КНІГІ ОНЛАЙН
пнсывать, а начало вырезал ножнйцэмй, так что лнст с фокусом. Н наконец «Нней». 0 нем можно сказать, что года два назад он был н нскренннм н хорошнм. А сейчас это уже не то н мне кажется натянутым. Мне н вообіце всего более нравятся свой последнме вешн, а чем далее отодвйгается веіць тем она мне кажется слабее. Есть только несколько штук, которые я н сей час по старой памята люблю, слншком памятны оцушення, которые нх вызвалй к жйзнй. Ты тоже прав, кннематографнм мы не знаем чужой. После нтальянцев й йндусов это точно. Мне прошлось смотреть япойскйй «А все-такн мы жнвем». В Кмеве эта картнна шла в одном нз клубов всего одйн день н нсчезла почему то. Но это было едва лй не лучшее, что мне прііходмлось вйдеть. To же может быть й в другйх местах. Мы себя сковалн условностямй. Зубоскальство Тймошенко й Березнных у нас уже сме лая шутка, так же как «Нспытанне верностіі» — кйно co смелой сйтуацней. A нужна беспоіцадность настояідая. 0 нндусскнх «ужасах» говорнть не прнходйт ся. Онй есть, но скользят мнмо глаз, так же как і-і явная «декоратнвность» многнх мест (как заднвй фон в плохой фотографші). Но надо учесть, что онн все-такй делают 1-е шагн н начйная от «Детей землн» вырослн чрезвычайно. Н потом — это восток. У него прнтуплены нервы н он еце не очень поннмает слов Пушкнна, которы й мы не поннмаем толком: «Но прмвычка прнтупляет ошутення — воображенне прйвыкает к убййствам н казням (в трагедіій) й смотрмт на ннх уже равнодушно, мзображенне не страстей й йзлйянйй душн человеческой для него всегда ново, всегда заняма тельно, велнко й почтмтельно». Вот того, что многне убййства й ужасы в кйно нас уже чуть не смешат онй еіце не понялй, зато понялй.что нужно йзображать страстй человеческйе. В этом йх Сйла. Нтальянцы чзображают жнзнь й это йх Сйла Сйльнейшая. Амернканцы только однй ужасы (в такях картіійах как «башня смертй») — й это мерзко, a нашй — нй того нй другого. Нашн картйны чаіце всего похожй на рассказы какого-ннбудь Потапенко, что лй й боль шйнство действуюіцйх лйц в нашйх картннах—кастраты. В обіцем, будет об этом А артйсты у йндусов действйтельно геййй. Взять хотя бы Прйтвйраджа (судья Рагунат) йлй Дэванаяда (адвокат в «Урагане»), да что говорйть. А разьве Радж Капур плох? Эх ма! Где то нашн Москвйны й Дальскйе, которые моглй бы дать йм очкй вперед. Качаловы умнрают, а на йх место становятся ослы, попавшне в студню за успехй в профсоюз ной работе. Сюжет «Фенйкса» богат й даже очень. Как его втйснуть в четыре десятка глав не знаю, но я жадннчаю ужасно й для йего хватаю лучшйе слова. Страшно хочется пйсэть, но я не мо гу этого делать. Когда на мйе что-то вйсйт й он лежйт. А онй уже ходят у меня в голове, влюбляются, дерутся, даже показываюты друг другу дулн, черт бы йх взял. Боюсь, как бы не перешнблй другяе темы, a то что-то подозрнтельно капошйтся где-то в мозгах восстанйе Воіцйлы й его фйнал, когда восставшйх, зашйтых в медвежьй шкуры. рвалй в Крйчеве борзымй собакамй. Прн дётся вйдно этому факту сунуть пока стнх, чтоб на время отвязался, а потом посмотрйм. Скоро уже й твоя заші-іта. Однако жаль, что она назначена на конец февраля. Пйшй, когда кончйшь й когда поедешь домой й пр. Трудйсь Братец! Напомннаю в 1-й раз. He знаю как насчет энэргостроення, а вообіце у тебя голова — дай бы всякому й, судя по всему, ты мог бы очень хорошо пйсэть, прйчем