КНІГІ ОНЛАЙН

Ад Скарыны і Фёдарава — у XXI стагоддзе

Адам Мальдзіс

12+

Выдавец: Чатыры чвэрці

Памер: 208с.

Мінск 2018

66.91 МБ

СБ. Беларусь сегодня. — 2010. — 4 авг.
П осланник в Японию Иосиф Гашкевич
Предложить тему Иосифа Гашкевича меня заставило то, что за последнее время изучение жизни и деятельности нашего знаме­нитого соотечественника обогатилось несколькими существен­ными страницами: прошли международные чтения, посвящен­ные его памяти, вышли из печати их материалы в специальном сборнике «Беларусь-Японія». Да и мне самому в 2001 году по­счастливилось побывать в Стране восходящего солнца и выяс­нить там несколько важных моментов, связанных с деятельно­стью И. Гашкевича. Кроме того, в связи со 195-летием со дня его рождения, которое пришлось на 5 октября, и предстоящим 200-летием подошло время сделать несколько обобщений и вы­сказать ряд предложений.
Немного предыстории
Когда-то более подробно про Иосифа Антоновича Гашкевича я узнал из книг «Путешествия наших земляков» Валентина Гриц­кевича и «Одиссей с Белой Руси» Виталия Гузанова, изданных со­ответственно в Минске и Москве в 1968 и 1969 годах. Особенно меня заинтересовал тот факт, что герой этих книг, выйдя в отстав­ку в 1867 году, приобрел имение Мали в нынешнем Островецком районе Гродненской области, в родных местах его второй супруги Екатерины Семеновны. Там Гашкевич продолжил работу над своим основным исследованием «О корнях японского языка», изданным в Вильно только в 1899 году. Там же и умер 15 мая 1875 года.
Шел 1986 год. В Минске ожидали приезда из Японии группы деловых людей, объединенных в Общество почитателей Гашке­вича во главе с самураем в 13-м поколении Такадо Касичи, чей пращур дружил с Гашкевичем. Японцы очень хотели поклонить­ся праху легендарной личности. Мне позвонили и спросили: не знаю ли я, где похоронен дипломат. Ответил: по воспоминаниям старожилов, у начала северо-восточной стены старого островецкого костела, который после восстания 1863 года преобразовали в церковь. Но после того как в соответствии с Рижским догово­ром Островец оказался в составе Польши, а церковь опять ста­ла костелом, местные фанатики сровняли православные могилы с землей. Может, закончил я, более точные сведения есть у район­ных властей.
Но из Островца, видимо, убоявшись того, что на месте мальской усадьбы стоял свинарник, пришел ответ: Иосифа Гашкевича похоронили в Вильно.
Островец в маршруте японцев поменяли на Вильнюс. Там на православном кладбище Липовка действительно нашелся памят­ник Иосифу Гашкевичу. Но не Иосифу Антоновичу, а Иосифу Ио­сифовичу, умершему в 1903 году, — сыну консула. Японцы сочли бюрократическую путаницу за осознанный обман, обиделись (осо­бенно Такадо Касичи) и хранили молчание примерно лет десять.
Потепление наступило в середине 1990-х годов, когда времен­ный поверенный в делах Японии в Беларуси Акире Тотеяма-сан торжественно открыл в центре Островца бюст Иосифа Гашкевича ра­боты скульптора Валериана Янушкевича. В 1995 году прошли первые островецкие краеведческие чтения, посвященные памяти «белово­лосого посланника», как называли его японцы. В заседаниях принял участие ведущий токийский белорусист профессор Джун ичи-Сато.
От Токио до Хакодате
Токио, в аэропорту «Нарита», переводчица Накагава-сан встре1—Ж чала меня, держа в руках портрет Гашкевича, — я даже маши­нально оглянулся, не следует ли он за мной. Я не собираюсь под­робно рассказывать о незабываемой неделе, проведенной в Токио, Киото и Хакодате. Только в нескольких словах напомню о самом существенном, связанном с Гашкевичем, его первой российской консульской миссией, размещенной не в столице (тогда Токио на­зывался Эдой), а на самом северном большом острове Японии Хок­кайдо. Там сходится несколько морей, недалеко Россия — удобное место для мореплавателей, торговцев и дипломатической службы.
В Хакодате, главный город острова Хоккайдо, меня пригласил Такадо Касичи-сан — тот самый, который в 1986 году хотел вме­сте со своей группой поклониться праху Иосифа Гашкевича и не смог. Я опасался услышать упрек за это, но он упрекнул меня за другое. Он повел меня в свой частный музей, где на возвышении стоял небольшой бюст «беловолосого посланника», подождал, пока я повяжу его белым белорусским рушником, и с легкой из­девкой спросил:
— Ну что, где он стоит: на городской площади или в комнате?
— Безусловно, в музее. А почему вы так ставите вопрос?
— А потому, что мы хотели возвести этот памятник в городе. Ваше посольство нас поддерживало. Для убедительности решили об­ратиться за обоснованием в Минск. А оттуда ответили, что памятник
Гашкевичу в Хакодате уже... стоит. На вашу энциклопедию сослались.
— Да, помнится, было, к сожалению, такое. Перепутали музей­ный экспонат с памятником.
— Вот видите, чем обернулась обыкновенная невниматель­ность... Исправлять как-то надо ситуацию.
Из музея мы направились к местному православному храму, поставленному на месте прежнего, построенного еще миссией Гашкевича, но потом сгоревшего. Около него среди могил русских мо­ряков находился и памятник первой жене Иосифа Гашкевича.
Иосиф Гашкевич покинул после себя не только церковь, дей­ствующую и ныне, но и русскую школу для детей, и «Японско-рус­ский словарь», удостоенный в Петербурге Демидовской премии. Оставил добрую память как гуманный человек, рачительный хозяин. Ему одному среди зарубежных дипломатов разрешалось путе­шествовать по Японии.
