КНІГІ ОНЛАЙН
Пошук сярод кніг, што прайшлі індэксацыю гуглам. Некаторыя кнігі гугл не знаходзіць
В 1970-х, работая режйссером телевйденйя, мой муж Евген Шабан напйсал йнсценйровкй пройзведенйй лучшйх современных ему пйсателей: Васяля Быкова, Рыгора Бородулйна, Анатоля Велюгана, Нвана Пташнйкова. М, конечноже, Мйшй Стрельцова. Снял телеспектаклн, которые, несмотря на вйзуальную бедность (нехватка средств, плохая технйка), былй оченьдоброжелательно встречены белорусской йнтеллйгенцйей й публйкой. Такая популярйзацйя белорусской лйтературы сделала Шабана свойм в среде лйтераторов, a co Стрельцовым у нмх даже вознйклй какйе-то совместные проекты, которые, правда, не удалось осуіцествйть. Когда в восьмйдесятых годах Шабан был зэвлйтом театра Янкй Купалы, онй снова сблйзйлйсь, й Мйша даже перевёл по его просьбе на белорусскйй язык несколько пьес. Выступая на 75-летйй co дня рождення Стрельцова, Фома Воронецкйй говорйл о том, что рассказы й повестй Мйшй очень сценйчны. Н жаль, что театр пока не сделал йз нйх спектакль. Когда Воронецкйй работал в Академйй йскусств, каждый год на каждом конкурсе обязательно кто-нйбудь йз студентов брался за тексты Стрельцова. Выезжалй co своймй работамн на конкурсы в Москву, Санкт-Петербург й прйвознлй оттуда награды. Будет странно, еслй высокой культурой чувств й ннтеллекта Стрельцова, театральностью его рассказов руссквй театр увлечется раньше белорусского. Прйрода его таланта предназначена не только лйтературе, но й театру. Впрочем, я опять о своём, что мне особенно блйзко. Что делать, еслм йз нашмх талантлйвых однокурсннков только Мншель серьёзно увлёкся театром, й это нас сблйжало. Однн его человеческйй поступок поразнл й растрогал меня до слёз. Это было в 1983 йлй в 1984 году. Сейчас не помню точной даты. Для меня это было очень трудное время. После внезапной смертй мужа надо было с сыном-подростком й матерью-пенснонеркой начйнать жйть по-новому. Резко ухудшнлось здоровье. Денег не было. Осталйсь долгй. Мйше й нашему другу, блестяшему театральному крйтйку ГеоргйЮ Коласу прйшла в голову мысль провеста меня в члены Союза гшсателей. В те времена членство в Союзе было не только престйжно, но сопровождалось целым рядом льгот. У Союза была своя полнклнннка, свой Дом творчества на Нслочй, возможность работать й отдыхать практйческй бесплатно раз в год возле Чёрного моря. Членам Союза регулярно оказывалй матерйальную помоіць. Стойт лй говорйть о том, что вступйть туда было непросто. Кажется, мне надо было пройтй трй высокйе комйссйй й собрать авторйтетные рекомендацйй. Э™ рекомендацйй мне напйсалй Стрельцов й Колас. Когда меня прйгласнлй на первое чйстйЛйіце, онй темпераментно й высокопарно пытэлйсь убедйть сйдяшйх (а было там не менее двадцаій человек), что секцмя крйтйкй й драматургйй дальше жйть не сможет без Татьяны Орловой. Там прйсутствовалй Рыгор Бородулйн, Васйль Быков, йван Пташнйков, НйЧйпор Пашкевйч, Нйл Гйлевйч. Естественно, тайным голосованйем меня лйхо прокатйЛй. Стрельцов выскочйл йз комнаты разьярённый й красный, как рак. В последуюшйе днй он кому-то названйвал й что-то пйсал. Уверял, что на следуютем заседанйй всё будет нормально. Наверное, через месяц меня прйгласйлй на второе заседанне. Опять прозвучалй оды в мой адрес от Стрельцова й Коласа. Сйтуацйя повторйлась. Мою кандйдатуру снова прокатйлй. Как позже сказал мне йван Чйгрйнов, незачем было так расхвалнвать. Нйкто