На абпаленых крылах
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
Выдавец: Кнігазбор
Памер: 240с.
Мінск 2012
Но мне ещё долго не верилось, что мы остались живы и находимся в безопасности. И только потом, когда нас откормили, отогрели и когда повели в парк и мы увидели салют, я впервые за многие месяцы испытал чувство радости и понял, что жизнь вернулась. Это было как бы моё второе рождение.
Позже из госпиталя возвратилась наша мама и забрала нас домой. Хаты не было — сожгли фашисты. Но дедушка выделил нам небольшую пристройку, в которой мы и начали обживаться.
Был у меня ещё третий день рождения, во время службы в армии. В 1957 году, когда начались венгерские события, нас вертолётом перебросили в Будапешт, прямо в эпицентр военных действий. Я был сильно контужен. Меня подобрали и вместе с другими убитыми в спешном порядке собирались похоронить. Но лучший мой друг, прощаясь со мной, вдруг нащупал на моей руке слабый пульс. Так я остался жить.
Меня направили на лечение в центральный госпиталь Советской Армии. Там в течение семи месяцев я учился заново ходить, слышать, медленно возвращался к нормальной жизни. Правда, позже, когда мне понадобились документы для признания участником военных действий в Венгрии, в выданной мне выписке оказалось, что в этом госпитале в течение многих месяцев я лечился от совсем других болезней...
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 191
Судьба была благосклонна ко мне — столько раз я был на грани смерти, но оставался жить!
Окончив индустриальнопедагогический техникум, я поехал работать в Дрогичинское ПТУ, нашел там свою вторую половинку — Таису Антоновну, которая тоже в годы войны потеряла отца и натерпелась немало лиха. Мы вырастили двоих дочерей, помогаем поднимать на ноги внуков, один из которых тоже, как и я, носит имя Владимир — назвали его в честь деда.
Жизнь продолжается...
192
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
КУНИЦКАЯ (Липская) Майя Никифоровна
До войны жила в д. Коржевка Петриковского рна Гомельской обл. Бывшая малолетняя узница концлагеря в Озаричах. Проживаю в Бресте.
Страдания, страх и кошмар
Жили мы в деревне Коржевка Петриковского района Гомельской области. Мама, Липская Александра Андреевна, работала учительницей начальных классов, с начала войны она оказывала посильную помощь партизанам, а в конце 1943 года вынуждена была скрываться в лесах Копаткевичского района под защитой партизан.
Немцы устраивали облавы не только на партизан, но и на мирных жителей. Во время одной из них вместе с другими была схвачена и наша семья: мама, трёхлетняя младшая сестра, мамина сестра с тринадцатилетней дочерью и я. Немцы вывели нас на опушку леса, построили и приготовились всех расстрелять. Мама повернула нас к себе лицом, прижала. Но Бог миловал, погнали дальше, пригнали в какуюто деревню, посадили в погреб. Потом опять кудато гнали, долго кричали: «шнель, шнель». Мы не знали, куда нас гонят, что нас ждёт, какие будут страдания, страх и кошмар.
Первый концлагерь размещался недалеко от станции Рудобелка Октябрьского района Полесской области. Территория лагеря — сплошное месиво из снега и грязи под открытым небом. Измученные дорогой люди садились прямо на землю. Так и ночевали. Потом подъехали крытые машины, не открывая даже бортов, детей швыряли прямо в кузов, как дрова. В тесноте, под брезентом, привезли в другой концлагерь. У входа стояли охранники
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 193
с автоматами и собаками, у всех отнимали документы, обрезали котомки с продуктами и вещами. Всё это бросали в огромный костёр. Не совсем старых мужчин и женщин забирали на работы, разлучив их с детьми. Стоял неимоверный крик детей, матерей, лаяли собаки, гергетали охранники, пострашному ругались власовцы. Пинали ногами, травили собаками, замешкавшихся, упавших стреляли на месте.
Мы остались с мамой, не знаю, каким чудом это получилось. В лагере мама взяла под свою опеку семилетнего Валеру Середу, мальчика из соседней деревни, его схватили с дедом, которого угнали рыть траншеи. Валера остался с нами до самого освобождения, сейчас живёт в Минске.
По дороге в следующий лагерь прошли сожжённую деревню: обгоревшие трупы лежат на печках, металлических кроватях. Находили горелую картошку, горелое зерно, ели, набивали карманы, прятали за пазуху. Ночевали под открытым небом. Через несколько дней опять повезли на машинах в третий концлагерь. Он больше всего врезался в память. Размещался у болота, в сосновом лесу, без единой постройки. Колючая проволока, на вышках — пулемёты, на земле — пушки. Десятки тысяч людей, свирепствует тиф, холод.
Из сосновых веток нам удалось сделать укрытие. Внутри застелили мхом, иглицей, сверху мама накрыла простынёй. Ночью простыня замерзала, но мы, тесно прижавшись друг к другу, спали. С нами лежала больная тифом мамина сестра. Не знаю, удавалось ли поспать маме: она всю ночь растирала нам руки, лица, переворачивала на другой бок, ухаживала за больной сестрой. Ночи были морозными. Днём немного легчало, мама заставляла нас двигаться, иногда разжигала небольшой костерок. Ели сосновые почки, жевали иголки, пили грязную болотную воду. Люди старались помочь друг другу. Крохи не могли утолить голод. А за колючей проволокой лежал хлеб под навесом, много хлеба. Мы его хорошо видели, и от этого ещё больше хотелось есть.
