свеце. Наш жа сённяшні, дэмакратычны друк намагаецца даць аб’ектыўную і поўную інфармацыю. У нашым беларускім друку ёсць яшчэ адно двукоссе, прырода яго да таго спецыфічная, індывідуальная, што аналагу ёй не знайсці, бадай, ні ў якай краіне і ні пры якім рэжыме. Гэта здзеклівае цытаванне пабеларуску асобных слоў, выразаў беларускамоўных дэпутатаў, аўтараў з боку так званых рускамоўных прамоўцаў. У пісьмовых тэкстах падобныя спасьшкі бяруцца ў двукоссе. Сустракаюцца такія тэксты, якія слепяць вочы сваім двукоссем. ’З'ява прыкрая, вартая грамадскага асуджэння. Родная мова выкарыстоўваецца як экзатычная! Так не павінна быць. За шматвекавую гісторыю свайго існавання не спазнала столькі знявагі, як за апошнія два гады, слова “спадар” і вытворныя ад яго “спадарыня”, “спадарства”. Самае паважлівае слова ў вуснах дэмакратаў, і самае зняважлівае ў вуснах партакратаў. Вось ён час, вось яна, мова. Джон Оруэл, вядомы сваім творам “1984”, бачыў непасрэдную сувязь паміж палітычным хаосам і дэградацыяй мовы. Доктар філалагічных навук з МДУ рэзюмуе: заняпадам грамадства заўсёды спадарожнічае заняпад маўлення. Так было ва ўсіх цывілізацьіях. У няпростай сітуацыі апынулася беларуская мова. I ўсё ж шмат чаго ў справе аховы беларускай мовы залежыць ад нас, яе носьбітаў. Такі прыклад. Апошнім часам Бог злітаваўся над беларусамі ды паслаў ім у прэзідэнты трох Славаў, а чацвертага сына Слававага. Тэта Вячаслаў, Станіслаў, Мечыслаў ды Зянон Станіслававіч. Выбірайце! Дык вось жа бяда не ўмеем з імёнамі іх абысціся. Калі адзін з іх Мячэслаў, дык чаму астатнія не Вячэслаў і не Станіслаў. Варыянтная арфаэпія! А зараз пра варыянтную арфаграфію: Мячэслаў, Мячаслаў, Мечэслаў, Мечыслаў. Вось у такім шматварыянтным падаецца ў беларускіх сродках масавай інфармацыі крэўны спікер Мечыслаў (руск. Мечислав, польск. Meczyslaw). (Беларускія журналісты, як заўсёды, паглядзелі ў рускія “святцы” і ўзялі за ўзор памылковае рускае напісанне Мечеслав). I ніхто не пажадаў абараніць імя чалавека. Ніхто з яго каманды. Журналісты шмат чаго маглі б зрабіць дзеля моўнага адраджэння, дзеля паляпшэння моўнай культуры. I робяць. Але праблемы застаюцца. Напрыклад, Белінфарм. Дагэтуль высока’нясе сцяг чыноўніцкабюракратычнай мовы. Як думаем, так і гаворым. Для прыкладу матэрыял пра візіт Мечыслава Грыба ў Малдову. Называецца “Душа межаў не прызнае”, ” Усяго ў Малдове пражывае 20 тысяч нашых землякоў. Многія з іх займаюць выдатнае месца ў эканоміцы, навуцы, культуры". Ці ж варта здзіўляцца. што абітурыентка напісала ў сачыненні: “Соня Мармеладова занимала видное место среди униженных и оскорбленных”. Падобных выказванняў у матэрыялах Белінфарма не злічыць (“У час гутаркі размова шла...”, “урад прымае захады” і іншае). А ўзяць віншаванні кіраўнікоў, іх звароты да грамадзян (суграмадзян). А мова новай Канстытуцыі? Амаль не распрацаваная мова дыпламатыі. Адзіны ўзор гэта сам Міністр замежных спраў, у якога можа вучыцца міністэрскі апарат. Але ж не выкарыстоўваюцца і тыя добрыя набыткі, што ўжо ёсць (даверныя граматы замест вярыцелных грамат). Найвялікпіая бяда нашай беларускай мовы ва ўсіх сферах функцыянавання (за выключэннем літаратуры, ды і то не ўсёй) гэта моўная калька з рускай мовы. Калька моўны шашаль. Адраджаць мову трэба найперш у культуралагічным аспекце. На каго мы можам спадзявацца, на каго разлічваць у гэтай справе? Найперш, на саміх сябе. На паэтаў, празаікаў. “Асноўная місія паэзіі у ачышчэнне мовы племені" (амерыканскі сімваліст Стефан Малларме). Калі пачынаецца