КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
Несмотря на включение Беларуси в состав Российской империи, количество русских (без приверженцев старообрядничества) в белорусских губерниях к 1861 году было мизерным — около 10 тысяч человек (0,3 % всего населения). Однако к 1897 году в результате целенаправленной политики «обрусения края», проводившейся после восстания 186364 гг. количество русских возросло в 23,5 раза и составило уже 235 тысяч, или 3,6 % всего населения Беларуси [7]. Русские составляли 54 % духовенства, 46 % чиновников, 19 % дворян и 10 % купечества [8]. Число русских крестьян в Беларуси было крайне незначительным. Таким образом, в формировании у белорусов стереотипа относительно русских большую роль сыграла социальная составляющая. Значительным было и количество русских староверов. К 1914 году их насчитывалось около 100 тысяч, причём 82.968 проживало в Витебской губернии [9]. Ощутимый прирост русского населения в Беларуси только в последней трети XIX века не означает, что образ восточного соседа сформировался именно в это время. На сознание простых людей наложило определённый отпечаток многовековое соперничество между Москвой и Вильно, Россией и Речью Посполитой за гегемонию на белорусских и украинских землях. Постоянные войны несли с собой неизбежные бедствия и негативные перемены, переносить которые спокойно простой человек был не склонен. После разделов Речи Посполитой в конце XVIII века многие крестьяне были недовольны ухудшением своего имущественного положения: «Мы спрэжда былі багаты, было ў нас трыдцаць коней. Наканец таго, заступілі памешчыкі з Масквы, асталось з трыдцаці тры толькі» [10]. Показательно, что, по воззрениям крестьян, политикогосударственные потрясения повлекли за собой и негативные изменения миропорядка: «Старики утверждают, что пока Кацярынушка не забрала край, — зімы былі карацей, а як забрала, — лета стала карацейшым» [11]. Реальные отличия в языке, обычаях и ментальности были настолько выразительны, что «москаль» в глазах белорусского крестьянина соотносился скорее с инфернальной, враждебной сферой миропорядка. Так, в сказке «Небо и ад» он сам отказывается от загробной жизни в раю и выбирает ад, поскольку там есть водка и табак: «I астаўса маскаль у пекле, не хочэ ў небо, бо там вельмі ўсё светое...» [12]. В мифопоэтической традиции белорусов «москаль» устойчиво соотносится с чёртом (нечистой силой), несмотря на то, что в отличие от «басурман» (евреев, татар) является христианином. Характерны представления белорусов Поозерья относительно «осташей» (русских староверов из Осташковского уезда Тверской губернии). Известный этнограф С.В. Максимов писал: «С незабвенных времён все большие рыбные озёра Витебской Белоруссии берутся в аренду и вылавливаются исключительно мрачными осташами, которых суеверный местный люд считает колдунами и чёртовыми братьями. Предполагаешь вытащить сеть с целой стаей лещей, вытаскиваешь разных чудовищ с большими головами, с огненными глазами и с кожаными перепончатыми крыльями. Всё вредит осташ. Одна легенда говорит, что самого чёрта видели в образе осташа, т.е. рыбаком в кожаном фартухе, с широкой бородой и круглым красным лицом. Сидит он на гнилом пне и голосит нескладным голосом песни. От пения его, как сумасшедшие, взлетают в воздух утки, звери выбегают из лесов и убегают сломя голову... воют собаки; у людей мурашки пробегают по телу и дыбом встают волосы. А в песне его — только похвальба: Всё, — говорит, — моё. Все озёра его: и Ситно, и Глубокое, и Лисно, и Нещерда, и Невядра и Невельское» [13]. Очень часто, как считали белорусы Витебщины, черта в виде «чёрного москаля» можно было встретить и на рынке в местечке [14]. Как и другим чужакам, «москалям» приписывались чародейские, вредоносные способности. Ещё в 1579 году во время осады Полоцка войсками Стефана Батория затяжные дожди считали результатом колдовства со стороны русского гарнизона [15]. Из всех христианских народов только «москали» фигурируют в белорусских заговорах от «ляку» (испуга) и «урокаў» (сглаза) как причина этих болезней: «Памажыце, Госпадзі, мне, рабе Божай Ганьне, Маланьцы урок выгаварыць... цыганскі, маскоўскі» [16]. Были известны случаи, когда колдун«москаль» фигурирует и в позитивном значении. Например, проезжий русский, воспринимаемый белорусским крестьянином как «чаровник», за помощь, оказанную местным мужиком, в качестве благодарности присылает последнему несколько ульев пчёл, и даже тайные колдовским знания [17]. С другой стороны, и белорусы («литвины») воспринимались восточным соседом как опасные колдуны и ведьмаки. Ещё в 1493 году в Москве были сожжены Иван и Матвей Лукомльские, обвинённые в колдовстве и провозе со злым умыслом ядов [18]. «При царе Михаиле Фёдоровиче была отправлена в Псков грамота с запрещением покупать у литовцев хмель, потому что посланные за рубеж лазутчики объявили, что есть в Литве баба ведунья, и наговаривает она на хмель, вывозимый в русские города, с целью навести чрез то на Русь моровое поветрие». Показательно, что подобные представления об этнических соседях были характерны не только для социальных низов. Так, в 1638 году надопросе мнимой колдуньи, которая посыпала пеплом следы царицы, её в первую очередь спрашивали: «Сколь давно она