Альбом для цёткі Марылі
Марыя Вайцяшонак
12+
Выдавец: Логвінаў
Памер: 661с.
Мінск 2019
Мне больно, но это — мое. Я Нйкуда от него не бегу... Не могу сказать, что я все прйняла, благодарна за боль, тут нужно какое-то другое слово. Сейчас я его не найду. Знаю, что в этом состоянйй я далеко от всех. Я одна. Взять страданйе в свой рукй, обладать йм полностью й выйтй йз него, что-то оттуда вынестн. Это такая победа, только в этом есть смысл. Ты не с пустымй рукамй... A мначе зачем было спускаться в ад?
Вот кто-то подводйт меня к окну: «Посмотрй, вон везут твоего отца...» Незнакомая женіцйна тянула что-то на санках. Кого-то йлй что-то... закутанное в одеяло й перевязанное веревкой... Потом мы с сестрой хоронйлн нашу маму. Осталнсь однй. Владя уже плохо ходйла, y нее отказывалй ногй. Кожа отслайвалась, как бумага. Ей прйнеслй бутылочку... я думала, что это лекарство, a это была какая-то кйслота. Яд. «Не бойся...» — позвала она меня й дает эту бутылочку... Она хотела, чтобы мы вместе отравчлйсь. Я беру эту бутылочку... Бегу й бросаю ее в печь. Стекло разблвается... Печь была холодная, там давно нмчего не варйлось. Владя заплакала: «Ты вся в отца». Кто-то нас нашел... Может, ее подружкн? Владя лежала уже в беспамятстве... Ее в больннцу, меня — в детдом. Отец... я хочу его вспомнйть, но как нй стараюсь, не вйжу его лйца, нет в моей памятн его лмца. Потом я увйдела его, молодого, на фотографйй y тетн. Правда... я на него похожа... Это наша с нйм связь.
Отец женнлся на краснвой крестьянской девушке. йз бедной семьн. Хотел сделать мз нее барыню, a мама всегда носнла платок, надвннув его ннзко-ннзко на бровн. Не барыня. В Снбнрн отец недолго жпл с намн... он ушел к другой женіцйне... A я уже роднлась... я была наказаннем! Проклятнем! Нн y кого не было снл любнть меня. й y мамы тоже не было этнх снл. Это запрограммнровалось в монх клетках: ее отчаянне, ее обнда... н нелюбовь... Мне всегда не хватает любвн, даже когда меня любят, я не верю, мне постоянно требуются доказательства. Знакн. Онн нужны мне каждый день. Каждую мпнуту. Меня трудно любнть... я знаю... (Долго молчйт.) Я люблю свон воспомннання... Люблю свон воспомннання за то, что там все жнвы. У меня там все есть: мама... папа... Владя... Мне обязательно надо сндеть за длннным столом. С белой скатертью. Я жнву одна, но y меня на кухне стонт большой стол. Может, онн все со мной... я могу ндтн н вдруг повторю чей-то жест. Не мой... Владнн жест... нлн мамнн... Мне кажется, мы прнкасаемся рукамн...
Я — в детдоме... В детдоме снрот-осадннков восіштывалн до четырнадцатн лет, a потом отправлялн на рудннкн. й в восемнадцать лет — туберкулез... как y Владн... Это судьба. Где-то далеко, говорнла Владя, y нас есть дом. Но очень далеко. Там осталась тетя Марыля, мамнна сестра... Безграмотная крестьянка. Она ходнла, проснла. Чужне людн пнсалм пнсьма. Не понймаю н сейчас... ну как? Как она добнлась? в детдом прншло распоряженне: отправнть меня вместе с сестрою по такому-то адресу. В Беларусь. В первый раз до Мннска мы не доехалн, в Москве нас ссаднлн с поезда. Все повторнлось: Владю — y нее начался жар — в больннцу, меня — в нзолятор. йз нзолятора — в прнемннк-распределнтель. Подвальное помеіценне, пахло хлоркой. Чужне людм... я все время жнву средн чужнх людей... Всю жйзнь. A тетя гшсала... ішсала... Через полгода нашла меня в прнемннке. Снова я слышу слова «дом», «тетя»... Меня ведут к поезду... Темный вагон, только освеіцен проход. Тенн людей. Со мной — воспнтательннца. Доехалм до Мннска н взялн бнлет в Поставы... я все этн названня знаю... Владя проснла: «Ты запомннай. Запомнн: наше поместье Совчнно». йз Постав ндем пешком в Грндькн... в тетнну деревню... Селн возле моста передохнуть. A в это время сосед ехал с ночной смены на велоснпеде. Спроснл, кто мы. Ответнлн, что прнехалн к тете Марыле.
