На абпаленых крылах
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
Выдавец: Кнігазбор
Памер: 240с.
Мінск 2012
Утром в подвал на третий день Троицы зашёл офицергестаповец. На соломе сидели командир Красной Армии, его мать и жена изпод Чаусов. Офицер в чёрном держал в руках тонкую плетёную проволоку, потом начал ею хлестать красного командира по голове. Глянув в ту сторону, я увидела окровавленное месиво вместо лица и зацепленную за проволоку серую нить из глаза. В ужасе закричала. Палач принялся за меня. Бил, поставив на колени. В это время молодой парень, видимо, сошёл с ума, начал грызть стенку, приговаривая: «Хлеба, хлеба хочу». Немец пнул меня ногой, вынул пистолет, выстрелил тому парню в затылок и уверенным шагом вышел из подвала. Так разве мог быть с такими людьми Бог?..
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 103
Через две недели отправили меня в тюрьму города Черикова. Здесь впервые дали попить и кусочек хлеба. Полицай, который повёл на допрос, шепнул: «Если в чём и призналась, то откажись, этот немец не будет пытать». Однажды этот же полицай завёл на свою квартиру, где его мама угостила меня щами и картофельным коржиком. Потом подвёл он меня к зданию гестапо, где на площади стояло десятьдвенадцать связанных в цепочку людей. Меня примкнули к ним, а за мною — ещё два человека. На площадь въехала машина. Вышедший из неё офицер спросил почемуто, сколько мне лет. Я от испуга перепутала, ответила «фирциг» (сорок). Он ударил меня ногой в живот, чтото скомандовал. Солдат отвязал меня от остальных, дотащил до грузовой машины, забросили меня в неё и повезли на железнодорожную станцию Кричев. Здесь развязали руки и втолкнули в вагон. Вскоре я оказалась в немецком концлагере около Людвигсгафена.
Лагерь, где находилось свыше пятнадцати тысяч заключённых, встретил четырьмя повешенными русскими подростками, которые проникли за пределы лагеря, чтобы собрать на поле оставшуюся после уборки картошку. Жила в бараке с двухъярусными нарами. Водили работать на фирму «Гебрюдер Гиулини», работала стрелочницей на заводской железной дороге. Заменила девушку Марийку, раздавленную две недели назад при аварии.
Лагерь был огорожен трёхрядной колючей проволокой. К проволоке было подключено напряжение. Охрана состояла из немецких солдат, находившихся на сторожевых вышках и на территории лагеря. Работали в две смены по двенадцать часов каждая. Мне присвоили номер, изготовленный из куска красной жести, и знак «Ост». Кормили один раз супом из брюквы, вечером кусочек хлеба и чай.
За время работы на моём участке случилось две аварии. За первую получила штраф — отработать двадцать четыре часа в кочегарке. За меня, сговорившись, несколько русских и французов отработали этот штраф. За вторую аварию получила тридцать шесть часов штрафной отработки в кочегарке, которые заменили на рытье окопов.
104
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
В апреле 1945 года нас освободили англоамериканские войска. После освобождения работала при нашей воинской части в городе Дрездене на демонтаже оборудования. Домой вернулась в октябре 1945 года, устроилась на работу в усилительный пункт связи Славгорода. Через полгода, когда понадобилось рабочее место для племянницы главного инженера, меня уволили с работы как не внушающую доверия (была в Германии). Прокурор района опротестовал приказ начальника, но к работе всётаки меня
не допустили...
Жизнь прошла в борьбе за выживание человека с подорванным в страшные годы войны здоровьем. Обвиняю во всех страданиях и невзгодах войны и тех, кто их развязывает.
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 105
СТАТИВКО Леонтий Сергеевич
Родился в 1938 году в д. Бережное Сталинского рна. Вместе с матерью был вывезен на принудительные работы в Германию в трудовой лагерь Гундштадт — филиал Дахау
Был заместителем председателя Брестской областной организации бывших узников фашизма.
Жил в Бресте.
Запах серы
(Из последних страниц дневника, оборванного внезапной смертью бывшего малолетнего узника фашизма Леонтия Стативко)
Всю мою жизнь казнил меня запах горелого человеческого тела, который впервые донёс к нам с мамой в поместье бауэра северный ветер из концлагеря Дахау. Обессилевшую мать мою списали с фабрики, на которой производили серу, в филиале Дахау — Гундштадт. День в день четыре месяца приносила мама этот резкий, едкий, ядовитый, приторносладкий запах серы, удивительно схожий с запахом гари из труб крематория. Уже в мирное время на уроке химии во время опыта, учуяв серу, я буквально потерял сознание.
Да, огненный смерч войны опалил безжалостно белорусского мальчишку и его семью. Но мальчишке удалось выжить. Господь сохранил его «ради жизни на земле», которая в фашистской душегубке не стоила и ломаного гроша.
106
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
В Гундштадте, что в переводе означает «собачий город», мы и жили пособачьи. Кормили нас баландой из брюквы, нам в детский блок иногда приносили суп из картофельных очисток и по 150 граммов эрзацхлеба.
Немного сытнее стало у бауэра в деревушке Штыберай близ Дахау. Самыми последними забрал нас хозяин усадьбы и запряг маму в рабское ярмо. Она доила коров, растила свиней, телят, гусей, сеяла, жала, косила, убирала навоз, управлялась с волами. Вкалывала от рассвета до ночи, а сама, как тростинка, бледная, аж светится. Мал я был, а понимал её тяжкую жизнь и, безусловно, любил мать бесконечно.