всерьёз. Во-пер вых, пнсьма тому свйдетельство, во-вторых, то, что мы вместе вачйвалй й с одй наковым успехом. Помніішь как мы «Блоху» пародйровалй в прймененйй к Ольге Нвановне. А на нее до сйх гіор зол отчаенно, Скотнна а об Екатерййе Нвановне (даже в одну строку не хочу с той помеіцать) ннчего не слыхал. Кажется не в Холопеййчах, a где—не знаю. Дорого бы дал за ее адрес. Так хочется сделать что ннбудь хорошее, а после напнсать ей. Н забыть ее не могу, потому что, еслн помнйшь, был в нее влюблен глупо, по-мальчйшескн, но всерьёз. Пьесу помню. Ох й глупые былн пьесы. У тебя главйое действуюіцее лйцо (геронческое) был почему то лакей. A у меня герон ходйлй на ходулях, говорнлн невероятные веіцй й разыскнвалн 2й спйсок «Слово о полку Нгореве» й дйко хохоталй й те де. Но все равно прнятно. Н, думается, мне, ты бы сейчас с удовольствйем прочнтал, есля-б не разорвал. А раздоры былн й глупые й не глупые. На нйх мы учйлйсь драться как позднее в жйзнй. Вот бы опйсать это всё: «Барань й выстрел Павловского, кажется, в воздух, й все это. Но боюсь что то чувство не удастся переложнгь Н Ванька Козачонок, мой «сопернйк». Боже мой, как глупо. Эпйграммы пйсал, дулся. Бр-р. р. Пародйровал как он «Аква» у «Вйно» пйл. Ну добре, что ннтересует — спрашйвай. Н пйшй мне обо всех новннках. Кста тй, ведь в Москве вот-вот на днях должна быть белорусская декада. Тебе на ней непременно нужно побывать. Начнётся она что-то вот-вот скоро. Узнай. Ну кончаю. Пйшй, когда будет настроенне, мйлорд. (Працяг у наступным нумары) В» СЛ08Я Калі паэт «асыпаецца песьняй ^•ч.г"' z Сьвятлана Анатольева z ' -4^ Наш цягнік спыніўся на маленькай станцыі Сы Кліф. Мы сышлі зь яго і па сіроцку сталі сярод машын, якія чакалі сваіх гаспадароў, што паехалі на працу ў Нью-Ёрк. Цярушыў збрыдны дробны дождж. I раптам гэты па-кастрычніцку сумна-шэры дзень у момант нібы пась вятлеў: як ратунак, насустрач нам бег чалавек. To быў Масей Сяднёў. Ён амаль не зьмяніўся з тых часоў, калі 2 гады назад я бачыла яго ў Менску, у Доме літаратара на ягоным твор чым вечары. He зьмяніўся вонкава. Але як паэт, здалося мне, памаладзеў. Мы ехалі ўздоўж бальшака, усьцяж якога га рэлі, дакладна, як у вершы Сяднёва «падпаленыя восеняй бярозы», і Гаварылі аб Нв чым звычайным, быццам-бы ўсе гэтыя га ды мы бачыліся кожны дзень. У хаце яго мне таксама ўсё здалося знаёмым У гасьцёўні, з прыгожых рэпрадукцыяў, нас сустрэлі Дон Кіхот, героі Пікасо, старажытна велічныя храмы і вежы Мюн хена, лірычнанастальгічныя краявіды да лёкіх краінаў. I толькі сонечна-залаціс тае сьвятло, якое напаўняла хату нейкім іскрыстым настроям, было напачатку незразумела мне. Сьвятло гэтае ішло ад пазалочаных дрэваў панадворку. Два дні прайшлі ў спрэчках, успамінах. Гаспадыня хаты сп-я Вольга расказ вала пра віленскую гімназію, у якой яна вучылася, пра віленскі ўнівэрсытэт. Сп. Масей апавядаў аб Менску, Калыме, Нямеччыне. На трэці дзень ён, нарэшце, па веў нас ў «сваю сьвятыню-рэцыдэнцыю», стары, з альтанкамі, морам і яхтамі, прыгожы Морганаўскі парк на ўзьбярэжжы затокі. Гэтае ўлюблённае мейсца блуканьняў нашага паэта. Гартаючы ягоны зборнік «А часу больш, чым вечнасьць», перачытваючы такія вершы, як «Восень», «У парку», «Дрэвы у парку», «Лістапад», «Зажурылася восень», «Восень-гаспадыня», «Восень адмалацілася» й іншыя, я пераканалася, што гэты прыго жы парк паслужыў як-бы натурай для