Карэльскія Курапаты 1937-1938
расстрэльныя спісы беларусаў і асуджаных у Беларусі. Рэха Гулага
Алена Кобец-Філімонава
Выдавец: Кнігазбор
Памер: 180с.
Мінск 2007
На основании многих убедительных фактов автор утверждает, что в наше время — наступает новая эпоха, когда над миром рассеиваются черные тучи ЗЛА и наступает так называемая «белая эпоха». БЕЛАЯ! Во время которой главенствующая роль будет принадлежать ЖЕНЩИНЕ. Именно женщине, единственно способной «спасти мир от разрушения и безрассудства...»
С поразительным мастерством художественности была нарисована упомянутая Лесей картина магаданской «Пересылки». (Пересылка заключенных в тайгу на постоянное отбытие срока. Она напоминала «невольничий женский рынок» Средневековья. Кстати, эта репродукция неизвестного художника и по сегодняшний день у меня, так как была дана мне Лесей как лагерному художнику для выполнения копии.)
Меня поразила своей высокой талантливостью книга поэзии. В ней преобладала тема ностальгии по родному краю,
любимой матери Беларуси, и особое место было отведено «золотому детству» и «лучшему в мире городу Молодечно».
Я назвал бы гениальным и юмор поэтессы. Например, в шутливой просьбе к землякам о сооружении ей памятника (конечно, если она уйдет из жизни!).
В предельно сжатой форме поэтессе удалось выразить состояние общей «вины» той пламенной юности, которая в свое время призывала народ к «светлому будущему», что оказалось блефом, попусту истраченными лучшими годами. Сознание этого приводит нормального человека к угрызениям совести и бессоннице. Эту сложную перипетию чувств Леся блестяще реализовала в лаконичном стихотворении «Бессонница».
Поражает своей беспощадной правдой, высокой художественностью и простотой стихотворение «В лагерном бараке». Будто воочию видишь «рисунок с натуры».
... Возможности газетного материала не позволяют показать и одну сотую часть того ценнейшего материала, который, к счастью, достался автору этих строк. И то благодаря двум обстоятельствам: первое — мое непосредственное общение с поэтессой, при ее участии мне посчастливилось сделать за полтора года пребывания на одном с ней лагерном пункте сугубо авторизованные переводы с белорусского на русский язык. Второе обстоятельство: бывший бригадир ее бригады и близкая подруга (Леся и Лена по народной традиции были «названными сестрами»!) Елена Федоровна Груббе после освобождения из лагеря стала моей женой, с которой прожил тридцать лет, и в течение этого периода из ее рассказов, безусловно, можно было вникнуть во многие подробности о «взглядах» нашей героини на жизнь и познать ее характер.
Как бы предчувствуя свой скорый конец, в одном из стихов Леся высказала тревогу о будущем своей Родины:
Умереть боюсь...
На кого ж я оставлю
родные
города и веси, мою матулечку Беларусь?!.
И этот стих оказался пророческим.
.. .Подходил 1948 год. Приближалась дата освобождения Леси. Она заканчивала работу над ее заветными двумя томами: прозы — «Сага о вечной мерзлоте» и поэзии — «Я — голос ваш» (с эпиграфом из Анны Ахматовой «Я — голос ваш, жар вашего дыханья»). Окончание срока незаслуженного наказания в застенках ГУЛАГа не принесло Ларисе Петровне той радости, которую обычно испытывает дождавшийся свободы заключенный. Всего за несколько дней до освобождения она вдруг узнает, что ее возлюбленный, которого она денно и нощно мысленно боготворила и во имя которого приняла всю тяжесть подневольной жизни, еще в 1937 году был расстрелян. Как уже было сказано, измученная десятилетней лагерной жизнью, Леся Белоруска не смогла перенести этого беспощадного удара судьбы.
В январе 1948 года поэтесса добровольно* ушла из жизни.
В. МАЛАГУША, 23 марта 1997 г.
* Па версіі В. Малагушы. (Заўвага аўтара.)
УЛАДЗІМІР ІВАНАВІЧ РАМАНОЎСКІ, інжынер-радыёэлектронік, нарадзіўся ў п. Талон у Паўночна-ўсходнім лагеры ў 1941 г.
Маці яго, Даброва Валянціна Мікалаеўна, 1918 года нараджэння, педагог па адукацыі, арыштаваная ў 1936 г. на Сахаліне за «антысавецкую агітацыю і прапаганду», была асуджана на 7 год зняволення з паражэннем у правах на 5 год. Адбывала пакаранне ў Паўночна-ўсходніх ППЛ НКУС РСФСР з 17 студзеня 1938 г. па 17 студзеня 1945 г. Рэабілітавана ў 1957 г. Жыла ў Мінску. Памерла ў 2006 г.
Бацька, Раманоўскі Іван Фёдаравіч, 1916 г. нараджэння, быўшы студэнтам трактарабудаўнічага тэхнікума арыштаваны ў 1937 г. Асуджаны асобай нарадай НКУС СССР за «антысавецкую агітацыю І прапаганду». Вызвалены ў 1940 г. Рэабілітаваны ў 1957 г. Жыў у Мінску. Памёр у 2000 г.
Маці У. Раманоўскага ў 1938 г. пачынала адбываць пакаранне ў лагеры Эльген на Калыме, з 1939 г. пераведзена ў лагпункт Талон. Магчыма, яна сустракалася з адналагерніцай Ларысай Марозавай (Лесяй Беларускай), а можа, і спявала песні на вершы паэтэсы, бо, як сведчыць У. Раманоўскі, у яго маці быў прыгожы голас (каларатурнае сапрана).
Успаміны У. Раманоўскага «В память о маме» друкуюцца ўпершыню.
