КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
В первом предисловии авторы, обращаясь к Радзивиллам, обосновывают центральную идею протестантизма — «оправдание верой, минуя церковь и священство»: «А так явне ся и з Старого и з Нового закону оказует, иж пан Бог всякого человека опущати не рачил, а опять через жадного иншого збавити не хочет, одно через Христа пана». И дальше: «Такжеть и теперь, освецоные и милостивые княжата, нам, остатнему потомству отцов наших и пред остатным днем содравшы слепоту от сердец и очью нашых, через Духа Святого и светлость Евангелия Сына своего, Отец оный всего милосердья учинити рачил, же нам оную выполъненую вечную обетницу Христа пана, которую нам был сатан в пропасти римского и греческого Вавилона затмил, слово его святое нарушил и тайны посквернил, знову праве обяснити, а яко пальцом оказати, а нас с тое Содомы антихристовой выръвавшы, опять знову ку истинъному збавителю пристегнути рачил, которого тут, в тых малых новое кузни книгах, оным славным здавна далеко росъширеным словенским языком суть накоротце пописаны права» [60, предисловие]. В предисловии утверждается не только религиознонравственная, но и культурологическая реформационная идея, идея духовного обновления посредством обращения к отечественной культурно-исторической традиции, родному языку. Непреходящая заслуга белорусской Реформации заключается именно в том, что она разбудила, инициировала этот интерес, ускорила процесс становления национального самосознания, хотя впоследствии многие реформаторы, в силу ряда объективных причин, сосредоточили свое внимание на решении религиознофилософских и социально-политических проблем. Решающую роль здесь сыграл отход от национальной идеи значительной части господствующего класса белорусского общества. Авторы «Катехизиса» настойчиво напоминали молодым Радзивиллам не только об их религиозном, но и духовно-культурном долге перед своим народом: «К тому теж и для того, — пишут Будный, Кавечинский и Крышковский, — абы ся ваши княжацкие милости и того здавна славного языка словенского розмиловати и оным ся бавити рачили. Слушная бо речь ест, абы ваши княжацкие милости того народу язык миловати рачили, в котором давные предки и их княжацкие милости Панове отци ваших княжацких милости славне преднейшие преложенства несуть» [60, предисловие]. И в деле религиозного, и в деле национально-культурного Возрождения белорусскими реформаторами основная ставка делалась — и в тех условиях это было истори чески оправдано — на «верхи», феодалов, поскольку именно от них зависел исход религиозной и национальнокультурной Реформации. И апеллировали они здесь не только к их религиозному сознанию, «голосу крови» и т. п., но и к их гражданскому долгу, патриотизму, к идее «общего блага» («речи посполитой»), как в свое время делал это Франциск Скорина. «Вот се вашим княжацким милостям, яко се вышей доложило, тот первородный в том языку плод только для самого того офяровал, обысте ваши княжацкие милости, зацного стану княжата а переднейшых вожов сынове, всим иншим с собе добрый взор а приклад давать рачили, иж бы ся много инших прикладами ваших княжацких милости будовати могло а тая отчизна и Реч Посполитая (общее благо. — С.П.) з ваших княжацких милости благославеное надеи ожидать могла» [60, предисловие]. Если в первом предисловии идея религиозно-нравственного и национально-культурного обновления выражена в самом общем виде, то во втором предисловии — «К всем благоверным хрыстіаном языка руского предисловие в Катехйсісю» — конкретизирована прежде всего религиозно-нравственная идея. Это предисловие, как отмечалось, было обращено к самым широким слоям белорусского общества и его основной задачей было убедить белорусских феодалов, горожан, крестьян принять протестантскую идею. Авторы стремились ясно, просто и лаконично донести эту идею до широкого белорусского читателя. Что необходимо для спасения — первый, обращенный к белорусскому читателю вопрос. Первым делом — вера. Причем не просто вера, а вера сознательная и искренняя, вера-убеждение. «Досыт бо явно, — пишут авторы «Катехизиса», — иж апостоли никого от поган и от жидов не крестили, аже первой оного научили и в вере искусили» [60, предисловие]. «Находим бо в посланіях учительских, — продолжают авторы, — и в некоторых правилех, ижь которій ся крестити хотели, первей через намалый час повинъни были опричь в церкви стояти, на колена припадати, чтеніе евангелское услышавъши, а наболей иже мелася вечера господня зачинати, вън из церкви выходити, певный час поститися, и на каждой недели в четверг верою пред епископом или презвитером исповедати. А докул таковые речи кто выполнил, крещон не был» [60, предисловие]. Обычай этот, по мнению авторов «Катехизиса», был «вельми потребный и пожиточный», ибо благодаря ему «многые и в познаніе Бога и его правды приходили, в святом житью росли и укреплялися». Не только сами верующие, но и «учители мусели своего уряду быти пильными» [60, предисловие]. Таковы были обычаи в первохристианских общинах, по мнению Кавечинского, Будного и Крышковского. Однако «діавол не допустил сему обычаю долъго межи хрйстіанамй стояти». Из-за халатности, манкирования своими обязанностями вероучителей людей стал наставлять «діавол». Он им внушал, что «без науки, без веры и без исповедания может человек спасен быти тольки бы водою в детинъстве окрещон был, а