Поўны збор твораў. Том 10. Кніга 2
Артыкулы, эсэ, прадмовы, выступленні, інтэрв’ю, гутаркі, калектыўныя творы (1981 -1990)
Васіль Быкаў
Памер: 640с.
Мінск 2019
— А як вы ставіцеся да фантастыкі: простай і навуковай?
— Таксама, як да шахматнай гульні: цікава, але навошта?
— Як шырока вы сочыце за сучаснай беларускай літаратурай?
— He так пільна, як было б пажадана і як сачыў раней. Прычыны тут дзве: наша літаратура стала багацейшай, а мой час і магчымасці надта збяднелі.
— Каго вы можаце вылучыць з сучасных маладых празаікаў?
— Вылучаць каго-небудзь мне не хацелася б, асабліва ў адносінах да маладых, каб не пакрыўдзіць астатніх. Зноў жа, азіраючыся на свой шлях у літаратуры, цяпер бачу, як не збываюцца такія прагнозы. Некаторыя з тых, каго прынята было вылучаць, скажам, у 50-я гады, наогул сышлі з літаратуры, a вылучыліся і сталі знакамітымі тыя, каго тады ледзь заўважалі. Так што ўсё ў руках яго вялікасці выпадку, ну і таленту, канечне.
— 3 вашых твораў паўстае фігура вельмі заклапочанага, вельмі сур’ёзнага, нават суровага аўтара. Як вы ставіцеся да лірычнай паэзіі, паэзіі пра прыроду, пра каханне?
— He ведаю і не дужа цікаўлюся, як я выглядаю ў сваіх творах — хай гэта застаецца справай чытачоў і крытыкаў. А лірычную паэзію люблю, у тым ліку пра прыроду і каханне.
— Колькі слоў пра ваш вольны час. Ці маеце якое хобі? Ці сочыце за гульнямі мінскага «Дынама»?
— Вольны час для мяне — гэта прырода, абшары роднай зямлі, ушацкія азёры, Налібокі, любы наш Нёман. Колькі слаўных куточкаў у нас! Я толькі нядаўна наведаў Тураў, аб’ездзіў Палессе. А так хочацца пазнаёміцца з кожным гайком, узлескам, кожным лужком і палянкай, пахадзіць крывым беражком кожнай чыстай рачулкі, якіх ужо не так шмат засталося. А футбол... He разумею, чым ён прываблівае тых, хто ў яго не гуляе, а толькі п’яна галёкае на стадыёнах.
— А як спалучаецца творчасць з вашым асабістым жыццём?
— Неяк ужываецца адно з адным.
— Вялікг дзякуй, Васіль Уладзіміравіч, за цікавую гутарку.
Гутарку вёў Сяргей Дубавец.
' [1984]
[БЕСЕДА ДЛЯ ЖУРНАЛА «ЮНОСТЬ»]
Улыбкй у него непохожйе. Нлйцо неодйнаковое: нет, не схватйшь, не поймешь сразу. He угадаешь его вдруг й безошйбочно, прочйтав в лйце характер. Временамй такой простецкйй, такой доступный й свой — й вот тебе: властный барйтон й твердый, й темный, й прйстальный взгляд все понймаюгцего наперед й чуть насмешлйвого человека...
Сколько ему лет? Пятьдесят восемь? Можно дать й меньше. Можно й много больше.
— Сколько вам лет?
— А это как посмотреть. Какая точка отсчета предпочтнтельнее. Одна, положйм, йз прошлого: сколько прожйл. Другая — йз будуіцего: сколько осталось.
— А для вас?
— Для меня — первая.
— Н сколько?
— Немало, знаете лй... Во всяком случае, кажется, больше, чем по календарю. Может быть такое, как вы счйтаете?
Н мгновенная, едва разлйчймая улыбка йз прйметлйвых глаз: что-то ответйт человек, который, даже прйблйзйтельно, раза в два тебя моложе?..
Я не ответйл: не взялся. Н хорошо, что не взялся. He свой опыт й не свой груз походя прймерйвать, пожалуй, не следует...
— Васйлйй Владймйровйч, каждую свою кнйгу no жанру вы скромно определяете повестью. Даже «Знак беды», выходяіцйй, на мой взгляд, далеко за пределы эгпого жанра u no обьему, u no глубйне... Почему, собственно, вы не пйшете романы?
