Беларусь превыше всего! (О национальной беларуской идее) Анатоль Тарас

Беларусь превыше всего!

(О национальной беларуской идее)
Анатоль Тарас
Выдавец:
Памер: 240с.
Смаленск 2011
77.4 МБ
(5)	Мифологема «Россия — Запад». Запад в такой системе координат является не только извечным врагом, но и антиподом России, «Зазеркальем», местом, откуда нельзя вернуться не испорченным умственно и душевно.
Эта мифологема вменяет в обязанность всякому подданному империи набор антизападнических свойств. В ее контексте все построено на противопоставлении абстрактного российского и столь же абстрактного западного человека — как тезиса и антитезиса.
Так, если на Западе с конца Средних веков наблюдался постепенный переход к индивидуальным жизненным стратегиям, то в российской Евразии сохранялась общинность, которая в своем высшем проявлении перерастает в Соборность:
«Общинное начало составляет основу, грунт всей русской истории, прошедшей, настоящей и будущей... Общинный быт в сущес190
тве его... основан не на личности и не может быть на ней основан, но он полагает высший акт личной свободы и сознания — самоотречение» (9).
Если на Западе понимание частной собственности находится в традиции римского права, то на Востоке мы видим ее неприятие. То же самое касается стремления жить не по писаному закону, а по интуитивно ощущаемой Правде, то есть — «по совести». На практике это всегда означало произвол, означает то же самое и сегодня. К этому же смысловому ряду можно отнести отторжение меры во всех человеческих проявлениях и умеренности в материальной сфере жизни.
(6)	К внешним врагам Святой Руси (Имперского государства) во все исторические эпохи примыкают враги внутренние. Только за последнее столетие к внутренним врагам причисляли левые партии, в том числе РСДРП и анархистов, затем, после 1917 года, мелкобуржуазные, дворянские и образованные слои общества, а также представителей различных группировок внутри партии большевиков. В поздний советский период список пополнили активисты правозащитных организаций и диссиденты вообще.
В 1990-е годы представления о внутреннем враге «диверсифицировались» в зависимости от политических симпатий и антипатий различных частей российского общества: впервые в истории России враг не назначался сверху в директивном порядке. Но десять лет жизни без четкого облика «внутреннего врага» и без единственно верной идеологии оказались для политических традиций России чем-то в высшей мере непривычным, поэтому авторитарная социально-культурная традиция подталкивала своих адептов к поиску того и другого. Другое дело, что их совокупные творческие способности в сфере идеологии не идут дальше очередных интерпретаций на неувядающую тему православия, самодержавия и народности...
(7)	Империя является единственно правильным и возможным способом социально-исторического бытия.
Многие исследователи неоднократно отмечали, что особенности великорусского национального характера, заметно обусловившего так называемый «советский характер», в значительной мере сформировала Русская православная церковь. А для нее характерна приверженность к безнадежно устаревшим (в культурном, социальном и политическом аспектах) учениям
первых веков христианства (к творениям «отцов и учителей Церкви») и враждебность ко всему иностранному, особенно к латинским христианам, «которых ненавидели и боялись» (10).
Именно эта особенность идеологии Имперского государства и ментальности великороссов способствовала консервации экстенсивных жизненных стратегий, в том числе хозяйственных. Не случайно, а закономерно все инновации, особенно технологические, приходили в Московию, Россию и СССР из Европы, а не вызревали внутри страны.
Полуфеодальный характер различных областей советской жизни не остался незамеченным для компетентных иностранных наблюдателей. Так, писатель Генрих Бёлль писал:
«Намеков на царизм в сопоставлении с коммунизмом в СССР в XX веке достаточно, — и все они кажутся мне убедительными. Ибо СССР явно феодальное государство, в котором угнетение осуществляется под другим знаком...» (11).
И добавил, имея в виду иерархичность всей советской системы (центр и периферия, категории, ранги и т.п.):
«Советский Союз — укомплектованное феодальное государство».
Стимул — реакция
Идеологическое и культурное наследие российско-советской империи сохраняет весьма значительный деструктивный потенциал как в отношении экономического роста России, так и в отношении процессов укрепления суверенитета в бывших «союзных» республиках.
Как уже сказано, культурно-цивилизационная система Советского Союза сложилась в виде квазифеодальной империи (выросшей из традиций Российской империи) с сопутствующим ей набором мифологем пропагандистско-агитационного толка. Данные идеологические установки по-прежнему влиятельны на постсоветском русскоязычном пространстве.
Ради наглядной демонстрации сохранения прежних имперских российских мифологем в полном их объеме приведем фрагмент текста, адресованного одним из московских духовных «мудрецов» своим оппонентам из Летувы. Осмысливая то, как на постсоветских просторах «национальные интеллигенции создают ксенофобские настроения», он пишет в газете «Московские Новости»:
«В еще советской Литве прославлялось Великое княжество Литовское, включавшее в себя в годы расцвета кроме территории нынешней Литвы земли нынешней Белоруссии, почти всю Украину, берег Черного моря. Восточная граница княжества проходила около Можайска. С удовольствием обсуждались документы, доказывающие, что Московское государство признавало верховную власть Литвы. Мог ли народ с такой историей быть частью страны, управляемой русскими?