прешедши к розуму только бы в посъные дни мяса не ел, милостину, хотяжъ от злого набытя давал, святым ся молил и таковые речи по обычыю заховал» и г. д. [60, предисловие]. Короче говоря, авторы «Катехизиса» пишут об искажении истинного смысла христианства в последующей католической и православной традиции, о подмене сознательной и искренней веры верой показной, формальной, основанной на внешнем проявлении религиозного благочестия, а не на глубоком, подлинном религиознонравственном чувстве. Эта протестантская идея является стержнем не только новой религиозности, но и новой моральности человека. Будный, Кавечинский, Крышковский обличали порочную, по их мнению, практику «оправдания (спасения) грешного человека перед Богом», в основе которой не внутренняя вера, а культово-ритуальный формализм, материальные пожертвования в пользу церкви, которые должны компенсировать любой безнравственный образ жизни. «А на остаток на тое ся спущали, — пишут они, — естли кто мел, што бы попом по души дал, абы тело на посвященной земли положили, проводили, поминали, третины, девятины, полсорочины ... и иншие таковые вымыслы чинили. Для того именья, села, места отписовали, монастыри и будованые церкви надавали ... наде- ваючися для таковых справ спасеніа, царства божіего и живота вечного» [60, предисловие]. Последующая «церковь Христова» подвергалась порче по причине ее же служителей, которые «не только не научнают, але и сами мало правды знают, и оным, которій бы учити хотели, забраняють не иначе, но яко пред тым законьники жидовские». Причем Будный и его соавторы пишут о моральном и интеллектуальном уровне католических и православных священнослужителей своего времени как о хорошо известном факте: «Не надобе о том много писати, все бо ведаем, яковых теперь учителей маем. Ведаеть весь свет, яко на свои степени въступают. Не тайно теже, яко на них стоять и справуются. Лепшеи плакати, нежели их норовы выписовати» [60, предисловие]. Чтобы так писать, необходимо было иметь основания, и они у Будного и его компаньонов, несомненно, были. Авторы «Катехизиса» обращались к широкому кругу читателей и не могли искажать реальную картину (хотя, возможно, и преувеличивали), не рискуя дискредитировать и себя, и свое учение в глазах белорусской общественности. Соавторы предисловия выносят, вероятно, чрезмерно суровый приговор католическим и православным вероучителям и нравоучителям, не питая надежды на возможность их исправления: «Оно певная речь, иж напрасно их поправленіа в науце и в жйтій ждати лучшей, абы каждый, кто не хочеть згинути, иншого собе лекарства за часу искал а таковым пастыром покой дал». Они замечают, что именно вероучителей и нравоучителей Христос называл «солью земли», поясняя при этом: «Солью называет всех учителей, яко бы соль заховуеть, што ею посолится, абы не провоняло, тако и учитель наказанием, поучением и напоминанием заховуеть людей от духовное гнили, але если того не чинить, повелеваеть Господь вон его выкинута и потоптати» [60, предисловие]. «Чогож для не послушни есмо того повеленіа самого Сына Божіего?» — риторически вопрошают авторы «Катехизиса». «Повинны бы само и на оное слово паметити: «аще слепец слепца водить, оба в яму впадетися» (Матф. 15,14). Как известно, это чрезвычайно популярный сюжет эпохи Реформации (вспомним гениальную картину Питера Брейгеля Старшего), т. е. эпохи кризиса тради ционного, средневеково-теологического и возникновения нового, раннебуржуазного мировоззрения с его обновленной христианской моралью. Именно эта идея — идея гибельности для общества поводырей-слепцов, лжеучителей и лжевождей — была заложена в белорусском «Катехизисе», изданном в 1562 г. «на городе Несвижском». Сымон Будный и его товарищи обращаются к белорусским шляхтичам, купцам, ремесленникам, крестьянам с призывом отречься от лжеучителей и лжевождей, ведущих, по их мнению, народ к гибели, пробудиться от долгого сна, обратиться к истинной, первохристианской вере, Христовой морали. То есть ставится, как во все переломные, рубежные, пограничные периоды проблема «смены вех», радикального обновления господствующей религиозной и моральной доктрины. Эта мысль зафиксирована в «Катехизисе» на высоком эмоциональном и литературном уровне. Однако послушаем авторов: «Слышишь ли, возлюбленый мой брате, иж тя сам Господь остерегаеть, абы есь в яму не упал? Упадет всяк, кто ся слепому водити допущаеть. Чогожь для от таковых слепцов не бежим? Чому ся им водити допущаем? Смилуйся уже каждый над собою Бога для. Въстани от сна, уже пора обачитися. Досить есмо вже спали, коли есмо за справою сих слепцов ни Бога знали, ни о спасении своем, на чим лежить ведали» [60, предисловие]. Авторы предисловия возлагают ответственность за искажение истинного Слова Божьего, истинной морали на грешных и легковерных предков и, конечно, на господствующую церковь, подменившую Священное Писание, подлинное Слово Божье — человеческими измышлениями, вольным комментаторством, извращающим суть божественного откровения. «Нехай то был час гнева Божиего за грехи предков наших, которым ся за преданіа, або лепей за сны и стареческие басни взявши, слово Божие были опустили», ибо «докуле бо человек держится слова Божіа, дотуле заблудити не может, поневаж свечу, которую собе светить, мает ... Але естли тую свечу потераеть, мусить кождый заблукатися и яко слепец дорогы рукою щупати» [60, предисловие].