КНІГІ ОНЛАЙН
Прыняць удзел у вычытцы распазнанага тэксту Падрабязней
Однако достоверные сведения о японце по имени Татибана но Коосай, или Татибана Косай — что проще и вернее по современным правилам транслитерации японских алфавитных знаков русскими буквами, — у японской стороны весьма скудны. Более известны факты второй половины его жизни, восстановленные по ряду русских источников. Во-первых, Татибана Косай познакомился с И. Гошкевичем в Японии до своего приезда в Россию. Из упоминаний некоторых сотрудников И. Гошкевича можно сделать вывод, что они встретились в порту Симода в ноябре 1854 г. сразу после того, как туда прибыл русский фрегат «Диана» с посольством Евфимия Путятина на борту. За полгода своего пребывания в деревне в бухте Хэда И. Гошкевич подружился с этим японцем, и они начали обучать друг друга своим языкам. Тогда шли переговоры по заключению первого японо-русского договора о дружбе и торговле, и после кораблекрушения фрегата в порту Симода И. Гошкевичу вместе с членами посольства Е. Путятина и экипажем фрегата пришлось жить в этом маленьком порту на месте строительства новой шхуны. Во-вторых, в июле 1855 г. этот японец, с разрешения руководства русского посольства, нелегально выехал из Японии с помощью И. Гошкевича и группы русских, которые отправились из бухты Хэда на родину на борту немецкого корабля «Грета». Тогда шла Крымская война, и весь экипаж «Греты» был взят в плен англичанами в Охотском море и отправлен в Англию, куда их везли девять месяцев. Уже во время этого плавания И. Гошкевич взялся за работу по составлению словаря, и японец — уже под именем Владимира Прибылова —помогал ему в работе, потому что именно для этого И. Гошкевич и взял его с собой в Россию. В-третьих, после освобождения из плена и по возвращении в Петербург в апреле 1856 г. этот японец под именем Масуда Кумезаймон начал работать в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел, где сделал карьеру и сам И. Гошкевич, а уже в ноябре 1857 г. вступил в должность переводчика в ранге коллежского регистратора. Гошкевич и Косай вместе работали над словарем, который завершили в декабре 1857 г., в результате чего первого наградили Демидовской премией и присвоили ему Золотую медаль Императорской Академии наук. В-четвертых, в январе 1858 г. Татибана Косай, или Масуда Кумезаймон, принял православие и русское подданство, а при крещении получил русское имя Владимир и отчество Иосифович, наследовав своему крестному отцу Иосифу Гошкевичу, и решил взять себе фамилию Яматов. В-пятых, в мае 1862 г. В. Яматова наградили орденом св. Станислава III степени за прилежание к службе. В-шестых, в октябре 1870 г. он первым из японцев начал читать лекции по японскому языку в Санкт-Петербургском университете и продолжал преподавать там одновременно со службой в Азиатском департаменте, по май 1874 г., а потом покинул Россию и вернулся в Японию уже в сентябре того же года. Тогда ему было 54 года. В 1871 г. он был произведен в коллежские асессоры, а при отставке — в надворные советники. Большиство вышеизложенных сведений мы можем узнать из архивных источников Азиатского департамента и из статьи о нем (Яматов В. И.) в «Биографическом словаре профессоров и преподавателей С.-Петербургского университета за истекшую третью четверть века его существования. 18691894» (СПб., 1898). На основе японских источников можно утверждать, что после возвращения Кумейзамон опять сменил фамилию и назвался Масуда Косай. Жил в Токио на пенсию, выдаваемую русским правительством, отказавшись от всякой службы и официальной деятельности. Умер он 31 мая 1885 г. 65-ти лет от роду. Его могила находится во дворе буддийского храма в квартале Сироканэ района Сиба, совсем недалеко от теперешнего посольства Республики Беларусь в Токио. Представьте себе такое неожиданное стечение судеб И. Гошкевича и его помощника-японца! На могиле стоит каменный памятник с эпитафией, составленной одним из знакомых покойного в последние дни его жизни. В эпитафии изложены некоторые факты первой половины его жизни, как того пожелал покойный. Но немало сведений остаются недоказанными и безосновательными. По беглому изложению эпитафии покойный родился в 1820 г. в семье из самурайского сословия удельного княжества Какэгава, которое находилось к западу от города Сидзуока, и звался Татибана Кумэдзо. В юные годы обучился артиллерии и отличался удалью. А потом по какой-то причине постригся и стал буддийским монахом нитиренской секты, жил в соборном храме Хоммондзи в квартале Икэгами города Эдо (теперешний Токио). Кроме коротких упоминаний о его нелегальном выезде за границу, о пребывании в России, помощи в составлении первого японо-русского словаря и о награждении орденом св. Станислава мы читаем в эпитафии, что, вернувшись из-за границы, он носил имя Масуда Косай, жил уединенно и свободно. Потом следует довольно подробное описание момента его смерти: «В мае 1875 г. он почувствовал себя нехорошо, но еще задолго до этого, почувствовав приближение смерти, отказался от всяких лекарств. 