На абпаленых крылах
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
Выдавец: Кнігазбор
Памер: 240с.
Мінск 2012
Сем чалавек і я, восьмы, наважыліся ўцякаць. Сцямнела. Эшалон ледзьве поўз над узвышша, церусіў дробны дожджык. Мы як бач прарэзалі акно ў драцяной столі і вылезлі на буфер. Адтуль па адным скакалі па ходу цягніка. Я скочыў апошнім, і не вельмі ўдала, моцна выцяўся галавой і рукамі. Бег, ішоў, падаў, поўз, зноў бег, абы толькі далей ад чыгункі. Ускочыў у малады лясок, уздыхнуў з палёгкаю. У цемры не заўважыў вузенькай рачулкі і ўваліўся ў яе па самыя плечукі. Успомніў сваё «хрышчэнне» ў Асвенціме, нават азірнуўся і вачам не паверыў, што побач не было ўзброеннага карніка з аўчаркаю. Пачаў дапінаць холад. Выйшаў на поле, убачыў доўгі бурт. Хоць зямля была мерзлаю, раскапаў, разгроб салому, выцягнуў некалькі кармавых бручак, зжаваў не абіраючы. У хуткім часе наткнуўся на сцірту саломы, сабраў апошнія сілы, залез у сярэдзіну, пачаў у думках асэнсоўваць абставіны і заснуў. Прачнуўся, калі сонца хілілася на захад. Усё маё худое цела, галава нібы наліліся нейкім млосным цяжарам. Згрыз бручку, зноў закапаўся ў салому і заснуў. Пабудзіў дождж, і, калі ён сціх, пакінуў сваю «кватэру», пайшоў шукаць гасцінец. На перакрыжаванні шасейных дарог прачытаў на ўказальніку: «Ваймар— 17 км». Я ведаў, што побач з гэтым горадам быў канцлагер Бухенвальд. Дык вось куды кіраваў наш эталон... Знайшоў яшчэ адзін надпіс — Бодэнбах. Чэхаславакія! Буду прабірацца туды. Цалюткую ноч ішоў палявымі дарогамі, раніцай у полі заўважыў вялікую адрыну, дзверы не замкнёны, поўная саломы. Апусціўся на падмостак, прыкрыўся, пачаў драмаць. Раптам чую конскі тупат і скрып колаў. Уваходзяць людзі, размаўляюць на трох мовах,
92
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
здагадаўся, што гэта былі нямецкі баўэр і ягоныя батракі. Грузяць салому. Усё бліжэй і бліжэй падыходзяць да майго бярлога. Становішча горш за губернатарскае, але тут камандуе гаспадар: «Хопіць. Едзем дамоў». Падумалася: нарадзіўся ў сарочцы.
Вечарам таго ж дня ў час паветранай трывогі каля вёскі Магдаля спаткаў дзяўчыну Наташу, якую вывезлі ў Германію з Харкава, яна звяла мяне з даволі добра ўзброенай групай французаў. Яны сустрэлі мяне са скрытым недаверам. Адзін з іх добра ведаў польскую мову. Разгаварыліся. Цераз некалькі дзён сталі сябрамі.
3 часам гэтую гарыстую мясцовасць зямлі Цюрынгія без асаблівых баёў захапіпі войскі саюзнікаў. Я накіраваўся ў Бухенвальд. Сустрэў тут чатырох сяброў, з якімі ўцякаў з эшалона: Сцяпана Жука са Слоніма, Паўла Дабракова з Ленінграда, Кастуся Салдатава з Рыбінска і Івана Алхімава з Масквы. Парадаваліся сустрэчы, пасмуткавалі па тых, хто не дажыў да дня вызвалення.
Падумалася, што ўсе выпрабаванні ўжо ў мінулым, аднак шмат бяды было яшчэ наперадзе, на сваёй зямлі. Бацька Сталін і дзецісталінцы на людзей з нумарамі на левай руцэ глядзелі, як на ворагаў народа. Гэта была «падзяка» за тое, што я і мае равеснікі, дваццацігадовыя, якім ніхто не загадваў, не ўгаворваў, па прызыву ўласнага сумлення ішлі на змаганне з лютым ворагам. Той пашпарт без права выезда за межы раёна я ніколі, нават па смерці, не забуду...