паэта. Менавіта тут у яго душы нараджа ліся вобразы, ідэі, якія потым і знайшлі сваё адлюстраваньне ў вершах. Мы йшлі ў парк, каб даведацца, па кім так журботна сьпявае прыгажуня Во сень. Мы хацелі пабачыць яе легжую, прывабную, якой яна неаднойчы зьяўлялася паэту. Але кожны раз, калі нам зда валася, што яе залочаны шлейф злоўлены,мы гублялі яго. Вось ён разьбіўся на тысячы асколкаў і ўслаў наш шлях. Вось ён сьлізгануў па дрэвах, мяняючы свае сонечныя фарбы. А вось, сотканы з сьве тлага павуціньня восені, ён ляціць па хвалях затокі ў танцы. I немажліва хоць на хвілінку затрымаць яго. Само мора — блакітна-шэрае і салёнае, бо ў ім сабраныя ўсе сьлязінкі во сені. Яно таму і такое вялікае, што во сень любіць плакаць дажджамі, лістападамі, песьнямі. «Усхадзілася, узьнялося мора. Ускіпела белымі зьмяіста-шыпучымі скалкамі. Магутныя хвалі тапілі іх у бездані, але яны зноў узьнікалі з новым імпэтам і шаленствам. Усхвалаванае, уздыбленае мора хадзіла разыошанай стыхіяй, у сваёй разыошанасьці штурмавала бераг, пярыла у мураваную сьцяну I, хліснуўшы з усёй сваёй сілы праз ейны верх, абдавала праходжых салёнымі пырскамі, плявалася на іх шумнай пенаю, быццам помсьціла ім. за тую сьцяну, якой яны хацелі утаймацаць яго, адгарадзіцца ад яго ўзбуранай сілы. He, мора выйшла з сябе узьнялося. Дастае сваімі ўсплёскамі, хлешча па сьпінах праходжых. Мора сьвяткуе сваю перамогу». (Перамога мора) Голас паэта, які чытаў нам свой верш ўзрушаны. Паэт любіць мора. У яго ёсьць цэлы цыкл марскіх вершаў. Між ін шым, прафэсар Зоя Юр’ева ў сваёй працы пра Сяднёва шырока спынілася на воб разе вады ў ягонай творчасьці. Мора ў яго дыша то спакоем, цішай, лагодай, то, узбуранае, разьюшанай стыхіяй. —Памятаю,—гаворыць паэт,—з жонкай мы паехалі ў Гузум, ў нямецкі гарадок на поўначы, каб наведаць музэй слаўнага пісьменьніка Тэадора Шторма. Увечарам мы захапляліся цудоўным морам. Было ўжо позна і мы вырашылі паглядзець на яго раніцай, а прыйшлі — яго ўжо ня было: зьбегла, адплыло. Рас чараваньню майму ня было канца. Пасьля гутаркі з морам мы пайшлі да лаўкі, масееўскай лаўкі, месца яго творчых роздумаў. Зь яе добра бачна за тока, і можна назіраць, як снуюць над морам чайкі, што крычаць, просяць есьці і, як і людзі, шчасьця ды не знаходзяць У Сяднёва пра гэта хораша сказана: Мо таму так сумна чайкі, узьлятаючы, над ім крычаць. Тут заўсёды цішыня. Можа таму гэтае месца так кранае сваёй журботнайфілёзафічнасьцю: *3 начы ў парку яшчэ быў мароз і ў ім ня было людзей. Ды апаўдні парк ужо нагрэўся ад густога восеньскга сонца. Было цёпла і ўтульна, аднак, лаўкі ў парку яшчэ пуставалі. Толькі ў вадным кутку, на выграце, асунуўшыся, сядзелі двое старых, і невядома было, ці яны задрамалі, ці ўжо адыйшлі*. А недалёка адгэтуль, на ўзгорку, у прыгожым палацы-будынку жыве Яна, ягоная Мадонна. Зь яе акна бачна мора. Дом-палац нагадвае нейкую цытадэль шэра-зялёнага колеру. —А вось тое месца, дзе я ледзьве не аддаў Богу душу. Як адным дыхам пась кепленае маланкай дрэва побач мяне кінула на мяне свой найбольшы аськепак. He зрабі я аднаго кроку наперад, сёнь няшняй сустрэчы з Вамі ня было б, ска заў крыху памаўчаўшы ён,—Усе пакіну лі ў той час парк. I толькі я ў ім застаўся. Мне было цікава пабыць у парку ў час навальніцы. А зараз, хто хутчэй сьбяжыць уніз?—пытаецца сп. Сяднёў. I мы ляцім з горкі. Сяднёў апераджае нас і хваліцца: