КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
часы вучоны лічыць масавую эміграцыю беларусаў, пад якой ён разумеў не толькі ад’езд за мяжу, але і пераход у іншую нацыянальную супольнасць і культуру, абумоўлены шэрагам гістарычных абставін. Такая эміграцыя, лічыў Любаўскі, на працягу многіх стагоддзяў знясільвала нацыю, аднімала ў яе лепшых, прадпрымальных, творча актыўных прадстаўнікоў. Гэтая думка выдатнага рускага гісторыка дае магчымасць многае зразумець у мінулым і сучасным беларускага народа, зрабіць выснову, што толькі ва ўмовах нацыянальнай дзяржаўнасці беларускі народ зможа ў поўнай меры рэалізаваць свае патэнцыі. Весці АН Беларусі. Сер. грамад. навук. 1996. № 4. Философия истории Матея Стрыйковского Творческое наследие Матея Стрыйковского («Хроника Польская, Литовская, Жмудская и всей Руси», «Вестник добродетели», «О свободе Короны Польской и Великого княжества Литовского», «О начале, происхождении, доблести, военных и гражданских деяниях славных литовского, жмудского и русского народов» и др.) есть общее культурное достояние белорусов, украинцев, литовцев, поляков, один из наиболее существенных результатов духовного взаимодействия этих народов в эпоху Возрождения. Создавая свои сочинения, Стрыйковский опирался на традиции древнерусского, белорусского, украинского, литовского, польского, немецкого и в целом европейского летописания и историографии, в течение многих лет работал в архивах и библиотеках белорусских феодалов (Заславских, Слуцких, Ходкевичей и др.). Стрыйковский не средневековый хронист, а исследователь, создававший свои труды как научные и литературные произведения, тщательно изучавший первоисточники. Он трактует историю как строгую науку, покоящуюся на знании, в основе которого лежит проверенный, не вызывающий сомнения факт, хотя и не пренебрегает мифами, имеющими у него в большей степени идеологическое, чем историческое, значение. Стрыйковский, далее, философски ориентированный историограф, обладающий обширными познаниями в области античной и современной ему фи лософии, стремящийся не только к фактической достоверности описываемых событий, но и к постижению их глубинного, философского смысла. И наконец, Стрыйковский в основном объективный историограф, освещавший события sine ira et studio (без гнева и пристрастия), хотя, разумеется, и вносил в описание истории Великого княжества Литовского свое собственное видение и понимание. Его можно критиковать за тенденцию, опять-таки опираясь на существующие источники и исторические сочинения, концепцию, но нельзя трактовать в качестве сознательного фальсификатора и угодника жмудского епископа Гедройца, как это делает Н. И. Ермалович [48, с. 6—7]. Так, хотя Стрыйковский и поляк по происхождению, он категорически отвергает версию польских историков Меховского и Ваповского о том, что Гедимин был княжеским конюшим, а не сыном Витеня [186, т. 1, с. 354]. Историограф не соглашается с Кромером и Бельским, утверждавшими, что у великого князя Ольгерда была одна жена — тверская княжна. Исследуя древнерусские и белорусско-литовские летописи, Стрыйковский приходит к выводу, что первой женой Ольгерда была витебская княжна Ульяна, от которой он имел шесть сыновей. Причем историограф специально оговаривается, что доказывает это не для того, чтобы встать на сторону «русских летописцев», а чтобы отстоять истину [186, т. 2, с. 58]. «Я не намеревался, — пишет Стрыйковский, — кому-либо услужить или добиться расположения, прославляя старые и новые фамилии ... И пусть никто не надеется на особое восхваление своего рода, разве что тот, чье имя и достоинство прославила сама история» [186, т. 1, с. XL—ХЫ]. Исследователей (польских — Ю. Бардаха, Ю. Радзишевскую, М. Захару-Вавжинчик, Ф. Селицкого; советских — А. Н. Робинсона, А. И. Рогова, Л. Л. Михайловскую) Стрыйковский в основном интересовал как историк. Попытаемся проанализировать его философию истории. В качестве движущей силы исторического процесса у Стрыйковского как историографа эпохи Возрождения по сути дела выступает не столько Бог, сколько человек, деятельность которого обусловлена политическими, воен- ними, хозяйственно-экономическими, духовно-культурными мотивами. В частности, возвышение и упадок общества он связывает с возвышением и упадком политической свободы, разделяя в данном случае точку зрения Л. Сапеги, А. Волана и др. Человеческая история в представлении Стрыйковского есть единый поток, состоящий из прошлого, настоящего и будущего. Он высоко ценит опыт истории. «Один исторический пример, — пишет Стрыйковский, — более важен и полезен для королей, князей, гетманов, сенаторов, заботящихся о благе общества, чем тысяча вопросов философов и метафизиков, пререкающихся о начале вещей, о форме, пустоте, бесконечности, вечности, судьбе, небесной материи и т. п. Обсуждение этих вопросов ведет к утверждению сомнительных мнений, а не к надежной истине, покоящейся на опыте. Между тем история своей обнаженной и доказательной правдой (которая постигается нами всегда без длинных и пустых аргументов и силлогизмов) каждого из нас ясно и отчетливо учит помнить о прошлых вещах, управлять нынешними и планировать будущие