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
93
ВЕРШИНИНА (Безмен) Дина Викентьевна
Родилась в 1938 году в Минске.
До войны жила в Бресте. Малолетняя узница концлагеря под г. Ченстохова (Польша). Жила в Бресте.
Василий САРЫЧЕВ
Помни имя своё
Своего приезда в Брест Дина Безмен не запомнила: мама привезла её в 1940 году, когда девочке не было и двух лет. Отец, 29летний Викентий Безмен, получил назначение в надзорсостав брестской тюрьмы с окладом 500 рублей и, обосновавшись, вызвал из Минска семью. Мама, Мария Николаевна, была старше мужа на семь лет.
Жили на ул. Переца (ныне 17 сентября) за торговыми рядами, на месте которых стоит рынок ЦУМа. Семья занимала второй этаж кирпичного дома в двухстах метрах от тюрьмы.
21 июня 1941 года у отца гостил друг пограничник. Пошли с детьми на Мухавец, вечером накрыли стол. Мать потом рассказывала, что гость советовал увозить семью в Минск, как сделал сам. А отец отмахнулся: «Ничего и не будет, смотри, как в Германию зерно идёт — вагон за вагоном».
Легли поздно и спали так крепко, что не слышали взрывов. Проснулись уже тогда, когда в квартиру ворвались немцы. Пограничник сориентировался быстрее хозяев — прямо с постели рванул на балкон и сиганул вниз. Маленькая Дина побежала за ним, а следом немец — как котёнка, сбросил её с балкона и стал стрелять по убегавшему гостю. Девочка удачно упала на клумбу, но шрам на голове остался по сей день.
94 НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
Отца подстрелили в кровати и, раненого, кудато потащили. А 11месячную сестру пуля сразила насмерть.
Едва немцы покинули квартиру, побежав дальше, мама подобрала и осмотрела Дину, а спустя какоето время, оправившись от шока, взяла отцовскую кобуру с пистолетом и поспешила на двор к сортиру. Бросила в дырку и едва не получила разрыв сердца: под досками в нечистотах прятался еврейский мужчина. Шепнул, чтобы не выдавала. После войны мама (если не обозналась) встретила его работающим в фотографии на Советской, возле кинотеатра «1 Мая».
Маму с Диной приютили Андрушкевичи — местная семья, жившая по соседству ближе к реке. Когда приходили немцы из жандармерии с бляхами на груди, женщину с малышкой прятали в огуречных бочках. Впоследствии маму всё же выследили и увели в здание гестапо на К. Маркса, но потом отпустили: Мария хорошо знала польский и литовский, потому что всё детство у неё прошло в наймах. Дину научила не говорить, что папа военный: он электрик, чинил провода...
У Андрушкевичей мать и дочь прожили около двух лет. Во второй половине оккупации их посадили в эшелон и повезли на Запад.
Куда везут и зачем, никто толком не знал: немецким разъяснениям не особенно верили. На подъезде к Ченстохове к составу подходили польки и обращались к маме: «Пани, отдай мне ребёнка, вас везут на мыло!» Мама не отдала.
В Ченстохове их разъединили, определив разные пункты назначения. Когда девочку забирали, мама успела вывести на кусочке клеёнки химическим карандашом: «Безмен Дина, родилась г. Минск, 1938 год» — и привязала к руке белым лоскутком. Всё твердила: «Доченька, запомни, тебя зовут Дина, ты из Бреста!» С этой клеёночкой на руке, как с талисманом, Дина прожила несколько лет. Даже мылась, не снимая, химический карандаш оказался удивительно стойким. Уже в послевоенном Бресте, когда училась в четвёртой школе в ветхом здании на ул. Интернациональной и когда не знавшая её историю учительница приходила в раздражение: «Сними ты эту клеёнку с руки!» — Дина отвечала: «Нет, мне нельзя!» (...)