заняпад нацыянальнай літаратуры, нацыя робіцца кволай, гібее. Зрабіць нацыянальна свядомым грамадства. “Бащца быць беларус беларусам”, сведчыць паэт Анатоль Вярцінскі, засумняваўшыся пад канец: “Ці, можа, ужо не баіцца?” Шукаць кансэнсус у лінгвістычным асяроддзі, каб не дапусціць бязмежнага разнабою ў мове на ўсіх яе ўзроўнях. На заканчэнне скажу: вельмі хочацца жыць у невялікай, свабоднай, утульнай краіне. Гаварыць на прыгожай. мілагучнай, недаместыкаванай (непрыручанай) дзяржавамі-монстрамі мове. Small is beautiful. У малым прыгажосць. Иван Драч ПИСАТЕЛЬ И ПОСТТОТАЛИТАРНОЕ ОБЩЕСТВО Я не разделяю слишком смелого суждения, будто литературный труд наиглавнейший в обществе, а литераторы священные коровы, однако убежден, что нет ничего более важного для самого писателя, чем его творчество. Может быть, кто-то из режиссеров театра или кино в самом деле умеет умирать в актере, но уж совершенно точно, что настоящий писатель умирает в каждом своем произведении, и в то же время только и живет, пока его книги живут в людях. И даже вопрос о том, больше ли чем просто писатель в своей стране поэт, прозаик, драматург зависит, по-моему, все же не от его побочных занятий, не от его отхожих промыслов(политических или любых прочих), а прежде всего от уровня писательского ремесла. Тот, кто всерьез воспринимает красное словцо: “Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан”, рискует осуществить только первую часть этого требования. Данте мог отдавать свои долги с мечом в руках; пером он владел несравненно лучше, но работа, проделанная мечом, казалась ему, сыну 9. Зак. 6073 129 своего века, куда убедительнее. В этом он полностью, хотя и весьма своеобразно, был поддержан пять столетий спустя лордом Байроном: ’’Кто взялся бы за сочинительство, если бы у него была возможность заняться чем-нибудь более важным? Действие, действие, действие! говорил Демосфен. Действие, действие, говорю я, а не писанина, тем более в стихах. Только посмотрите, что это за скучнейшее прозябание; полное вечных жалоб, на которые обрекла себя писательская братия, как они все пусты и никчемны за исключением Сервантеса, Тасса, Данте, Ариоста, Клейста (которые были доблестными и деятельными гражданами), Эсхила, Софила и нескольких других древних”. (“Дневник Байрона”). Но кто из нас, современников Чернобыля, знает к какой партии (к гвельфам или гиббелинам?!) принадлежал Алигьери Данте?! И тем не менее мне представляется, что извечный спор об ангажированности писателя не является схоластикой или самооправданием таланта, почему, дескать, я такой, а не другой просто каждое поколение постигает по-своему истину, что неполитической литературы никогда и нигде не было, и пока что не наблюдается признаков ее появления, и очередная волна новобранцев жизни и литературы лишь стремится определить в этих нескончаемых спорах, какая политика спасительна или губительна для них самих и их современников и избирает ту или иную политику. Может быть, сама живучесть дискуссий об аполитичности или политизировании художников слова зависит лишь от степени разумения и таланта, то есть: различать ли корни политики только в итоговых материальных факторах, в так называемых производственных отношениях, или видеть их во всех без исключения свойствах человеческой природы, во свех перипетиях земного жизненного цикла личности, нации, народа, человечества. Что касается моей страны, то украинским писателям, каждому их поколению, никогда не выпадала судьба решать только исключительно свои