Никогда не забудется жуткое зрелище. В лагерь привезли большую машину маленьких детей, свалили на землю в кучу. Дети ещё шевелились, к вечеру их закопали, мёртвых и ещё живых...
194
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
У меня опухли ноги и сильно болели, хотелось спать, кружилась голова. А немцы всё время стреляли. Ночью были видны следы трассирующих пуль, снарядов.
Умерла тётя.
И вот под утро в двадцатых числах марта 1944 года немцы бросили заминированный лагерь, отступили. Поразила тишина. Загорелись костры. Люди побежали открывать ворота и подорвались на минах. Перед отступлением ночью фашисты решили «накормить» узников: перед каждым, даже перед трупами, положили хлеб. Это, видимо, у них называлось — пошутили.
Мама на руках несла младшую сестру, уже заболевшую тифом. Еле плёлся Валерий. К вечеру добрались до Озаричей. Здесь лежали трупы, сложенные в штабеля, в Озаричах переночевали, потом нас увезли в город Речица Гомельской области. Здесь мы попали в госпиталь. Вскоре умерла младшая сестра. Я также долгое время лежала без сознания. Оставшихся в живых — маму, меня и двоюродную сестру — после выздоровления направили в Хойникский район, в деревню Корчевое. Оттуда добрались до родной деревни.
Эти муки не прошли бесследно. Долгое время не могла самостоятельно ходить, ревматизм, бронхит, ранняя гипертония, больное сердце. У мамы хроническое воспаление почек, больные лёгкие. Мама несколько раз ездила в Речицу, искала братскую могилу, где похоронены наши родственники. Жизнь после войны была трудной, но постепенно наладилась. У меня есть сын, военнослужащий. Двое внуков живут в России. Муж, бывший военный, на пенсии, 84летняя мама живёт с нами...
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 195
КОСТЫЛЕВА Екатерина
Перед войной жила в пос. ВеткаВир Гомельской обл. Бывшая узница концлагеря в Озаричах. Проживает в Бресте.
С болью в сердце
Немного осталось свидетелей того жуткого военного времени, тех, кто прошёл через ужас лагеря Озаричи. С болью в сердце хочу рассказать о том, что пережили многие, а многие и не смогли пережить.
Я — инвалид, в детстве перенесла туберкулёз кости и поэтому, несмотря на мои двадцать лет, не была угнана в Германию, а вместе с семьёй попала в лагерь.
Мои отец, брат, сёстры работали до войны на речном транспорте, жили на левом берегу Днепра, в посёлке ВеткаВир, прямо на пристани. Когда началась война, наша мама была контужена и в 1942 году умерла. Мы оказались в оккупации, коекак перебивались.
В конце 1943 года с наступлением нашей армии всех жителей посёлка немцы выгнали в Жлобин. Мы поселились в домике недалеко от реки, на правом берегу Днепра. По вечерам до нас доносились песни наших бойцов: фронт проходил по Днепру. Радовались: Красная Армия скоро освободит.
Но не тутто было, фашисты стали сгонять всех жителей города на железнодорожную станцию. Молодых и средних лет мужчин и женщин отделяли, а стариков и детей грузили в товарные вагоны. Они были переполнены. Дети плакали. Везли нас более суток. На станции «Рабкор» двери товарных вагонов открыли и приказали вылезать. Охранники бесчинствовали, выталкивали из вагонов ногами и прикладами, отбирали сумки, узлы, котомки.
196
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
Обыскивали, забирали всё ценное, забирали продукты. У нас был небольшой узелок с сухарями, фашист вырвал его и бросил в грязь. Всё делалось в какомто бешеном темпе, спешили, кричали, били людей, женщины причитали. Думали, что нас расстреляют.
От станции «Рабкор» по разъезженной машинами дороге шли целый день, еле вытаскивая из жуткой грязи ноги, с наступлением темноты попали за колючую проволоку в лагерь. Здесь, под открытым небом, провели первую ночь. Подмораживало. Для многих это был последний привал, десятки трупов лежали на земле.
Утром снова погнали, куда и зачем, никто не знал. Говорили, что немцы хотят, прикрываясь нами, прорвать линию фронта. Тащились целый день. К вечеру оказались в другом лагере, на высоком месте, где не было ни капли воды. Людей мучила жажда, особенно детей. Рядом болото, матери просят набрать воды, но охрану несут власовцы, они хуже немцев, матерно ругаются, кто подходит к проволоке, бьют прикладами, стреляют... Но не могу забыть и того молодого немецкого солдата, который всю ночь носил вёдрами воду, передавал за колючую проволоку.
Утром кто остался лежать на земле, кто елееле сел. Снова месим грязь. Силы иссякли. Мы отставали и оказались в конце колонны. Здесь тех, кто не мог идти дальше, добивали. Охрана живых на дороге не оставляла, будь то женщина, старик или ребёнок. Рядом с нами женщина выбилась из последних сил: у неё спереди и сзади привязано по ребёнку. Остановилась: «Не могу больше...» Подошел немец: «Вперёд!» Не смогла. Вынул финку изза пояса, перерезал полотенце, которым были привязаны дети, схватил одного младенца, бросил в грязь на дорогу и придавил сапогом... Всё было как во сне. Идём, идём, идём. Наконец ещё один лагерь. Я упала, кто поднял, не помню. Всюду вода. Трудно найти кочку, чтобы присесть. Както примостились, прижались друг к другу, посадили в центр трёхлетнюю дочь сестры, обессиленные, уснули.