Беларусь превыше всего!
(О национальной беларуской идее)
Анатоль Тарас
Выдавец:
Памер: 240с.
Смаленск 2011
В конце XVIII века начался процесс формирования польской нации на базе превращения шляхетского политического народа в современную нацию, уже национально польскую. В XIX веке начался процесс формирования российской имперской нации из трех частей «единого русского народа», и беларуские территории были опознаны как составная часть этого процесса (вместе с «малороссийскими» территориями). В том же веке начался процесс формирования новой беларуской нации на основе этнической культуры преимущественно сельского населения.
Если говорить о традиционной теоретической модели нациогенеза (возникновении того, что называется национальной идентичностью), то она опирается на определенные факторы, такие, как территория, язык, этнические связи, религия, государство. Все эти факторы работают на укрепление группового самосознания и позволяют той либо другой группе лидировать и вырабатывать интегральные мифы.
Но в формировании разных наций разные факторы играли разную роль.
Так, факторами формирования беларуской нации традиционно выступают территория, язык и этнические связи. В то же время польская нация опирается на католическую религию, цивилизационно-государственную традицию и практики колонизации. Российский нациогенез пользовался услугами колониальной администрации (чиновничества) и православного духовенства. Традиционно эти процессы рассматриваются порознь, в рамках польской, беларуской и российской истории.
Мы же предлагаем исходить не из «национальной» перспективы, а из перспективы общества, которое на протяжении всей своей истории оставалось цельным и единым. Иными словами, беларускоязычное крестьянство, двуязычная шляхта, поликонфессиональный клир и еврейская община образовывали одно общество, которое мы ретроспективно можем считать беларуским (не в смысле этничности, а в контекте «тутэйшасьщ»),
Мы полагаем, что генеалогию беларуской идентичности значительно более корректно можно описать как полицентричное поле борьбы разных культурных и цивилизационных стратегий внутри этого общества, чем как статичный набор «национальных» мифов, возникавших в разное время в разных его слоях.
При этом сама идентичность понимается как культурный продукт, который «производится» в определенных социокультурных средах, и далее презентует себя как общенациональный. В то же время этносоциальная и культурная разнородность ведет к появлению альтернативных (отчасти даже антагонистических) версий идентичности.
Поль Рикёр (1913—2003) предложил различать два аспекта идентичности: аспект базовой тождественности с самим собой, и отождествление (идентификацию) себя с чем-то — то есть, репрезентацию этого базового аспекта тождественности.
Если приложить его модель к беларуской действительности, мы увидим очень сильно проявленный первый аспект, который реализуется в ощущении «тутэйшасьщ» либо в иных версиях «автохтонности». А вот план репрезентации характеризуется не столько слабостью, сколько многочисленностью потенциальных версий беларуской идентичности. Эта многочисленность образует ситуацию конфликтного разнообразия, когда разные версии беларуской идентичности взаимоисключают друг друга.
Мы полагаем, что ситуация «войны репрезентаций», в эпицентре которой никак не может дооформиться беларуская идентичность, генерирована двумя факторами. Первый — наше существование в зоне цивилизационного разлома (столкновения католической и православной традиций) на границе между Средне-Восточной Европой и Азией. Второй, не менее важный, — существование в зоне столкновения двух интенсивных процессов колонизации «периферии».
Более того, современная беларуская культура является естественным результатом этого разлома, несет в себе этот разлом и эти столкновения. Но если влияние первого фактора — цивилизационного — обычно учитывается, то «колониальный» аспект рассматривается лишь с идеологической, а не научной точки зрения.
2. Проекты беларуской идентичности
В конце XVIII века мы находились в конфедеративном и гетерокультурном государстве — Речи Посполитой, состоявшей из Польского Королевства и Великого Княжества Литовского, Русского и Жамойтского.
Во время и особенно после разделов этого государства между Россией, Австрией и Пруссий (Германией) возникла трактовка пространства ВКЛ как пространства потенциальной колонизации, которое следовало гомогенизировать и присоедить либо к Польше, либо к России. Так родились польский и российский колониальные проекты.
Польский колониальный проект возник в результате первого раздела Речи Посполитой (1772 г.) и обособления восточных (беларуских) территорий ВКЛ.
Ответом на это обособление стала программа ускоренной и вполне сознательной полонизации Речи Посполитой, родившаяся в среде просвещенческих элит страны. В рамках этой программы Литва, утратив свою цивилизационную и культурную разнородность, должна была окончательно совпасть с Польшей.
