъ. Спитъ онъ на печи или подъ печью, поэтому его иногда называютъ подпечникомъ. Встаетъ онъ рано и пугаетъ пѣтуха, толкая его. Пѣтухъ, съ испугу, хлопаетъ крыльями и кричитъ, чѣмъ будитъ хозяевъ на работу. Иногда домовой, какъ говорятъ многочисленные
КНІГІ ОНЛАЙН
