Ядвігіна Ш.
Выбраныя творы
Ядвігіна Ш.
Выдавец: Мастацкая літаратура
Памер: 410с.
Мінск 1976
— Видно, ваш домовладелец мало о вас заботится,— говорю, глядя на потрескавшуюся печь и гнилой пол.
— Что вы, что вы! — испуганно заговорила С. М., — я и не прошу: даст обновку — с меня же сдерут...
— Неужели?
— А то как же? И так год от года дороже платить
приходится: ведь за эту самую конуру три рубля в год платила, а теперь тридцать!
— Давненько, надо полагать.
— Сорок два, да,— вздохнув глубоко, продолжала моя собеседница,— сорок два года тому назад! Шутка ли сказать?
Кошка и та к месту привыкает...
Свыклась, сжилась я и с этой комнаткой, и с этим домом; ведь я-то весь век свой здесь прожила... Был тут (в этом доме) устроен когда-то какой-то пансион для девиц-сирот,— сирота я была,— так меня маленькую и поместили сюда... настало время — закрыли этот приют, и я, будучи подростком, поселилась вот в этой самой комнатке сорок два года тому назад! Одна-одинешенька работала я иглой да богу молилась,— молилась,— да работала... иных радостей я не понимала... Ведь вот вы не поверите, что можно так всю жизнь прожить,— а я прожила. Тяжеленько теперь: старость, слаба глазами, все новые да новые машины у таких, как я, вырывают последний кусок хлеба... Стыдно признаться, как и чем я живу: по две-три недели зимою в печке протопить нечем, а есть? А, да что и говорить... Не протягивать же мне руки на улице, ведь я дворянка, а стыдливую нужду — кому же примечать? Последние годы подавала, знаете, прошение на Высочайшее имя и, благослови их бог, никогда отказа не получала, а теперь вся надежда на эти несчастные ковры, ничего уже больше не сумею...
— А теперь почему,— спрашиваю,— прошения не подадите?
— Что вы? В военное время? Часто, знаете, кажись, не сплю, а слышу вопли, стоны... не сплю, а вижу кровь... ведь там море страданий!.. Пусть туда эти деньги... Да что это я заболталась с вами, а ковра не отдаю,— спохватилась С. М. и пошла рыться в сундук.
«Получила бы эта старушка или нет,— думал я в это время,— вспомоществование,— это другой вопрос, но ее
собственное сознание, что не время теперь на такие прошения,— как хотите,— уже жертва!» И как многие наши жертвы показались мне ничтожными в сравнении с этой!..
—Вот вам и ковер, уж не взыщите,— и она раскинула на полу что-то вроде одеяла, состряпанного с маленьких кусочков всевозможных материй...
Признаться — под влиянием обеда или исповеди этой старухи, я и нюни распустил... (до сих пор простить этого не могу); но только стало мне как-то совестно и за свой выигрыш, и за нарекание на эти билетики, и за то, что я пришел забрать за свой какой-нибудь двугривенный труд нескольких, быть может, недель бедной женщины.
Я выдумал (кажется, не вполне удачные) кой-какие причины и категорически отказался от этого ковра.
— Что же мне теперь делать с ним? — озабоченно спросила С. М. — разве опять пустить его в лотерею?
— Как знаете,— говорю.
— Так уж будьте добры,— обратилась она ко мне,— написать лотерейный лист в сто билетиков по гривеннику...
Нечего было делать: старательно разлинея лист, я исполнил ее просьбу и стал прощаться...
— Аи счастливец же вы, Николай Иванович, выигрывать,— заметила старушка.
Я понял не совсем тонкий намек и, намахав Z. I. на двух билетах, вынул из кошелька свой последний двугривенный...
НАИВНЫЙ МАЛЬЧИК
Недавно в городе N стал частенько появляться на одной из главных улиц очень наивный мальчуган. Он попрошайничал. На вид ему было лет 7—8; лицо его было исхудалое, засохшее, так что, пожалуй, ему было на самом деле и больше лет. Маленького роста, с неопределенным цветом волос, голубыми большими глазами, одет был хотя и бедно, но всегда чисто и опрятно. Он никогда не обращался за милостыней к дамам, но зато не пропускал ни одного мужчины.
В первый раз, когда я его встретил, он так странно обратился ко мне со своею просьбой, что я, сунув пятак в его маленькую протянутую ручку, пошел за ним, прислушиваясь, так ли у других он будет выпрашивать.
Представьте — да! '
Как раз впереди нас важно шагал какой-то толстый господин в енотовой шубе; мальчуган сейчас уцепился за него:
— Папа, папочка, дай пятак!
Шуба круто повернулась и, пристально взглянув на мальчугана, опять зашагала вперед. Мальчуган не унимался.
— Папочка, миленький папа, дай пятак: маме очень нужно!
Шуба приостановилась, как бы призадумалась, и, сунув руку в карман, вынула оттуда какую-то монету и подала мальчугану.
Дальше нагнал он какого-то военного. Мальчуган и к нему:
— Папа, папочка, дай пятак!
Офицер и шедшая с ним дама оглянулись и, увидев, что просьба обращена к ним, зашагали быстрее.
А мальчуган то и дело приставал к ним:
— Папочка, миленький, маме па лекарство нужно, дай!
— Вот нахал! — сердито отозвался офицер и швырнул монету на мостовую.
Отыскав монету, мальчик опять вбежал на тротуар и, увидев двух высоких, худых баринов, забежал им вперед и опять давай выманивать:
— Папочки, милые, дайте пятак!
Господа, очевидно, были нервные. Это нахальство их взорвало.
