• Газеты, часопісы і г.д.
  • Ад Скарыны і Фёдарава — у XXI стагоддзе  Адам Мальдзіс

    Ад Скарыны і Фёдарава — у XXI стагоддзе

    Адам Мальдзіс

    Выдавец: Чатыры чвэрці
    Памер: 208с.
    Мінск 2018
    66.91 МБ
    Подзаголовок предлагаемой части статьи навеян названием когда-то присланной мне книги профессора Ежи Тома­шевского «Речь Посполитая многих наций». Подумалось: а ведь к польской части Речи Посполитой времен ВКЛ такое опреде­ление мало подходит, ибо до Люблинской унии она была этни­чески почти монолитной. Только потом, с добавлением украин­ских, подляшских, прусских земель, польская часть превратилась в многоэтничную. Правда, заспорит иной читатель: всегда счита­
    лось, что Речь Посполитая — держава «обоих народов», но ведь под «народами» имелись в виду не этносы, а шляхетские элиты. Это значило, что был «народ» польской Короны и «народ» ВКЛ. Другие сословия, кроме магнатов и шляхты, сюда не входили.
    Элиты Великого Княжества Литовского
    если излагать коротко и поэтому несколько упрощенно, элиты
    ВКЛ складывались по-разному, с «разрывом» (отставанием) между восточной и западной его частями на несколько столетий. В принявших православие княжествах кривичей, дрегови­чей и радимичей государственный «аппарат» сформировался еще в Х-ХІ столетиях. Существовали светская (князь) и духовная (епископ) власть, княжеская дружина, элитное боярство, наконец, городское «вече» или его подобие. А предкам нынешних литовцев и латышей «государственным строительством» некогда было зани­маться. Приходилось постоянно воевать, защищаться от крестонос­цев и меченосцев, рыцарей из разных европейских стран, которые направлялись в Палестину, чтобы защищать от «неверных» (му­сульман) христианские святыни, но вместо этого высаживались на Балтийское побережье возле устья Немана и Двины, дабы обра­щать «огнем и мечом» в христианскую веру язычников-балтов — здесь и к дому ближе, и комфортнее. А что верящий в Магомета мусульманин, что верящий в силы природы «поганин» — разницы особой тогда не видели... Правда, кривичи подобным путем рас­пространения своей новой веры не шли — очевидно, потому что сами только недавно нелегко распрощались с Перуном и прочими божествами предков.
    Сражаясь с крестоносцами и меченосцами, отстаивая свои пущи, балтские князья вольно или невольно перенимали многие черты от европейского рыцарства. (Потом шляхта ВКЛ, хотя сама сражалась с крымскими татарами и турками, немало «одолжила» у них — вплоть до женской одежды, роскошных шатров с коврами,
    громких барабанов и «янычарских» оркестров.) Предки Гедимино­вичей и Ягеллоновичей не имели времени на государственное об­устройство, не любили заниматься сельским хозяйством. Зато они могли воевать и воевать хорошо — как викинги. И вот когда над соседями-славянами нависала внешняя опасность, те стали пригла­шать к себе править хороших воинов балтских князей. Так попал на престол в православном Новогородке князь Миндовг (Минда­угас). Он быстро справился с «налетчиками» с юга, из Галичского княжества и вскоре стал первым князем ВКЛ, а затем, приняв католическую веру, увенчался папской короной. Заметим, что по документам, найденным в Ватикане, а затем переведенным и опу­бликованным нашим известным латинистом Алесем Жлуткой, со­действовали в коронации не крестоносцы, что было бы логичнее, а отдаленные меченосцы. Ведь укрепись новая вера в ВКЛ — кре­стоносцам не было бы в Пруссии что делать... Ну и приостановилась (без руки извне тут не обошлось) христианизация Литвы больше чем на столетие — вплоть до Ягайлы, до его решительного крещения все еще языческой и племенной Литвы. А там уже и до Грюнвальда, невозможного без объединения «литвинских», «русинских» и поль­ских сил, недалеко. И к XVI столетию орден крестоносцев зачах окончательно, преобразовался в герцогство. Польза от объединения, преодоления феодальной раздробленности стала всем очевидна.
    «Ищите женщину!»
    Однако в период, длившийся более столетия, между убийством Миндовга и коронацией Ягайлы великие литовские князья не были изолированы от христианства. Они не раз пытались устано­вить тесные и прочные связи с Полоцким и Витебским княжества­ми, уже давно принявшими православие, а с ним и письменность, книжность. И в упрочении этих связей решительную роль сыгра­ли женщины. Так уж случилось, что среди кривичей поизвелись князья из рода Рогволодовичей. А тут пошли слухи о мужественных
    князьях литовских, их нелегких победах, приглашениях на княжение. И взоры женской части полоцкой, витебской, минской элиты обра­тились к Понемонью. Кроме всего прочего, княжнам хотелось об­ратить «варваров» в христианскую, православную веру, превратить в настоящих рыцарей. Однако великие литовские князья понимали: православие вряд ли окончательно спасет их от набегов крестонос­цев. Это способна была сделать только корона, возложенная по бла­гословению Папы Римского — авторитета и для крестоносцев. Тем не менее Гедиминовичи и их воинская элита охотно брали в жены дочерей и вдов славянских князей, что соединяло не только сердца, но и земли, войска. В 1318 году сын Гедимина Ольгерд женился на Марии, дочери последнего витебского князя Ярослава Васильевича, после смерти которого княжество, естественно, досталось зятю. И та­ких случаев — на разных социальных уровнях — отмечалось немало.