31 числа того же месяца рано утром он сказал членам семьи, что сегодня умрет, после чего начал произносить сутру звонким голосом и, закончив избранный текст, спокойно закрыл глаза навсегда. Всем казалось, что он еще жив — с улыбкой на неизменившемся лице. Не имея наследника, всю собственность он оставил жене». Еще при жизни о Косае опубликовали немало отрицательного в связи с неясностью его происхождения и биографии. И после смерти продолжали появляться противоположные друг другу мнения о нем — от положительных до отрицательных. Одни считали его первопроходцем в модернизации Японии, крупнейшим знатоком России и русского языка, другие считали малодаровитым, отошедшим от своего привилегированного сословия, подлым беглецом и изменником родины. Верной оценке мешал не только недостаток нужных сведений, но и сложное противоборство внутренних политических сил до и после реформы Мэйдзи. В 1993 г. журналист Кацуми Кимура посвятил нашему герою свою интересную книгу «Масуда Косай как предтеча японо-русской дипломатии». На основании своего изучения родословной семьи Масуда он установил ее связь с древним кланом Татибана и предположил, что герой книги занимался расследованием деятельности русских в Японии и решил ехать в Россию для выполнения тайного поручения своего государя, удельного князя Ота Сукэтомо, дважды занимавшего пост премьер-министра Сёгуната Токугава. Этот государь из княжеской семьи Хотта был приемным сыном княжеской семьи Ота, унаследовавшей княжество Какэгава. Автором было установлено, что государь Сукэтомо взял с собой ряд сородичей в новое княжество, что среди них оказался и отец нашего героя. Эти сородичи работали, главным образом, тайными агентами государя, непосредственно подчиняясь ему. Автор считает, что Масуда Косай также состоял на этой службе и вырос опытным агентом с традиционным образованием и достаточным знанием западной культуры. По убеждению автора, лишь таким образом можно объяснить частые перемены образа жизни героя и неясности в его биографии. Очевидно, он вынужден был всю жизнь оставаться в тени, не имея права выдавать публике всю истину. В середине XIX в., когда И. Гошкевич составлял свой словарь, в области изучения японского языка западных специалистов было еще совсем мало, и он мог пользоваться лишь немногими существующими работами. Но все они были либо совсем устаревшими, либо далеко неполными. Известный японско-португальский словарь был составлен иезуитскими миссионерами в 1603 г., а следующий, японско-испанский словарь (1630), был переводом первого. Две японские грамматики на латинском и одна на португальском языке тоже принадлежали миссионерам конца XVI начала XVII в. Новосоставленный лексикон Медгурста (An English and Japanese and Japanese and English Vocabulary, compiled from native works by W. H. Medhurst, Batavia, 1830) «по самому объему, — как пишет И. Гошкевич, — не может быть полезен для серьезных занятий» и заключает в себе я п о в с к 0 РН С С КI н СЛОВАРЬ, множество «самых грубых ошибок». Французский японист Леон де Рони (Leon de Rosny) в Париже издал свое руководство по японской ірамматйке в 1857 г., и И. Гошкевич успел познакомиться с ним перед самым завершением своего словаря, но оно оказалось «первоначальным руководством» для «приступающих к изучению этого языка». Известно, что И. Гошкевич в 1839 г., окончив Петербургскую духовную акдемию, отправился в Китай, в его столицу Пекин, в качестве члена Российской духовной миссии и пробыл там почти 10 лет до того, как вернулся в Россию и поступил на службу в Азиатский департамент переводчиком китайского языка в 1848 г. Спустя четыре года его включили в посольство Е. Путятина потому, что тогда в России совсем не было переводчиков японского языка и русская сторона надеялась при переговорах с японцами обойтись переводчиками с китайского и голландского языков. Полагаю, что И. Гошкевич мог заняться изучением японского языка лишь после этого назначения, в 1852 г. Во время плавания в Японию он мог учиться японскому языку только по книгам, а приехав в Японию, наладил непосредственные контакты с носителями языка и мог учиться у них. Учитывая все обстоятельства, как нам объяснить тот факт, что И. Гошкевич смог составить такой объемный словарь с 18 000 заглавных слов на 462 страницах за такой короткий срок — меньше двух лет? Мой близкий японский коллега по русистике, проф. Ёсикадзу Накамура, почетный академик РАН и лауреат Ломоносовской медали за 1999 г., еще в 1986 г. убедительно доказал, что на работу И. Гошкевича решительное влияние оказал один из энциклопедических словарей для повседневного пользования широкого круга граждан Японии. Вообще справочники этого типа назывались по-японски «сэцуёсю» и, имея долгую традицию, восходящую к середине XV в., продолжали расширять объекты описания и количество включенных лексических единиц. Проф. Накамура в своей статье конкретным образом показал точные совпадения и параллели в порядке и содержании заглавных слов словаря И. Гошкевича с одним из «сэцуёсю», составленным популярным писателем Урю Масакадзу не ранее 40-х годов XIX в.