• Газеты, часопісы і г.д.
  • На абпаленых крылах Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму

    На абпаленых крылах

    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму

    Выдавец: Кнігазбор
    Памер: 240с.
    Мінск 2012
    78.05 МБ
    Родителей водили на допрос почти ежедневно, приволакивали в камеру избитых. Меня, старшую, допросили один раз. Куда ходил отец, кто к нему приходил, выпытывали три фашиста. Меня не били, но я очень боялась и отвечала, что ничего не знаю. Я даже не помню, чем нас кормили, но мы всё время хотели есть. На нас напали вши, у Костика потекло ухо, золотуха струпьями покрывала наши головы. Во двор нас выводили раз в день. Всегда нас охранял немец. Родственники наши знали о времени этих прогулок. Люся Менжинская, моя двоюродная сестра, в заборе проковыряла сучок и всегда ждала нашего появления, под забором выгребла лунки, в которые клала нам хлеб, яйца, сушё
    170
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    ные яблоки. Иногда охранник замечал, как мы нагибались, орал, бил и досрочно загонял в камеру.
    Вскоре нас разлучили с отцами, но сведения о них иногда доходили до нас. Мама нас успокаивала, говорила, что папе не очень плохо, а сама плакала. Спали мы буквально друг на друге. Солома на нарах истёрлась и провоняла. Мы заходились плачем, были грязные, из корыта пили вонючую воду. Завидовали мальчику в белогрязном свитерке, которого немцы научили кричать: «Хайль, Гитлер!» За это ему давали конфетку, это был Коленька Омельянович, ныне доцент Белорусской народнохозяйственной академии.
    В апреле 1944 года нас вывели в тюремный двор. Подбежал папа, которого мы не смогли узнать, седой, заросший, поднял Костика на руки, мы, три девочки, прижались к его ногам. По главной улице Берёзы погнали колонной в гестапо. Последние минуты с родителями прошли в кошмаре: папа упал на колени, перекрестился, умолял гестаповцев не убивать детей. Нас, орущих, схватили, бросили на телегу, мама вцепилась в нас. Лошадь ударили, телега тронулась. Мама пыталась бежать за нами, а её били прикладом...
    Повезли к зданию монастыря. Подвели к яме. Я прижала Костика к себе сильносильно, боялась, что его разорвут, как это делали изверги с грудными детьми. Но вдруг послышалась какаято команда — нас опять погрузили в телегу и повезли в город. Это были первые двадцать девять детей, которых фашисты не казнили. Родителей же расстреляли, и где они похоронены, до сих пор не знаем.
    Нас доставили в большой деревянный дом на углу Углянской и Ленина, напротив гестапо. В приюте, как его называла толстая женщина, приставленная к нам, мы спали на полу, на соломе, кормили нас похлёбкой, но и родные могли сюда уже передавать еду.
    Костик был болен — золотуха, кашель, и его не стали трогать, а нам сообщили, что у всех детей будут выкачивать кровь. Мы думали: как это выкачивать, каким насосом?
    Однажды меня взяли в казармы, где на кухне загрузили в мешок говяжьи кости, заставили их нести. Было очень тяжело, а на
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 171
    меня орали и били. Нас всё время «радовала» надзирательница: оставили в живых, чтобы выкачивать кровь для немецких солдатиков. Брали кровь тонкой иголкой, совсем не больно. Меня и других в нашей группе спасло то, что кровь взяли только один раз — был май 1944го, приближалась линия фронта. Те, у кого брали кровь до нас, после третьего раза умирали...
    После освобождения нас разобрали родственники. Помню, как я пришла к своему дому, там уже жила семья полицая, и я просила дать мне какуюнибудь одежду. Жена полицая вынесла мешок и с презрением швырнула.
