КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
Аднак што ж вынікае з дадзенай акалічнасці, які ўрок можа засвоіць з яе літаратура? Мне думаецца, найперш той, што свой кожны радок, кожнае слова і вобраз пісьменнік павінен адрасаваць народу, выказваць ягоныя клопаты і ягоны боль і рабіць гэта з гранічнай праўдзівасцю. Могуць запытацца: а як уведаць пра гэтыя клопаты і гэты народны боль — з народам жа не параішся? На жаль, не параішся, гэта праўда, але тут трэба даверыцца таленту калі толькі ён ёсць. (Талент, між іншым, тым і адрозніваецца ад няталенту, што выдатна адчувае народны клопат, бо сам ім жыве, а зусім не тым, што ўмее прыгожа апісаць усход сонца ці зіхаценне расы на аксамітнай траве, як нядаўна яшчэ лічылі некаторыя вучоныя кніжнікі.) Яшчэ трэба памятаць, што талент мае права гаварыць народу ўсю праўду пра ягонае існаванне, часам горкую і балючую праўду, якая ёсць у гісторыі кожнага народа. Канешне, няма ніякай гарантыі таго, што аўтара неадкладна засыплюць кветкамі (могуць закідаць і каменнем), але калі ягоная праўда з вялікай літары, дык пройдзе час, і яму той жа народ паставіць прыгожы помнік на самай прыгожай плошчы свайго сталічнага горада. Але гэта пасля, бо пры жыцці «нет пророка в отечестве своем» — ісціна, добра вядомая з часоў першых хрысціян, і кожны з нас, творцаў, павінен памятаць гэта. Калі гаварыць яшчэ пра нашу беларускую літаратуру, дык мне здаецца, што пры наяўнасці несумненных талентаў і сапраўды значных твораў ёй усё ж моцна шкодзіць пэўны рацыяналізм, галаўны, калі можна так сказаць, падыход да многіх з’яў жыцця і мастацтва. Асабліва прыкра, што гэты недахоп паступова, але няўхільна запаноўвае таксама і ў нашай паэзіі. Мала непасрэднасці светаўспрымання, арганічнасці пачуцця. Сярод вялікае колькасці паэтычных радкоў і зборнікаў апошніх гадоў дужа мала, аднак, водбліскаў той страсці, якая хвалюе свет, грамадства і якая заўжды так ярка вызначае вершы нашага старэйшага і заўжды маладога Пімена Панчанкі, ці няўрымслівага Генадзя Бураўкіна, ці чараўніка беларускага слова Рыгора Барадуліна, той мудрай шчырасці адчування, якая сціпла і добра жыве ў радках таленавітай Жэні Янішчыц, той нечаканай стыхійнай натуральнасці, што ёсць у вершах маладога Леаніда Галубовіча. Што датычыць прозы, дык, нягледзячы на паяўленне цэлага рада сапраўды добрых кніг на тэмы сучаснасці, вайны, публіцыстычных і драматургічных твораў, галоўная кніга накшталт мележаўскай эпапеі яшчэ ўсё наперадзе. У нашай літаратуры застаецца белая пляма на месцы незабыўнага Уладзіміра Караткевіча, чалавечы лёс да якога, дарэчы, паставіўся так няўдзячна. Але, мабыць, так ужо заведзена на белым свеце, што да сапраўдных апосталаў дабра і справядлівасці лёс заўжды ставіцца няўдзячна: перш іх распінае, каб затым узвысіць... I тут я хачу кінуць папрок маладым, тым, што ўвайшлі ў літаратуру і ўжо набылі літаратурнае імя, а таксама тым, хто ў яе ўваходзіць. Здаўна было так у нашай літаратуры, што яе аблічча ў значнай меры абнаўлялі маладыя, якія нярэдка, часам, можа, і залішне катэгарычна, адвяргалі пісьменніцкі кансерватызм старэйшых, смела ўрываліся ў трудную сацыялыіасць жыцця, даволі плённа для сябе, а галоўнае для літаратуры ўступалі ў жыццёвыя канфлікты сучаснасці. На жаль, цяпер гэтая справа выглядае інакш: некаторыя нашы маладыя самі дужа лёгка і ахвотна засвойваюць ахраніцельскі кансерватызм, уласцівы старэйшым пакаленням, і калі распачынаюць канфлікты са старэйшымі, дык зусім не на літаратурнай глебе. Аднак будзем аптымістамі і не пакінем спадзявацца, што, перамогшы