КНІГІ ОНЛАЙН

История имперских отношений

беларусы и русские, 1772— 1991 гг.

Анатоль Тарас

Выдавец: Выдавец A. М. Вараксін

Памер: 608с.

Мінск 2008

170.17 МБ

Яна бегма кшулася у хату — чисто народное слово, соответству­ющее русскому «бегом».
Лёдзю (Леокадию) шбы выцял1 чым. Выцяцъ — синоним слова ударыць, в официальном языке он ныне не употребляется.
Кустауё усюды, шзша, то там, то сям ля кустоу паблюкваюць зорю. Широко распространенная в народе собирательная форма от слова «куст».
А тут вось id3i насупрацъ ночы. Выражение насупрацъ ночы в зна­чении перад ночай (на ночь глядя) — типичное для беларуского язы­ка, однако в публикациях прессы его не встретишь.
Пэуна (наверное), i прыгавор, яю выносщь яму пасля смерщ на­родны погалас, — самы справящпвы прыгавор. Погалас (порусски — молва) тоже не употребляется в официальном языке.
Быу той слауны вечар..., кал! нават ноччу не адчуваеш яшчэ восеньскай стыни Стынь, в значении легкий холод, в официальном со­ветском языке не употребляется.
Нет в современном официальном беларуском языке таких ис­конно беларуских, некогда общепринятых, живых слов, как няурымсл1вы (неугомонный), летасъ (в прошлом году), пазалетась (в позапрошлом), сёлета (в этом году), цёмначы — народное выраже­ние в значении папацёмку (порусски — в сумерках, во мраке).
I яшчэ адна сям’я, каторая не выехаушы, — абласнога пракурора жонка i трое дзетак. Тут мы имеем дело с весьма характерной особен­
ностью беларуского языка — прошедее время изъявительного на­клонения в форме «перфекта» подобно немецкому и английскому языку. Понятно, что эта чисто беларуская форма не может исполь­зоваться в официальном языке беларуской советской печати, ра­дио, телевидения.
Беларуский автор В. Красовский, приводя немало примеров по­рочных переводов, сделанных с русского языка на беларуский в рес­публиканских газетах и в БЕЛТА, указывает и основную причину та­кой порочности:
«Это происходит потому, что к переводу не везде подходят твор­чески — часто делают так, чтобы, скажем, пяти словам русского тек­ста обязательно соответствовали пять слов текста беларуского»*.
Весьма меткое предостережение Красовского можно с полным правом отнести ко всему официальному газетножурнальному язы­ку в БССР, как в текстах переведенных с русского, так и в текстах оригинальных. Но к языку художественной литературы, даже при всех его русицизмах, его неестественном убожестве и значительном отрыве от народного языка, это замечание отнести нельзя.
5.	Беларуские писатели в защите языка
Роль беларуских писателей и поэтов в борьбе за сохранение чис­тоты беларуского языка, в противостоянии русификации огромна. Пожалуй, только писатели сегодня сполна осознают важность такой борьбы и стремятся вынести обсуждение проблемы на обществен­ную трибуну... Начиная с 1956 года писатели, а вслед за ними и ра­ботники культуры по сей день выступают в защиту языка публично. В основу дискуссии положен абсолютно правильный посыл белару­ского советского филолога Ф. Янковского, что «безразличие к язы­ку — это безразличие к народу и его культуре»**. Поэтому дискуссия о языке распространилась на все области беларуской культуры, за­острив вопрос до предела: быть или не быть беларуской культуре, а в конечном итоге — беларускому народу?
...В широком плане дискуссию эту начал реабилитированный в 1956 году бывший узник сталинских лагерей, писатель Янка Скрыган. Его статья под скромным заголовком «Думкт аб мове» (Мысли о языке) содержала в себе следующий главный тезис:
«Знать язык — это значит знать законы его построения, знать его народную основу. Только зная народную основу языка, можно пра­вильно и просто высказать ту или иную мысль, естественно, повину­
* В. Красовский. О языке газет. «Л1М», № 40 от 18.05.1957.
** Ф. Янковский. Равнодушие к родному слову. «Л1М» № 38 от 11.05.1957.
ясь законам данного языка, построить фразу, употребить единствен­но уместное для этой фразы слово, правильно поставить ударение; надо знать, как произносятся гласные, согласные, мягкие и твердые звуки данной речи в конкретной фразе, дабы сохранить звучание языка. Знать язык — это значит знать, как говорит народ»*.
«Знать, как говорит народ», и, понятно, формировать свой язык на базе народного — главное требование к тем, чьим делом являет­ся Слово. Далее... Скрыган говорит, обращаясь к своим коллегам:
«Слишком рано мы отрываемся от народной творческой среды и, не успев приобщиться к ее богатствам, спешим укрыться в рабочих кабинетах. Но сквозь стены кабинетов до нас с трудом доходят и блеск народной мысли, и гибкость фразы, и меткость присказки, и мудрость наблюдения. Все это мы черпаем из газет и чужих книг. Отсюда зачастую наша сухость и бесцветность, канцеляризмы и од­нообразие».
Сходные мысли развивал беларуский советский литературный критик Алесь Адамович. Указав на отрыв писателя Ивана Шамякина от народного языка и отметив, что писатели 20—30х годов «счи­тали своей важнейшей обязанностью следить, чтобы беларуский ли­тературный язык произрастал на основе всех богатств народного языка», А. Адамович высказал пожелание в адрес современной беларуской литературы:
«Литературный беларуский язык в последние десятилетия стал более нормативным, стала богаче его лексика. И то, что литератур­ный «книжный» язык стал больше отличаться от разговорного — абсолютно закономерно. Но это не значит, что... литературный язык должен быть лишен народных, бытовых и даже сугубо «местных» красок, что он должен быть похож на «переводной» язык. На дистил­лированную воду, которая хотя и чистая, но малоприятная на вкус»**.