    Жили мы кто у кого, горя хлебнуть пришлось немало. Голод и холод — это запомнилось на всю жизнь. У меня началось воспаление почек. Потом, в 1946 году, выпало большое счастье — меня, как отличницу и круглую сироту, отправили во Всесоюзный пионерский лагерь «Артек». Потом, как ослабленную, оставили ещё на одну смену. За время отдыха в «Артеке» я поправилась на семь килограммов.
    Горькое сиротство дало о себе знать. Ушли уже из жизни Константин (он покоится на Чижовском кладбище в Минске), Нина (похоронена в Берёзе). Часто болеем я и Лариса (она живёт в Гомеле). Мне 32 раза полностью заменили кровь, разрушается костный мозг.
    После войны я закончила 7 классов школы в г. Берёза, затем — Брестское педагогическое училище и филологический факультет Брестского пединститута. Ещё со студенческих лет я была очень активная, много работала, и эта работоспособность сохранилась до сих пор. В училище играла на скрипке, в институте руководила факультетским хором, занималась в драмкружке, в комитете комсомола отвечала за шефскую работу.
    Работала заведующей библиотекой, в школе № 3 Бреста, в отделе писем газеты «Ленинское знамя» (г. Будапешт), в политотделе тыла Южной группы войск, там же в школе — учителем и завучем, более 40 лет — учителем русского языка и литературы в школах Бреста и Бобруйска.
    В 1995 году, став инвалидом второй группы, завершила педагогическую работу. С 1998 года — в Бобруйской общественной
    172
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    организации бывших узников фашизма «Судьба», сначала заместитель, затем председатель.
    С мужем Павлом Николаевичем — офицером запаса — живу уже более 50 лет, в 2008 году отметили золотую свадьбу, вырастили сына и дочь.
    Эти воспоминания — частичка кровавой истории, крик измученной души. Пусть нашим детям и внукам, последующим поколениям не доведётся пережить и увидеть того, что выпало на нашу долю.
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 173
    Зоя МІЦЭВІЧ
    * * *
    Зноў вясенняе сонца Грэе рыжы грудок, I дзіцячы слядочак Зашіывае вадой.
    Паўстагоддзя слядочку,— Што ж так сэрца шчыміць?.. Пасівелая памяць Зноў нас робіць дзяцьмі.
    Зноў балота па пояс I падстрэшша ялін, Брэх сабак азвярэлых, Калыханка галін.
    Люлі, люлі...
    Паснулі
    I малы і стары.
    Снег калючаю коўдрай Іх навечна накрыў.
    Толькі боль не сціхае Ані ў дзень, ні ў начы, Як адкрытая рана: Азарычы...
    За тыфознай гарачкай,
    За крупой ледзяной, За дзіцячым слядочкам, Разарваным вайной.
    Канцлагер Азарычы, сакавік 1996 г.
    174
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    •Азарычы*
    А зарыцкія лагеры смерці — тры канцэнтрацыйныя лаХ~Хгеры. створаныя нямецкімі захопнікамі ў Даманавіцкім раёне Палескай вобласці (цяпер — Калінкавіцкі раён Гомельской вобласці) у якасці жывой заслоны на шляху наступления савецкіх войскаў.
    У пачатку сакавіка 1944 года камандуючы 9й нямецкай арміяй Езэф Харпэ (Josef Harpe) загадаў размясціць недалёка ад пярэдняга краю абароны каля г.п. Азарычы, в. Дзерці і в. Падасіннік канцлагеры, у якія пад выглядам эвакуацыі было прывезена больш за 50 тысяч непрацаздольных людзей, у тым ліку сыпнатыфознахворых з бальніц і лазарэтаў. Мэтай нацыстаў было распачаць у лагерах эпідэмію і распаўсюдзіць яе на часці Чырвонай Арміі, каб затрымаць іх наступление.
    Асуджаных на смерць людзей размясцілі на адкрытых балоцістых пляцоўках, абгароджаных калючым дротам і міннымі палямі і абстаўленых кулямётнымі вышкамі. Людзей не кармілі, забаранялі раскладаць агонь, яны вымушаны былі піць болотную ваду. Любая форма пратэсту каралася расстрэлам. Каб паскорыць пашырэнне эпідэміі, нацысты пераводзілі групы сыпнатыфозных хворых з лагера ў лагер.
