Паўстанне 1863-1864 гг. у Польшчы, Беларусі, Літве і Украіне
гісторыя і памяць
Выдавец: Беларуская навука
Памер: 427с.
Мінск 2014
Как видим, в этом списке, составленном земским исправником Красиковым, по состоянию на 1 января 1866 г., представлен весьма обширный возрастной диапазон ссыльных (от 19 лет до 61 года), равно как разнообразен и их социальный состав. Общим было лишь одно спасти «живую душу», преодолеть «пустоту жизни» и безвременное бездействие. Поэтому брались за любую работу, учились сами и учили других тому, чему когда-то были обучены. Так, среди этой группы анциферовских ссыльных поляков было два бондаря, 11 помогали местным крестьянам, у которых обрели и крышу над головой, 4 столяра, 2 кузнеца, фельдшер, агроном, 2 «без определенного занятия», 2 «читали медицинские книги», 1 обучал грамоте, 1 работал письмоводителем у местного заседателя.
Интересна судьба французского подданного, выходца из дворянского сословия Леона Продона: «28 лет, рост 2 аршина 5 !4 вершка, волосы и брови черные, глаза серые, лицо чистое, нос и подбородок обыкновенные, особых примет нет». Правда, «статейного списка» по нему не сохранилось, но исполнявший обязанности Шадринского головы Федот Шадрин в своем донесении на имя Енисейского городничего в октябре 1865 г. жалуется на частые отлучки «политического преступника» Л. Продона из деревни Ерыкалово на прииск «Анциферовский», а то и в город Енисейск к тамошнему фотографу, у которого «занимается рисованием» [7, л. 56]. Немногим от своих анциферовских собратьев по изгнанию отличались и судьбы тех, кто был приписан к другим волостям и уездам Енисейской губернии.
С 6 мая 1865 г. в село Усть-Кемское была сослана и некая таинственная Валерия Мак, 30 лет, о которой, в частности, упоминается, что она является женой аптекаря при Варшавско-Венской железной дороге, имеет от него детей в Варшаве и с лишением всех прав состояния была сослана в Сибирь на поселение под строгий секретный надзор. В конфирмации указывалась и причина столь жестокой расправы: «За проживание в бандах мятежников и исполнение в оных должности агента» [7, л. 21].
О том, насколько угнетающей была атмосфера ссылки свидетельствуют, даже и скупые строчки полицейских рапортов 296
и донесений рядовых чиновников от сельского старшины до земского исправника. Так, в рапорте сельского старшины Федота Шадрина, направленном в Анциферовское волостное Правление, говорится буквально следующее: «Имею честь донести волостному Правлению, что поселенный в деревне Комаровой политический преступник Васневский отправился без ведения моего в город Енисейск с сентября месяца и по настоящее время его нет, и где он в городе проживает мне неизвестно, о чем и доношу волостному Правлению» [7, л. 105].
Не забудем, что «политическому преступнику» Альфреду Васневскому в это время было всего-навсего 24 года от роду и сердце его, очевидно, не осталось равнодушным к чарам енисейских барышень, к тому же принарядившихся в магазине «Варшавский», открытом ссыльным поляком Каролем Матушинским. А уже 20 ноября 1865 г. в донесении Анциферовского волостного Правления за № 109 и под грифом «Секретно» на имя Енисейского земского Исправника говорится о том, что «политические преступники из поляков из деревень: Комаровой, Альфред Васневский и Ерыкаловой, Адам Янковский, отлучались из мест причисления, проживают в г. Енисейске, по слухам в квартире политической преступницы Мак», а городничий Облеухов наложил резолюцию «Передать к исполнению в частную Управу с ноября 22 дня 1865 г. [6, л. 52], т. е. под личное расследование и строгий надзор. Днем раньше (21 ноября) исправник Красиков просил Общую городовую Управу уведомить его о результатах розыска этих политических преступников.
Каждый шаг ссыльного, каждое письмо от родных из далекой Польши строго контролировались. Так, например, сохранилось несколько расписок Ксаверия Карвовского по поводам вроде следующего: «1866 года марта 29 дня я нижеподписавшийся дал сию подписку Подтесовскому сельскому старшине Н. Округину в том, что я получил письмо, присланное мне из Царства Польского на имя мое, в чем и подписываюсь Ксаверий Карвовский [7, л. 61]. Даже письма от родных из Царства Польского после цензурного просмотра вручались «ссыльным политическим преступникам» только лично, а в случае невозможности
явиться за ними отправлялись обратно, о чем свидетельствует письмо Земского исправника Красикова в адрес Анциферовского Волостного правления: «Резолюция: письмо Лютостанского передать Пономаревскому старшине, а Фрейнда [письмо] обратно отправить» [7, л. 50].