шмат што, пераможам і ўласныя заганы. Адмовімся ад разліку, заўжды несумяшчальнага з высокім мастацтвам. Набудзем непасрэднасці і безагляднасці. Запомнім прытым, што сапраўдны талент рэдка разлічвае на міласэрнасць і палёгку, у сваім мастакоўскім лёсе ён мусіць прымаць усё, як належнае. Урэшце час і народ ацэняць па справядлівасці. Жыццё зменлівае, але народ вечны, як вечныя законы чалавечага існавання, над якімі мы не ўладарны. Мы можам хіба імкнуцца спасцігнуць іх логіку і адлюстраваць яе ў мастацкіх вобразах, тым саслужыўшы сваю духоўную службу грамадству, да якога належым, і Радзіме, у якой жывём. [1986] [ННТЕРВЬЮ «ЛНТЕРАТУРНОЙ ГАЗЕТЕ»] — Васйль Владймйровйч, что вас сегодня радует й что особенно тревожйт? — Радуют наметнвшнеся перемены в жнзнн обіцества, которых людн ждалн н ждут, то, что начннаем наконец всерьез браться за бюрократов. Во всех газетах острые статьн на эту тему. А беспоконт все тот же бюрократнзм, потому что, на мой взгляд, нменно он стал одннм нз самых труднопреодолямых препятствнй для развнтня нашего обіцества. Это очень жнвучее явленне. Замечательно, что сейчас мы можем говорнть о нем в полный голос н называть веіцн свонмн нменамн, нбо без гласностн нам еіце долго не нзбавнться от этой застарелой болезнн. — В военные годы, очевйдно, бюрократов не было... — А куда же онн подевалнсь? Народ воевал с врагамн, не с ніімн. Да н как было с ннмн воевать? Прнказы прнходнлось выполнять не рассуждая. В окопах, конечно, бюрократнзмом не пахло. Война — смертельная работа, н на передовой, во фронтовых госпнталях, в тылу у станков былн ее мужественные труженнкн. А те самые бюрократы, которые в предвоенные годы «хорошо устронлнсь», онн н в этн суровые днн не очень пекллсь о другйх й тут сумелй нзвлечь выгоду для собственной персоны. Это же факт, что средй тех, кто говорнт о себе, что «прошел войну от звонка до звонка», находятся подчас й такне, кому бы надо прй этом добавнть: «й нй разу не взглянул смертн в лйцо». Ветераны велнколепно знают, кто чего стойт. А новые поколення, естественно, не представляют, как это было. Кстатл, о бюрократах на войне, о том, кто чего стопт, ведут разговор ветераны в моей новой ловестй «Карьер». Под этйм понятйем, «бюрократ», я ймею в вйду не должность, но определенную гісйхологйю, которая может ужлться на любой без мсключення должностй. Бумажные душн, вскормленные цнркулярамй й днректнвамн, свой конторско-канцелярскйе взгляды распространяют п на лнтературу. Лнтература, по йх мненню, должна действовать по определенным правнлам й на определенном пятачке. А остальная жнзнь, которая за этймй рамкамй, ее многообразне, многоварнантность лсключаются, потому что то — непрйятно, то — неудобно, то — на руку недругу, то — не на руку другу... Когда меня ругалй за ту йлй нную военную повесть — мол, слйшком сгустйл, заострлл, йсказял, — й я спрашйвал: «А разве так не было?» — мне обьяснялй: «Было. Можно рассказать й похлеіце. Знаем такнх-сякпх, похуже вашего Сахно йз “Мертвым не больно”. Но вспомйнать-то сейчас об этом зачем?» Обычный, траднцмонный в подобных случаях вопрос, звучаіцнй как запрет: «Было. Правда. Но зачем об этом ішсать?!» Н мотйвы выглядят самымй что нй на есть благороднымй: не способствует патрнотйческому воспнтанню, расхолажнвает молодежь й т. д. Позйцйя пнсателя должна, на мой взгляд, своднться к одному: говорйть правду. Нйкогда правда не была препятствйем Нйчему хорошему — нй нравственному, нй гражданскому, нй пнтернацнональному становленпю человека. й нлкогда в художественном пройзведенйй не может