КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
В соответствии с исходной протестантской установкой Будный и его соавторы отвергают посредническую функцию «святых», запрещают своим единоверцам «оных хадатаями чинить» перед Богом. Между человеком и Богом, считают они, существует единственная посредническая инстанция — это Сын Божий, Христос. Все же остальные — ангелы, святые, священнослужители, епископы, митропо литы, патриархи, папа, наконец, — не являются посредниками и не имеют божественного права претендовать на эту роль. Утверждается тем самым религиозная свобода человека как такового, его индивидуальная, личная моральная ответственность перед Богом за свои деяния. В данном случае довольно отчетливо проступают черты протестантизма как конфессии по преимуществу личностной, персоналистской и индивидуалистической, соответствующей новым, нарождающимся раннебуржуазным условиям человеческого бытия. Намечается прообраз либерального общества, которое исходит прежде всего из приоритета прав отдельно взятой личности. Создатели «Катехизиса», критикуя православие и католичество, в то же время решительно отвергают какую бы то ни было попытку разрушения религии и веры вообще. Они обличают «слова Епикуреи», которые «осмеивають Бога и слово его за басни осужають». «Тяжко грешать» и те, которые оправдывают свои вольнодумные идеи при помощи «слов божественных», «от писма Нового и Ветхого Завета» [60, с. л. Qi]. Своеобразно отношение Несвижских авторов к народным целителям. Если идеологически они их осуждают, то с точки зрения практической, житейской одобряют их деятельность: «Тежь чародейницы и чародейнице ведьмы и ворожбиты противу того слова грешать, хотяж пак часом на их шептанье люди и скот здоровы бывають» [60, л. Qi]. Авторы «Катехизиса» в основном положительно решают проблему преемственности этики Ветхого и Нового заветов. Они возражают тем, кто «посполите тако оную речь толкують, якобы Христос Ветхого закона заповеди на сторону откладал, а свои новые заповеди законил». По их мнению, «Христос противу тому домниманню вельми ясне тамже поведел, иже не пришол разорите закона» [60, л. Ка об.]. Судя по «Катехизису», весьма актуальным и в моральной, и в правовой культуре Беларуси середины XVI в. был вопрос о присяге. Авторы приходят к выводу, что «годиться христянину если бы иначей быти не могло ... присяги вживати», однако при условии, что присяга будет правдивой: «бы ... слушне была сказана» [60, л. Ка об.]. Как побудить человека присягать в соответствии с правдой? Сделать это, полагали белорусские реформаторы, возможно только апеллируя к его совести. Совесть же человека пробуждается в результате «непосредственного», прямого контакта с самим Господом Богом и Его Сыном Иисусом Христом, что делает присягу, договорное обязательство — надежными. Именно в этом случае присяга и договор покоятся на самом прочном фундаменте человеческих взаимоотношений — совести, индивидуальной моральной ответственности. В протестантской «религиозно-моральной лаборатории» была взращена та поразительная верность слову, обязательству, договору, контракту, деловому обещанию, которая отличает современный цивилизованный предпринимательский мир (прав был М. Вебер) и что с таким трудом утверждается в нашей административно-бюрократической системе экономических отношений, которая приводит в отчаяние честных бизнесменов. Именно подобного рода предпринимательскую мораль вольно или невольно проповедовали Несвижские реформаторы, освящая всякое слово, всякий договор, всякую присягу, всякий контракт высочайшим авторитетом Бога. «На чие имя маеть быти присяга»? — задаются вопросом белорусские реформаторы. И отвечают: «Вошло было теперешнего веку у вобычай людем, иж не только именем самого Бога, але теж именем пречистой сына божиего матки и иных святых клялися. Але той обычый не только есть злый, але и нечестивый». В свидетели следует призывать только самого Бога, который один «вси речи ведаеть». Святые же «не ведають, што ся с нами дееть, для того не есть речь пристойная призывати оных на свидетельство» [60, л. KF-КГ об.]. Вопрос о присяге теснейшим образом связан со способом ее принесения. Несвижские реформаторы отвергают все традиционные способы (на «образах», т. е. иконах и т. д.) и считают, что необходимо «той обычай заховати», который «сам Бог указал»: присяга должна приноситься на Священном Писании, Библии, т. е. Слове «самого Бога». К данному протестантскому требованию восходит современная традиция европейского судопроизводства присягать на Библии. Авторы «Катехизиса» затрагивают проблему несоответствия между юридическим законом и моральными принципами. Может ли человек не выполнить приказ, нарушить клятву, если этот приказ, эта клятва вступают в противоречие с нравственным законом, «словом Божьим»? Будный и его единомышленники отвечают на этот вопрос утвердительно: моральный закон выше закона юридического. «Беззаконие есть всякая речь, которую противу закона Божіа чинить». Ссылаясь на Библию, авторы заключают: «прото и теперь всякой клятвы нечестивой не мает никто выполняти». «За нечестивые пак клятвы оные почитати маем, — пишут Несвижские реформаторы, — которые суть або противу Божіа славы, або своего спасеніа, або ближнего любви» [60, л. KS об.]