Ядвігіна Ш.
Выбраныя творы
Ядвігіна Ш.
Выдавец: Мастацкая літаратура
Памер: 410с.
Мінск 1976
Полагаю потому, что и вышеприведенная вставка может принести известную долю пользы.
Несомненно, что польза была бы существеннее, если
бы наряду с брошюрами на русском, польском и еврейском языках были бы в той или другой редакции напечатаны и на белорусском.
Такие листки следовало бы разлепить по волостям, деревням и хуторам.
чины и чинишки
«Чип чипа почитает», говорит паша пословица, и это отчасти верпо: говорю отчасти, потому что бывает же иногда не чин, не чиник, а просто чинишко, который ни от кого не может ожидать почтения, разве только от своей одноглазой работницы-служанки Алены, да и та е некоторых пор стала вызывающе посматривать па хозяина, а именно с того момента, когда в присутствии крестьян одним из начальников была произнесена цветистая речь, в конце которой посыпались не ягодки, как можно было ожидать, а шишки, а уж где валятся шишки, там и Макар найдется.
В данном случае Макаром явился волостной писарь, а шишками — финал речи начальника: «хозяином в волости считается волостной старшина, и только он один, писарь же есть не более как исполнитель его распоряжений по письменной части».
Извольте радоваться: человек с каким бы то ни было, но все же образовательным цензом попадает под беспрекословную власть еле-еле грамотного субъекта! Комментарий не требуется.
Конечно, я не имею никакого основания осуждать речь начальника: юридически он совершенно прав,— нравственно — по отношению к некоторым писарям — еще более. Что и говорить, попадаются же между ними уроды... (Увы и ах! Какое же сословие у нас без уродов?!)
Но я обращаюсь к тем гг. начальникам, которые, стремясь к идеалу справедливости, по незнанию местного края, местного населения попадают впросак и сами подрывают свой авторитет.
Вот пример.
Гурьбой валят крестьяне к своему начальнику искать защиты; на их, видите ли, благоприобретенную землю
наложили какие-то налоги, по их мнению, несправедливые.
Г. начальник рассматривает дело, негодует, возмущается, успокаивает обиженных, обещает распечь завтра же и волостного писаря и старшину.
Валит гурьба крестьян домой, па радостях по дороге запасается изрядным количеством монопольки.
Быстро-быстро исчезает содержимое не одной бутылочки... быстро-быстро разносится восторженная молва о справедливости, наконец-то и доступном покровителе...
...Стоят волостной писарь и старшина перед грозным своим начальником, стоят и выслушивают «нагоняй >.
Старшина, конечно, ничего не понимает, писарь осмеливается доложить:
— Виноват, ваше высокородие, по разъяснению Сената мы обязаны облагать крестьян подобными налогами, это не первое уже такое дело.
— Как так? Неужели было об этом в сенатских ведомостях? — изумляется начальник.
— Точно так, в таких-то №№, извольте припомнить, ваше в — ие,— докладывает почтительно писарь.
— Фу ты, черт возьми! Как же теперь быть? Hv, делать нечего, вызовите их ко мне, я постараюсь разъяснить дело.
С веселыми лицами опять валят гурьбой крестьяне к своему справедливому, доброму начальнику и вдруг что же слышат? — Надо платить.
«Главу опустивши на грудь», возвращается толпа, теперь с горя запасясь той же опять монополькой, кото рую так еще недавно пила с радости.
Пьют — горюют...
— Сымон, а Сымон! Старшына і пісар у земскага былі? — спрашивает Янка.
— Відаць, што былі, калі дзела скруцілі, як ката да тары,— отвечает Сымон.
II такой ничтожной на вид и невольной ошибкой доб
рый начальник подорвал свой авторитет в глазах своих подвластных, которые не скоро вернут ему свое доверие; самые лучшие стремления будут теперь истолковываться ими в обратную сторону, и выходит, что: «сама себя раба высекла».
А вот еще пример:
Как-то однажды письмоводитель одного начальника, поздно засидевшись у волостного писаря, требует волостную лошадь, но ямщик отказался исполнить требование, ссылаясь на то, что он обязан давать лошадей только по делам службы.
Попробовал было вмешаться в это дело писарь, по и это не помогло. Ямщик не поехал, а на следующий день пожаловался начальнику на волостного писаря, что тот требует лошадей, хотя ему запрещено пользоваться ими.
По произведении дознания начальник закатил волостного писаря под арест на семь суток за то, что его письмоводитель желал воспользоваться волостной лошадью.
Тут уже не Макар, а прямо козел отпущения.
И еще: па этот раз шишка в виде двухрублевого штрафа на волостного писаря за неисправное ведение книг за такой-то год.
Но тут, я могу вам, господа, сказать по секрету: Макар то в указанный год был за тридевять земель от сего волостного правления.
«Кто виноват, кто прав, судить не нам, да только...» Впрочем, и судить их строго не приходится — вся вина их заключается лишь в том, что они попали в начальники неожиданно.
Но есть у нас и такие начальники, которые прекрасно знают и здешний край, и здешний парод его, и нужды, и его нравы — те положительно чудеса творят. Расхваливать их не приходится, они слишком хорошо известны.
ЖМУРКИ
Долгие годы еще будут волновать наше общество все детали нынешней войны.
Большинству, конечно, до сих пор еще не вполне понятны причины, вызвавшие эту войну.