тем промыслом промышляет и от литовского короля к муже ея, литвину Янке, присылка или наказ, что ей государя или государыню испортить, был ли?» [19]. Память о кровавых, разрушительных войнах Великого Княжества Литовского и Речи Посполитой с Московским государством (на конец XVXVII веков приходится 9 длительных военных конфликтов общей протяжённостью в 67 лет) безусловно оказывала влияние на формирование образа «москаля» в глазах белоруса. Наиболее контрастные характеристики встречаются именно на белорусскорусском пограничье, ибо приграничные районы чаще и более всего страдали от военных действий. Так, например, в результате войны 16541667 годов приграничные поветы: Полоцкий, Витебский, Мстиславльский, потеряли, соответственно, 74,8 %, 62,1 %, 71,4 % населения, в то время как «внутренний» Слонимский повет «только» 18,9 % [20]. Неудивительно, что «москаль» в фольклоре белорусов порубежья выступает как существо более опасное, чем мифологический чёрт. С.В. Максимов записал такие поговорки: «Ад чорта адхрысцісься, а ад Маскаля не адмолісься; Ад Масквы полы ўрэж, да ўцякай; Тату, тату! Лезе чорцеўхату! — Дарма! Абы не маскаль» [21]. Не случайно, что в народных говорах слово «москаль» кроме значений, приведённых выше, означало ещё и «непослушный, вороватый парень, а также пустой колос ржи или пшеницы» [22]. Слепая готовность «москаля» исполнять приказы начальства нашла своё отражение и в сказочном эпосе. Так, в сказке «Асілак» (мифический богатырь) они по указанию помещиков убивают народного героя: «Набрали гэто маскалёў и напали на Асілка. А ведамо, — маскаль. Ему як прыкажуць, та ён и роднага бацьку зарэжэ» [23]. «Маскалём» даже запугивают болезнь в заговоре: «...Зосін залатнік (опущение матки. — Авт.), стань на месцы, не адзывайся. Калі ўздымешся, нашлю казакоў, маскалёў — пасякуць, парубаюць» [24]. Отличия в языке, религии, обычаях между белорусами и русскими были довольно чувствительные, что часто приводило к непониманию и даже к комичным ситуациям. Православный священник, к примеру, никак не может понять, почему местный люд таким «добрым» словом, как «благой» (бел. «плохой, скверный»), называет чёрта [25], а белорусский крестьянин и русский не могут разобраться с определением сроков Пасхи (бел. «Вялікдзень»): «Спрашивал белорус маскаля — Калі ў вас Вялікдзень? — В петровку, — говорит маскаль. — Не, не тое. Калі ў вас васкрасенне? — Эльва! У нас каждую неделю васкрасенне бывае». И даже когда русский солдат хочет выразиться «поместному», ничего хорошего из этого не получается: «Раз, как москали стояли в селе, так один захотел перцу да яиц и говорит старой женщине: — Гэй, баба, папру да яец! А та: — А штоб из тебя, — говорит, — дух выперло! Куды ж ты меня старую папрэш да яец!» [26]. Существенными были отличия и в религиозной сфере. Особенно это касалось католиков и бывших униатов. Так, даже в 1855 году (церковная уния были ликвидирована Полоцким собором в 1839м) крестьяне, бывшие униаты, на предложение читать «Господи помилуй» ответили: «Мы не москале, каб спяваць “Госпадзі памілуй”» [27]. Многие православные белорусы практически не понимали богослужений на церковнославянском языке. Когда полоцкий епископ во время проповеди в одном из сельских храмов епархии (1876 г.) произнёс: «Сердце чисто созижди во мне, Боже», то услышал звучный ответ со стороны местного крестьянина: «Водка лучше всего очищает сердце!» [28]. К тому же в силу историкокультурных традиций белорусы в значительно меньшей степени были подвержены монархическим настроениям. Так, в Полоцкой епархии, как сообщал её официальный печатный орган, верующие в большинстве случаев выходили из храма, когда начиналось хвалебное песнопение о царе и царствующем доме [29]. Иронически относились белорусы и к религиозным традициям старообрядцев. Этнограф А. Сержпутовский упомянул о таком случае. Наблюдая церковную службу у раскольников, белорусские крестьяне удивлялись тому, что те слепо повторяют суетливые движения своего священника, на котором от кадила загорелась ряса: «Ну вот перебирал, перебирал ногами поп, в конце концов не выдержал, видимо, ему так хорошо припекло, вот он покатился по полу да давай дрыгать ногами. Глянули люди и все вдруг бах на помост и давай дрыгать ногами». После такой службы на вопрос местных жителей староверы ответили: «Сегодня день святого Дрыгуна, вот мы и делали святое подрыгивание» [30]. Исследователи XIX века (А. Киркор, С. Максимов, Р. Подберезский) отмечали, что старообрядцы из белорусских земель в моральноэтическом отношении значительно уступали коренному населению, хотя и превосходили его в хозяйственноимущественном плане. Киркор отмечал: «Раскольники, как наружностью, так одеждою, домашним бытом, резко отличаются от белорусов. Как вольные люди, они всегда были богаче, всегда отличались трезвостью и воздержанностью в жизни. В нравственном отношении раскольники, как свидетельствует беспристрастный знаток народа А. Сементовский, ниже белорусов. Раскольники не признают святости брака, мало дорожат брачными узами, женщины же не придают большой цены девственности и супружеской верности. Наконец, в уголовных преступлениях — разбоях, грабежах, насилиях, воровстве, конокрадстве и т.д. — раскольники гораздо чаще обвиняются, чем белорусы» [31].