Естественно, что не все выдерживали в подобных условиях, отдельные, весьма и попросту спивались, впадали в депрессию и вскоре тихо угасали, так и не дождавшись свидания с любимой Родиной. Сохранился один «документ» на эту тему, причем весьма курьезного свойства, в котором Енисейский земский исправник доносит Анциферовскому волостному Правлению, получившему запрос из Енисейского земского суда от 15 декабря 1865 г. за № 3203, о том, что «причисленный в деревню Погодаеву Анциферовской волости политический преступник Ян Крушевский частовременно предается пьянству и будучи сапожным мастером забирает у многих местных жителей деньги и разный товар для изготовления обуви и все это проматывает; кроме того самовольно отлучается в город Енисейск и потому я предлагаю для ближайшего надзора за ним Крушевским и удержания от пьянства перечислить [т. е. перевести] его в деревню Анциферову, где волостное Правление даст новую квартиру. Об этом Земский суд, давая знать волостному Правлению, предписывает перечислить означенного политического преступника Яна Крушевского из деревни Погодаевой в деревню Анциферову с подтверждением ему, что если он сам не исправит своего поведения, то будет переселен в Туруханский край. Декабря 23 дня 1865 года. Непременный заседатель Знаменский. Секретарь Назимов. Столоначальник Сомов» [6]. А между тем указанному «политическому преступнику» было всего лишь 32 года и его буквально терзали вынужденная праздность, скука и безысходность серой сельской жизни. Похожая картина вырисовывалась и в других сельских поселениях Енисейской губернии. Так, А. И. Кытманов сообщает: «Волостные Правления, давая сведения о поведении 48 поляков на Ангаре в 1866 году, только против трех поставили «замечен в пьянстве», у остальных были хорошие отметки: поведение доброе, порядочное, хорошее и очень хорошее» [9, с. 411].
Небезынтересно будет отметить, что уже в 1863 г. (по данным все того же А. И. Кытманова) в г. Енисейске с 1 июля было открыто около 130 питейных заведений. Не меньше впечатляют и другие приведенные им данные: по переписи населения, проведенной 20 декабря 1862 г., в г. Енисейске проживало 6830 человек, из которых мужчин было 3757 и женщин 3073. Состояние с грамотностью населения было поистине удручающим: грамотных лиц мужского пола было 1044, а среди лиц женского пола она была просто катастрофической 219.
Но не менее впечатляют и другие факты. Енисейск в те годы был центром золотопромышленности Российской Империи. В этой атмосфере сибирской золотой лихорадки город Енисейск становится российским Клондайком, как магнит, привлекающий разных людей, среди которых было и немало искателей приключений, разного рода авантюристов и проходимцев.
На это же время приходилось и появление первых ссыльных после Январского восстания. Предоставим слово знатоку енисейской истории Александру Игнатьевичу Кытманову, известному купцу и меценату XIX в., сыну золотопромышленника, основателю Енисейского краеведческого музея, недавно отметившего свое 125-летие. Он пишет следующее: «В городе и округе началась присылка польских повстанцев. Поляки имели хорошее влияние на местное население и округ многим обязан им. Они ввели много ремесел, между ними было много хороших слесарей, столяров, как Бобровин, Кафтанский, кондитеров, сапожников, портных и прочее. Балицкий устроил у золотопромышленника Григорова оранжерею и теплицу и усовершенствовал огородничество. Некоторые из поляков занялись образованием детей и в этом отношении были самыми желанными людьми. Так, Ясиньский имел в Енисейске много уроков. С появлением поляков развилось в Енисейске обучение музыке, танцам. Врачи из поляков сослужили краю, почти лишенному медицинской помощи, большую услугу.
Многие из поляков занялись золотопромышленностью сами, как, например, Мерло, Бжезовский, Машковский, Поплавский, Климантович или поступили на службу к золотопромышлен-
никам, например, Квятковский бухгалтером, Рудзевич и Руджинский врачами. Врачи Антоневич и Самуйло были впоследствии на государственной службе. Ружковский управлял приисками Базилевского, Лукашевский был ветеринаром, Верещинский управлял Богородским и Екатерининским приисками Базилевского и т. д. Крестьяне относились к полякам очень дружелюбно» [9, с. 410-411].
Но подобное радушие и благорасположение к ссыльным полякам господствовало отнюдь не всегда и не повсеместно, что подтверждается событиями рокового для Енисейска 1869 г., когда из-за удара молнии случился страшный пожар, испепеливший большую часть города. Сошлемся на такого авторитетного свидетеля этого события, как польский ссыльный Максимилиан Осипович Маркс (1816-1893) [10, с. 104-113]. Он около четверти века провел в Енисейской ссылке, прославился своими научными наблюдениями и оставил книгу воспоминаний «Записки старика», рукопись которой хранится в библиотеке филиала Украинской национальной академии во Львове (Рукопись № 3543), а ее машинописная копия передана в Енисейский краеведческий музей. М. О. Маркс рассказывает об экстренном заседании Городской думы Енисейска, на котором как-то сразу же «выступила легендарная польская интрига». «Поляки сожгли город!» крикнул один из гласных, именно тот, который потом спасался со своим несгораемым добром на Енисее. «Поляки! Кто же более?» подтвердили двое других сановитых купцов. «На чем же вы основываете ваше заявление?» спросил исправник. «Какое вам нужно еще основание? Что народ видит, то и Бог слышит. <.„> Одна из здешних дам, имевшая дочь, за которой приволакивались несколько молодых поляков и которую они выучили даже что-то отбарабанивать на фортепиано, хвасталась перед своими подругами, высказываясь в том духе, что она вернейшая патриотка, но все-таки как принимала, так и впредь будет принимать в своем доме врагов Отечества. Что за великодушие?» саркастически завершает свой рассказ М. О. Маркс [11, с. 59-60].