В конце апреля 1945го отозвались войска союзников. Двое
суток дрожала земля от взрывов, не жалели американцы ни мин, ни бомб, ни снарядов. Наконец представители американских властей начали фильтрацию интернационального населения из концлагерей. Десять дней находились мы под открытым небом на го
родском рынке Дахау. Формировали нас по национальной принадлежности. Русских, то есть советских, погрузили в крытые «студебекеры», которыми управляли здоровилынегры, повезли по разбитой «ушчэнт» Германии, передали советской администрации.
Родные солдаты малость откормили доходяг и товарняками отправили на долго
Пинск. Памятник узникам фашистских лагерей
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму Ю7
жданную Родину. Проверку прошли в Пинске. Настал час дальше идти в жизнь. Учился, работал, но упаси Боже обмолвиться было, что «гібеў» в концлагере.
С теми, кто с презрением относились к нашим судьбам, хотелось бы поменяться долей. Пусть бы хлебнули фашистского порядка, пусть бы нюхнули немецких газа и серы, пусть бы улетели их души через кирпичные комины то ли в пекло, то ли в рай. Убеждён в том, что всем, кто страдал в фашистской неволе, надо бережнее относиться к друг другу, теснее сплачиваться для совместной деятельности во имя лучшей жизни, пусть уже и не нашей, но хотя бы наших наследников. Люблю и считаю девизом нашего существования слова из песни «Возьмёмся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке...» Особенно в последний час, когда так жестоко обидели нас наши «кормчие»...
От редакции.
Леонтий Сергеевич Стативко умер за письменным столом над листками своей правдивой, наивноискренней исповеди, разбитый в одночасье инсультом летом 2011 года...
Его корни — на Столинщине, в д. Бережное, где он родился 4 ноября 1938 года. Там же он окончил после войны среднюю школу, а потом поехал учиться в Брест.
Закончил Брестский педагогический институт, отслужил в Армии, на Балтфлоте, работал по специальности — директором школы. Позже работал заместителем заведующего орготделом Брестского обкома комсомола, заведующим орготдела Брестского областного совета профсоюзов и на других руководящих должностях.
Вырастил двоих сыновей. Умер 7 июня 2011 года. Будучи на пенсии, как бывший малолетний узник фашизма, активно занимался общественной работой. Был заместителем председателя Брестской областной организации бывших узников фашизма.
108
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
Леонтий СТАТИВКО
Мы ВЫЖИЛИ
В то грозное и тяжкое тогда, казалось, навсегда нас угоняли в никуда.
В ту страшную войну познали жуть фашизма. А нам поставили в вину... отсутствие патриотизма. А в чём вина?
Молчит война.
Наверно, были маловаты, А на войне не виноваты лишь мёртвые солдаты. Мы выжили из всех невзгод, сердцами мы не очерствели И пламенное званье патриот в неволе сохранить сумели. Из детства, юность миновав, во взрослость мы шагнули, но не сломались, не согнулись. Нам руку протянуть за тяжкий путь до смерти не нашлось возможности и средства, А к сожаленью, не вернуть Войной загубленного детства.
Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму 109
КЛИМЕЦ Михаил Павлович
Родился в 1938 году в д. Ровбицк Пружанского рна. Инвалид с детства, был вывезен с родителями на принудительные работы в лагерь Черновесь Белостокского округа.
Жил в Бресте.
Вдвойне трагичная судьба
В наш лесной беловежский край немцы пришли в июле 1941 года и сразу стали преследовать первых советских активистов. Семья депутата сельсовета — моего отца Климца Павла Антоновича — была арестована в январе 1942го. Отец, мама, Елена Адамовна, брат Анатолий два месяца содержались в пересылочных пунктах Сухопаль, Беловежа, Белосток и в конце марта, вместе со многими жертвами фашизма — земляками Черешко, Рубель, Богдан, Черчен и другими — были доставлены в трудовой лагерь мебельной фабрики недалеко от железнодорожной станции Черновесь Белостокского округа. Местность была лесная, фабрика и фанерные бараки были ограждены колючей проволокой и охранялись немецкими солдатами с овчарками.
Полтысячи взрослых размещались в холодных фанерных бараках, работали до пятнадцати часов в сутки на лесоразработках и в мебельных цехах фирмы «ЧерновесьБелосток». Отец и мать ежедневно страдали от изнурительного труда, холода, голода, побоев. В жестоких условиях находились и дети узников, так называемые «бандыткиндер». Малолетки (до четырнадцати лет), в том числе и я с братом, содержались в детскосанитарном бараке за колючей проволокой. Хилых и немощных в бараке находилось примерно пятьдесят душ. Голод и холод, побои привели к тому, что я и брат
110
НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
продолжительное время в лагере и после войны болели туберкулёзом лёгких и хроническим нервным заболеванием.
Моя судьба была вдвойне трагична: я инвалид с детства — нет правой руки, искалечена левая нога. Дети, даже инвалиды, использовались на работах в подсобных овощных хозяйствах, изготовлении почтовых конвертов, стирке и ремонте немецкого обмундирования и т. д. Постоянные голод и холод заставляли нас искать пищу в лесу, на грядках, помойках. Десятки малолеток погибали. Осенью 1943 года я был избит немцем лишь за то, что не смог убирать овощи, в итоге получил сильную травму ноги, которая напоминает о себе и сегодня, в мои шестьдесят лет.