«Да, — сказал он, — правйльно чдете». Н, вйдно, передал тете, что вйдел нас... она побежала навстречу... я увйдела ее н говорю: «А вот эта тетя похожа на мою маму». Н все.
Стрйженая «под нулевку» сйжу на длйнной лавке в хате дядй Стаха, мамнного брата. Дверь открыта, й через проем вйдно, что людй мдут й ндут... останавлйваются й молча смотрят на меня... Жйвопйсь полная! Нйкто друг с другом не разговарнвает. Стоят н плачут. Абсолютная тйшнна. Вся деревня прйшла... й онй перекрылн мой поток слез, каждый плакал со мной. Все онн зналй отца, кто-то y него работал. Не раз я потом услышу: «В колхозе нам «палочкн» начйсляют, a Антэк (отец) всегда рассчйтывался». Вот оно — мое наследство. Наш дом перевезлй с хутора на центральную усадьбу колхоза, в нем до сйх пор сельсовет. Я все знаю про людей, знаю больше, чем хотелось бы. В тот же день, когда красноармейцы погрузйлй нашу семью на телегу й повезлй на станцйю, этй же людм... тетя Ажбета... Юзэфа... дядя Матей... разнеслй нз нашего дома все по свойм хатам. Мелкне постройкй разобралй. Раскаталй по бревнышку. й молодой сад выкопалй. Яблонькй. Тетя прн бежала... й унесла только вазон с окна на память... Не хочу я это помнйть. Гоню йз памятй. Я помню, как деревня меня нянчйла, носйла на руках. «йдем, Манечка, к нам, мы грйбов наварйлй...», «Давай молочка тебе налью...» Сегодня я прйехала, a назавтра y меня все лнцо покрылось волдырямй. Жгло глаза. Не могла поднять векн. Меня за рукй водйлй умываться. Во мне выбалйвало все, выжйгалось, чтобы я посмотрела на мнр другймй глазамй. Это был переход йз той жйзнй к этой... Теперь я шла по улйце, й меня каждый останавлйвал: «Какая девочка! Ай, какая девочка!» Без этйх слов y меня глаза былй бы как y собакй, которую вытаіцйлй йз прорубй. Я не знаю, как я смотрела бы на людей...
Жйлй тетя с дядей в кладовке. Хата в войну сгорела. Поставйлй кладовку, думалм, на первое время, й там осталйсь. Соломенная крыша, маленькое окошко. в одном углу бульбочка (тетмны слова) не «бульба», a «бульбочка», a в другом поросенок вйзжйт. Нйкакйх досок на полу — земля накрыта айром й соломой. Скоро сюда же прйвезлй Владю. Пожйла она немного й умерла. Радовалась, что умнрает дома. Последнме ее слова: «А что будет с Манечкой?»
Bce, что я узнала o любвй, я знаю йз тетнной кладовкм...
«Мая ты птушачка... — звала меня тетя. — Мая жужалка... пчолка...» Я все время лопотала, теребмла ее. Я не могла повернть... Меня любнлй! Любйлч! Ты растешь, a тобой любуются — это такая роскошь. У тебя все косточкн распрямляются, все мышцы. Я танцевала ей «русского» й «яблочко». Меня науччлй этйм танцам в ссылке... Пела песнч... «Есть по Чуйскому тракту дорога. / Много ездйт по ней шоферов...», «Умру, в чужой земле зароют, / Заплачет мамочка моя, / Жена найдет себе другого, / A мать сыночка — ннкогда...» Набегаешся за день так, что ногй все слнне-сннне, ободранные обувй же не было нчкакой. Ляжешь вечером спать, a тетя твой ножкй закрутйт в подол своей ночной сорочкн, согреет. Она меня пеленала. Лежйшь гдето возле жмвота... как в утробе... Поэтому я не помню зла... я зло забыла... где-то далеко оно y меня спрятано... Утром просыпаюсь от тетнного голоса: «Я дранйкй йспекла. Поешь». — «Тетя, я спать хочу». — «А ты поешь й спй». Она пончмала, что еда... блнны... для меня как лекарство. Блйны й любовь. A дядя наш Вмталнк был пастух, носйл на плече кнут й длйнную берестяную трубу. Ходйл в военном кмтеле н галйфе. Прйносйл нам с пастбйіца «торбу» — там й сыр, й кусочек сала — все то, чем его угоідалм хозяйкй. Святая бедность! Она для нйх ннчего не значйла, не обйжала, не оскорбляла. Как для меня важно все это... драгоценно... Одна подруга жалуется: «Нет денег на новую машйну...», другая: «Всю жйзнь мечтала, a так н не купйла себе норковую шубу...» Как через стекло слышу... Едйнственное, о чем я жалею, что не могу уже носйть короткую юбку... (Вместе смеемся.)