— Все ййсателй еіце й чйтателй. Так вот у меня, как у чйтателя, нет должного доверйя к современному роману. Ну, не верю я, что трп-четыре тома можно зяйолнйть мыслямй й чувствамн, не обходясь без расхожей беллетрйзацйй...
— А как же тогда с классйкамй быть?
— Я, может, рнскованную веіць скажу, но, по-моему, жйтейскй достаточно верную. Рйтм жйзйй настолько нзменнлся, что его невозможно передать долгймй пернодамн н бесконечнымн томамй. Мое мненне: повествованне надо до предела уйлотнять, потому что уплотнйлась сама жнзнь.
— Жйзнь уплотнйлась. Что это значйт?
— Многое стало резче. Неожйданнее. Но отнюдь не проіце.
— Судя no пекоторым вашйм высказыванйям, вас во многом занймают нменно сегодняшнее время, нашй днй. Почему же в таком случае ece noeecmu только о войне?
— Почему же только о войне?
— «Западня», «Атака с ходу», «Его батальон», «Знак беды» — даже назвашія говорят самй за себя...
— А по-моему, пнсать сугубо о войне йлй ййсать нсключнтельйо о млре йросто йевозможйо. Еслй пнсать, то ййсать о жйзйй. Что я й стараюсь делать. Н еслй я ййшу о войне, то, ваверное, только потому, что воййа — это та же жйзнь. Но на пределах возможного, на последвей гравн человеческого.
Лйтература сутествует тысячй лет. А темы ее не меняются. Н йх немного. Жйзнь, смерть, любовь... Что еіце? Такях вечных тем негусто. А сколько прекрасных строк й странйц напнсано... Вопросы жйзнй й смертн, выходйт, йз чясла самых главных. Стало быть, нх вполне й достаточно, чтобы сполна сказать о самой жйзнй.
— А как вы относйтесь к такйм понятням, как счастье, мечта, любовь, дружба, красота?
— К понятйям? К понятйям не очень хорошо отношусь. Лучше быть сдержанным, чем оказаться фальшйвым... Мы пойстрепалй довольно-такй многйе хорошве слова й понятйя. Другое дело — что за нймй стойт... Тем й важен военный опыт, что он помогает без ошйбкй отделять правду от крйвды. Счастье, мечта, дружба, любовь — все это было на войне... А красота... He знаю.
— Красота, скажем, подвйга?
— Война жестока.
— Но одно не отменяет другого полностью. Стойт лй вспомйнать десяткй кнйг, где есть тому прймеры. Да вы й самй пйшегпе о подвйгах.
— Нет. Еслй вы заметнлй, я, как правйло, о подвягах не пяшу. Нужно, чтобы в крнтйческой сйтуацйй совпалй многае обстоятельства — й только тогда будет подвйг.
— He совсем понятно. Одйн йз вашйх героев хотел унйчтожйть вражескую базу. А вместо базы обстоятельства оставляют его одйн на одйн с повозкой гнйлой соломы...
— Да. Нменно потому я й счвтаю: подвйг — это когда сама гнбель оправдана обтезначіімым результатом. А еслй нет такого результата? Говорйть о подвяге — то же самое, что говорйть о неслыханной удаче. Война была страшная, многне гй6лй. He сделав нй едйного выстрела, не совершвв не едвного поступка.
Потому-то в большйнстве случаев неуместны, по-моему, эпнтеты, фальшяво красйвые слова, пронзносймые по поводу гйбелй человека...
Но такое встречается все реже й реже. Мйнуло, кажется, уже время, когда достойнство лвтератора оценнвалось в прямом соответствйй с колнчеством вражескйх эшелонов, унвчтоженных йм на странйцах своего романа. Чем гранднознее взрывы, счйталось, тем талантлнвее автор.
Сейчас, к счастью, йначе оценйвают работу пнсателя. Мы знаем, что эта война — самая страшная за всю нсторйю. В какнх-то случаях она не создавала обстоятельств, «удобных» нй для достойного выжйванйя, нй для достойной смертн. Стало
быть, н показывать надо й случан соедйненйя обстоятельств, направленных протав человека, протнв его достойнства... Здесь возможность й надежда сказать более полную правду о войне й человеке.
