• Газеты, часопісы і г.д.
  • На абпаленых крылах Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму

    На абпаленых крылах

    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму

    Выдавец: Кнігазбор
    Памер: 240с.
    Мінск 2012
    78.05 МБ
    Тем временем коммунисты, не успевшие уйти на фронт, начали приходить в себя и создавать подпольные группы по борьбе с фашистами, привлекая в них коммунистов и комсомольцев, оставшихся в городе. В одну из таких групп была вовлечена и моя мама. Командиром спецгруппы был Минаков, что подтверждено сведениями из официальных документов. В январе 1944 года во время облавы по городу в комендантский час был схвачен немцами один из работников спецгруппы, который оказался трусом и стал называть известные ему фамилии. Моя мама оказалась в этом списке. Приехали гестаповцы на двух легковых автомоби
    50
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    лях, в доме перерыли всё вверх дном, никаких улик не нашли, но маму увезли на машине в гестапо, а немцы из другой машины остались в нашей квартире в засаде.
    Куда бы ни пошли сёстры мамы, в магазин или на рынок, агенты шли следом, надеясь уличить их в контакте с кемнибудь из связных.
    Наконец пришла наша очередь: сестёр мамы арестовывают, а меня с двоюродной сестрой Ирой отправляют в детдом, где мы очень быстро поняли, что значит остаться без родителей. За малейшее нарушение порядка немканадзирательница била тонкой плёткой и ставила на колени. Два раза в день давали по шарику картофельному, напоминающему теннисный мячик, и стакан мутного чая.
    На свободе оставалась ещё одна сестра мамы, которая жила в другом районе города с двумя детьми. Она решила любой ценой выкупить нас из детдома — за золото и кольцо ей это удалось.
    А через два дня всех детей из нашего детдома вывезли в Тростенец и сожгли (в материалах Хатыни это увековечено). Так мы с сестрой выжили в первый раз. Сосед тёти узнаёт, что дети подпольщиков живут рядом, и доносит на нас. Снова арест, и нас бросают в тюрьму на ул. Володарского, где находились наши родные. Там мы узнаём, что моей мамы уже нет в живых (из гестапо живыми не уходят).
    Советские войска наступают, а немцы тем временем начинают «сворачивать свою деятельность» и сортировать людей из тюрьмы: ктото подлежит уничтожению, когото отправляют в Германию. Нам чудом удалось избежать газовой камеры. Сестра моей мамы, Ирина, выдаёт меня за свою дочь (своих детей у неё не было), нас включают в списки увозимых в Германию. Так мы попадаем «з агню ды ў полымя»: сначала нас вывозят в Кёнигсберг, а затем в товарных эшелонах дальше, в Германию. Так я в пять лет стала узницей фашизма.
    Привезли нас в лагерь, опоясанный колючей проволокой в два ряда с вышками, охраняемый немцами с собаками, где стояли бараки, в которых отдельно разместили детей, женщин и мужчин (людей разных национальностей: русских, чехов, поляков), с на
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
    51
    рами в два этажа. Лагерь находился у железной дороги. Я не могу точно назвать это место, так как в нашей семье взрослые держали рты «на замке» по возвращении на Родину, но на слуху — Маутхаузен, Платтлинг. Город уже часто бомбили, особенно железнодорожные узлы, их бесконечно восстанавливали люди из лагеря.
    Самые тяжёлые и страшные моменты навсегда отложились в моей памяти. С детьми постоянно работал доктор, нас уводили в отдельно стоящий дом, мыли, одевали в белое, клали на столы и брали кровь. Давали чтото напоминающее большую таблетку, которую надо было сосать, когда брали кровь, а нашу одежду прожаривали в специальной камере и дезинфицировали.
    Кормили в лагере очень скудно (запомнилась только баланда), мы голода со временем уже даже не ощущали, ноги были стёрты в кровь деревянными колодками.
    Потом у меня по всему телу пошли болячки. Такое было у многих детей.
    Летом и осенью было легче, но зиму еле пережили. В бараке холод стоял ужасный, а одеты мы были в легкие одежды, волосы острижены наголо. Мамы, если им это удавалось, подбегали к нам и совали картофелину или кусочек хлеба, отрывая от себя. Когдато наши мамы были нарядными красавицами, а теперь мы едва узнавали друг друга. Дети умирали очень часто, их выносили из барака в неизвестном направлении, так же как узников из других бараков и тех, кто бросался от отчаяния на колючую проволоку, которая была под током.
    И вот наступил 1945 год. Город всё время бомбили. Когда мы слышали нарастающий гул самолётов и пули летели со свистом вокруг нас — прятались под нары. Наконецто в апреле пришла свобода. Нас освобождали союзные войска США. Тогда я впервые увидела неграамериканца. Он взял меня на руки, посадил на колени и совал мне шоколад и печенье, а по щекам его текли слёзы. Но я так его боялась, что тоже расплакалась.
    Мы были наконецто со своими мамами, которые нас крепко прижимали к себе и все время целовали и плакали.
    После освобождения нас привезли в Чехословакию. Я была вся в болячках, мне было очень больно и страшно. Тётя не отходила
    52
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    Освобождённые из фашистского концлагеря Аушвиц дети
    от меня, думала, что я умру. Чехи очень тепло относились к нам, хотя пережили оккупацию фашистами: приносили одежду, еду, игрушки, пока мы ждали своей очереди возвращения на родину.