В ПАМЯТЬ О МАМЕ
Тем, кого в 30-е годы прошлого столетия государство назначало в антинародные элементы, кто перенес ужасы ГУЛАГа и дожил до наших дней, тогда было всего по 18-20 лет. (Вдумайтесь! Это же совсем дети!) Теперь они стремительно покидают нас — отцы и матери нынешних пенсионеров. Но покидают с ощущением своей обреченности, пожизненной голгофы, имя которой — забвение их жертвенности, незаслуженных страданий. Реалии таковы, что жизнь этих людей оказалась постоянно пропитанной страхом: сначала за себя, а потом за судьбу своих потомков.
В преддверии 70-летия 1937 года (символизирующего репрессии тоталитаризма) для Беларуси, понесшей челове
ческие потери от репрессий, сопоставимые с военными (а по историческим последствиям, возможно, и значительно большие!), актуально еще и еще раз оценить эту страницу и ее влияние на судьбу страны.
Почему в системе «общество государство» сохраняется «фигура умолчания» величайшей трагедии народа? С государством более-менее понятно. По классике, это аппарат насилия с определенными комплексами ее индивидуумов. Почитайте Закон «О ветеранах». Там есть очень интересные категории лиц удостоенных права быть ветеранами, а вот категории незаконно репрессированных нет. Это маленький, но наглядный пример работы этих индивидуумов.
Но для общества и особенно его интеллектуальной элиты — совести нации — молчание есть непростительное способствование государственному злодейству, его живучести и преемственности.
В этом году, на 88-м году жизни умерла моя мама, которую я боготворил с детства и до седых волос. Ее посадили в 1938-м. Дали 7 лет ГУЛАГа и 5 лет поражения прав.
Воспитанник детского дома, ростом всего 1,5 метра «с кепкой», она была удивительно талантлива. Обладая феноменальной памятью, до конца дней сохранила блестящее знание литературы, истории, географии. Всю жизнь я видел се с книгой в руках. Писатели, художники, композиторы, их произведения и жизнь, исторические персонажи и события от древнего мира до современности составляли ее духовный мир. Если к этому добавить музыкальный слух и голос от Бога (колоратурное сопрано), то понятно — она была не только моим кумиром, но и огромной притягательной силой для окружающих.
Комплекс малого роста задушил в ней мечту о музыкальном образовании и в 1937 году ее по окончании педучилища направили из европейской части СССР аж на Сахалин — как она говорила, по Чеховским местам.
Через год ее «сдал» ухаживавший за ней коллега. Надо сказать, что чисто на эмоциональном уровне мама тогда и до конца дней верила во Владимира Ильича, но недолюбливала Сталина. А тут брожение умов от убийства Кирова. Так вот, молодой человек все плакался, что он из раскулаченной семьи и до него, наверное, тоже скоро доберутся. Мама его
и успокоила — мол, не хнычь, Сталин, скорее всего, долго не продержится.
От расстрела спас следователь, определив в ее действиях шпионаж в пользу Японии. Это было менее наказуемо, чем заговор против вождя. Пожалел девчушку 19-ти лет.
Еще раз «повезло», когда этапировали в женский лагерь под Магадан — сначала в Эльген, а потом в пос. Талоне (совхоз Балаганное). В основном, там отбывали срок женщины из западной части СССР: госслужащие, жены, родственницы, невесты репрессированных. Они и взяли шефство над «воробышком», который пел им «Соловья» Алябьева, арии из «Сусанина» и пронзительные украинские «Ой, не свитэ мисяченьку, не свитэ никому...».
Через три года они же как-то умудрились поженить ее (конечно, неофициально) с моим отцом —скромным парнем 1916 года рождения из-под Волгограда, бывшим студентом техникума, выпущенным на поселение после трех с половиной страшных лет работ на приисках за выступление на комсомольском собрании. (Чудом выжил! Но это отдельная тема.)
Мама родила меня в 1941-м — в лагере. Себя помню гдето после 3-х лет. Помню телятник, коров-рожениц, чаны для приготовления корма, на которых я спал, и заключеннуютелятницу — добрейшую сибирячку тетю Лизу Гаврильчук, нянчившую и носившую меня во время работы «на закорках». (Уже позже узнал: у нес расстреляли пятерых сыновей!) Мама приходила часто. А отца в зону редко пускали.
Маму и отца реабилитировали в 1957-м. Отец умер в 2000-м.
С 5-6-го класса я начал задаваться вопросом: почему были осуждены мои родители? Ведь очень хорошие, порядочные люди! О своих злоключениях более-менее подробно они рассказали, когда мне было за 40. На вопрос, почему только теперь, отец отмахнулся, а мама сказала: «Мы боялись, что ты озлобишься против советской власти и пострадаешь, как мы».
Много раз ставил перед людьми старшего поколения вопрос: были ли в их семьях репрессированные? Почти все отвечали «да». У кого близкие, у кого дальние родственники. Даже, так сказать, у ортодоксально мыслящих. Спрашиваю,
рассказывали ли они своим детям, внукам о том, что с ними происходило? У большинства отрицательный ответ. Почему? Ведь это исторический опыт, его надо знать потомкам, чтобы не повторить! Показательно, например, как немцами воспринят урок восхождения гитлеризма. В ответ следовало наивное — да не может этого быть!
Реалистично мыслящие криком молят: «Помните! Берегите своих детей и внуков! Пусть минет их чаша сия!» Но их слишком мало. Сегодняшнее поколение практически ничего не знает о трагедиях их бабушек и дедушек.
Именно поэтому здесь, хотя бы коротко, мой рассказ о маме. Я свой долг выполнил -— я помню! Мои дети и внуки — помнят! Будут знать и те, кто прочитает этот материал.