КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
Исследуя естественные истоки нравственных представлений человека, ренессансные гуманисты не отрицали их божественного происхождения. Духовный мир человека трактовался как синтез божественного и естественного. Именно такая позиция наиболее характерна для представителей восточноевропейской ренессансно-гуманистической мысли. Мыслители эпохи Возрождения полагали, что «естественная природа» в человеке равноценна его божественной природе и эти два начала следует не противопоставлять, как это делала предшествующая христианско-аскетическая традиция, а сочетать, гармонизировать [32, с. 41]. Такого рода взгляд на духовно-нравственную природу человека характерен для Скорины, умеренно-протестантских мыслителей Беларуси — С. Кошутского, А. Волана, радикально-протестантских — С. Будного, В. Тяпинского и др. Здесь же заметим, что возрожденческая идея материально-идеального синтеза, которая формулировалась не без влияния христиански переосмысленного платонизма, а в восточноевропейском регионе — не без влияния ареопагитических идей (что, в частности, прослеживается и во взглядах Скорины), получила развитие в философии российского религиозного Ренессанса (Соловьев, Флоренский, Булгаков, Трубецкой, Лосев). Главной задачей русские философы считали «найти такое сочетание идеального и материального начал, которое закрепляло бы за последним смысл, ценность и красоту» [154]. Как отмечает С. Хоружий, на основе многовековой практики религиозных подвижников в православии в XIV в. было соборно закреплено положение, согласно которому тварное бытие соединяется с Богом не по сущности, а по энергии, т. е. в своем волевом стремлении и помыслах. Это положение исходило из догмата о Божественных энергиях, соединении энергии человека с мировой Божественной энергией, Благодатью. Данное учение («умное делание») лежит в основе исихазма, христианско-аскетической трактовки человека, на основе которой и в Византии, и в восточнославянском регионе осуществлялась православная духовная практика. Она отлична от античного неоплатонизма, поскольку устремлена не к созерцанию идеи, а к достижению Благодати, соединению с Божественным светом посредством борьбы со страстями, духовного падения и взлета, греха и покаяния и т. д. Следует согласиться с С. Хоружим, что этот православно-христианский экзистенциализм составляет своеобразие одной из основных линий отечественной этической мысли. Другие течения представлены (своеобразие Беларуси, как известно, в доктринально-этическом плюрализме) католической, протестантской и униатской традицией. Поскольку мы анализируем раннепротестантскую этическую мысль в Беларуси, кратко остановимся на выяснении роли Реформации в становлении нового мировоззрения и обновлении морального сознания общества. Многие авторитетные мыслители (Гегель, К. Маркс, Ф. Энгельс, М. Вебер и др.) считали Реформацию аспектом Возрождения, хотя существовали и существуют иные мнения [71]. Согласно Гегелю — и мы разделяем его точку зрения — Реформация представляет собой гуманистический переворот в развитии общественного, в частности религиозного, сознания, процесс возрождения независимого от внешних авторитетов субъективного мышления, благодаря которому стало возможным развитие новой философии и науки [28, с. 52]. Ф. Энгельс, как известно, определял Реформацию как «буржуазную религиозную революцию» [82, с. 506], «теоретико-гуманистическое движение в теологической и церковной сфере» [82, с. 493]. Гегелевско-энгельсовская концепция, однако же углубленная и существенно развитая, лежит в основе фундаментального исследования российских ученых «Философия эпохи ранних буржуазных революций» [149], в которой авторы приходят к выводу, что европейская Реформация сыграла огромную роль в становлении буржуазного общественного сознания и новой этики. Какими чертами своей доктрины протестантизм способствовал этому? В основе идеологической доктрины протестантизма лежат два момента: 1) обращение к раннехристианскому учению, так сказать, к его первозданной, неискаженной последующей богословской традицией чистоте, заключенной в Библии; 2) новое, оригинальное прочтение самого Священного Писания. В протестантизме неизмеримо высок авторитет Христа, который, с одной стороны, наделен высоким теологическим статусом (он спаситель людей, дарует им вечную жизнь), с другой стороны — он униженный и распятый на кресте человек, что сближает его с миром. Христос как бы вводит Бога в посюсторонний мир, утверждает значение личности как таковой. Для него и его учеников не имеет значения ни богатство, ни знатность, ни ученость. «Царствие Мое — не от мира сего», — говорит он. В этом положении протестантизм находит опору, протестуя против догматически ориентированного, иерархически организованного, средневекового христианства — католицизма, выражая духовные, социально-политические и экономические интересы бюргерства, передового дворянства и духовенства. В протестантизме к минимуму сведено значение церковности, иерархии, внешнего авторитета и в качестве