дела на основе опыта прошлого. В связи этих трех времен, как пишет Сенека, заключается вся мера и порядок индивидуальной и общественной жизни человека» [186, т. 1, с. XXXV]. Игнорирование исторического опыта, полагает Стрыйковский, уподобляет человека животному «с устремленными к земле глазами». Историческую деятельность как таковую Стрыйковский трактует в ренессансном духе. Человек должен утверждать себя не в пассивно-созерцательной, а в деятельно-практической жизни. Причем главная награда его ждет не в потустороннем мире, а в памяти потомства. Стремление к земной славе, историческому бессмертию является основным стимулом деятельности человека. «Люди добродетельные и значительные, — пишет мыслитель, — ... всегда стремятся к великим, высоким и труднодоступным делам ... не требуя благодарности и награды за тяжкие труды, а рассчитывая и надеясь лишь на бессмертие дел своих, наивысшую похвалу и славу в памяти потомства» [186, т. 1, с. XXXIII]. Стрыйковский развивает свою мысль дальше: «Лишь тот человек живет правильно, достойно и истинно, который ищет и добывает Отчизне, самому себе, а также потомкам бессмертную славу, кто старательно делает нужное дело, отличается или в воинской доблести, или в изучении полезных наук. Ибо для общества наиболее прекрасным, похвальным и полезным следует считать или мужество на поле брани, или мудрый совет в мирной жизни» [186, т. 1, с. XXXVI]. По мнению Стрыйковского, только суд истории выступает в роли высшей инстанции, которая оценивает качество и смысл прожитой человеком жизни. Он решительно возражает против средневековой анонимности, безымянности, обезлички в истории, против игнорирования человеческой индивидуальности, забвения неповторимого вклада человека в сокровищницу мировой истории, культуры, мысли. Юлия Цезаря, например, историограф более всего ценит за его «Записки о галльской войне», Аврелия Августина — за его великое сочинение «О граде Божьем» и т. п. В освоении исторической действительности Стрыйковский выделяет два уровня: а) фундаментальный, или познавательный, дающий возможность человеку овладеть аккумулированными в веках знанием и опытом; б) морально-дидактический, или, как говорили старые книжники, учительный, содержащий изложение «всяческих деяний, достойных или похвалы, или порицания». Такой прагматический и дифференцированный подход к истории является выражением ренессансного мировоззрения, свидетельствует о попытке отрыва от традиционной позиции средневековых летописцев и хронистов, для которых основное содержание и смысл истории заключались в моральном опыте, опыт же теоретический — политический, социальный, духовно-культурный — и практически-технический сводился к минимуму или напрочь отсутствовал. Для историософских воззрений Стрыйковского характерны отказ от морализаторской доминанты, расширение сферы историко-познавательной. Примечательно, что историограф отходит от известной аристотелевской оценки истории как менее философичной сферы творческой деятельности по сравнению с поэзией. Он, как это неоднократно видно из его текстов, уравнивает их в правах, полагая, что гений божественного вдохновения в равной степени нисходит как на истинного поэта, так и на истинного историка. В представлении Стрыйковского, «история является совершеннейшей учительницей, сокровищем человеческой жизни», она «есть ключ ко всякому прошлому, наставница свободных наук и ремесел, всяких деяний ... живой источник мудрости и добродетелей» [186, т. 1, с. XXXI]. Если бы не было исторической науки, «все вещи на свете окутали бы великие заблуждения и мрачная темнота, а человеческая жизнь мало бы чем отличалась от жизни немых животных» [186, т. 1, с. XXXII]. Подчеркивая, что в «Хронике» он стремился к «самой искренней исторической правде», Стрыйковский не скрывает своего белорусско-литовского патриотизма (под Литвой от имеет в виду в основном белорусские и литовские земли Великого княжества, под литовскими князьями — белорусские и литовские княжеские фамилии), приверженности белорусско-литовской династии Гедиминовичей-Ягеллонов. Вот как, например, он характеризует Витовта: «Витовт, названный при крещении Александром, и в доблести уподобился Александру Великому, а в воинском умении превзошел всех греческих, римских и карфагенских полководцев ... Он неоднократно одерживал победы над татарами, вынудил просить мира прусских и ливонских крыжаков, одержал две победы над Московским князем, подчинил Нагайскую, Перекопскую, Заволжскую, Крымскую и Майкопскую орды и поставил во главе их своих царей ... Род Ягеллонов, — продолжает историограф, — дал много знаменитых королей и князей, которыми должны гордиться вся Литва, Русь (имеется в виду Беларусь и Украина. — С.П.), Жмудь и каждый шляхтич. Именно они, литовские князья, рожденные в Литве, — а не итальянцы, немцы, москвитяне, испанцы, греки, французы, англичане — без помощи других народов, пройдя победоносно, со славою, с оружием через неприятельские земли, расширили для потомков пределы своей страны» [186, т. 1, с. XLI1]. Стрыйковский пишет о различии между подлинной, истинной славой и славой мнимой, или Геростратовой. Истинная слава, по мнению историо