. Авторы «Катехизиса» отдают себе отчет в сложности, неоднозначности решения данной проблемы, поскольку и нарушение юридического закона, и нарушение закона нравственного есть преступление. Однако, когда речь идет о выборе при решении данной коллизии, то предпочтение Будный и его единомышленники отдают нравственному закону. Тот, кто отказывается от присяги, «обачивши иже оная речь есть противу слова Божіего ... той единою только согрешил ... Лечь кто для ... клятвы, боячися ее нарушить, противу закона (т. е. против данной Богом моральной заповеди. — С.П.) чинить, того согрешенье не просто, але вже двояко» [60, л. KS]. Гуманистически решают белорусские реформаторы проблему монашества, или «девства». При решении данной проблемы они руководствуются принципом свободы. Авторы «Катехизиса» признают за человеком право на монашество, или «девство», но при условии, что этот выбор сделан человеком свободно, сознательно. Человек должен серьезно осознать, на что он идет и по силам ли ему блюсти целомудрие. Не всякому «чернество» дается, рассуждают они, в связи с чем «не надобе его обещати, но свободне с ним Богу служити, ... Ест бо велико небеспеченство обецати Богу, наболей чого кто немаеть в своей власти» [60, л. КЗ-КЗ об.]. Необдуманный максимализм, по мнению несвижских реформаторов, порождает нрав ственные пороки — ложь и лицемерие. Они обличают показное «девство» тех «иноков», которые под монашеским покрывалом «держат великие блуды». Нельзя осуждать тех, кто покидает монашество с тем, чтобы «брак принять». «Девство», по мнению Будного и его соавторов, вообще противно естественной природе человека. Обещать соблюдать «девство», считают они, это все равно, что давать клятву никогда «не спати и не ести» [60, л. KQ], Подобного рода обещания «сеть діавольская». «О том Соломон пишеть, яко многым лепшей не обещати, нежели обещавши не исполнити», — заключают Несвижские катехизисты [60, л. Ла]. Они же решительно возражают против мнения, что монашеской жизнью можно заслужить спасение, что якобы многие библейские герои «без жон жили» и тем самым «собе небо одержали». «Иншое бо речи надобе, — с иронией замечают Будный и его соавторы, — к одержанию неба, или вечного живота, нежели девства ... девство есть дар божий вельми пожиточный, но не к оправданию, яко мнихи домнимают, ани к оставлению грехом, но абы человек был волнейший и готовший к всякому доброму делу ... Сами бо видимы иж жонатому далеко трудней бываеть, коли на него приходять гонение и всякие скорби, или клопоты, нежели неженивому. Бо той от всего того свободен» [60, л. Ла об.]. Таким образом, Несвижскими реформаторами дискредитируется монашеский образ жизни, который трактуется не как идеальный образ жизни, позволяющий заслужить спасение, или вечную жизнь, а как простой, житейский способ обрести досуг для добрых дел на пользу людям и во славу Бога. Монашество не рассматривается как средство «достижения неба». Тем самым религиозная жизнь в полном соответствии с протестантской установкой уравнивается с жизнью мирской. Мирская общественно-полезная деятельность провозглашается не менее ценной и богоугодной, чем жизнь религиозная. Чтобы заслужить спасение, необходимо не «девство», а нечто иное, а именно следование заповедям Христа, Слову Божьему. А это возможно в равной степени как в церковной жизни, священстве, иночестве, так и в миру. Тем самым белорусские мыслители в соответствии с протестантской доктри ной уравнивали в правах религиозно-церковную и светскую деятельность, клириков и мирян. В этом состояла одна из важнейших предпосылок становления раннебуржуазного уклада жизни и связанного с ним нового, либерального мировоззрения. «... Блуд теперешних мнихов есть, — утверждают Будный, Крышковский и Кавечинский, — яко в девстве розумеють, абы оное пред Богом достойнейшее за брак, або за женитву было ... Леч на том велмы омыляють. Не в девстве бо тамо Христос притчю поведел, але в слове своим ... Прото блудять и в том иноци, яко домнимають, абы и девство вышшая речь перед Богом была нежели оженение...» Мало того, по мнению авторов «Катехизиса», мирская жизнь нередко больше располагает к добродетели, чем жизнь монашеская [60, л. Ле]. Ярко выраженную этическую тенденцию содержит интерпретация «причины, для которых Бог празники поставил». Праздник, или «опрычный день» прежде всего необходим для того, чтобы «людие ко слуханью слова Божиего съезжали». Далее, праздники необходимы, чтобы «семья невольная и скот отпочивали», поскольку, как полагают Несвижские катехизисты, «над невольниками теже велить Бог милость мети и оных щадити» [60, л. Ма—Ма об.]. Праздники нужны также для благотворительной деятельности: помощи тем, кто в ней нуждается, уходу за больными («Тако бо и Христос празники празновал, всякие недуги або хворобы исцеляючи»), материальной помощи «служителям слова евангельского» с тем, чтобы они не погрязли в заботах о быте, а основное внимание уделяли проповеди «слова божьего».