не поверйл. Мйша пережйвал йз-за этого пораження намного больше, чем я. С самого начала я не очень-то верйла в успех этой авантюры. Была какой-то отрешённой, равнодушной, а позже, когда проаналйЗйровала, поняла, почему меня не прйнялй й не моглй прйнять в Союз пйсателей Беларусй, но с Мйшей своймй соображенйямй не поделйлась. Очень расстроенный Мйша Стрельцов даже вычйслйл тех, кто голосовал протйв. He хватало всего-то трёх-четырёх голосов. Но Мйша не назвал мне фамйлйй, хотя йз любопытства я пыталась узнать. В ту пору Мйша работал в журнале «Нёман» й стал заказывать мне статыі. На тогдашнйе гонорары можно было жйть. Более того, Мйша стал меня рекомендовать всем журналам й в какме-то лйтературные проекты. Но я его надежды не оправдала. He хватнло работоспособностй, может, смелостй, может быть, чего-то ешё... Умея много й упорно работать, Мйша нйкогдэ нйкого не расталкйвал локтямй й даже, по-моему, панйческй боялся стать какйм-нйбудь, хоть маленькмм начальнйком. Просто не знал й не понймэл, что такое управлять подчйнённымй. Да й себя нйкогда подчйнённым не чувствовал. Н слава Богу. Он пользовался свойм достаточно прнвнлегнрованным положеннем в журнале только для того, чтобы кому-нйбудь чемннбудь помочь. Лйчно для себя он нйкогда не умел подойтй й что-то попросйть. Сейчас, когда мы с его вдовой Еленой Стрельцовой собйраемся в йх квартаре co взрослымй детьмй (у нас уже растут внукн) й прокручйваем, как кйноленту, те времена, радуемся, что Господь даровал нам обшенйе с Мйшелем. Нз потока утраченного временй выступают новые человеческме подробностй, которые позволяют продолжать разговарйвать co Стрельцовым й быть ему в чём-то подотчётным. Очень прав Саша Станюта в своем категорйчном заключенйй: «Для Мйхася Стрельцова сегодня всё было бы как раньше. Н действйтельно, что бы он уже такое потерял? Званйе, пост, лауреатство, место в презйдйуме йлй загранйчную поездку? He ймел, не свдел, не сздйл. Он был хорошйм пйсателем й смог йм остаться до сйх пор». Аляксандр Станюта Астатняе — у маўчанні ...Ты вось кажаш: Стральцоў... Так, і Стральцоў таксама. Згодзен. Але якая ж усё-такі жорсткая рэч — час! Як бесцырымонна аддаляе ён тое, што яшчэ ўчора было тваім!.. Так у мяне цяпер і з кнігамі Стральцова. Як табе растлумачыць? У адной п’есе кажуць: «I гэта таксама пройдзе». Ну вось, прайшло, відаць, і гэта для мяне. I крытыка ягоная, і вершы... I апавяданні. Праўда, за выключэннем «Вепрука», амаль усяго. I некаторых стылістычных ходаў у «Лапці». (Напрыклад, галасы застолля, чутныя малому пасля глытка гарэлкі; або маналог дзеда Міхалкі.) Астатняе ж... Так, сапраўды, прайшло — ну што ты зробіш? I сённяшнія кнігі Быкава, Брыля, — здавалася, бясспрэчных антыподаў. Ловіш сябе на адчуванні, што... Ну, словам, болей не расцеш на гэтым, разумееш? Яно, канешне, і дагэтуль свеціць мне. Але ўжо не грэе. Восеньскае сонца. Могуць спытаць: але чаму, чаму? Трэба ж даводзіць. Нават не падумаю. Тут жа не інстытут літаратуры. Проста такі выпадак. Асабісты. Ты перарос, ты вырас з нечага ці проста страціў штосьці ўтлуме, у карагодзе сваіх дзён, — гэта ўжо толькі твае праблемы. Вось яго кніжкі на маіх паліцах. Стаяць, нібы чаго чакаюць. Адна, маленькая, танюткая, але ў дэрмаціне — «Загадка Багдановіча». На вокладцы — пытальнік. Барыс Забораў быў мастаком той кнігі. Зараз ён далёка, у Парыжы. А Стральцоў — тут, у нас, у Мінску. На Чыжоўскіх