Правы чалавека тут, як бачым, супрацьпастаўляюцца правам нацыі, канцэпцыя апошніх кваліфікуецца як нацыяналізм і як сродак усталявання таталітарызма і дыскрымінацыі неад’емных правоў індывіда. Супрацьпастаўленне яўна надуманае. I безпадстаўнае, неправамернае з пункту гледжання міжнароднага гуманітарнага права, на якое дарэчы і недарэчы спасылаюцца змагары з “нацыяналрадыкалізмам”. Так, напрыклад, артыкул першы прынятых міжнародным супольніцтвам у 1966 годзе Пакта аб грамадзянскіх і палітычных правах і Пакта аб эканамічных, сацыяльных і культурных правах адназначна гаворыць: “Усе народы маюць права на самавызначэнне. Паводле гэтага права яны свабодна ўстанаўліваюць свой палітычны статус і свабодна забяспечваюць сваё эканамічнае, сацыяльнае і культурная развіццё”. 3 такога ж адпраўнога пасылу зыходзіць і Ўсеагульная дэкларацыя правоў народаў” (Алжыр, 1976 г.): “Усе народы маюць права на павагу сваёй нацыянальнай і культурнай ідэнтычнасці... Усе народы маюць неад’емнае і неадчужальнае права на самавызначэнне. Яны вызначаюць свой палітычны статус абсалютна свабодна, без усялякага вонкавага замежнага ўмяшання”. Такім чынам, аўтары агульнапрызнаных прававых дакументаў не супрацьпастаўляюць адну катэгорыю правоў другой, а, наадварот, разглядаюць іх у сукупнасці, ва ўзаемасувязі. Відавочна, што яны зыходзяць з таго, што правы чалавека, як і сам чалавек, ёсць катэгорыя грамадская, яна не існуе па-за тым або іншым грамадствам. Значыць, для таго, каб гэтыя правы захоўваліся і рабіліся рэальнасцю, само грамадства, сам народ, да якога тэты чалавек належыць, павінны валодаць сваімі, уласцівымі ім, замацаванымі і прызнанымі з боку іншых народаў і іх устаноў (у тым ліку дзяржавы) правамі. Далей. Наогул, ці існуюць правы чалавека ў адрыве ад правоў нацыі? Права нацыі на самавызначэнне, існаванне і свабоднае развіццё, як і права чалавека на жыццё, свабоду, уласнасць і супраціўленне насіллю, маюць натуральнае паходжанне. Яны, гэтыя правы, ўзаемаабумоўлены і таму сацыяльна несупрацьпаставімыя. Прырода не ведае чалавека безнацыянальнага. Той жа Бердзяеў сцвярджаў: “Чалавек уваходзіць у чалавецтва праз нацыянальную індывідуальнасць, як нацыянальны чалавек, а не абстрактны, як рускі, француз, немец ці англічанін”. “Чалавек — пісаў далей філосаф, — не можа праскочыць праз цэлую ступень быцця, ад гэтага ён збяднеў бы і апусцеў бы”. Чалавек — мера ўсіх рэчаў, як казалі старажытныя, сэнс і цэнтр прыцягнення ўсіх грамадскіх адносін. Як носьбіт уласцівасцей і вартасцей сваёй нацыі ён мімаволі выступав ў ролі сувязнога ў міжнацыянальных дачыненнях. Бо правы чалавека ўключаюць таксама натуральнае црава на родную мову, культуру, традыцыі, на этнічную саматоеснасць (самотождественность). Нацыянальная годнасць — пачуццё свабоднага чалавека, бо адчувальная перш за ўсё ў дачыненнях і параўнанні з годнасцю роўных па правах людзей другой нацыянальнасці. Правы чалавека заўсёды знаходзяцца пад пагрозай ва ўмовах несвабоды любой нацыі: як той, з якой ён звязаны фактам свайго нараджэння і станаўлення, так і той, з прадстаўнікамі якой у яго адбываецца пастаяннае сумоўе. Павага правоў нацый ёсць фактар, які сцвярджае правы чалавека. Доказ — ад зваротнага: сумны вопыт вялікага сталінскага тэрора паказаў, што вайна супраць правоў асобы ўрэшце рэшт прыводзіць да вайны супраць правоў народа (нават у літаральным сэнсе слова, калі мець на ўвазе практыку дэпартацыі цэлых народаў). У заключэнне звярну ўвагу на яшчэ адзін аспект праблемы, закрануты ва ўпамянутым вышэй інтэрв'ю Васіля Быкава. “Мабыць, гэта вельмі зманліва — паставіць правы чалавека над правамі дзяржавы, тым больш таталітарнай ці посттаталітарнай дзяржавы, — гаворыць пісьменнік-патрыёт, адзін з духоўных лідэраў новай, незалежнай Беларусь — Але тут адразу выяўляюцца непераадольныя складанасці. Праблема гэтая ў наш час, у канкрэтных умовах нашага далёкага ад дэмакратыі грамадства набывае новы, нечаканы, нярэдка спекулятыўны сэнс. Як у краінах Балтыі, барацьба з незалежнасцю, якая так доўга і зацята вядзецца, як ні дзіўна, менавіта з пазіцыі прыарытэту правоў чалавека. Мабыць ёсць у гэтай парадыгме штось метафізічна недасканалае, калі яе магчыма выкарыстаць у напрамку, супрацьлеглым таму, які дэкляруецца”. “Не, мусіць, пакуль нацыя бяспраўная, —працягвае далей Васшь Быкаў, — пакуль яна стаіць на каленях перад чужой сілай, нельга забяспечыць ніякі парытэт правоў ні яе самой, ні тым больш яе грамадзян. Усе яны аднолькава будуць бяспраўныя”. Цяжка не пагадзіцца з гэтым наколькі суровым, настолькі і слушным вывадам. I нельга не прызнаць той відавочнай ісціны, што гарантыі абароны і рэалізацыі правоў кожнага з нас звязаны ў немалой ступені з нашым нацыянальна-дзяржаўным адраджэннем, з пабудовай незалежнай, дэмакратычнай, прававой дзяржавы — Рэспублікі Беларусь. Так, лес складаюць дрэвы. Але калі добра лесу, то добра і кожнаму асобнаму дрэву. Корнелиус Платвлис ПУТЬ В ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО: ОПЫТ ЛИТВЫ Когда я говорю о личности и нации на международных встречах, меня не покидает чувство, что в некотором смысле я касаюсь