основы веры провозглашается непосредственное духовное взаимодействие со Словом Божьим, заключенным в Евангелии, т. е. авторитет индивида, личности. Исследователями этот важнейший момент протестантской доктрины рассматривается как духовная революция. «Революция началась в мозгу монаха», — сказал о Лютере К. Маркс [81, с. 422]. Именно данный постулат сыграл огромную роль в становлении индивидуалистического раннебуржуазного сознания, политической доктрины новоевропейской демократии, новой этики. Революция, начавшаяся «в мозгу монаха», захватывает последовательно все аспекты религиозного учения. И очень скоро внутренняя логика данной концепции приводит (особенно ясно это видно у Цвингли и Кальвина) к распространению революционных выводов, сделанных в религиозной сфере, на дела земные, светские [149, с. 71]. В сфере онтологии для протестантизма характерно гораздо большее по сравнению с иными христианскими конфессиями противопоставление Бога и мира. Поскольку Бог несоизмерим ни с чем иным — он принципиально недоступен разуму, а поэтому и наши моральные действия не могут принести нам спасения. В то же время все поступки — и большие, и малые — предопределены волей Божьей. Величие Бога подчеркивает ничтожество человека, в этом направлении протестантизм идет дальше католицизма. Грехопадение не дает человеку никаких шансов на спасение посредством личных усилий, поскольку его природа безнадежно повреждена. Поэтому спасение может быть только даровано человеку, причем не за его заслуги, а по свободному и произвольному решению Бога. Это уничижение человека оборачивается в протестантизме разрушением всей средневековой — и социальной, и духовной — иерархии, уравнением знатных с простыми, духовных с мирянами. В отличие от средневековой католической теологии, которая положительно относилась к богопознанию, протестанты (во всяком случае ранние, умеренные) учили о бессилии разума человека в постижении Бога. Они рассматривали Библию единственным источником откровения. «Сами мы можем узнать, что такое Бог, еще меньше, чем жук может узнать, что такое человек. Поэтому человек может узнать, что такое Бог, лишь от самого Бога», — писал Цвингли [149, с. 77]. Складывается представление, что протестантский иррационализм — это шаг назад по сравнению со схоластикой. Однако это не совсем так. Католицизм отдавал право на истину церкви, теологам, которые определяли, ссылаясь на Священное Писание, что есть истина. Реформаторы перевернули данный постулат «с головы на ноги». Не церковь и теологи определяют истинность Священного Писания, а, напротив, Священное Писание является той духовной инстанцией, которая выносит приговор об истинности церковных декретов и теологических умозаключений. Авторитет Священного Писания выше авторитета пап, епископов, теологов, церковной иерархии в целом. Утверждение Священного Писания в качестве первоисточника Божественной истины являлось в то же время умалением и даже отвержением догматических и административно-иерархических авторитетов, освобождением от них индивидуального человеческого разума, разума мирянина, простого человека*. Итак, Священное Писание есть первоисточник Божественной истины. Но как все-таки эта истина извлекается из Библии? Посредством взаимодействия со Святым Духом. Что же такое в понимании реформаторов Святой Дух? В конечном счете оказывается, что это разум, интеллектуальная и моральная интуиция простого, рядового человека, не только духовного, но и мирянина. И никакие теологические и церковные авторитеты над ним довлеть не могут, индивидуальный разум — свободен. Разум всех людей един, равноправен. Некоторые реформаторы (особенно это хорошо видно на примере Сымона Будного) приходят к выводу, что к Священному Писанию следует подходить как к любому тексту — историческому, теологическому, философскому и т. д. Радикально меняется принцип экзегетики. На смену традиционно средневековому представлению о библейских текстах как неких аллегориях и иносказаниях, в которых зашифрован сакральный божественный смысл, некоторые протестанты, особенно радикальные, стали практиковать новое отношение к Священному Писанию, подходить к нему как к обычному тексту, при исследовании которого * Вот почему проницательные мыслители типа А. Курбского увидели в Скорине прообраз реформатора-протестанта, сравнивая его деятельность с деятельностью Гуса и Лютера. используются обычные научные методы, в данном случае — методы гуманистической текстологии. Пример такого подхода к текстам Священного Писания вслед за Эразмом Роттердамским показал С. Будный в своих знаменитых «Предисловии» и «Комментариях» к Новому Завету, изданному в 1574 г. в Лоске. Вольно или невольно радикалы пришли к выводу, что библейские тексты могут быть искажены бессознательно или даже сознательно, мало того, они полагали, что библейские тексты могут содержать ошибочные утверждения, поскольку апостолы, составлявшие их, все-таки являлись людьми. Все это вело к адогматизации Священного Писания, становлению принципа свободы в познании как Божественной, так и естественной истины.