— Да как ты смеешь, оборванец этакий?! — закричали они в унисон. Мальчик, очевидно не понимая их возмущения, еще более приставал.
— Папочки, милые, родные, маме нужно.
— Да вот я те покажу папочку да мамочку! Городовой! — закричал один из них.
Городовой, козыряя, подбежал.
— Послушай, милейший, как это вы позволяете приставать к прохожим разным мальчишкам, да еще с такими словами?
Городовой схватил мальчугана за руку — тот еще пуще взмолился:
— Папочки, папочки, что же я вам худого сделал? — маме на лекарство нужно.
Но городовой оттащил уже мальчика, а он и к нему:
— Папочка, дай пятак!
Городовому, очевидно, это очень польстило, что и он такой же папенька, как и те господа, и более наставительно — отеческим тоном, чем с высоты занимаемого им поста, читал нравоучение мальчику.
— Да нешто можно так, дурачок ты этакий! Ты бы сказал: барин, господин хороший, ну в крайнем случае — дяденька, а то с такими ругательными словами да к господам! Вот я тебя в участок и заволоку.
— Нет, нет, не хочу в участок,— взмолился мальчик,— отпусти, папенька дорогой, я тут больше не буду!
— Ишь ты какой,— снисходительно улыбнувшись, проговорил городовой,—-ну ладно — ступай с богом, но только уходи подальше, а то опять нарвешься на этих господ, ведь тут они каждый вечер поджидают-с.
Мальчик убежал на бульвар.
Там он навалился на студента, важно шагавшего в николаевской шинели и белых перчатках; лицо его было хотя и молодое, по помятое, он нервно теребил на своем лице места будущей растительности; возле него мелким бисером рассыпалась не молодая уже барынька.
— Папа, папочка, дай пятачок!
Дамочка оглянулась.
— Ты это к кому, малютка? — кокетливо-ласковым тоном спросила она.
— Да вот к папеньке,— отвечал мальчик, указывая на студента.
— Ха, ха, ха? — слышите, Николай Львович, к вам с просьбой, к папеньке! А ну-ка раскошеливайтесь, ха, ха, ха!..
— Ну это, ах, оставьте, Нина, впрочем, не Нина, а Тина, я буду так вас величать; помните Чехова? Больно: уж большой мальчуган, а впрочем,— и студиозус еще солиднее зашагал к скамейке, где и уселся рядом с барынькой.
Мальчик тоже остановился в выжидательной позиции.
— Папенька, дай пятачок, маме на лекарство нужно,— опять обратился он к студенту.
— Ты это почем знаешь, молодой человек, что именно я твой папенька? — спросил тот.
— Мама говорила, что большие мужчины — все папеньки.
— Вот так клюква! Все, значит, твои папеньки?
— Мама говорила, что таких, как я, много, значит и папочек много.
— Ну, а это кто же будет по-твоему? — указывая на соседку, спросил студент.
— Это тетенька. От неё брать денег нельзя.
— Почему нельзя? А если у тетеньки много-много денег.
— Пусть прячет,— резонно отвечал мальчик,— нельзя от нее брать. Ліама говорила, что у нее, когда опа молодая была — много-много денег было, а теперь нет. Дан' пятачок, папенька.
Сидя почти fns-n-fns па скамейке, я заметил, что парочка неожиданно потеряла весь свой юмор. Барынька, порывшись в складках своего платья, вынула несколько серебряных монет и незаметно сунула их в руку студента, тот, тоже пошарив в кошельке, прибавил, вздохнув, от себя и подал мальчику.
— Это пе пятаки, папенька!— оторопев, произнес мальчик,— тут много-много — ух, как много денег!
— Ну, ладно. Ступай! Скорей бы с глаз.
Спасибо, родимый! — крикнул мальчик и, радостно подпрыгивая, побежал, вероятно, к больной матери.
А парочка долго-долго еще сидела и... молчала.
и
АРТИКУЛЫ
ЛЮДИ-ЛЮДЬМИ ЗАБЫТЫЕ
Дивные настали времена: со всех сторон шлют проекты, адреса, петиции... все о чем-то просят, чего-то домогаются... растут, как грибы, всевозможные «комиссии наблюдения над комиссиями построения»... все как бы разом очнулись от долгого тяжелого сна...
Все ли?
Нет, не все: спит — почти как раньше спал — наш крестьянин-белорус.
Быть может, и будить его не стоит? А то, пожалуй, он тоже станет чего-нибудь домогаться...
Спит белорус... но сон его тревожен.
За последнее время еженедельно привозились из города газеты, а то и «цилиграмки»; по вечерам читались они грамотным подростком, а толпа крестьян вслушивалась в эти дивные известия:
«...с театра войны послан официозный рапорт... ожидаемое возрождение России... корреспонденты указывают на пробуждение Небесной (!) Империи»... и т. д., и т. д., чего-чего там только не было; а публика глубокомысленно качает головами, и только изредка попадающиеся знакомые слова вызывают на их лицах довольную улыбку.
После таких литературно-политических вечеров сон не может быть покоен. Все услышанное навевает видения, принимающие все более и более фантастические, чудовищные формы... Неудивительно, что после такого тяжелого кошмара человек может быть ненормальным и наяву станет гоняться за несбыточными, виденными им во сне грезами...
Если к этому примешь во внимание количество праздных болтунов, которые па всякое востребование придумают какую угодно нелепицу, то и найдешь одну из причин тех печальных фактов, каковые проявились за последнее время в Витебской и других губерниях.
Одна из мер для предотвращения подобных случаев — это осведомленность деревенского люда в общих, конечно, чертах с ходом событий, последовавшими распоряжениями и т. п.
КНІГІ ОНЛАЙН