По Конституции 3 мая 1791 года Литва как конфедеративная часть Речи Посполитой ликвидировалась, а сама Речь Посполитая превращалась в унитарную, наследуемую и уже национально польскую конституционную монархию. И хотя политическая часть этой колониальной программы утратила актуальность в результате исчезновения самого государства, культурно-идеологическая гомогенизация продолжалась в рамках Российской Империи до 1832 года, до той поры, когда польские просвещенческие элиты потеряли контроль над образовательной системой в регионе.
Колонизационная суть Просвещенческого проекта в Речи Посполитой не является секретом для исследователей. Ведь программа полонизации опирается на идею консолидации «всей польской нации» посредством гражданского воспитания, пропаганды истории и культурной традиции. Эта программа была по своей сути программой культурной гомогенизации общества, программой культурной экспансии «просвещенного ума», навязывания всему обществу «высокой культуры», светской, рационалистической и, безусловно, уже национальной (польской).
Но при реализации данной программы на этнически непольских территориях просвещенцы столкнулись с реальной культурной и социальной гетерогенностью общества, в частности, с огромным материком традиционной культуры «простого народа». Это столкновение, а также очевидная невозможность сразу (или в близкой перспективе) колонизовать, переварить эту культуру, привели к опознанию этих территорий как «крэсов» — недостаточно польских пространств, которые еще предстояло полонизировать.
Российский колониальный проект появился почти синхронно с польским, в начале XIX века, и окончательно оформился к его середине.
Захватив территории Речи Посполитой, Россия приобрела западные губернии, стоявшие на более высоком уровне культурного развития, чем собственно российские. В начале XIX века «новоприобретенные» земли колоссально влияли на российскую культуру. Поэтому традиционные колонизационые стратегии, которые Россия практиковала в отношении «инородцев» Сибири, Средней Азии и других своих колоний, здесь не могли дать желаемых результатов. К тому же, российской администрации в этом регионе противостояла не столько «деревня», сколько польскоязычная (либо двуязычная) шляхта, имевшая традицию высокой культуры и ощущения истории, шляхта, которая систематически вырабатывала политические программы отвоевания независимости и организовала за 70 лет три мощных восстания.
Указанные обстоятельства обусловили формирование к середине XIX века следующих принципов российской колонизации на западных территориях:
1. Институциональное уничтожение. Сюда входило закрытие местных культурных и образовательных учреждений, контроль над прессой и книгопечатанием.
2. Вывоз культурных ценностей. За XIX век российские гражданские и военные власти вывезли с территории бывшего ВКЛ в метрополию колоссальное количество культурных приобретений (библиотеки, коллекции, произведения искусства и т.д.).
3. Исключение определенных социальных и этнических слоев из производства культурной продукции, нейтрализация особо опасных социальных слоев (шляхты).
4. Формирование «пятой колонны» на колонизованных территориях из православного духовенства и российского чиновничества, а также идеологическая работа с крестьянством, разжигание социальных антагонизмов между «панами» и «мужиками».
Таким образом, по отношению к шляхте российская администрация практиковала преимущественно «механический» тип колонизации, основанный на непосредственном вытеснении шляхты из культурного и социального пространства с одновременным внедрением своих колониальных институций.
На этом колониальном фоне и происходил процесс перехода от гетерокультурного пространства ВКЛ к современным национальным государствам и культурам. Этот процесс сопровождался ликвидацией ВКЛ и как государства (конфедеративной части Речи Посполитой), и как полиэтничного, поликонфессионального и поликультурного образования, на наследие которого претендовали и претендуют национальные культуры Летувы, Украины, Беларуси и Польши.
Рассмотрим те проекты идентичностей, которые возникали в течение этого столетия в среде местного общества.
Беларуский проект I
(от консервативной утопии к народничеству)
Когда во время первого раздела Речи Посполитой российские войска оккупировали восточные земли ВКЛ, родился совершенно новый проект: беларуский. По словам Евгения Анищенко, «именно с мая 1772 года занятую территорию в Петербурге назвали «Белоруссией» и далее стали употреблять этот термин...».
Идеологической основой для захвата была выдвинута задача защиты православного населения от засилия католиков и вообще реализация «исторического права на русские земли». Но в результате российская администрация вместо «Руси» обнаружила на новоприобретенных территориях совсем другое общество: двуязычную (польско-беларускую) шляхту, в собственности которой находились все земли, католическую систему образования и беларускую деревню, не понимавшую московскую речь. Российской администрации пришлось пойти на временный компромисс со здешним обществом, оставив иезуитам систему образования.
На этой базе к середине XIX века начала складываться новая беларуская идентичность, которая обрела голос, оформилась в творчестве Яна Борщевского, Ромуальда Подберезского и других польско-беларуских авторов.
КНІГІ ОНЛАЙН