У тетн был необычный голос... дрожаідчй, как y Эдйт Пнаф... Ее звалй петь на свадьбах. Н еслй кто-то умнрал. Я всегда с ней... рядом бегу... Помню... Вот она стойт-стойт возле гроба... долго стойт... в какой-то момент отлучается как-то от всех, подходйт блмже. Медленно подходйт... она вйдйт, что нйкто не может сказать этому человеку последнйх слов. Людй хотят, но не все умеют. Н вот она начннает: «Н куда ты, Анечка, от нас пошла... светлый день й ночку оставйла... кто теперь будет ходйть по твоему двору... кто деток твойх поцелует... кто вечером коровку встретнт...» Тйхо-тйхо подбнрает слова... Все бытовое, простое, н оно же высокое. Печальное. Какая-то самая
последняя правда в этом простом. Окончательная. Голос дрожнт... п все за ней начннают плакать. Уже забыто, что корова не подоена, муж пьяный дома остался. Меняются лнца, уходнт суета, на лнцах проступает свет. Все плачут. Я стесняюсь... н жалею тетю... Вернется она домой больная: «Ой, Манечка, головка шумнт». Но такое было y тетн сердце... Мз школы прнбегу... Маленькое окошко, нголка с палец... Тетя зашнвае нашн тряпочкн н поет: «Огонь зальешь водою / Любовь ннчем нельзя...» я озарена этймй воспомннанняміі...
От нашего поместья... От нашего дома осталнсь однн камнн. Но я слышу нх тепло, меня тянет к ннм. Прнезжаю туда, как на могнлу. Я могу там заночевать в поле. Хожу осторожно, боюсь стугшть. Человека нет, a жнзнь есть. Гул жнзнн... разных жнвых суіцеств... Хожу н боюсь разрупшть чей-то дом. Я н сама могу обустронться где угодно, как мурашка. У меня культ дома. Чтобы рослн цветы... было краснво... я помню, как в детдоме, меня ведут в мою комнату, где я буду жнть. Белые кроватн... Ніцу глазамн: не занята лн кровать y окна? Будет лн y меня своя тумбочка? Я ніцу, где будет мой дом.
Сейчас... Сколько это мы сндйм н говорнм? За это время отгремела гроза... соседка прнходнла... телефон звоннл... Все это влмяло на меня, на все это я отклнкалась. A на бумаге останутся только слова... Другого ннчего не будет: соседкн не будет, телефонных звонков... того, что я не сказала, но оно мелькало в памятн, прнсутствовало. Завтра вообіце я обо всем, может быть, расскажу нначе. Слова осталнсь, a я встану н пойду дальше. Я научнлась с этнм жнть. Умею. Нду й нду.
Кто это мне дал? Все это... Бог дал нлн людн? Еслн Бог дал, то он знал, кому давать. Страданне меня вырастнло... Это мое творчество... Моя молнтва. Сколько раз я хотела кому-ннбудь все рассказать. Проговарнвалась. Но ннкто меня нн разу не попроснл: «А далыпе что... дальше?» A я все время ждала хорошнх млн плохйх людей, не знаю, но все время ждала людей. Всю жнзнь жду, что меня кто-то найдет. Н я все ему расскажу... н он спроснт: «Ну, a дальше что?» Сейчас сталн говорнть: соцналнзм внноват... Сталнн... Как будто y Сталнна была власть, как y Бога. У каждого был свой Бог. Почему он молчал? Моя тетя... наша деревня... я помню еіце Марню Петровну Арнстову, заслуженную учнтельннцу, которая навеіцала нашу Владю
КНІГІ ОНЛАЙН