профессиональные или бытовые проблемы, что достойно сожаления, но вместе с тем они имели то преимущество, что их не отягощало миссионерское бремя вырабатывать духовные ценности непременно и обязательно на экспорт для всего человечества, чтобы потом политики и полководцы силой оружия и порабощения, с чувством превосходства навязывали их другим народам в качестве высшей культуры. Как ни странно, в этом кое-кто вне Украины, даже и в ней самой, склонен сегодня усматривать наши ограниченность и провинциализм, то есть то, что мало интересует “большой мир”. Несомненно, мировой рынок общечеловеческих ценностей авторитетный эксперт и судья в определении уровня духовности и культуры каждого народа. Но и у нас возникают некоторые вопросы по поводу котировок на этом рынке: а по какому индексу оценивается украинское “Розстріляне відродження”, то есть уничтожение нескольких сотен, то есть почти всех поголовно украинских писателей в 30-е годы XX столетия? Не дай Бог, случись такое в Англии, Франции, Италии, Германии, Японии, США какую бы карту мировой литературы имело современное человечество? Когда один из авторитетов мировой литературы XX века вопрошал европейских коллег: “С кем вы, мастера культуры?”, он предчувствовал будущие жертвы грядущей Второй мировой войны, но его великий гуманизм не распространялся на уже умерщвленных голодом на его глазах и глазах всего мира 9 миллионов украинских крестьян носителей более чем тысячелетней культуры и духовности одного из народов в центре Европы. Я совсем не хочу этими приметами взывать к сочувствию украинцам или даже к пониманию их. Мне лишь представляется, что без учета названных реалий самые искренние поиски объединяющих духовных и моральных стандартов современного мира, могут оказаться, как говорится, напрасными словами, виньетками ложной сути. Мои сомнения относятся не только к прошлому. Если сегодня мы наблюдали, как интеллигентные поджигатели уже, слава Богу, не мирового пожара, а “только лишь” широкомасштабной бойни в границах бывшего СССР вручают оголтелым головорезам не одно знамя с серпом, молотом и пятиконечной звездой, но и хоругви с ликами классиков своей литературы мол, готовьтесь идти убивать инородцев, с вами Пушкин, Достоевский и Толстой, воюйте во имя великой литературы и ее языка (так это происходит, например, в Крыму), невольно задаешься вопросом, а в самом ли деле старая тема “литература и жизнь” исчерпана и продумана до конца? Лично для меня это не абстрактные вопросы. Несколько лет мне пришлось совмещать обязанности первого секретаря киевской писательской организации и председателя Народного Руха Украины и выслушивать немало озабоченных суждений на тему “поэт и политика”. До сих пор остается модным удивляться, что Рух, приведший Украину к государственной независимости, возник именно в стенах нашего Союза писателей. Помимо опыта венгерских, чешских, словацких, прибалтийских коллег у нас было для этого достаточно собственных оснований. И ранее, и до сих пор я, в свою очередь, тоже удивляюсь: это ведь так естественно, Если до того, как требует поэта к священной жертве Аполлон, украинец должен был совершать ежедневный и еженочный подвиг, всего лишь разговаривая на языке своего народа, и уже только поэтому приобретали аттестацию антикоммуниста и антисоветчика, ниспровергателя основ. Общеизвестно, что Украина и Беларусь были самыми драгоценными алмазами в короне империи, а острие чужого копья всегда направлялось в сердце ее народа его Слово. Украинское Слово. Белорусское Слово.