Ад Скарыны і Фёдарава — у XXI стагоддзе
Адам Мальдзіс
Выдавец: Чатыры чвэрці
Памер: 208с.
Мінск 2018
2018 ЗборнІК ЭСЭ
УДК 087.5:94(476)
ББК63.3
М21
Прадмова Алеся Карлюкевіча Пасляслоўе Ліліяны Анцух
Мальдзіс, A. I.
М21 Ад Скарыны і Фёдарава — у XXI стагоддзе : зборнік эсэ / Адам Мальдзіс; прадм. А. Карлюкевіча, паслясл. Л. Анцух. — Мінск: Чатыры чвэрці, 2018. — 208 с.
ISBN 978-985-581-087-3.
Зборнік складаецца з артыкулаў-эсэ, прысвечаных развіццю беларускага пісьменства, рукапіснага і друкаванага, якое пачалося з прыняццем хрысціянства ў Полацкім і Тураўскім княствах, паспяхова працягвалася ўжо ў друкаваным выглядзе ў Вялікім Княстве Літоўскім, а затым — у Расійскай імперыі і Савецкім Саюзе і дасягнула свайго апагея з набыццём Беларуссю незалежнасці. Развіццю мастацкай і навуковай літаратуры, далучэнню да біблейскага Слова Божага садзейнічалі выдатныя сыны і дочкі зямлі беларускай, сумежнай з Усходам і Захадам Еўразійскага кантынента.
Выданне разлічана на ўсіх зацікаўленых у пазнанні сваіх каранёў і гісторыі Айчыны.
УДК 087.5:94(476)
ББК 63.3
ISBN 978-985-581-087-3 © Мальдзіс A. I., 2018
© Карлюкевіч A. М., прадмова, 2018
© Анцух Л. Ф., пасляслоўе, 2018
© Афармленне. ТДА «Выдавецтва
“Чатыры чвэрці”», 2018
Час Адама Мальдзіса
Мне здаецца, што з папяровай кнігай развітвацца яшчэ рана. Па-першае, з-за таго, што інтэлектуальныя багацці за некалькі апошніх стагоддзяў збіраліся менавіта праз кнігу, праз друкаваныя выданні. Па-другое, папера матэрыялізуе адрасна тыя ці іншыя сучасныя адкрыцці і знаходкі. У інтэрнэце ж, бязмежнай электроннай прасторы, хапае «кашы для мазгоў», але нестае сістэмнасці і паслядоўнасці, якую стагоддзямі ўсталёўвала прастора друкаваных выданняў; нестае тых галін, якія абслугоўвалі і працягваюць абслугоўваць Яе Вялікасць Кнігу; нестае бібліятэказнаўства, бібліятэчнай увогуле справы; нестае бібліяграфічнага духу... 3 гэтага Часу Кнігі вылучаюцца і многія постаці нашых сучаснікаў. Тых, хто працаваў ці працуе і зараз дзеля назапашвання інтэлектуальных багаццяў папярэднікаў, у самых розных галінах. Такі ў гэтым паважаным асяроддзі — доктар філалагічных навук Адам Мальдзіс.
Высокі дар працалюбства, прыроджаная інтэлігентнасць, дэмакратызм у сацыяльным і палітычным вымярэнні, незалежна ад таго, у якім часе, у якіх абставінах яму даводзілася жыць і працаваць, вылучаюць гэтую асобу ў рад светачаў беларускай справы. Пісьменніца Людміла Рублеўская назвала яго Чалавекам Адраджэння, напісаўшы: «Усё, што ён робіць, успрымаецца як належнае і вартае павагі». Параўнала яго імя «...у сённяіпняй беларускай культурнай прасторы ... з гэткім жа архетыпам, як слова “камень”...» Мне падаецца, што Адам Мальдзіс у любым стагоддзі знайшоў бы сваё месца публіцыста — будзіцеля грамадскіх з’яў.
Кнігі доктара філалогіі даўно выйшлі за межы літаратуразнаўчых пошукаў. Жаданне вучонага разгледзець мінуўшчыну праз літаратурныя помнікі, праз тыя артэфакты прыгожага пісьменства, што ў розны час ствараліся на тэрыторыі Беларусі, прывяло да будаўніцтва сістэмнага ведання пра ўплывы на далейшае літаратурнае і культурнее развіццё народа, нацыі, краіны.