Как уже отмечалось, в процессе русификации из беларуского язы­ка выбрасываются и заменяются русскими все те слова, которые сво­им корнем или формой строения отличаются от соответствующих слов русского. Это обосновывается необходимостью очищения лите­ратурного языка от «узких диалектизмов» или «провинциализмов». Алесь Адамович решительно выступил в защиту «диалектизмов»:
«Не надо нам слишком бояться понятия «диалектизм», надо сна­чала прислушаться, как данное слово звучит, вдуматься, насколько оно меткое и понятное. В любом, в самом маленьком «сусеке» живо­го народного языка можно порой найти крупные зерна народной мудрости и остроумия».
*«JIiM»№ 38 от 11.05.1957.
** «ЗИМ» № 21 от 13.03.1957.
...Нельзя оставить без внимания интересные и острые замечания Е. Ермаловича о так называемых «диалектизмах», к которым, о чем уже говорилось, причисляются все отличные от русского языка сло­ва и формы, что влечет за собой изгнание их из беларуского языка. Ермалович пишет:
«Неразработанность литературных норм приводит к тому, что у нас считаются диалектизмами такие слова, которые никогда диа­лектизмами не были и не могут быть с точки зрения самых элемен­тарных требований лингвистики... Где искать границу между диалек­тизмами и литературным языком? Такой абсолютной границы нет. Но если слово имеет беларуский или общеславянский корень, если оно бытует в народе, если народ его понимает или может понять по самой природе его корня, нашим критикам и редакторам не стоит придираться к этому слову. Такие слова значительно расширяют и обогащают нашу лексику, которая ни в коем случае не ограничи­вается словарем, насчитывающим восемьдесят тысяч слов, а раза в два, а может и в три богаче»*.
...Беларуские писатели выступили не только в защиту народных элементов беларуского языка, которые из него выбрасываются под видом «диалектизмов», но и, пусть менее смело, в защиту его тради­ций, в защиту старого языка, слов и выражений, которые отбрасы­ваются как «архаизмы». Еще в самом начале дискуссии об языке, в 1957 году беларуский советский литературный критик Владимир Юревич писал:
«Беларуский язык существует не одно столетие. И в современном литературном языке мы встречаем множество элементов, которые были свойственны языку XIX, XVIII века и еще более ранним столе­тиям. Писатель не имеет права не обращать внимания на традиции, сложившиеся в далеком прошлом. Если послушаться иных «рефор­маторов» и отказаться от фонетического принципа, на котором по­строено правописание современного беларуского языка, то к чему это приведет? К отказу от основы общенародного языка и, стало быть, от его самобытности»**.
Позже тот же В. Юревич совершенно верно отметил:
«Трудно понять тех людей, которые считают своей заслугой то, что они забыли родной язык. Еще труднее понять их, если они рабо­тают на радио, где живое слово, обращенное к народу, должно со­ставлять основное содержание творческой деятельности каждого штатного сотрудника и приглашенного исполнителя... Беларуское радио должно иметь в эфире свой национальный облик»***.
*«Л1М»№ 8 от 25.01.1958.
** «Л1М» № 34 от 27.04.1957.
***В. Юревич. Художественное слово на радио. «Л1М», № 6 от 22.02.1961.
...Кроме теоретических рассуждений о народности языка и его чистоте, во многих выступлениях беларуских писателей приводятся конкретные примеры русификации беларуского языка, слова и вы­ражения, живьём перенесенные из русского. При этом указывается, какие конкретно беларуские слова они вытеснили чисто механиче­ски. Однако никто ни разу не назвал эти чуждые нашему языку эле­менты их собственным именем — русицизмы. Даже совсем свежие русицизмы, только что привнесенные в беларуский язык, участни­ки дискуссий, авторы публикаций и выступлений обозначают окольным путем. Дескать, «народ так не говорит», «это не беларуское слово», «канцелярщина», «книжность», «похоже на перевод» и тому подобное.
И хотя в советском лексиконе существуют термины «полонизм», «германизм» и подобные им, термина «русицизм» нет! Нет именно потому, что русицизмы в БССР «принято рассматривать» не как чуждые нашему языку элементы, а, напротив, как естественное и благотворное явление, обогащающее все нерусские языки.
Как известно, старый беларуский литературный язык — это язык Великого Княжества Литовского. Он развился на основе североза­падных говоров беларуской народности и литературным стал уже в первой половине XV века. В связи с политическим и националь­ным упадком Беларуси в XVII и XVIII веках он прекратил свое суще­ствование в качестве живого языка.
Новый беларуский литературный язык стал складываться в нача­ле XIX века на волне беларуского национального возрождения, раз­виваясь на основе западных говоров беларуской народной речи. Как при своем зарождении, так и в дальнейшем он уже не пользовался старым литературным языком, протяженная, последовательная связь с которым была утрачена. Он развивался и обогащался на ба­зе народного беларуского языка, черпая из него все необходимые ему слова и выражения, и создавая для новых понятий необходимые неологизмы, опираясь при этом на внутренние законы этого народ­ного языка. Такой путь развития беларуского литературного языка длился до начала 30х годов XX века, когда был внезапно прерван по воле советских русификаторов. С той поры единственной основой дальнейшего развития нашего литературного языка стал русский язык, как предлагает советская лингвистика и как официально тре­буют партийные директивы от нерусских языков.