КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
Характерный для русских классиков поворот от повествования «из головы» к повествованию «от сердца» был близок и понятен японцам, воспитанным на традициях лирико-поэтического восприятия мира. Японии, открывшей раньше других стран Азии не только технический гений Европы, но и ее «сокровенную душу», предстояло дать обильные всходы как в технике, так и в художественной культуре. Через сто лет после начала модернизации страны новая японская литература получила мировое признание. Так, в 1969 г. критик Сейти Саэки утверждал в своей статье «Эпоха японского романа», что «если XIX в. был эпохой русского романа, вытесненного затем американцами, то ныне наступает эпоха японского романа»1. Это крайнее высказывание, однако никто не станет отрицать, что современная японская литература, занимавшая весьма скромные позиции в мировом литературном процессе, сегодня выступает как все более заметный ее участник. Диалог Японии с Европой длится более четырех столетий. По-прежнему сохраняются существенные различия в мышлении, реакции на окружающий мир и самоощущении человека в нем. Но, может быть, именно такое различие должно быть осознано как ценное качество, дающее возможность взаимного духовного обогащения. Ведь, как писал Элиот, «ни один поэт, ни один художник в любом из искусств не раскрывается целиком сам по себе. Смысл его творчества, его ценность обретают полноту лишь в сопоставлении с поэтами и художниками прошлого... Существующие памятники образуют некий идеальный упорядоченный ряд, который видоизменяется с появлением среди них нового произведения искусства». Все больший интерес в русском обществе вызывали путевые заметки, описания Японии, ее быта и культуры. А в самых популярных массовых журналах — «Русское богатство», «Вокруг света», «Нива», «Задушевное слово» — публиковались многочисленные переводы японских сказок, стихов, легенд. Уже в XIX в. культурные интересы Японии и России стали обоюдными. В конце XIX в. распространению русской культуры в Японии способствовала православная миссия, которую более полувека возглавлял епископ Николай (И. Касаткин). Японская культура сблизила отца Николая с консулом Иосифом Гошкевичем, который предоставил в его пользование свою библиотеку. Оба они — белорус и русский — вместе работали на благо просвещения в стране с чужими обычаями, нравами и традициями, привнося в культуру другого народа славянские элементы. При миссии была открыта духовная семинария и школа русского языка, откуда вышли многие известные русисты, первые переводчики И. Тургенева, Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького. Самые ранние переводы русской классики делались с европейских языков. В 1883 г. вышла «Капитанская дочка» А. Пушкина на японском языке, в 1886 г. появилось переложение глав «Войны и мира» Л. Толстого, 1 Гундзо. 1969. №2. С. 171. в 1892 г. — перевод «Преступления и наказания» Ф. Достоевского, позднее— переводы Н. Гоголя. В начале века завоевали сердца японцев Л. Толстой, Ф. Достоевский, А. Чехов. В 1910 г. объем переводов с русского на японский язык намного превышал такой же объем западноевропейской литературы. И японские, и русские, и западноевропейские критики отмечали, что влияние русской литературы на японскую было очень велико. Смена читательских интересов произошла в тот период, когда новая японская литература оформлялась идейно и исторически, когда японский читатель задумывался над смыслом человеческого существования в быстро меняющемся мире. Образ России как евразийской державы не сложился в историческом сознании Востока. Для него Россия была европейским соседом. Однако внимательный восточный читатель не мог не заметить самобытной русской литературы, не понять, что ее представления о мире и человеке существенно отличаются от западноевропейских. И это отличие притягивало к себе интеллигенцию Востока. Стремясь выявить национальное своеобразие русской литературы, японская критика сопоставляет ее с западноевропейской. Так, критик Кувабара Кэндзо в статье о русской литературе, опубликованной в 1893 г., писал о том, что русский роман, в отличие от западноевропейского, не ограничивается анализом действительности, что он стремится к универсальному повествованию о реальной человеческой жизни. Из критических статей начала века видно, что теоретический уровень восприятия русской литературы в Японии достаточно высок, видимо потому, что японцы находили в ней много общего и близкого для себя. Так, обращаясь к творчеству Л. Толстого, Кувабара отмечает особо характерный для писателя поворот от повествования «из головы» к повествованию «от сердца». Именно эта «теплота сердца», поэтическое восприятие мира, понимание того, что суть вещей духовна, находили отклик у японской интеллигенции, разочарованной голым прагматизмом современной жизни. Японский читатель восторженно встретил роман Л. Толстого «Война и мир». Донести идеи русского писателя до простого японского читателя помогала и Русская православная миссия. Из духовной семинарии при Русской