быть правды в нзбытке; слйшком малая доля ее — бывает, а случается, к сожаленйю, что она й вовсе там отсутствует. Мы много говорнм сейчас о серостн, а она, думается, — прямой результат бюрократнческого подхода к художественному творчеству, н ему мы обязаны выведеннем распространенного сорта лнтературы — «серая». У нас достает талантов, серьезно мысляіцпх пнсателей, которые знают жпзнь, вндят нстннное положенне дел н стремятся служнть лнтературе верой н правдой. Но уснлнямн перестраховіцнков, которых заботнло прежде всего нх собственное спокойное сушествованне, художественное освоенне действлтельностн направлялось no определенному руслу. Столло только редакторам, нздателям (не всем, разумеется, но, к несчастью, многпм) наткнуться в рукоплсл на какле-то острые моменты, как в действне немедленно прнводллась бюрократнческая дробллка. Все размалывалось, размягчалось, обраіцалось в пыль. 14 попробуй не согласнться с такнм вмешательством — пронзведенне попросту не выйдет. Зато веіцп безллкле, «серые», которые ніікого л ннчего не затрагнвают, нлкаклх проблем не подннмают, а только создают нллюзню лх постановкл, онл обреталл легкую, прямую дорогу — от первых быстрых публпкацпй до поддержлваюшлх лх рецензлй, разного рода премнй, поотреннй. Старанлямл бюрократов воспптан п определенного рода члтатель, которому л прпятней, л прпвычней чнтать об успехах, чем о трудностях. Такая лнтература его весьма устранвала, потому что помогала соблюстп пслхологлческое равновеспе: в жлзнл чего-то недостает, что-то сделать сложно, а в ллтературе — пожалуйста: все как надо, как душа проснт. Прпученный смотреть на млр глазамп героев, подобных «кавалеру Золотой Звезды» ллл «кубанскнм казакам», он не может согласнться с пным внденнем тех же веіцей. Зачем ему острый взгляд на деревенскне проблемы публнцнстов Васпльева, Черннченко, Стреляного, какая от него радость? А болл он не желает. Н действлтельно, ему бы легкпй бег партнзанской конннцы, а тут Адамовлч с Кллмовым — «йдл л смотрп». Но в традлцлях подлннной ллтературы, подлннного мскусства всегда была боль. У меня самое восхшценное отношенне к «Печальному детектнву» В. Астафьева. Это не роман, это крлк нзболевшейся душл: «Доколе!» Здесь уровень правды, мера насыіценностп фактлческлм жнзненным матерлалом очень высокл. Он молодец, что наппсал эту веіць, потому что, когда работал над ней, надежды на публлкацлю, на то, что бюрократы ее не почнстят, былн млзерные. Ведь такой граждансклй, прнцельно крлтлческлй пафос нх усердпем был почтп лзжлт в нашей прозе. Сейчас тревожнт то обстоятельство, что людн, которые годамн проповедовалн, внедрялн свон застойные взгляды, в том чнсле о лнтературе, после прошлогоднего апрельского Пленума ЦК КПСС, после партнйного сьезда сразу же сталн заявлять о необходнмостн перестройкн, делая внд, будто всегда только тем н былн озабочены, что жаждалн ее. Н вот в этой связн я хотел бы сказать: суіцествует, на мой взгляд, опасность, что это крайне необходнмое, святое дело — перестройка — уснлнямн такого рода людей, ведуіцнх в жнзнн «двойную бухгалтерню», будет утоплено в море слов, совершенно верных по форме, но в той же степенн бездейственных по суіцеству. Нбо говорнть-то онн будут, но палец о палец не ударят, чтоб дело сдвннулось с места. Скорее наоборот. Творчество нх вряд лн нзменнтся по своей сутн, поскольку нх лнтература — отстанванне консерватнвных, одряхлевшнх, даже подчас порочных догм. Но онн на этом всегда стоялн, будут пытаться остаться н впредь на освоенных познцнях за пышной завесой нз краснвых слов.