Это надо, конечно, обьяснять. Хорошо, я об-ьясню. Война всегда направлена протнв человека. Фапійзм — это самая жестокая военная машяна. Вспомнйте судьбу Рыбака. Он пытался перехйтрйть машйну. Но не учел, что машйна бьет й заталкнвает в свой жернов наверняка, насовсем. Кто поддался ей в малом — поддастся ей окончательно. Кто допустйл, что можно предать «чуть-чуть», тот предаст по-настояіцему. II «понарошку» запйсавшййся в полйцйю Рыбак, по сценарйю этой машііны, простому, но верному делает следуюіцйй шаг: участвует публйчно в лнквйдацйй. Bee. С этого момента ему нет путй назад. Н мы вйдйм: фашйстская машяна стреммтся не оставйть не едйного выхода, нй едйной надежды на спасенйе... Она умело уннчтожает й фнзйческй й нравственно...
Еслй ты реалйст й пйшешь о войне, то надо начннать с этого страшяого нуля. Н йдтй далыле...
Мы ве ймеем нйкакого права вырабатывать этйку нашего поведення на войне только лйшь по результатам ошіібок, сбоев, которые вражеская военная машнна допускала. Да, былй такйе сбой. Да, мнопіе другае «сбоя», а потом й полный крах военной машйны мы самй подготовйлй й обеспечйлй всевароднымн усйЛйямй... Эта способность поражать й побеждать есть й должна быть у нас в кровй. Но там же, в кровн, должна быть й способность стоять до конца в любом случае.
— Вы подчеркнуто сдержанны, Васйлйй Владшшровйч, й e свойх кнйгах, u e свойх выступленйях... Язык, как правнло, нейтрален й скуп, обстоятельства пределыю однозначны, a вашй герой, попадаюіцйй в этй обстоятельства, настойчйво лйшаются какого-лйбо значйтельного й яркого фона й самой возможностй поступать значйтельно, колоссальные усйлйя йх нередко так й не достйгают обцезначймого, весомогорезультата. Да й задачй, которые йм в конце концов остается решйть, более чем скромны: взорвать деревянный мост, отбйть коня, унйчтожйть повозку... Несоразмерность лезет в глаза, поражает... Почему так e eauiwc кнйгах складывается?
— Я сразу уточню: не в кнйгах. А на действйтельной войне, а потом уже й в кннгах. Ведь чаіце всего я говорю не о героях й не о возможном с йх стороны геронзме. Мне кажется, я смотрю шяре. Я говорю просто о человеке. О возможностях для него — й в самой страшной сйтуацйй — сохранять свое
достойнство. Еслй есть шанс — вьшграть. Еслй нет — выстоять. й победнть, пусть не фйзнческй, но духовно.
Война загоняет человека в угол. Пытается лйшйть его честй, оклеветать, вывернуть й перемолоть его душу. А он все ВЫНОСЙТ.
Речь не только й не столько о сйле оружйя. Мой герой чаіце всего безоружны. Вооружены онй лншь душой. Это крайнле случаіі войны... Но это своего рода й чнстые случай, когда н без яркйх, нарядных эпнтетов вйдно, как й почему побеждает человеческое, духовное.
— Я задам вам сейчас «большой-болыйой» вопрос, Васйлйй Владймйровйч. Чем-то вы руководствуетпесь, колй ставйте своего героя во все более трудные обстпоятельства... Рассказать, как было, как могло быть, — задача, конечно, благородная. Ну, а «сверхзадача»? Есть лй она?
— Да тут вроде й нет ййкакого секрета... Чтобы быть понятым, говорй о веіцах обшепонятных. Так вот... To, что ты хочешь сказать о мнре, нмеет всегда й прйкладной смысл. Пйсатель должен воспнтывать, верно?
— Но воспйтатель должен быть терпймым...
— Я, знаете лй, не поклонннк элегйй. Я за то, чтобы человек, в особенностн молодой, был лснхологйческй подготовлен к незнакомому, необычному. Необычное в нашем сознаннн стало вторым ймевем выдаюіцегося. А ведь это не так. Необычное чаіце всего — заурядное. Но — на пределах возможного... Такова судьба Нвановского, того же Сотннкова, да й старосты, й Демчйхн йз ловестй «Сотнйков»... Что особевного совершнлй онй? Да ннчего. Это по одной мерке, еслй мернть стратегнческйМй масштабамо. й — многое, еслй мерйть йначе: онй сумелй остаться людьмй... А это всевременная мера: не как должно быть йлй могло быть. А как всегда есть й всегда будет.
КНІГІ ОНЛАЙН