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
95
Мамин эшелон продолжил путь на Запад, а Дину с другими детьми дошкольного возраста доставили в концлагерь, где содержались военнопленные из Европы. Название местности Дина по малолетству не запомнила. Во французском бараке было 13 русских детей. Днём малыши пролезали под колючую проволоку, выдёргивали на поле свёклу, брюкву и приносили в лагерь — если сходило с рук, это был их дополнительный рацион.
К пленённым европейцам немцы относились не так, как к русским, от которых отказалась своя страна (Сталин вычеркнул пленных из числа советских людей). Французы получали посылки по линии Красного Креста. Они подкармливали детей, поили подогретым пивом, давали шоколадки. Когда Дина заболела корью, для неё соорудили ямку, подстелили туда шинели и выхаживали. По сравнению с русскими европейцы имели серьёзные послабления по части режима. Богатые родственники даже могли их выкупать. Один такой выкупленный француз просил немцев отдать ему Дину, но получил отказ: «Дас ист русиш!» Покидая лагерь, француз снял с себя теплую рубашку, надел на малышку и чемто подпоясал.
Периодически детей уводила на занятия воспитательница из надзорного состава. Била за каждое слово, сказанное не понемецки. (Метод кнута дал плоды: когда Дину освободили и привезли обратно в Брест, она разговаривала только на языке побеждённых. Её даже не смогли полноценно отдать в школу: первый год ходила на уроки ознакомительно. А потом мама определила Дину в класс с французским языком, чтобы забыла, затёрла немецкий.) Ещё было приобщение к труду. Какойто немец всё учил пятилетнюю Дину красить забор загона для лошадей. Ребёнку быстро надоедало: раздругой проведёт кистью, а потом залезет на лошадь. Немец, когда обнаруживал, не жалел оплеух.
Весной 1945го лагерь, в котором находилась Дина, был освобождён 144м сборочнополевым пунктом Северной группы войск (любопытно, что этот самый «144й сборочнополевой», двигаясь дальше на Запад, месяцдругой спустя освободит и лагерь, в котором находилась мама девочки, — дочка узнает об этом через годы). Детей временно оставили на попечении следственного отдела контрразведки, который допрашивал и просеивал узников,
96
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
выявляя власовцев и им подобных. Дину опекала сестра трижды Героя Советского Союза летчика Покрышкина — Мария Степановна, она служила в отделе в звании не то капитана, не то майора.
В подвалах домов, которые занимал СМЕРШ, держали власовцев. Дина и остальная ребятня заглядывали в зарешеченные окна без стёкол. «Деточки, дайте кусочек хлебушка!» — неслось оттуда. Но сотрудники успели предупредить: «Не подходите к окошкам, там предатели и враги, убившие ваших родителей».
Когда воинская часть стала готовиться к переводу в Бессарабию, детей приказали отправить в Союз. В день отправки их построили, начальник отдела произнёс слова напутствия. Мария Покрышкина прижала Дину к себе и сказала: «Ничего не бойся! Отвезу тебя домой, найдём там твою маму...» Никуда она её отвезти не могла — проводила до застеленной соломой телеги...
На повозке детей везли по мосту через Одер. Течение несло по реке стулья, детские куклы... Ближе к берегу в воде прислоненные к столбам странным образом стояли мёртвые немцы. Дети в повозках крепче прижались друг к другу...
На станции юных возвращенцев посадили в приспособленные товарные вагоны ко взрослым остарбайтерам, и состав отправился на Восток.
В Бресте всех выгрузили и доставили на пересыльный пункт на ул. Каштановой (ныне Героев обороны Брестской крепости), ближе к крепости. Там разместили в трёх или четырёх кирпичных польских домах. Территория была обнесена проволокой, стерегли часовые — Родина встретила возвращенцев настороженно.
КНІГІ ОНЛАЙН