И самое важное. Во время путешествия я все время ощущал не­поддельный интерес японцев к Беларуси и Гашкевичу. Многие мои собеседники в Токийском университете и японском ПЭН-центре, слушатели на литературных вечерах впервые узнавали, что Гашке­вич — белорус. Предлагалось очередные чтения его памяти прове­сти в Хакодате. Будем надеяться, со временем они состоятся...
Что мы знаем...
Итак, нам известно, что «беловолосый посланник» родился на Гомельщине 5 октября 1814 года в семье униатского священ­ника. Рос в Якимовой Слободе бывшего Речицкого уезда Мин­ской губернии (нынче Светлогорский район Гомельской области). Успешно окончил Минскую духовную семинарию и Петербургскую духовную академию. Но по стопам отца не пошел, увлекся языками, коих знал более десяти. Благодаря этому в 1839 году попал в состав Русской духовной миссии в Пекине, а в 1852 году адмирал Путя­тин взял его переводчиком на фрегат «Паллада», направлявшийся
из Петербурга, вокруг Африки, в Японию. По пути Гашкевич вни­мательно изучал флору и фауну Африки и Азии. Его попутчиком был известный русский писатель Иван Гончаров, впоследствии не забывший о нашем земляке при создании своей книги «Фрегат «Паллада». Путешествие совпало с франко-русской войной. В ре­зультате боевых действий фрегат потопили, а его команда ока­залась в шестимесячном плену у англичан. Но русско-японский договор был подписан. Адмирал Путятин высоко оценил способ­ности и скромность Гашкевича и рекомендовал его первым кон­сулом в Японию.
Российская дипломатическая миссия в Хакодате оказалась 5 ноября 1858 года и сразу же при содействии местных жителей взя­лась за дело. На вершине сопки появились двухэтажная резиденция консула, дома офицера и доктора, невдалеке — баня для моряков, пекарня и склады для грузов. Со временем к ним прибавилась шко­ла, церковь, лазарет. Медики лечили японцев бесплатно, посещали их дома. Все это поднимало авторитет консульства.
В апреле 1865 года Иосиф Гашкевич отправился из Хакодате в Россию. О последнем, мальском, периоде его жизни уже гово­рилось выше.
...и чего еще не знаем
В свое время, узнав дату смерти Иосифа Гашкевича, я пролистал подшивки виленских и петербургских газет за 1875 год в поис­ках некролога, надеясь в нем найти точные свидетельства о месте за­хоронения, а также месте рождения. В «Беларускай Энцыклапедыі» последнее не указывается, как и точная дата рождения.
Что касается места рождения, осторожно и косвенно назы­ваются Пересвятое и Якимова Слобода бывшего Речицкого уез­да. Прояснить ситуацию может, кроме гипотетического некроло­га, только метрика рождения дипломата и ученого. К поискам ее и призываю наших архивистов. Находка имела бы особенную цен-
ность в связи с тем, что светская фамилия белорусского святого Иоанна Кормянского тоже Гашкевич. Но степень их несомненного родства не установлена.
И еще одно существенное белое пятно есть в биографии «бе­ловолосого посланника»: десятилетний пекинский период его жиз­ни. Известно лишь, что в Китае он тоже не терял времени. Однако эти публикации пока тоже не обнаружены. Значит, надо в Пекине и, вероятно, в Петербурге искать архив Русской духовной миссии. В случае успеха, возможно, обнаружится, что Гашкевич сыграл зна­чительную роль также в русско-китайских общественно-культур­ных отношениях. И тогда следующие Гашкевичские чтения могут из «трехсторонних» превратиться в «четырехсторонние».
Все сказанное выше имеет существеннейшее значение в связи с тем, что не за горами 2014 год, а с ним грядет и 200-летие со дня рождения Иосифа Гашкевича. По моему мнению, это событие до­стойно включения в почетный список памятных дат ЮНЕСКО.
СБ. Беларусь сегодня. — 2009. — 17 окт.
п снавядьможная пані Арэшчыха»
На Гродненщине 2011-й был годом выдающейся польской писа­тельницы-реалистки Элизы Ожешко. И для этого были веские основания: как свидетельствуют найденные исследователями документы, родилась она в поместье Мильковщина невдале­ке от Гродно 6 июня 1841 года, основную, творческую, часть своей жизни провела в городе над Неманом, где и похоронена. В центре города на улице имени Элизы Ожешко, недалеко от памятника ей, находится дом-музей писательницы. Поэтому логично, что юбилейная научная конференция состоялась
в расположенном рядом Гродненском государственном уни­верситете имени Янки Купалы. В сборниках и периодической печати увидело свет немало статей, повествующих о жизни и творчестве литературного символа наднеманского края. Каза­лось бы, есть основания поставить на юбилейном, 2011-м точку.
Пробелы и сомнения
есть одно обстоятельство, заставляющее меня усомнить­ся, а в том ли году отмечали мы юбилей. Я скорее верю не метрике, которую не удалось увидеть хотя бы в репродуцирован­ном виде, а самой писательнице, указавшей иную дату. В ее об­ширных и с трудом доступных мемуарах говорится: «Я родилась майской ночью 1842 года. Говорили, что как раз в это время — не знаю, раньше или позже — впервые в мильковщинском саду за­пел соловей. Может, это была просто выдумка или итог безза­ботного воображения слуг и дворовых, но мама моя еще многие годы любила пересказывать это домашнее предание и особенно вспоминала его в ту пору, когда начала гордиться моей писатель­ской профессией, которую сначала терпеть не могла». К тому же 1842 год долго фигурировал и продолжает фигурировать в лите­ратуроведении.