А яшчэ — і гэта не меней важна, чым усе астатнія наробкі Адама Мальдзіса, — у апошнія дзесяць-пятнаццаць гадоў вучоны засведчыў сябе цікавым публіцыстам, журналістам, які ў «Советской Белоруссии», у газеце «Голас Радзімы» і іншых перыядычных выданнях дзяліўся сваімі меркаваннямі, аналізаваў прысутнасць Беларусі ў свеце праз дзейнасць розных гістарычных асоб. Гэта надзвычай важны аспект, лёсавызначальны напрамак. Адам Мальдзіс паказаў іншым, што знойдзенае, здабытае ў архіўных сховішчах, адкрытае праз самыя розныя крыніцы памяці павінна стаць часткай агульнай інфармацыйнай прасторы, павінна дайсці да шырокай грамадскасці, да чытача-індывідуума, да людзей, якія раней, можа, і не задумваліся над тымі ці іншымі асветніцкімі, гісторыкакультурнымі тэмамі і з’явамі. Пагадзіцеся, старонкі масавай газеты з паўмільённым накладам — самая што ні ёсць выгадная і вартая для гэтага пляцоўка.
I ўсё ж вяртаюся да сваіх «папяровых» разваг... Зробленае, усталяванае Адамам Мальдзісам, падказанае ім як шлях для далейшых пошукаў, для работы па фарміраванні гістарычнай свядомасці вартае любой інфармацыйнай прасторы. Інтэлектульная электронная работа, тое сеціва, якое будзе развівацца для чалавека разумнага, удумлівага, без Мальдзіса, яго публіцыстыкі не абыдзецца. Каб пераканацца ў гэтым — знайдзіце ўсё ім напісанае і прачытайце. Вас чакаюць гадзіны разваг над лёсам Беларусі і ўвогуле — разваг над жыццём.
Алесь Карлюкевіч
I. Карані вслдрускдгл пісьмбнствд
Корень и крона истории
Почему белорусам важно осмыслить сущность Великого Княжества Литовского
Размышления, навеянные ураганом
Начну со сравнения. Как-то летом неожиданно налетел с юга, с Черного моря, ураган, принесший много беды прежде всего сельхозугодьям. Но досталось и лесам, и городским деревьям. Когда утром я вышел во двор и стал рассматривать уложенные ветром на землю стволы, заметил: прежде всего пострадали обладатели «поверхностной» корневой системы, не уходившей глубоко в землю. Также пали жертвой деревья, стоявшие отдельно или наклоненные в одну сторону, — их не спасли ни разветвленная крона, ни толстый ствол. Глядя на развернувшуюся картину, неожиданно для себя подумал: вот так же и «здание» государства. Крона — крыша строения: то есть органы власти; ствол — стены дома: экономика страны; ну а корни — фундамент: исторические, национальные, культурные традиции народа, его самосознание. Чем прочнее, глубже в столетия уходят они, тем устойчивее здание, тем прочнее стоит дерево.
Помнится, последствия урагана ликвидировали быстро и эффективно. А почему? Да потому, что власть приняла незамедлительные решения, позволившие свести к минимуму потери. Потому что после довольно продолжительного шатания от всяких ветров устой
чивее стали экономические стены нашего государственного строения. А как же фундамент? Прочно ли он зацементирован, глубоко ли уходит в землю — в национальную историю? Конечно, история БССР — очень мощный пласт! Но мы живем сегодня в другой стране, которая носит имя — Республика Беларусь. Многие исследователи по-настоящему осознают, что «копать» необходимо глубже — туда, где рождалась нация, имеющая огромную тысячелетнюю историю. Эти поиски неизменно приводят ученых к Полоцкому, Туровскому, Витебскому, Минскому, Городенскому, Друцкому и иным княжествам, княжеству Новогородскому, из которого «родилось» Великое Княжество Литовское.
И вот тут, при переходе от Новогородского княжества к Великому Княжеству Литовскому, Русскому и Жемайтийскому, начинается некий сбой в нашем мышлении. Полоцкое, Туровское — вроде бы (или, конечно же!) наши, а вот Литовское — вроде бы уже и нет. Ибо в память въелся советский стереотип, рожденный в 1930-е годы, что ВКЛ — государство, чуждое нам, навязанное, враждебное. Ибо литовские князья завоевали нас, покорили, а потом эксплуатировали...