православной миссии вышли такие переводчики и проповедники толстовских идей, как Кониси Масутаро, Курода Отокити, Нобори Сему и др. Переводы Толстого и монографии о нем во многом способствовали формированию образа писателя и России как страны правдоискателей и друзей Азии. Что же так привлекает в Толстом японцев? Видимо, в первую очередь, ощущение духовного родства. Толстой был и есть нравственный авторитет, ему верят, чувствуя внутреннее тяготение. Старейший японовед Н. Конрад писал: «Толстой никогда не был для японцев только писателемхудожником, многих из них он учил тому, как надо жить. Они его так и называли: «Учитель». Токутоми Рока одним из первых в среде японской интеллигенции увидел в Толстом своего учителя. В 1890 г., прочитав «Войну и мир» в английском переводе, Рока опубликовал статью «Звезда русской литературы граф Толстой», а в 1898 г. в серии «Двенадцать великих писателей мира» (издательство «Минъюся») вышла его книга «Толстой». В июне 1906 г. Т. Рока посетил Ясную Поляну, где провел в гостях у Толстого пять дней. В декабре 1906 г. вышли его воспоминания об этих днях «Тропой паломника» («Дэюнрэй кико»). Беседы с Толстым и его родственниками произвели на Рока огромное впечатление. Возвратившись в Японию, он распростился с городом, отказался от псевдонима Рока, означающего «цветы тростника» и со своим настоящим именем Кэндзиро начал новую «жизнь на земле», в домике под соломенной крышей. Учителем жизни называл Толстого и Мусянокодзи Санэацу, выдающийся писатель современной Японии. Принимал не только нравственные убеждения Толстого, но и его социальную утопию. Стремясь создать «идеальное общество», он образовал в 1918г. колонию «Новая деревня», отдав все свои средства на приобретение земли, и поселился там вместе с девятнадцатью единомышленниками. Они работали в поле, занимались нравственным самосовершенствованием и искусством. Так создавался образ Толстого на Востоке — из его книг, выступлений против войны и колониальных разбоев в Азии. И японцы восприняли проповедь этого страстного обличителя зла. Его выступления во время русскояпонской войны они называли «сисику» --рычание льва. Позже его сравнивали с китом в океане. А японскому писателю Нагаи Есиро он казался «диким быком». Знакомство простых японцев с художественными произведениями Толстого во многом изменило их представления о русском писателе. Так, читая повесть «Казаки», японцы заметили, что толстовская мысль о слитности человека и природы близка их собственным мыслям. Привлекло их и лирическое начало в «Казаках». И японская критика сразу заметила отличительную черту произведений Толстого — поэтичность реалистического видения, скрытую в его прозе поэзию жизни. Образ «плачущего» и сострадающего Толстого ближе японцам, нежели образ Толстого — «дикого быка». Можно сделать вывод, что на формирование образа Толстого в Японии воздействуют исторические и культурные факторы, а также само творчество писателя. Роль различных произведений и воздействие их на японского читателя тоже различно. «Война и мир», «Анна Каренина» привлекли в основном внимание элитной аудитории. Роман же «Воскресение» воздействовал на умы и настроения буквально всех японских читателей. Самый ранний перевод «Воскресения» на японский язык был опубликован в 1902 г. в журнале «Сетэнти» под названием «Ночь и утро». Поновому восприняли японцы «Воскресение», когда познакомились с инсценировкой, осуществленной Токийским художественным театром в марте 1914 г. под руководством Хогэцу Симамура. Этот год в Японии назвали годом Катюши Масловой. X. Симамура первым в Японии прочитал спецкурс, посвященный творчеству Толстого, на литературном факультете университета Васэда. Увлеченный Толстым, Симамура стремился приблизить его идеи к японской действительности, соединить с лирико-поэтическим восприятием мира, характерным для японского искусства. Вместе с известным писателем Гефу Сома и композитором Симпэй Накамура он сочинил песню Катюши. Эта песня вызвала восторг зрителей и вошла в историю японского театра и музыки, ее пели и парикмахеры, и рабочие, и школьники. О популярности «Воскресения» свидетельствуют факты: с 1914 по 1918 г. актеры новой и старой школы ставили спектакль 444 раза. Основная причина такой популярности — гуманизм романа. Толстовский гуманизм оставил глубокий след во многих сферах общественной и духовной жизни Японии. Картины суда, жестоких преследований простых людей, раскрытие Толстым зависимости правосудия, политических учреждений от корыстных интересов правящих кругов — все это стало предметом дискуссий японских юристов. Так, в октябре 1912 г. профессор юридического факультета Императорского университета Киото Косин Такикава выступил с лекцией в столичном университете Тюо на тему «Правовые идеи в романе Толстого «Воскресение». В своем выступлении он утверждал, что «преступление есть продукт общества, и, чтобы искоренить его, надо создать общество, в котором не будет условий для его совершения». Этот тезис лекции созвучен идее Толстого, выраженной в романе «Воскресение».