    Язык, «навязанный» еще в колыбели
    И вот представьте себе: такая Мария Ярославна приезжает в замок великого князя литовского. Ее сопровождают родственницы, подруги, служанки. Все они владеют только древним белорусским языком — в лучшем случае его книжным вариантом, в худшем — лишь разговорным. Княжна, очевидно, знает еще церковнославян­ский. А литовский князь и его дружина, в свою очередь, разговари­вают на одном из балтских диалектов — до книжного варианта, до Мажвидаса и Даукши, им еще ждать целых два столетия. И когда у такой разноэтничной четы рождался ребенок, первые слова он слышал, безусловно, не литовские, а древнебелорусские — недаром существует понятие «матчына мова». По примеру князя придворные рыцари брали в жены родственниц и подруг княгини, поэтому че­рез несколько лет весь двор «славянизировался» безо всякого при­нуждения, принималось православие. «Среди наследников самого Ольгерда, — утверждает Г. Саганович, — православных оказалось намного больше, чем язычников». Древнебелорусский язык хорошо
    знали дети и внуки Ольгерда. Да какие дети! Среди них (правда, уже от другой жены, Ульяны Тверской) — будущий король Поль­ши Ягайло. Ходила молва, будто, приехав в Краков, Ягайло только на этом языке мог общаться скоролевой Ядвигой, которая, в свою очередь, не знала литовского (как король — польского и латины).
    Вслед за княжнами на литовский двор потянулись писари и пе­реписчики, толмачи. Благодаря им древнебелорусский язык стано­вится, как бы мы сегодня сказали, языком межнационального об­щения. На нем пишут послания в Москву и татарам, крестоносцам и полякам. И что самое интересное, на нем же получают ответы. Вот какая появилась востребованность!
    Все вышесказанное — не мной придумано, а подробно изложе­но в брошюре классика литовской литературы Людаса Гиры, хорошо знавшего историю в целом и историю родного языка в частности.
    Этническое разнообразие
    Литовские князья и их рыцарство стали не единственными сре­ди иноэтнических жителей, приобщившихся к старому бело­русскому языку как к родному. После походов князей Ольгерда и Витовта на юг, в Крым, на белорусской земле возникли поселения крымских татар — и пленников, и наемных воинов. В мирное время они хозяйничали — прежде всего прославились искусным разведе­нием овощей. Но хозяек-татарок в доме не было и быть не могло. И тогда опять сработал «женский фактор». Жены-белоруски через одно-два поколения сделали невероятное, исключительное в евро­азиатском мире: их мужья-мусульмане сначала заговорили, а по­том начали и писать свои священные книги, даже Коран, арабской вязью, но... на белорусском языке! Причем этот язык — и фонети­чески, и лексически — оказывался чище, чем в текстах, писанных кириллицей или латиницей.
    Влияние белорусского языка, но значительно меньшее, чем у татар, ощутили также евреи, бежавшие от преследований из За-
    падной Европы и нашедшие в исторической Литве вторую родину. Недаром они сами себя называли литваками, и недаром потом из их среды, очерченной в царские времена «чертой оседлости», вы­шло столько выдающихся государственных, религиозных деяте­лей и даже «возродитель» древнего иврита. В идише тоже мож­но отыскать белорусизмы. Евреи многому научились у белорусов в бытовом плане. В целом влияние происходило, как показала проведенная Международной ассоциацией белорусистов специ­альная научная конференция, с взаимной пользой (особенно в ху­дожественной литературе и изобразительном искусстве).
    Белорусский язык, как книжный, так и разговорный, хорошо воспринимался входившими в состав ВКЛ латышами-латгальцами, украинцами (до их соединения после Люблинской унии в составе польской Короны). А если к этому разнообразию языков и этно­сов добавить еще поляков-мазуров, переселявшихся на Полесье, чтобы выжигать из древесины поташ для стирки белья, мастеро­витых немцев и чехов, беглых из Московии староверов, получится уникальный для Европы того времени Вавилон. И объясняется его возникновение и существование тем, что белорусские земли на­ходились на европейско-азиатском «перекрестке», на пограничье двух великих культурных макромиров — восточнославянского, православно-византийского, и западноевропейского, католическо­го и протестантского.
    Конфессиональное и культурное разнообразие
    заимодействием двух макромиров объясняется и поликонН-Ж фессиональность белорусских земель во времена ВКЛ. Здесь православие столетиями соседствовало с католицизмом, а потом с протестантизмом и униатством, магометанство с иудаизмом. Очень живучими оставались (особенно в западной части) языче­ские традиции. Все это оказывало влияние на культурное, особен­но литературное, разнообразие. Конечно, случались и этнические,
    религиозные противостояния. Но преобладало все-таки взаимообогащение, плодотворный синтез. Чтобы подробно узнать, что сие дало Беларуси, Европе и миру, надо обратиться к истории искусств. Приведу лишь несколько примеров-подсказок: слуцкие пояса, де­ревянное церковное зодчество на Полесье, так называемое виленское барокко, издания Франциска Скорины и Сымона Будного, ли­тературное творчество Николая Гусовского и Симеона Полоцкого.