И самое парадоксальное, такой взгляд целиком удовлетворяет многих нынешних литовских историков, с которыми мне, белорусу с литовскими корнями, приходилось спорить на самых разных конференциях — от Рима и Люблина до Гродно и Тракая, Гервят и Рымдюн (этнические литовские деревни на территории Гродненщины).
А имею ли я право на спор?
Такой вопрос родился у меня, когда начал писать не только данную статью. Ведь действительно могут сказать и наши, и литовские историки в мой адрес: он — доктор филологических наук, занимался историей белорусской литературы XVI-XIX столетий, так чего лезет в чужой огород?! Во-первых, «огород» для меня не чужой с детства. Помню, с каким недоумением мои одно
сельчане встретили весть, что по решению Кремля в пяти километрах от нашей деревни «по живому» пройдет граница, и нельзя уже будет запрячь лошадь и просто так поехать в Вильно, издревле сложившееся как экономический, политический, культурный центр и этнических литовских, и этнических белорусских земель. После войны мать настаивала, чтобы я поступал в Вильнюсский университет (ближе, да и родня там), но вмешался отец: мол, раз пробует что-то писать по-белорусски, пусть отправляется в Минск. Однако связи с Вильнюсом не прерывались. Когда стал работать в академическом Институте литературы, охотно ездил к соседям на конференции. А потом предложил им: давайте дружить институтами! И дружили по-настоящему: провели немало научных встреч, вместе отдыхали на Нарочи и Свитязи, в Тракае и Каунасе. И только улыбались, когда до нас доносилось эхо утверждений будто «враги-литовцы» нас «заполонили». Только неизвестно, где, в какой битве...
Помню, литовская фольклористка Ванда Мисявичене (именно она установила, что литовские жатвенные песни гораздо ближе к белорусским, чем к родственным латышским), хитро улыбаясь, сказала: «А вы знаете, ваши историки правы: белорусский фольклор сохранил доказательство, что такая битва состоялась... Послушайте, — и продиктовала текст, который я записал:
— Ой, наехала Літва —
Будзеў нас бітва.
Будзем Літву біці — Вольку бараніці!
После чего, глянув в мой блокнот, уточнила: «Слово “литва” пишется здесь с малой буквы: не государство же наехало, а его жители, дружина. Потому что “Волька” — это не “воля”, а невеста. По мелодии песня — свадебная. То есть понаехали дружки жениха — надо не упустить свое, взять с них выкуп».
Теперь второй аргумент. Моим «выкупом» и за литовские корни, и за гостеприимные встречи стало согласие написать совместно с литовской исследовательницей Альмой Лапинскене книгу
о наших литературных связях. Включили тему в договор между институтами. Мне надлежало описать контакты до 1939 года, моему соавтору — более поздний и насыщенный сотрудничеством (по крайней мере, переводами и декадами) период. Вскоре появилось наше совместное белорусское «чадо» под названием «Перазовы сяброўскіх галасоў» (1988). И хотя я, естественно, начинал, вторгаясь в историю, издалека, от ВКЛ, никаких возражений в печати мои утверждения об общности государства, добровольности и плодотворности его создания не вызвали. Как и повторение этих утверждений в литовской версии — «Литовско-белорусские литературные связи» (1989). Правда, одну мою фразу, несмотря на споры, длившиеся целый день, вплоть до самого отправления поезда «Чайка», все же переделали. Речь шла о государственном языке ВКЛ. Вслед за нашими языковедами, славистами других стран я настаивал на его определении как древнебелорусский книжный. Когда же открыл напечатанный литовский вариант, увидел: язык преобразовался в «канцелярский язык» княжества. Что, конечно, возмутило меня: а какова же его этническая основа?! Ведь она имелась даже у эсперанто! Тем не менее «война» между нами из-за такого несовпадения взглядов не началась. Вскоре доктор Альма Лапинскене возглавила Литовскую ассоциацию белорусистов, начала говорить побелорусски, переводить с него. Одним словом, стала «полпредом» белорусской литературы в Литве.