старомодной темы. Верно, что в современном мире у этих определений не одно значение, и вокруг них существовали предубеждения. Слова “нация” и “национализм” особенно после II мировой войны были дополнены новыми отрицательными значениями с обеих сторон, разделенных в мире железным занавесом. Любопытно то, что обеим сторонам эта отрицательность была неясной, она оределялась разницей между разговором и смыслом или разным подходом к сознательности. Мы, я имею в виду такие нации, как Балтийская и Белорусская, жили на периферии мира, выслушивая восточные и западные речи по этому поводу и понимая их по-своему. Литовцы тоже погружались в молчаливую (бессловесную) идеологию Советского интернационализма, которая осуждала все виды национализма, кроме странно скроенного русского. Мы жили с духом неприятия чуждой нам тоталитарной системы. Этот дух нуждался в поддержке и подоплеке, и мы нашли его в довольно абстрактном понятии (концепции) нации со своей историей и унаследованными представлениями. Абстрактном, потому что в мыслях мы не связывали ее ни с какими малыми сообществами, т. е. реальные люди вокруг нас, как все сообщества, были упразднены, кроме различных бессмысленных и уродливых советских организаций. Это была ситуация, в которой сформировалось наше понимание нации. Поэтому, когда начался освободительный процесс советского общества, мы связывали освобождение личности с освобождением нации и думали, что с возрождением нашего независимого, демократического государства решатся все наши проблемы. На Западе на наши шаги смотрели с подозрением и волнением. И, как показали события в бывшей Югославии, на Кавказе, в Средней Азии, такое отношение не являлось беспочвенным. Но наш (я имею в виду людей из интеллигентных кругов, которых знаю) национализм был другим. Мы, или некоторые из нас, все еще видим определенную ценность в отношении нации как таковой. Мы находим эту ценность в культуре и языке, и мы осознаем их важность не только для самих себя, но также для всего мира. Я думаю, это ясно людям, имеющим дело с литературой, в первую очередь писателям. Потому что писатели чаще из опыта знают, что язык — это не толко средство общения, но сам мир. И он (язык) создан не только для них, чтобы создавать литературные произведения, но это что-то более значительное и ценное. Мы стараемся создать свои собственные цивилизации в мире языка, но никогда не стремимся завоевывать все. Каждое выражение ограничено и каждая попытка сделать один из языков универсальным обедняет его. Потому что у языков есть свои ограниченные территории, где их традиции глубоки и живы. Нация — это территория. Наше желание добиться большей публики — это желание из совершенно другой области интересов. Потому что писатель прежде всего говорит сам с собой, с миром, который находится внутри него и состоит из его собственного языка и культуры. Такое гуманное понимание ценности нации довольно романтично и лично. Такое отношение не имеет ничего общего с коллективной местью и другими агрессивными действиями, которые определяют негативную сторону “национализма” в современном мире. С другой стороны, очевидно, что нация должна создавать свое собственное государство для того, чтобы сохранить культуру и индивидуальность. И здесь возникает вопрос: какое государство? Каждый из нас знает ответ: цивилизованное демократическое государство с открытым обществом свободных людей (или что-то в этом роде). Но очень немногие из нас знают путь к такому государству, у немногих есть терпение двигаться к нему так медленно, потому что на пути встречаются пороги. И первый порог — это наше абстрактное отношение к нации, о котором я упомянул выше. Может, это звучит странно, но в моем понимании путь в открытое общество начинается с чувства сообщества, со способности обсуждать Наши ежедневные проблемы со своим соседом, и осуществлять самоуправление (местное или в рамках нации) вместе с ним. Нация слишком далека от личности, слишком разнообразна и часто слишком разочаровывающа. Если человек не может общаться с реальными людьми и если он знаком только с абстрактными идеями, которые слышит по ТВ, то его легко напугать нацией, которая преподносится таким образо.м. Такое случилось с некоторыми интеллигентами в Литве. По-моему, такое неумение общаться разумным образом — один из многих аспектов нашего посттоталитарного сознания. Конечно, сознание посттоталитарного общества разивается или. по крайней мере, изменяется. Это легко можно заметить, сравнивая наши политические выступления за последние 5 лет, которые вы могли найти в прессе, услышать на митингах и даже в парламенте. В начале освободительных движений тексты обычно очень эмоциональны, даже гениальны с большой порцией ненависти. Это время, когда большинство ваших слушателей не готовы слышать что-либо еще от вас. Нация в процессе освобождения принимает общую идеологию и требует определенной верности от своих членов. Некоторые напуганы этими требованиями, даже если этитребования реально не описаны, а звучат только в их подсознании. Не говоря уже о людях других национальностей, живущих в этой стране.