• Газеты, часопісы і г.д.
  • На абпаленых крылах Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму

    На абпаленых крылах

    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму

    Выдавец: Кнігазбор
    Памер: 240с.
    Мінск 2012
    78.05 МБ
    Дома, взобравшись на крышу, не отрываю глаз от крепости. Нарушает моё созерцание какойто самолёт, который сбрасывает одну, но огромную бомбу. Страшный вой, тишина, а потом оглушительный взрыв. Около девяти часов утра по Минской промчались три немецких мотоциклиста. За ними прогрохотали один большой танк и три маленькие танкетки. Через часдругой появились гитлеровцы. Каждый тащил на себе множество всякой амуниции. Шли, еле передвигая ноги. Офицер тут же размещает их на постой. Солдаты валятся от усталости, кто прислонился к дому или ограде, кто упал в саду под деревьями.
    В тот же день в город вошли карательные полицейские части. Стреляли ради озорства, стреляли по указке, находились и мерзавцыпредатели. На Киевке была еврейская колония имени Вартбурга — по сей день стоят эти домики, построенные в 1922 году для еврейской бедноты. Здесь была синагога. Каратели её сразу подожгли. Примчались наши пожарные, не оставили свой пост, но фашисты выстрелами в воздух отогнали их, приказали вернуться в депо. Взрослых евреев построили в колонны, погнали в сторону крепости. Хоронясь за этой колонной, пытались ворваться в крепость через Брестские ворота. Защитники крепости разгадали коварный замысел, тогда озверевшие фашисты стали расстреливать евреев...
    В полдень 22 июня в небе появилась эскадрилья самолётов. Летели очень медленно, на небольшой высоте. Когда фашисты открыли по ним мощный зенитный огонь, мы поняли, что это наши! Самолёты загорались и падали, а их экипажи спускались на белых парашютах. Небо голубое, ни одной тучки. Самолёты — чёрные, разрывы снарядов — чёрные. И на этом фоне белые парашюты,
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 165
    точки летчиков под ними — трагедия беспомощности до сих пор вызывает спазмы в горле и боль в сердце.
    Прошла первая ночь войны. Никто не спал. Из крепости доносились редкие выстрелы, а в городе шла ожесточённая пальба: через боевые порядки фашистов прорывались отдельные группы красноармейцев.
    Двадцать третьего июня фашисты уже хоронили своих. Вокруг собора и в парке «1 го Мая» прямо на глазах росло кладбище. Подпольщики с нашей помощью подсчитали, сколько там появилось свежих могил. Их ещё больше добавилось, когда пустили под откос поезд с солдатамиотпускниками. Погибло их около тысячи, брестчанам запретили ходить в парк. Но мы вели учёт погибших, хотя это связано было с большим риском, и это уже новая страничка войны.
    С осени 1941 года немцы начали вывозить молодёжь на принудительные работы в Германию. Не брали только тех, кто был устроен на работу, связанную с немецкими воинскими частями. Молодые люди уклонялись от угона, и немцы временами устраивали в городе облавы, забирая людей просто с улицы.
    Мне удалось устроиться грузчиком на почту, где обрабатывал и отправлял письма немецких солдат с фронта и служебную переписку. Мы старались иногда уничтожить часть писем и бумаг. Немцы заметили это, арестовали старика Куриловича и его напарника Винцковского. После истязаний их расстреляли.
    Вскоре попался и я. Меня схватили два солдата, повалили на землю, стали бить ногами. Собрались люди, тогда немцы затянули меня в вагон и били скрученной в жгут проволокой. Вместе со мной попались и мои напарники — Володя Манджук и Юра Драгун. Нас бросили в машину, завезли в СД, а оттуда повели в тюрьму. Начались допросы в гестапо, которые продолжались четыре дня. Мы всё отрицали, ни в чём не признавались. Избитых, измученных, нас повели в суд, который находился в здании нынешнего железнодорожного техникума. Возле суда меня встретила мама, ужаснулась и потеряла сознание. Нам присудили по десять лет усиленного режима.
    166
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    Тюрьма была переполнена. В ней началась эпидемия тифа. Больных истребляли. Я тоже заболел, но меня тайно лечили медсестра Боброва и врач Выжиховский. Двадцать семь суток я был без сознания, но выжил.
    В тюрьму ежедневно привозили всё новых людей: евреев, цыган, поляков, жён советских офицеров. Расстреливали людей в районе нынешнего электромеханического завода и на южной окраине города. Случалось, что расстреливали тут же, в тюрьме, и закапывали во дворе. Однажды нас погнали в сторону нынешней улицы Карбышева. Здесь мы увидели огромное количество расстрелянных евреев, сложенных в штабеля. Вся улица была залита кровью. В это время полицай привёл несколько еврейских детей и стал стрелять их по одному, целясь в затылок. Нас заставили закапывать трупы. Этот ужас никогда не забудется...
    ... После побега из Брестской тюрьмы мне, ещё мальчишке, нужно было надёжно укрыться и не лезть на рожон. Вскоре, благодаря подпольщикам и связным партизанского отряда имени Чернака, нас, троих парней, увели из города. Александр Косенюк, Игорь Щуровский и я участвовали во всех боевых операциях отряда.