Но дело в том, что могучее средневековое государство называлось великим княжеством литовцев и русских, глава его именовался русским словом князь, а не европейским аналогом герцог или литовским кунигас. Языком летописей и двора был русский, по-русски пели колыбельные матери будущим великим князьям (все их отцы были женаты на русских). Русские составляли около 90 % населения государства. Можно говорить о неравноправии литовцев — ведь выходец из коренной Литвы не мог сделать карьеру без знания русского языка. Князья не завоевывали русские земли — они сами присоединялись, сплачиваясь против общих врагов — рыцарских орденов и татар. И Москвы. Тогда она не была центром всего русского...
Не могли сражавшиеся за независимость с Москвой Новгород, Тверь и Рязань знать, что Русское государство сложится вокруг Москвы. Не знали этого и жители Смоленска и Полоцка, погибавшие за право жить в государстве литовцев и русских, не желавшие идти под Москву. Не было русско-литовских войн — сражались два русских государства, претендовавших на власть над всеми русскими. Литовцы были меньшинством в том, которое проиграло...» (12).
Как видим, нынешние московские идеологи не считают население «соседней страны с центром в Минске» потенциальным партнером в разделе культурного и цивилизованного наследства ВКЛ. А вот Летуву они воспринимают всерьёз. Известно, что «приватизацию» всего исторического наследства ВКЛ исключительно летувисами Москва последовательно поддерживала и в советские времена:
«В обмен на лояльность мощной национальной интеллигенции и национал-коммунистов в Литовской ССР, одной из «союзных» республик, рядом с коммунистической была разрешена националистическая идеология, которая основывалась на исторических мифах (про завоевание литовскими князьями белорусских земель, определяющую роль литовских земель в ВКЛ ит.д.)» (13).
К беларуским же исследователям, угодничающим перед нынешней властью — мало искушенной в хитросплетениях исторической и современной геополитики — у них отношение вполне
презрительное. То есть именно такое, какое заслужили официальные беларуские историки — в виде откровенных издевок над несмышлеными «братьями меньшими». Например, автор статьи в «Московских Новостях» обращает внимание читателей на то, что «новейшие исследования бакинских историков доказывают, что Ветхий Завет переведен неверно: Бог творил Адама и Еву отнюдь не в междуречье Тигра и Евфрата, а в Карабахе, очевидно, уже тогда азербайджанском». Далее он говорит:
«Можно и Франциска Скорину назвать белорусским ученым, а его «Библию русску» — переводом на белорусский язык, но вот сам Скорина так не думал» (см. 12).
Понятно, что сценарии «геополитического развода» бывших советских союзных «республик-сестер» различаются между собой. Тем не менее, очевидна ситуация «несправедливости» межкультурных войн, проводимых современной Россией:
«Один вывод... является бесспорным: в течение всего рассмотренного периода /за последние 250 лет/ именно Россия являлась атакующей стороной по отношению к Польше — если отбросить все лицемерные заявления российских государственных деятелей и «национал-патриотов» на этот счет /.../.
Имперское мышление современных российских идеологов, политиков, деятелей культуры, равно как и значительной части рядовых граждан, не позволяет им признать вину своего Отечества перед любым народом, когда-либо порабощенным их предками, прадедами или дедами. Это касается не только Польши, но и всех бывших союзных республик, автономий и других национальных образований СССР. Советский Союз уже заплатил собственной гибелью за такую позицию. Заплатит и Россия...» (14).
Сохранение идейной установки на удержание любой ценой всей прежней территории Российской империи (СССР) в сфере определяющего влияния Москвы неизбежно способствует развитию национализма в постсоветских республиках, а также угрожает культурной идентичности и геополитической целостности самой Российской Федерации.
Кремль пытается сегодня восстановить в массовом сознании граждан новых независимых государств такие мифологемы Имперского государства (в его коммунистическом варианте) как «советский народ — новая историческая общность людей», «три 194
братских славянских народа с общей судьбой», «Москва — мать городов русских» и т.д. При этом средства «восстановления» применяются сугубо силовые. Это чередование «кнута» и «пряника» (применительно к Беларуси); экономическое давление (в отношении Украины); финансовый шантаж (государства Средней Азии); открытая вооруженная агрессия (Грузия).
Однако всякое действие неизбежно рождает противодействие. Чем сильнее давление из Москвы на прежнюю «периферию», тем сильнее противоположная ему реакция отторжения. Поэтому любые попытки Москвы вернуть свое государство и его бывшие колонии к прежнему статусу закономерно способствуют усилению национализма — в самых разных его проявлениях — не только в бывших «союзных республиках», но и в автономиях самой Российской Федерации.