могілках. Мы пазнаёміліся ў пяцьдзясят чацвёртым, на першым курсе аддзялення журналістыкі тагачаснага філфака. Гарэзлівыя дзеці горада, мы ўпершыню бачылі побач вясковых адналеткаў і бавілі з імі час. Ветлівыя, але насцярожаныя дзеці вёскі ўпершыню сядзелі разам на занятках і бралі чарку ў інтэрнаце са сваімі гарадскімі знаёмцамі. Асаблівага збліжэння не было. Прынамсі, першыя гады. Размаўлялі ўсе па-руску. Здаецца, нават і Грыша Барадулін, наш філфакавец. У Стральцова знешнасць была невясковая. Вясковасці я ў ім не адчуваў. Што ён прыкмячаў ува мне, не ведаю. Ведаю толькі, што яго нічога не адштурхоўвала ў тагачаснай нашай, сказаць так, юнацкай гарадской культуры. Ейнымі ж рысамі былі: нефанабэрлівы гонар людзей сталічнага цэнтра, хоць і збольшага, але начытанасць і нейкая асаблівая, прывабная для нас сумесь знешняй інтэлігентнасці і гэткай элегантнай блатнаватасці. Яе пакінула ў нас школьнае пасляваеннае жыццё-быццё. Спярша фантасмагорыя распусных і вычварных гульняў, боек у руінах. Пасля — футбол, трафейнае кіно і джаз. Мы пачалі неяк збліжацца са Стральцовым. Я прывёў яго аднойчы да сябе. Ён глядзеў толькі на кнігі і маўчаў. Кніг было мала. Ён узяў двухтомнік «Маяковскнй. Театр. Кнно» — і нават не гартаў, толькі трымаў на далонях новенькія тамы ў гладкіх вокладках. Цяпер я думаю, яму было ўсё роўна, хто там аўтар. Яму проста было прыемна браць у рукі кнігі, так... I ён прывёў мяне аднойчы да сябе таксама. I мы пераначавалі ў пакойчыку яго інтэрната пасля рэстарана «Заря», што быў тады насупраць кінатэатра «Победа». 3 ягоным прозвішчам я ніяк не мог звыкнуцца. Бо тады якраз грымнула такое ж прозвішча з Масквы па радыё, у футбольных рэпартажах — Эдуард Стральцоў. «Эдзік» — пісалі крэйдай у дварах на сценах. «Стральцоў» — чуў я ў нашай аўдыторыі, але адразу прыгадваўся той, каго ўслаўлялі тады на стадыёнах ад Мінска да Стакгольма... Чаму ў Міхася такое рускае прозвішча? — думалася мне. Прайшоў час. Ён ужо быў сапраўдным, вядомым пісьменнікам. Ён добра ведаў і любіў рускую класіку, мы гаварылі з ім пра гэта, і сляды гэтага я бачыў у яго творах. Але аднойчы ледзь утрымаўся, каб не сказаць: — Ну навошта, навошта ты такі... рускі? He, справа не ў насычанасці яго тэкстаў, яго стылю рускай мастацкай традыцыяй. Справа не ў творчасці наогул, а ў жыцці. Справа ў падуладнасці той раз’юшанай жыццёвай стыхіі, якая ў славянаў, асабліва ў рускіх, цягне нібы ў вір ці да апошняга краю бездані, да самазнішчэння ўрэшце. (Нешта падобнае, здаецца, адбывалася і з Караткевічам.) Гэта нейкая загадкавая, містычная прага безагляднага захаплення, пасля якога ўсякае намаганне ці стрымліванне сябе ўжо — сум, нудота, шэрая проза пасля паэзіі. Гэта звыклая для герояў Шукшына прага «свята ў душы», без чаго яны не ведаюць, што з сабою рабіць. Гэта нясцерпная патрэба «постоять на кр-раю», як спяваў Высоцкі. «Чую гнбельную радость — пропадаю, пр-ропадаю!..» Так, менавіта гібельная радасць — празмернасці пачуццяў, душэўных узлётаў. Безабароннасць перад гэтай спакусай, але і гатоўнасць да яе. Тыпова славянская, няўцямная для руплівага Захаду, бяздонная шырокасць, дзе святло, пераходзячы апошнюю рысу, спапяляе сябе, абрынаючыся ў цемень, у нішто. Такая шырокасць у жыцці не пакідае ўжо сіл для творчасці. Ніхто і ніколі не дакажа мне, што Стральцова знішчыў «час». Гэтая заўсёдная адмычка ў савецкіх тлумачэннях лёсу творцаў тут не спрацуе.