    Весна 1944 года была холодной, но жаркой от боёв и событий. Мы успешно уходим за линию фронта, и всё Брестское партизанское соединение пополняет ряды 70й армии. Я попал на курсы командировразведчиков и досрочно был призван в разведгруппу ближнего действия. Благодаря знанию немецкого и польского языков был назначен переводчиком на офицерскую должность. К слову, маршал Рокоссовский в своих «Воспоминаниях» отмечает нас несколько раз: мы подслушивали разговоры командования немецких танковых дивизий «Герман Геринг», «Айхен», «Готенкопф».
    Служу, воюю, работаю вместе с замечательными товарищами. Были ранения, несколько тяжёлых, но все остались живы, на гимнастёрках появились награды. Меня наградили за освобождение родного Бреста медалью «За боевые заслуги», объявили благодарность от Верховного Главнокомандующего. Всего я получил восемнадцать таких благодарностей, медаль «За отвагу», ордена
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 167
    «Красной Звезды» и «Отечественной войны». После окончания войны попадаю в Москву в распоряжение Министерства обороны. Но неумолимо тянет домой.
    Молодому победителю хочется работать на родине. И в декабре 1945 года сбывается моя мечта — я в Бресте, снова переводчиком в лагере немецких военнопленных.
    Помогал в розыске военных преступников и в борьбе с агентурой наших бывших союзников. Демобилизовался в феврале сорок седьмого года, поступил в Брестское музыкальное училище, продолжил учёбу, прерванную войной, и устроился на работу в педагогическое училище преподавателем. По окончании музыкального училища восемь лет преподавал, а затем по приглашению Министерства культуры Коми АССР уехал на Крайний Север в город Инту, где организовал музыкальную школу и стал её директором.
    Я тогда не знал, что мои почки, отбитые во время допросов немцами, очень боятся холода. Нешуточная болезнь — начались тяжелейшие, уникальные операции в Ленинграде, Москве, Минске, Бресте. Всего перенёс четырнадцать операций, в том числе и по извлечению осколков, полученных во время ранений на Первом, Втором Белорусских фронтах.
    В качестве свидетеля меня приглашали на судебные процессы над военными преступниками Третьего Рейха, которые проходили во ФранкфуртенаОдере в 1983 и 1985 годах. Я знакомился с отчетами Брестского гестапо, в которых указывалось ежедневное количество расстрелянных: 327, 296, 415... жертв...
    Мне пошёл семьдесят пятый год, донимают старые раны и болезни. Но я не сдаюсь, всегда на переднем крае борьбы (теперь уже за человечность и справедливость). В этом мне помогают добрые люди, и в первую очередь моя жена Майя Ивановна, за что я им сердечно благодарен.
    Я не забыл ни одного случая или эпизода из моей длинной, насыщенной событиями жизни. Особенно помнятся стойкость и героизм тех, кто самоотверженно защищал нашу Родину от фашистской нечисти...
    168
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    МИЦЕВИЧ (Менжинская) Зоя Владимировна
    Председатель Бобруйской общественной организации бывших узников фашизма «Судьба». Родилась 13 мая 1934 года в г. Берёза. Родители в 1944 году расстреляны за связь с партизанами. Малолетняя узница тюрьмы гестапо в Берёзе, жила в приюте, где брали кровь для немецких солдат.
    Проживает в г. Бобруйск.
    Крик души
    Цень плыве з КартузБярозы, засцілае край...
    Наш огород и сад упирались в высокий забор, ограждавший красные казармы тюрьмы политзаключённых в городе Берёзе. Мы видели в окнах за решёткой узников. Иногда мой отец, Менжинский Владимир Иосифович, чтото им объяснял жестами, а в сентябре 1939 года открыл двери тюрьмы. Отцово чувство непримиримости к насилию сыграло роковую роль в судьбе нашей семьи в дни оккупации Берёзы.
    22 июня 1941 года внезапно появляются самолёты с чёрными крестами на крыльях. Мы прячемся под яблоней, но папа быстро переносит нас в погреб. А через два дня в нашем саду располагается немецкая полевая кухня. Мы сидим, не выходя из дома, исподтишка выглядывая в окно. Души наши гложет постоянный страх. Началась жизнь с оглядкой.
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 169
    Осенью тёмными вечерами к нам в дом стали приходить незнакомые мужчины. Любопытство мучило, но детям было приказано спать. Однажды я проснулась, вижу — мама вытаскивает из печи много булок хлеба, а два парня складывают их в мешок. И мама заметила, что я проснулась: «Иди спать. Ты ничего не видела!»
    А в конце зимы 1944 года утром папу арестовали. Соседи говорили маме, что арестовали Омельяновичей, Позняка и многих других, что все они сидят в тюрьме. Мама ходила туда, ей подтвердили, что отец в тюрьме, но передачи не взяли. Мама сварила ему в чугунке картошку, а я завернула чугунок в бумагу и на ней написала: «Папочка, за что тебя посадили?» Полицай передачу взял, а через минуту выскочил и стал бить меня по лицу, приговаривая: «Что, щенок, тоже в тюрьму захотелось?» Я прикрыла лицо руками, а он схватил меня за руку и вывернул все пальцы. Их потом вправили, но один всётаки остался на всю жизнь покалеченным.
    Через неделю после ареста отца к нашим воротам подъехал воз. С него сошли три жандарма в чёрных мундирах и приказали нам садиться на телегу. Мама взяла самого младшего Костика на руки, а мы с сестрой Ниной пошли следом. Третья наша сестра Лариса забежала за сарайчик, но схватили и её, бросили к нам. В марте 1944 года мы все оказались в общей камере тюрьмы. Одно оконце с решёткой вверху, нары в два яруса, духота, вонь от огромного корыта посредине камеры и слёзы, слёзы, слёзы. Нас выдал некий Жук, всех, кто поддерживал связь с партизанами.