Ищут виновных.
Процедура эта похожа на игру в жмурки.
Следует сознаться, что из всех древнейших наших игр одни лишь жмурки до сих пор еще пользуются правом гражданства.
В жмурки, очевидно, играли и наши бывшие вершители дел, комбинаций и всевозможных операций Дальнего Востока; их надежда на «авось» да на «как-нибудь» и довела нас до того положения, в каковом мы. ныне очутились.
О войне говорили, конечно, многие, но и многие смотрели на эту предстоящую войну, как на прогулку вроде бывшей прогулки в Небесную Империю.
Некоторые с более зоркими глазами предостерегали, кого следует, и советовали заблаговременно принять надлежащие меры, но... но какие меры были приняты, вряд ли нужно вспоминать, они слишком известны.
Достаточно отметить, что в самый достопамятный день — 26 января 1904 года — все наши, бывшие в Порт-Артуре, ничего не подозревая, продолжали благодушествовать.
Да и было чего! В тот день во многих домах праздновали как раз именины Марии...
«Довелось и мне в тот вечер, рассказывает далее очевидец, передавший мне эти подробности, присутствовать на семенном празднике — именинах жены врача 3.
Собрались знакомые, друзья.
Злобой разговоров была, понятно, война, по никому, конечно, и в голову не приходила мысль, что до начала 368
этой войны осталось всего лишь несколько часов!
Было около одиннадцати часов, когда гостей пригласили к ужину; при хорошей выпивке и закуске разговор еще более оживился: пошли анекдоты, шутки, остроты.
Вдруг... вдруг грянул выстрел, за ним другой, третий.
— Вот и японцы пожаловали па ваши, Марья Михайловна, именины,— сострил капитан.
Все рассмеялись шутке офицера.
— Да ведь это паши разучивают,— пояснил другой.
Л выстрелы гремели и гремели.
— Что-то уж больно правильная пальба,— вслушиваясь в грохот орудий, заметил хозяин,— надо справиться — вы меня извините,— и он отправился к телефону.
Через несколько минут он возвратился и взволнованным голосом сказал:
— Поздравляю вас, господа, с началом войны! Японцы громят наш флот!
Трудно, право, определить то состояние и то впечатление, каковые произвели па присутствующих эти слова.
Не было смятения, не было испуга, а вернее какое-то недоумение.
Как же это так сразу? Неужели уже началось?
Но канонада вскоре смолкла.
Тревожная была эта ночь!
Тревожная тем более, что враги застали пас врасплох.
Женщины, дети, даже и те еще находились в ПортАртуре.
Поднялась страшная суматоха.
И когда па следующий день возобновилась канонада, когда появились одни, другие носилки с ранеными, когда раздались крики детей и плач матерей, когда мирным гражданам, спешившим оставить город, приходилось свои пожитки бросать на произвол судьбы, когда не хватало в вагонах мест,— тогда у многих явился вполне естественный вопрос: кто же всему этому виноват?
Злобствовать на японцев за неожиданность атаки с их стороны вряд ли было уместно.
Все были более или менее осведомлены о тех натянутых отношениях, каковые создала паша дипломатия с Японией за последнее время.
Все знали, что идут какие-то переговоры, назначают то одни, то другие сроки для категорических ответов.
Сроки эти постепенно сокращались, вследствие чего дипломатическая струна натягивалась,— натягивалась до того, что она не могла не лопнуть.
И она лопнула!
Л мы? — мы только тогда как бы проснулись и повязка с глаз наших спала!»
УСТАРЕВШАЯ АКСИОМА
«Кратчайшее расстояние между двумя точками есть прямая» зубрим мы смолоду; пе тому, однако, на самом деле учит нас жизнь.
Краснословам, конечно, мы па эту тему весьма обильно: проповедуем возвышенно-вдохновленным тоном и о честном прямом пути, и о прямых обязанностях, и о прямых делах, а чуть только придется этих прямолинейных путей коснуться, и пошли гулять вокруг да около, а чаще всего зигзагами: по кривым да ломаным линиям.
У пас даже есть целый ряд каких-то гадких пословиц, употребляемых в известных случаях: «Эх, не вывезла кривая» или «не подмажешь, пе поедешь», «рука руку моет» и т. д.
Так ли понимали и римляне эту свою пословицу — mantis manuni lavet — нам пе дело, но что у нас от этой обоюдной услуги — омовения рук, в конце концов получается, что они обе грязны — это факт.
— Совершенная аксиома!
Первоначальную же святую истину: «кратчайшее расстояние между двумя точками — прямая» мы истолковываем в иных случаях своеобразным образом, подчас даже с каким-то злорадным цинизмом.
В доказательство вот вам будничная, так всем хорошо знакомая сценка с натуры:
— Покончили, Иваи Иванович, свои дела?
— Какое покончил, Петр Иванович, все тянут да тянут — сил моих пет!
— Да вы, Ив. Ив., этак бы... прямым путем.
— То есть?
В ответ Петр Ив. двумя пальцами правой руки потирает левую ладонь.
— Гм-гм-ы,— мычит догадливый Иван Иванович.
Через несколько дней друзья опять встречаются. Между ними происходит обмен лаконических фраз.
— Ну как? — спрашивает Петр Ив. у Ивана Ив.
— Как по маслу,— отвечает тот, широко улыбнувшись.
КНІГІ ОНЛАЙН