    1819 сакавіка 1944 года вязні былі вызволены савецкімі войскам!. Жывых засталося 33 480 чалавек, з іх дзяцей да 13 гадоў — 15 960, жанчын — 13 072, старых — 4448.
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 175
    РОМАНЕНКО (Лепёшкина) Людмила Петровна
    Председатель Брестской областной организации бывших несовершеннолетних узников фашизма. Родилась в 1938 году в д. НовоБелица Гомельской обл. Бывшая малолетняя узница концлагеря в Озаричах. Проживает в Бресте.
    На всю жизнь
    Я родилась в 1938 году в д. НовоБелица Гомельской области. В начале войны мне толькотолько исполнилось три года. Именно война осталась в моей памяти на всю жизнь, то далёкое и страшное время пребывания в смертельном фашистском аду, в котором выжить не было практически никакой возможности.
    Нашей семье фашисты предъявили особый счёт, и были к тому основания: младший брат отца Лепёшкин Дмитрий Александрович был комиссаром Бобруйского партизанского отряда, командиром которого был Герой Советского Союза Ливенцев Виктор Ильич.
    Время от времени ночью нас навещали партизаны. Отец чем мог помогал им — и одеждой, и продуктами, и информацией, «Доброжелатели» нового режима догадывались о связи нашей семьи с партизанами. И как результат — нас выгнали из родного дома, и мы какоето время жили в доме тёти Лизы, сестры отца, где вместе с нами жили другие родственники и ещё несколько семей. Мы, скорее, не жили, а выживали, приспосабливаясь к обстоятельствам: чтото ели, спали по очереди, сидя, кто днём, кто ночью. И продолжалось это вплоть до 1944 года.
    176
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    А в феврале 1944 года всю семью: отца, Лепёшкина Петра Александровича, мать, Меланью Фёдоровну, двух сестёр — Зину и Марию и двух братьев — Дмитрия и Петра; двух бабушек по линии матери и отца, старшую сестру отца — больную, немощную, и других родственников, которые жили вместе с нами, вывели из дома и погнали в неизвестном направлении. По дороге к нам присоединяли жителей других деревень.
    Вспоминаю дорогу, по которой нас гнали немецкие солдаты и полицаи, толпу уставших, голодных и перепуганных людей, в основном женщин, стариков и детей. Было очень много маленьких детей, которых несли за плечами; когото везли на телегах. Мама нам говорила, что везут больных людей.
    Люди не понимали — куда и зачем их гонят. Нам говорили, что нас уводят подальше от линии фронта, чтобы спасти от гибели.
    Фактически мы оказались на переднем крае немецкой обороны и, как выяснилось впоследствии, служили живым щитом на пути наступления Красной Армии у посёлка Озаричи на Гомельщине, где генералами Вермахта был создан Озаричский лагерь смерти.
    Каждый день в лагерь поступали новые партии людей. Привозили и больных, в основном тифозных, полураздетых, босых, прямо из больниц. Пригоняли сюда невольников из других лагерей, которые были неподалёку от Озарич.
    Помню, как разгружали те телеги, на которых привозили больных: людей сбрасывали, как дрова, на мёрзлую землю. Некоторые пытались отползти в сторону, а большинство из них даже не могли пошевелиться. Среди них были и умершие.
    Все мы — вперемешку здоровые, больные, мёртвые — оказались на болоте, за колючей проволокой, в лагере смерти Озаричи.
    Здесь не было крематориев и газовых камер, в которых сжигали и травили людей, как в других концлагерях. Но здесь не было не только бараков с нарами, но и хотя бы какоголибо укрытия от непогоды. Люди просто находились на полузамёрзшем болоте, огороженном колючей проволокой, под открытым небом, без огня, пищи и воды.