КНІГІ ОНЛАЙН
Аўтаматычна згенераваная тэкставая версія, можа быць з памылкамі і не поўная.
“Идея не должна отдаваться на откуп большинству — оно не в состоянии сделать верный выбор”...Не член гитлерюгенда 30-х годов, одурманенный нацистскими лозунгами Германии, которая “превыше всего”, рассуждает так, а в наши 90-е председатель городской комиссии по делам молодежи и спорту, возглавивший в Иркутске спортивное объединение численностью свыше 5 тысяч юношей и подростков. Культ сильной личности, апология насилия, апофеоз “единоличного права наиболее сильного” — краеугольные камни его каратистской философии, антидемократизм которой круто замешан на имперских амбициях: “Лучше империя, чем колония”. Таков политический контекст красно-коричневого реванша, в каком следует воспринимать и участившиеся в печати остервенелые нападки на интеллигенцию, изначально неугодную уже одним тем, что, в полной мере испытав на себе “безысходность несносной душевной несвободы” (Борис Пастернак), оставалась приверженной неписанным правилам общечеловеческой морали. И то сказать: как сигнализировал брежневским верхам В. Гришин об “отдельных лицах”, отказавшихся приказным голосованием “за” одобрить советскую оккупацию Чехословакии в августе 1968 года, все они “преимущественно представители интеллигенции”. Упрямо портила эта не до конца управляемая интеллигенция, особенно научная и твочреская, отрадную картину безмозглого единодушия и во многих других случаях. Втайне сочувствовала опальным “диссидентам”, изгнанному Солженицыну и сосланному Сахарову, симпатизировала польской “Солидарности”, а не военному положению генерала Ярузельского, без ура-патриотического энтузиазма встретила афганскую войну, сначала настороженно, а потом и вовсе неприязненно отнеслась к шовинистической “Памяти”, не приняла имперскую идеологию других национал-патриотов и антисемитизм нынешних охотнорядцев, высказалась за национальную независимость прибалтийсих народов, осудила тбилисское и прочие кровопролития. не поддержала августовский путч 1991 года и октябрьский мятеж 1993-го... Иными словами, какими бы куцыми ни были зачастую ее возможности благотворного воздействия на унифицированное общество, она противилась благостной атмосфере всеобщего согласия и тем самым препятствовала нравственному беспределу. Сколько потоков брани и даже клеветы приняли, например, на себя писатели, подписавшие в ночь с 3 по 4 октября письмо 44-х, где ясно и твердо высказались в защиту демократии! “Правда” и “Советская Россия”, “Независимая газета” и “Завтра” не перестают клеймить их как чуть ли не главных виновников кровопролития, в то время как они авторитетом своего слова отводили от России вплотную подступивший призрак гражданской войны. “Сервильная интеллигенция!” — из статьи в статью гневно повторяет Владимир Максимов видя в писательской поддержке демократии соглашательское услужение власти. Но неужто творческая интеллигенция должна быть непременно оппозиционна любой власти? Даже той. которая готова гарантировать свободы слова, печати, творчества, понимая, что без них искусство, культура в целом снова окажутся в железных тисках цензурных намордников? Другое дело, если эти гарантии останутся невыполненными, уступив место новому диктату, до которого по-прежнему есть “тьма охотников”... Поистине “социалистический” Восток не выдержал соревнования с “буржуазным” Западом не только по объему производства и уровню жизни, но и по правовой защищенности человека, нравственным нормам общественной и личной морали. Раньше и прежде всего потому, что непризнание общечеловеческих приоритетов в политике неминуемо оборачивается распадом нравственности, кризисом морали во всех других сферах народной жизни, но наиболее губительно — в духовной сфере культуры, литературы, искусства. В прошлом отсталом веке для человека порядочного, тем более для писателя считалась зазорной апелляция к городовому. В нынешнем передовом обществе без стеснения зовут к насилию и расправам и не испытывают при этом никаких угрызений совести. Как, скажем, уже упомянутый выше Эдуард Лимонов, обнародовавший в “Советской России” полтора-два года назад “Манифест русского националиста”. Свобода демократов, заявлено в нем, должна быть ограничена размерами тюремных камер. И никаких выстрелов в воздух — сразу в цель... В условиях развитой демократии, исторически жизнестойкой, умеющей защищать себя, возможно, наверное, допустить, чтобы профашистская газета “Завтра” выходила под первополосной “шапкой”: “Русское оружие — в руки патриотов”, а философ и писатель Александр Зиновьев возглашал со страниц Правды”, что “народное восстание, борьба, сражение, жертвы — единственная альтернатива существующему строю, который он именует “криминальным режимом”. Однако в России, как и в других регионах бывшего Союза, где юная, малоопытная, неискушенная демократия принимает на себя натиск коммунистического реванша, подобные подстрекательские лозунги и призывы звучат вовсе не комариным писком. Приходится признать откровенно и самокритично: наступление национал-комммунизма в значительной мере облегчено и ускорено з ем, что не все демократы смогли после августа 1991-го и октября 1993 года выдержать испытание эйфорией победы и властью. Кажется, что и горький урок поражения на выборах в Федеральное собрание России не всем из них пошел впрок. Но это не перечеркивает исторически выверенной закономерности общественного прогресса: ничто, кроме демократии, полной и всесторонней, способной к самосовершенствованию. не гарантирует возвращение морали и нравственности в политику, а вслед за нею и во все другие сферы матеральной и духовной жизнедеятельности посткоммунистического общества. Ибо демократия — это распрямление коленопреклоненного человека, высвобождение его из-под всесокрушающей тирании самодовлеющей классовой или обуженной национальной идеи... Марис Маклайс ПАРАДОКСЫ ДЕМОКРАТИИ Меня никогда не покидала мысль, что проблемы наших народов, долгое время и до недавних пор страдавших от удушья в советской империи, при всем своем различии все же глубоко родственны. Отчужденность или высокомерие, с чьей бы стороны они не проявлялись, не способствовали нашей солидарности, которая в те времена, пожалуй, была единственной опорой. И сейчас во время постготалитаризма, вернее, в стадии советского постимпериализма, эти проблемы имеют общие черты. То. обстоятельство, что мы, государства Балтии, относительно раньше смогли вырваться из когтей власти наследников царской империи и их продолжателей, еще не дает никаких гарантий. Щупальца советской империи еще жизнеспособны и действуют. Один пример. Навязанный латвийскому правительству Скрундский локатор мировому сообществу подается как гражданский объект под военным контролем. И этот объект, который (якобы с одобрения канцелярии Ельцина, что впоследствии вызвало якобы опровержение) совершенно справедливо был назван военной базой, будет находиться в Латвии еще четыре года и полтора года. Нет, вы не ослышались, четыре года и восемнадцать месяцев. Первоклассник спрашивает у своих родителей: неужели взрослые дяди не умеют считать — это же пять с половиной лет. Да, речь идет о военной базе в Латвии, при участии которой в случае необходимости можно начать любые акции против народов Балтийских стран. Можно назвать танк трактором для самообороны, суть дела не меняется. Сохраняется угроза взрыва. Остается очаг напряжения. Такова одна из форм внешнего проявления тоталитарного режима в Латвии. Проявления явного. Но есть и другие — скрытые. “Разделяй и властвуй!” —древняя фарисейская мудрость. К сожалению, этот закон действует и поныне. Заслуга Народного фронта Латвии, а потом и Верховного Совета была в том, что они четко и своевременно смогли вступить в борьбу за восстановление независимости — на грани последнего риска, но в нужный момент без опоздания. Заслуга была и в том, что удалось избежать кровопролития, как бы ни провоцировали его встревоженные ситуацией московские функционеры во главе с Пуго, который, в свою очередь, ощущал на затылке покровительственное дыхание Горбачева, а за ними послушное правое крыло ЦК компартии Латвии во главе с Альфредом Рубиксом и при помощи исполнителей их воли — омоновских преступников. К сожалению, дальнейшие пути народофронтовцев разошлись. Одна часть продолжала жить в надежде возможного автоматического решения социальных и национальных проблем. Создание новой микросреды было нелегким делом. Однако же большая часть, вошедшая во властные структуры, была вовлечена в аппаратные игры, основу которых, как выяснилось позже, составляли: 1) неупорядоченное законодательство и вообще отсутствие некоторых законов; 2) взаимные разногласия; 3) тайный характер конверсии армейского имущества; 4) неотрегулированные экономические отношения с государствами и территориями бывшего СССР. Таким образом, многивчцредставители власти были вовлечены в системы коррупции, характерные для переходного периода. Пример. Латвия наряду с Эстонией, не имея собственных месторождений, стала одним из крупнейших экспортеров цветных металлов в мире. Где же были открыты эти залежи? Львиную долю, разумеется, составляла завуалированная передача армейского имущества, потом же новоявленные старатели взялись за провода линий электропоездов, создавая таким образом угрозу жизни тысячам пассажиров, не пощадили они и кладбища с их памятниками и мемориальными досками, в ход пошли даже металлические буквы, содранные с кладбищенских надписей. Поэтому, когда председатель Совета Министров Годманис за три дня до ухода с поста наложил запрет на вывоз цветных металлов, население восприняло этот указ с насмешкой. Рыночная стихия отнюдь не слепа, как это пробуют втолковать нам, а сознательно строится руками позавчерашних уголовников, вчерашних чекистов и сегодняшних рекетиров. Правительственный лоббизм вырос и продолжает расти. И все время культивируется идея, что на такой стадии раннего капитализма подобные нравы не только терпимы, но и необходимы. Разумеется, люди культуры, которые вместе с диссидентами во второй половине восьмидесятых годов использовали перестройку, чтобы перейти к движению возрождения, а затем к прямому требованию независимости, не могут смириться с этим и никогда не смирятися. Организованный в Риге Янисом Петерсом конгресс в защиту культуры прозвучал как колокол тревоги, как набат. Петерс напомнил слова Райниса: “Говорить о культуре — значит говорить о Латвии”. Кому напомнил? Самим работникам культуры. Руководящие мужи согласно кивали головами, мол, мы все понимаем, но поделать ничего не можем, поймите и вы нас... Понять оказалось нетрудно. Одним из первых деяний Сейма было постановление о повышении оклада депутатам, министрам и далее чиновникам по иерархии. Субсидии для культуры сократились. Угроза нависла над всем хоровым движением и культурой народных промыслов, имеющих вековые традиции. Одно время почта остановилось издание серьезной литературы. Министерство культуры было ликвидировано и стало частью общего ведомства для просвещения, культуры и науи одновременно, концепция действия которого не разработана до сих пор. Правда, в последнее время в результате усилий государственного министра культуры Яниса Дрипе обозначились некоторые положительные направления. Продолжают субсидироваться главные рижские театры и целевые программы художников, писателей, литературоведов, историков культуры — это ощутимый