    Нам нелегко пришлось и по возвращении домой. Вернувшись в Минск, мы узнали, что наша квартира занята чужими людьми, которые не собираются её освобождать, и мы поселяемся у тёти, той, которая нас спасла из детдома. Приходилось переживать косые взгляды соседей, оскорбления, боязнь детей подходить к нам, неприятие властей — всё это было.
    Послевоенное детство тоже было тяжелым. Я осталась круглой сиротой (мама замучена в гестапо, папа тоже погиб). Мою вторую маму на работу никуда не брали, так как она была в Германии, официально удочерить она меня не могла, но стала моим опекуном. Мама меняла привезенные из Германии и Чехии вещи
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
    53
    на продукты, мыло, соль, керосин, спички, обучала музыке детей офицеров из военного городка, который был рядом с нами.
    В дальнейшем судьба стала к нам более благосклонна. Наконецто нам оформили документы, и мы стали с мамой жить на две пенсии, которые мне платили за погибших родителей. На меня стали давать паёк и гуманитарную помощь от союзников. Учитывая, что мои родители геройски погибли за Родину, белорусское правительство возвратило нам нашу квартиру. Каждый год на всё лето меня отправляли в лучший санаторный лагерь «Раубичи». Я была в «Артеке» в 1951 году.
    В 1947 году вернулся из ГУЛАГа (Колыма) муж моей второй мамы. До войны он работал в ЦК КПБ вместе с Червяковым и был осужден в 1937 году на 10 лет по доносу якобы за шпионаж и сокрытие своего социального происхождения (он латыш, из семьи буржуа). Он стал моим вторым папой. Они меня очень любили, и я им платила той же любовью. В 1956 году папу реабилитировал Хрущёв, возвратили ему все регалии, партбилет и дали денежную компенсацию за 10 лет каторги.
    И всётаки, наверное, я родилась под счастливой звездой, потому что столько раз находилась между жизнью и смертью, но ВЫЖИЛА! Наши с Ирой мамы так и не дожили до того времени, когда наконецто вспомнили об узниках концлагерей, о тех, кто прошёл этот ад и выжил, и заговорили с великой болью о злодеяниях фашистов, особенно в отношении малолетних узников. Время неумолимо проходит, но пережитое забыть невозможно, это навсегда осталось в памяти.
    54
    НА АБПАЛЕНЫХ КРЫЛАХ
    КОРОЛЬ Евгений Ильич
    До войны жил в г. Ковель (Украина).
    С родителями был вывезен на принудительные работы в трудовой лагерь возле г. Линц (Австрия), один из филиалов концлагеря Маутхаузен. Проживает в Бресте.
    Вывезенные в рабство
    Накануне Великой Отечественной войны мы жили в Ковеле на Волыни. Я был мал, но помню субботу 21 июня 1941 года. Лето. Вечереет. Взрослые, сидя на крыльце, с недоумением обсуждают безнаказанные дневные полёты немецких самолётов над городом, загоняют детей спать. Просыпаюсь с тревожным ощущением, выглядываю в окно. Вижу, как по шоссе двигаются солдаты в незнакомой серой форме.
    Ещё помню, как немецкий солдат в развилине ветвей яблони укладывает винтовку и стреляет в мимо проходящих ничего не подозревающих людей. Тяжело ранит священника.
    Лучше помнится январь 1944 года. Советская конница продвинулась от Сарн до Луцка, идёт на Ковель. Ковель — крупный железнодорожный узел, где пересекаются линии на Варшаву, Берлин, Киев, Брест. Немецкое командование делает всё возможное, чтобы не отдать город. На улицах и площадях в спешном порядке строятся оборонительные сооружения, зарываются в землю танки. Во многих дворах вырыты окопы и траншеи. Немецкие солдаты хозяйничают в полную силу, выгоняют жителей из домов, занимают свободные здания, проводят облавы, беспощадно убивают мирных жителей. Многих вывозят в рабство на Запад, в том числе и нашу семью из села Шайны. Куда везут — никто не знает. Наконец наш эшелон застревает в Варшаве. Пошёл слух,
    Кніга ўспамінаў непаўналетніх вязняў фашызму
    55
    что впереди разбомбили путь. Жутко было смотреть, как под свет ракет бомбят крупный польский город. В июне 1944 года мы попадаем на север Австрии в город Линц. Нас загоняют в какойто санпропускник, принуждают раздеться. Груды одежды. Загоняют в какоето бетонное помещение. Внезапно всех обдают какойто синей вонючей жидкостью. Затем включается невыносимо холодный душ. Вследствие «купания» многие потом заболевают. Заболевает и наш папа. Мы, дети, молились о его выздоровлении. Но тщетно.
    Вскоре мы попадаем в городок Бармус, недалеко от Линца, в концентрационный трудовой лагерь за колючей проволокой, в приземистые бараки. В бараках — нары. Кормят брюквенной похлёбкой. Все взрослые пронумерованы. «Железнодорожное новое строительство» — так именуется объект, на котором работают узники. Чувствуется приближение окончания войны. Режим смягчается. В день какогото юбилея Гитлера малолетки получают «подарки» — картофельную кожуру, приправленную молоком. В апреле 1945 года охрана незаметно исчезла. Лагерный люд предоставлен сам себе. Мама ходит с торбой, попрошайничает. Австрийские жители не отказывают. Случайно обнаруживается склад витаминов, и масса людей громит складские помещения. В гофрированных цилиндриках — таблетки диаметром около 15 сантиметров. Это наша немалая радость.
    Вскоре на территории лагеря появляется американский «Виллис». За рулём — огромный негр. Бывшие узники окружают машину. Молчат. Молчит и водитель. Никто не знает английского языка. В тишине проходит минут десять. Шофер нажимает на газ и разворачивает автомобиль. Уехал. Потом появляются ещё «студабекеры» с американскими солдатами.